Без слов для чувств

Как странно — стоять посреди бескрайней на вид пустоты и иметь возможность сделать с ней все, что угодно. Но Куромаку не стал обращать внимание на свои чувства об этом и окружил себя бумагой с расчетами. Несколько дней такой упорной работы подсказали ему, что делать дальше. Оставалось создать тех, кто воплотит его планы — свой народ. И усталость с изредка накатывающей скукой навели его на мысль — насколько повысилась бы продуктивность, не будь этих чувств? Такие размышления скоро развернулись до еще больших масштабов: раздражительность, которая ему свойственная, очень не рациональна и разрушительна, грусть, которую иногда испытывают люди, тесно граничит с ленью — наверное, худшим творением Создателя, страх блокирует действия, отвращение не дает делать то, что порой необходимо, гордость и гордыня мешают замечать свои ошибки и признавать их, хотя и стыд не всегда толкает к изменениям в лучшую сторону... Если уж на то пошло, влюбленность затуманивает разум, как, впрочем, и ненависть. Но все это хоть иногда испытывают люди. Конечно, и с эмоциями и чувствами они достигают порой высот, но что будет с теми, у кого этих состояний не будет? Куромаку решил проверить. Он взял ручку и генератор вероятности, мысленно расписал в деталях все свои задумки и нажал на кнопку. Момент — и вместо ручки начали появляться жители. Первого из них Куромаку сразу выделил. Тот, когда за секунды вырос до возраста пяти лет, представился Куроном — такое имя дал ему генератор. Курон спрашивал у своего создателя, кто он и где они все, и Куромаку готов уже был приступить к объяснениям для всех жителей, но все сломала одна фраза мальчика... Он заявил, что боится. Куромаку решил, что его план провалился. Его разочарование не укрылось от Курона, и он напугался еще больше. Но Куромаку быстро взял себя в руки и всем объявил, что пора строить страну... А Курона взял под особую опеку. Вот ему семь лет — исполнились всего за несколько минут, но Куромаку уже успел дать первый урок о том, что нет никаких чувств, и их выдумали люди. — Но я же это ощущаю, как я могу это выдумать? — нахмурился Курон. — Не ты выдумал, ты услышал об этих выдумках от других и решил, что это правда — так и стал якобы замечать в себе что-то. Но это лишь самовнушение, на самом деле ты ничего не испытывал, и никто ничего не испытывает. Это все придумали. Еще задолго до нас. — Зачем? — Курон шагнул назад, подальше от этого странного, высокого, грозного человека. — Чтобы оправдать себя и все глупости, которые они совершают. Курон не участвовал в строительстве страны, но Куромаку запрещал ему общаться с кем-то кроме него самого, давал книги, запер в со временем построенной для него комнате в королевском замке и заставлял учиться и только учиться. Один раз, читая, ребенок порезался о страницу книги, и на его глазах выступили слезы. — Курон. Почему отвлекаешься от дела? — строго спросил Куромаку. — Мне больно... — прошептал Курон. Куромаку сильно устал за тот день, поэтому его сил хватило только на то чтобы холодно бросить: — Никакая это не боль, не придумывай. Всем бы твои проблемы. Ты видишь, как люди работают, строят страну? А ты даже кирпич ни разу в руки не взял. — Ты сам меня не отпускаешь, — обиженно и тихо заметил Курон. — Ко мне нужно обращаться на Вы, я для вас — товарищ Куромаку, предводитель и создатель. А ты должен быть благодарен в первую очередь хотя бы за жизнь. А еще за то, что ты до сих пор можешь жить и учиться, чтобы потом приносить пользу обществу! С каждой фразой он повышал голос. — Вы злитесь, товарищ Куромаку... — стерев слезы, неожиданно серьезно и отстраненно заметил Курон. — Не придумывай. Нет никакой злости, — отрезал Куромаку. — Не существует ни злости, ни радости, ни страха, ни грусти, ни тревоги, ни отвращения, ни стыда, вообще ничего из этого. Люди их себе выдумали, чтобы себя оправдать. Меньше просто обращай внимание на оправдания и слушай меня. И работай. Через несколько дней Курону исполнилось двенадцать. Ускоренные темпы роста помогали ему невероятно быстро читать, так что многие науки уже были им неплохо изучены. Курон вдруг выглянул в окно. Жители работали над каким-то очередным зданием, какие-то сидели в стороне — отдыхали, отработав свою смену. Кто-то из строителей засмеялся, и Курон нахмурился. — Товарищ Куромаку! — позвал он. Куромаку, сидевший рядом, повернулся к нему с вопросительным взглядом. — Люди в нашей стране тоже испытывают эмоции. И, кажется, ничто ими не оправдывают. — Тем не менее, эмоций не существует, — вздохнул Куромаку, которому надоело твердить мальчишке одно и то же. — Но почему тогда люди их выдумали? Если оправдать себя, то как они что-то совершили? Если эмоций изначально не было, не было и ошибок... — Курон! Прекрати подвергать сомнению факт! — Я не подвергаю его сомнению, я лишь нахожу парадокс, — чуть громче заявил Курон. — Без эмоций не было бы и ошибок, которые ими можно было бы оправдать. — Ты не