Уют домашнего очага

      Грязный снег скрипел под ногами, а холод успел проникнуть под толстый шерстяной плащ. Клод Фролло медленно шёл домой, когда-то он принадлежал его родителям, теперь же в нём обитало многочисленное незаконное семейство самого архидьякона. Тяжёлый вздох облачком пара вырвался наружу. Сегодня был чрезвычайно скверный день, заседание капитула не обошлось без претензий и нападок архидьякона Парижа, который, подговорив своего коллегу из Бри, старался как можно больнее клюнуть Клода Фролло. Они ревновали и завидовали, ведь многие сходились на мысли, что у архидьякона Жозасского имелись все шансы стать будущим епископом Парижским. На этот раз придрались к случаю драки школяров и каноников Нотр-Дама на островке Коровий перевоз. Пикантности истории добавляло то, что причиной великой распри между ними послужили девки из заведения мамаши Прюдо.       — Позор! — гремел архидьякон Парижа, потрясая пальцем и дрожащими брылями. — Слуги Господни ввязались в драку с кучей дерзких мальчишек, заводилой среди коих был не кто иной, как младший брат отца Клода!       Цицерон не мог быть более довольным произведённым эффектом, чем этот человек. Члены капитула зашумели и укоризненно посмотрели в сторону архидьякона Жозасского. Клод напряг всё своё ораторское мастерство, щедро сыпал цитатами из классиков и красноречиво поглядывал на довольную физиономию архидьякона Парижа. Речь была прекрасной, но не особенно убедила заранее подогретую публику. Но, ко всеобщему изумлению, епископ даровал прощение обеим сторонам конфликта и сказал, что молодости свойственна горячность, а плоти слабость, посему, дабы не рушить союз Университета и Парижского диоцеза, следует виновных наказать и постараться забыть обо всём в ближайшие сроки. И это неудивительно, ведь у Луи де Бомона в злополучной драке пострадало два племянника, выступавших на противоположных сторонах. Сегодня победа осталась за архидьяконом, но он предчувствовал неприятный разговор с деканом колледжа Торши и с ректором университета.       Бродячая собака огрызнулась на него, когда он чуть не сбил её с ног. Клод отпрянул от злобной твари и угодил ногой в коричневую жижу. Конечно, это не улучшило настроения архидьякона. К тому же он подозревал, что дома, там, где иной супруг находил отдохновение, вкусный ужин и ласковую жену, его ждут плач, крики и упрёки. Ещё одно облачко отлетело от губ священника. А чего он, собственно, хотел, когда добивался красавицу-цыганку? Честно признаться, не этого!       Пять лет назад он пленился тоненькой и грациозной Эсмеральдой, сходил на все лады с ума и лишь по счастливой случайности сумел её заполучить. Конечно, в его планы не входило отцовство! Клод полагал, что сможет жить счастливо с красивой любовницей, познавая с ней азы чувственной науки и предаваясь упоительным разговорам. Но уже на второй месяц Эсмеральда впервые забеременела и, как выяснилось, цыганка обладала редким даром к счастливому деторождению. За пять лет она родила пятерых здоровых и крепких малышей и сейчас была беременна шестым! И, если поначалу Клод думал, что Господь его награждает, то теперь у него возникли по этому поводу некоторые сомнения.       А ноги всё же принесли его на улицу Тиршап и рука обречённо постучала в дверь. Открыла ему служанка, дюжая нормандка с красным распаренным лицом и чем-то коричневым на переднике. Она поспешила пропустить священника в дом и заперла за ним дверь. Клод снял испачканную обувь, переобувшись в пару домашних сабо. А до слуха его уже доносились визги и крики его драгоценных отпрысков. В формуле «плодитесь и размножайтесь» заключалась самая великая насмешка Господа над грешным человеком. И, тем не менее, он попытался изобразить приветливость на лице, когда вошёл в жарко натопленную комнату. Эсмеральда кормила, качала на руках младенца, близнецы Жеан и Феб вцепились друг другу в волосы и катались по полу. Малышки Кристина и Элоиза тянули каждая к себе тряпичную куклу. Нормандка бросилась к мальчишкам, растащив их и зажав подмышками по обе стороны от своего крупного тела. Жеан и Феб, до этого дружно мутузившие друг друга, не менее дружно принялись осыпать служанку ударами и пинками.       — Ох, проказники, — добродушно рассмеялась женщина и утащила визжащих мальчишек вверх по лестнице.       — Почему так поздно?! — Эсмеральда смотрела покрасневшими от недосыпа глазами на священника, младенец на её руках закряхтел и она принялась его укачивать. — Манон не справляется одна! Я говорила, что нужна ещё служанка!       Клод закрыл глаза и принялся про себя считать до десяти — давняя практика, позволявшая ему ненадолго отвлечься и очистить мысли от нарождавшегося гнева. Эсмеральда продолжала высказывать ему своё возмущение. Кристина и Элоиза уже отбросили прочь куклу и теперь тянули друг друга за волосы, и конечно же плакали.       — Помоги их успокоить! — взвился голос Эсмеральды, младенец заверещал.       Пока цыганка давала младшему грудь, Клод подошёл к дочерям. Присел перед ними и взял в руки куклу.       — Duobus certantibus tertius gaudet (Когда двое дерутся, третий радуется), — произнёс Клод назидательно.       Он всегда удивлял дочерей, поэтому они умолкли и уставились на отца в глубочайшем удивлении. Тогда Клод отбросил куклу в сторону, а сам взял Кристину и Элоизу на руки. Вставать с двумя малышками, одна из которых ещё и обмочилась, было делом нелёгким, но упрёки Эсмеральды, раздававшиеся в комнате, способствовали приданию архидьякону сил. Девочки принялись вновь плакать и теперь дёргали за остатки волос его самого. Вспомнив слова Ювенала, что maxima debetur puero reverentia (к ребёнку следует относиться с величайшим уважением), Клод лишь вздохнул и постарался движением бровей привести негодниц к послушанию. Но это было тщетно, ведь они его совершенно не боялись.       — У меня уже руки отваливаются всё время держать Клода на руках! Манон он не признаёт и грудь сосёт с такой жадностью, словно хочет выпить меня до дна! — возмущалась Эсмеральда, но делать это приходилось нараспев, чтобы маленький Клод не испугался и не принялся плакать. — Нужна ещё одна служанка, чтобы ходила на рынок и готовила поесть! На Манон стирка и уборка, а я еле-еле с детьми успеваю справляться!       Клод опустил на пол Кристину, а Элоизу отнёс наверх, к служанке. Манон как раз закончила переодевать Феба. Клод передал дочь, но уходить не спешил, он нагнулся к сыновьям, которые теперь сидели насупившись и не смотрели друг на друга. Это ли не то счастье, о котором он возмечтал, когда встретил красавицу-цыганку? Ему захотелось семейный очаг, милую ласковую девушку рядом и умытых счастливых детей вокруг. Клод слышал о счастливцах, которые возвращались домой после тяжёлого дня и жена омывала им ноги в ароматной воде, потом усаживала перед жарким огнём и собирала ужин, а дети в это время уже спали. Прекрасная, пленительная картина! Ничего общего не имеющая с жизнью архидьякона Жозасского! К тому же с детьми полагается как-то сюсюкать, дурачиться и играть, а у него ничего не получалось! Да, его отпрыскам больше нравилось проводить время с Жеаном, который никак не мог получить степень лиценциата, но иногда находил время навестить семейство старшего брата.       Элоизу переодели и Клод, взяв её на руки, пообещал принести ей медовых вафель, к сожалению, Феб и Жеан тоже это услышали.       — А мне?       — И мне?       — Нет, мне!       Хрупкий мир был нарушен, Клод поспешил покинуть комнату, оставив Манон разбираться с мальчишками. Элоиза спросила на ухо, принесёт ли он вафлю и Кристине.       — Я полагаю, что вы поделитесь с сестрой, — серьёзно ответил Клод.       Девочка захлопала глазами, давая себе время осмыслить услышанное, а потом заорала прямо в ухо архидьякону:       — Нет!!! Нет!!!       Новые потоки слёз не заставили себя ждать. Кристина, завладевшая куклой, но увидевшая ревущую сестру, решила присоединиться к ней. Дом вновь наполнился плачем, среди которого слышались крики Эсмеральды, адресованные детям, проклятья на лысую голову Клода и вопросы «Где Манон?».       Поужинать архидьякону так и не удалось, сначала ему пришлось варить «папин», специальную детскую кашку, которую обычай обязывал варить мужа. Намешав муку, мёд и молоко из ледника, Клод под конец разбавил эту массу толикой вина для укрепления организма и вместе с Манон начал кормить своих отпрысков. Эсмеральда ушла с младенцем в спальню и не видела всего безобразия. Близнецы тут же вымазались с головы до ног кашкой, ещё и в сестёр умудряясь пулять ею. Пока дети ели, Манон успела поставить на очаг котёл с водой, и после ужина маленьких поросят пришлось хорошенько вымыть в большой лохани. Клод принимал в полотенце распаренных и розовых сорванцов.       Наконец, около десяти ночи, все дети уснули на одной кровати, Манон спала тут же на лавке. Они с Клодом обменялись сочувствующими взглядами.       — Я в конце недели обращусь к женщине, которая подберёт тебе помощницу, — пообещал архидьякон.       — Хорошо бы, — широко зевнула нормандка.       На цыпочках Клод поднялся по лестнице в бывшую родительскую спальню. Малыш Клод спал в колыбельке, Эсмеральда сквозь сон всё ещё покачивала её. Архидьякон с облегчением задул свечу, разделся, помолился и скользнул в постель к своей цыганке. Он обнял её со спины и вдохнул приятную смесь запахов её волос, молока и лёгкого пота. И тогда, несмотря на усталость этого дня, на сложности в соборе и с детьми, он понял, что, в сущности, счастлив. Она рядом, дети здоровы, а недоброжелателям пришлось удовольствоваться малым. И, прижавшись к спящей Эсмеральде, Клод улыбнулся. Ничто не имело значения, кроме любви.