выносим! Вот для того эмоции и придумали, чтобы делать все что угодно, кроме того, что нужно. Ты учиться ленишься, вот тебе и приходят в голову ненужные мысли. — А лень существует? — Лень существует, — кивнул Куромаку. — Это не эмоция и не чувство, это нежелание что-то делать, и эмоции были придуманы, чтобы объяснить и оправдать лень. Ну и еще чтобы переложить на них свою вину за какие-то ошибки в работе. То же самое с усталостью, чаще всего люди не испытывают действительно настоящей усталости, но свои ошибки охотно отрицают, приводя в аргумент усталость. А теперь все, забудь об эмоциях, даже слова такие выбрось из головы. Слушайся меня. И работай, работай! Курон изучающе осмотрел Куромаку и ничего не сказал. Прошло несколько месяцев. Страна была построена, Курону исполнилось четырнадцать, и он уже почти закончил изучение всего, что он по желанию Куромаку должен был усвоить. Предводитель собрал из пяти жителей делегацию. Ее возглавил Курон, хотя сомневался с тем, что справится. Он думал: "Какой командир из того, кого учили подчиняться?" — Ваша задача, — объявил Куромаку, — делать то, что я скажу, и служить на благо Курограда. Часто вы будете посещать другие страны, но сначала вы должны их найти и составить карту нашего мира. — Кажется, мы больше, чем просто делегация, — заметила одна девочка — Куромаджи. — Меньше слов не по теме, — скомандовал Куромаку. — Скоро начнете поисковые походы. А сейчас будете заканчивать учебу и помогать с управлением. Общаться с товарищами Курону было сложно. Он не знал даже, что им говорить, и поэтому начинал лишь тогда, когда нужно было отдать распоряжение. Но Курон наблюдал за непринужденными разговорами в нерабочее время и видел, как они радуются и грустят, иногда раздражаются и боятся... — Курон, а тебе как новость? — спросила однажды Курокайхо, еще один делегат, когда они впятером шли от Куромаку с указом о том, что в их обязанности отныне входит еще и проверка изобретения видеофонов — средства связи для правителей. Курон... не знал, что сказать. Он понял, что сам испытывать ничего уже не может. Или по крайней мере не может понять, что что-то чувствует. — Обыкновенная новость, — ответил он. — Обыкновенная?! — возмутился Курохонки. — Мы делегаты, а не разнорабочие! — Раз надо, значит, будем делать, — спокойно откликнулся Курон, а сам хмурился. Он не находил в себе никаких ощущений. — Слушай, с таким количеством обязанностей нам скоро придется уходить в отставку, причем закончится не только работа, но и жизнь вообще, — поддержала Курохонки Куромаджи. — Нас заменят через лет десять, а тех, кто нас заменит, заменят еще другие, и так и будет состав делегации меняться, и с каждым разом все меньше времени люди будут держаться, потому что все больше обязанностей будет накладываться! — Не преувеличивай, — покачал головой Курон. — Товарищ Куромаку такого не допустит. Он знает, что требовать, лишней опасности нас подвергать не будут. Куромаджи фыркнула: — Какой ты черствый. Курон замер. А следом за ним остановились и остальные. — Что с тобой? — обеспокоилась Курокайхо, заглядывая ему в глаза. — Ничего плохого, все в порядке, — машинально ответил он, погруженный в раздумья. Если все чувства и эмоции выдуманы, то почему Куромаку об этом рассказал только ему? Теперь не чувствующие люди в глазах Курона безумные, а в их глазах — он. Этот вопрос следовало обсудить с предводителем. И при первой же возможности Курон так и сделал. — Если все чувства и эмоции выдуманы, то почему Вы сказали об этом только мне? Куромаку нахмурился. "О Создатель, снова поднял эту тему, — подумал он. — Я думал, она уже закрыта. И вот опять. Все ему неймется. Но действительно надо было всем внушить такую мысль. Эксперимент над Куроном показал прекрасные результаты, продуктивность невероятная. Теперь... шанс создать идеальную страну упущен, остальные испытывают эмоции... Ладно, главное — не терять прогресс Курона." — Ты — главный мой помощник и главный претендент на то чтобы стать правителем в будущем. Твоя работа куда значительнее всей остальной, поэтому она должна быть более качественной, и ее объемы значительно больше. Тебе это знание нужнее. Всех я бы проконтролировать не смог, вас много. "Это, конечно, не совсем правда, хотя бы много раз говорить об этом я мог, отдал же всем приказ строить страну..." — Я отклоняюсь от нормы, — заметил Курон, очень смутно чувствуя что-то неприятное, но не понимая, что это. — Героизм — это тоже отклонение от нормы. Нужно различать формы девиантного поведения. "Я девиант?.." — теперь только эту мысль мог слышать Курон сначала вопросительную, потом утвердительную, и именно с ней он провел остаток дня. Если бы Курон нашел нужную литературу, он бы узнал, что это не столько девиация, сколько обретенная из-за слов Куромаку психологическая проблема. Но книг о психологии в Курограде не было. Чем больше времени шло, тем сложнее Курону было понимать свои чувства и общаться с другими людьми. Возникали сомнения в том, насколько важно трудиться на благо общества: если чувства выдумали, то зачем заботиться о них? Каждый сам может себе помочь. — Может, — ответил на такой его вопрос Куромаку. — Но лучшие результаты показывает командная работа. Каждый занимается чем-то своим, тем, что лучше всего может ему помочь принести другим пользу, и тогда общество приходит к прогрессу. И развивается, развивается всегда, доходит до идеала все ближе, совершенствуется и совершенствуется... — Зачем? Куромаку на миг застыл и свел брови к переносице. Но вот, он, серьезно поправив очки, твердо ответил: — Облегчать себе жизнь. Безусловно, можно справиться без облегчений, но они нам не вредят, когда мы находим еще работу. — И в чем смысл этой бесконечной работы? — остановил Курон и собрался еще что-то добавить. Но Куромаку его прервал: — Будет ли она бесконечной, это еще большой вопрос. Возможно, когда-то общество, наши далекие потомки, благодаря нашим и своим трудам придут к полному пониманию мира и к таким знаниям... которые, между прочим, ответят и на все твои вопросы. Они будут жить в лучшем мире. — Но почему мы должны для них стараться? Они сами ничего не смогут? — Если не начнем сейчас, истина будет достигнута позже, а зачем тратить время? Все работаем на благо общества, нынешнего и будущего, это наше общее дело, и успех его зависит от каждого. Те, кто будут жить после нас, еще скажут нам спасибо. — А мы и не узнаем... — со вздохом пробормотал Курон. Прошел год. Настало шестнадцатилетие Курограда — всем жителям почти одновременно исполнилось шестнадцать, потому что появлялись они друг за другом почти в одно и то же время и росли с одинаковой скоростью, в отличие от некоторых других стран, но в сходстве с Пиковой империей. Жители праздновали, а Курон смотрел на всех совсем пустым взглядом. Радовались, не работали, пока он составлял план очередного поискового похода. А Курон и забыл слово радость — даже остальные делегаты перестали с ним делиться впечатлениями и спрашивать о них его. У них были прекрасные взаимоотношения, но Курон все же выделялся тем, что чувства и эмоции с ним никто больше не обсуждал. "Выдумали себе повод не работать... — задумался Курон о радующихся выходному, который под напором народа все же разрешил Куромаку, — или все же это со мной что-то не так? Почему вообще я не могу так себя вести?" Почти все уроки Куромаку забылись, только суть с Куроном осталась — чувств не существует. Его сослуживцы-делегаты тоже участвовали во всеобщем веселье. Позвать его решила только Курокайхо, а остальные и без этого поняли: никуда командир не пойдет. Если даже в поисковых походах он был готов идти десять часов быстрым шагом без остановки, еще и неся при этом сумку с необходимыми вещами. — Может, отдохнем? — спрашивали по очереди Курохико, Курохонки и Куромаджи. — Рано, — отвечал Курон. Посылки в разные страны тоже сначала несли пешком и тоже именно они. Груз был уложен в коробки, каждый брал по одной, и Курон выбирал самую тяжелую: это же он понял, что нет чувств, а усталостью чаще всего называют лень. Так произошло и когда они несли специальное устройство, которое помогало экономно расходовать энергию генератора, в Фелицию, когда она уже была найдена, но еще предстояли походы за бубновыми. — Курон, мы идем три чертовых часа! — посмотрев в один момент на часы, не выдержал Курохонки. — Следи за лексикой, — отозвался Курон. — Ты... так, — Курохонки остановился, поставил коробку на пол и сделал глубокий вдох. — Ты же понимаешь, что идешь против устройства человеческого организма? — Почему против? Да, мы учили из курса биологии идеальные условия для организма, однако в книгах не было четко сказано другой важной вещи: человек может куда больше, чем нам кажется. — Неужели тебе не доставляет неудобств такая нагрузка? — немного волновалась Курокайхо. — Это, наверное, хотя бы просто вызывает если не усталость, то негативные эмоции... — У меня нет эмоций и чувств, — спокойно оборвал ее Курон. — И слов для них нет. Курокайхо переглянулась с обеспокоенным не меньше нее Курохико, Куромаджи смотрела на товарища с недоумением, а Курохонки — с не очень верящим непониманием. — Тем не менее, большинство устало и возмущается большими нагрузками, и мнением большинства должно быть принято решение остановиться, — привлекла внимание Куромаджи. "Мнением большинства... Как я должен быть неотъемлемой частью общества, если я так на него не похож?" — мелькнула у Курона мысль, но он тут же ее отогнал. Глупая мысль. Его энергии совершенно не стоит. Все уроки Куромаку оставили на нем неизгладимый отпечаток. И вот теперь он, семнадцатилетний, стоит недалеко от Пиковой империи, где идет война с Джокером, его товарищи — которые и убедили его, что стоит идти на войну, это непослушание, но служение на благо их мира — боятся, а он... испытывает ли что-то перед тем, как переступить границу безопасности? Что с ним дальше будет? Кажется, ему все равно...