Отмеченная

      Раз удар. Два удар. Закинула топор на плечо и задумчиво потянула носом сумеречный мороз в легкие.       Она запасала дрова на зиму, но, делая подсчеты от скуки, поняла, не хватит имеющихся объёмов. Решила заняться этим сейчас, пока ее на миссии не дёргают. В руки легла пила. Обошла дерево с другой стороны и, примерно понимая, где она до недавнего сделала направляющий подруб топором, оставила валочный пропил чуть выше.       Деревья в этом мире просто огромные, высокие и мощные, очевидно грохот по округе прокатится, что нужно, перебудив всех жителей леса.       Она не лесоруб, это так, острая необходимость овладения данным навыком. И как будто данное заключение должно было оправдать то, что девочка отложит все инструменты в сторону и станет избивать ствол голыми руками.       Оры мелких слышать не впервой, вот стресс и недовольство накапливается, а крики детей ей всегда на мозги давили в любом виде. Но не душить же их в самом деле?       Удар за ударом, вялые даже ленивые переносы равновесия из стороны в сторону, Рай начинала осознавать, что такой способ сбросить пар не вызывает нужного эффекта. Потоптавшись, как смущённая девица, и, прилично наследив своими деревянными тапками в носках, она уставилась через маску на унылое дерево.       — Может недотрах?       От понимания, что в ее физиологическом возрасте есть существенный минус, а из-за отсутствия миссий и присущего там адреналина она уже ищет более острые ощущения, которые ей тут не доступны, дерево, до этого спокойно балансирующее на стволе, соскользнуло в ближайшее с жутким треском и хрустом.       — Блять, нужно валить отсюда, мысли уже в страну похоти и разврата лезут, аж тошно.       Вернулась она домой за полночь. Сгрузила в запасник ветки, дровишки, там же скинула нехитрое приспособление и сани с блинами ствола. Утром будет их колоть до посинения.       В дом зашла тихо, но особо не старалась скрываться, да и от кого? Сенсорика свернулась, повинуясь намерениям хозяйки прикорнуть.       Шествуя мимо кухни, Рай остановилась. Что-то её смутило в святая-святых их дома, и она нежно и неторопливо растянула сенсорику по помещению. Источник чакры, отразившийся в её сознании был слишком знакомым.

***

      Он устал. Соскучился. Немного потерялся в своём собственном кладбище.       Но радует одно. Он дома. Но ещё не воссоединился с семьёй.       Обычно, если шиноби возвращаются с войны при свете Солнца, их встречают, мужей разбирают, как горячие гёдза, глава старается по быстрому и вдохновенно буркнуть речь и сообщить о похоронах тех, кто не дожил до этого момента. Кто-то плачет от счастья, кто-то тихо собирает горькие слёзы в рукава кимоно и давит всхлипы, стараясь не попасть на глаза счастливых соклановцев, чтобы исходящая от них аура белой полосы не разжигала обиду и ненужную зависть в затенённых уголках разорванных сердец.       То ли он не создан для пути шиноби, то ли слишком концентрируется не только на своих проблемах, но и относящиеся к его соклановцам. Будь то неудачно выполненная миссия, плохое самочувствие, неотточенная техника, ему все равно, он зацепится за них и будет переваривать эмоции как свои собственные. А на войне их так много. И мимика у соклановцев живая как никогда.       Мэсэйуки оглянулся: сидит в темноте за пустым столом на кухне, — одежда успела согреться и при легких перемещениях не было внезапного присутствия зимнего холодка. Он пришёл домой и силы покинули его, а голова измученно опустилась на столешницу, веки вынужденно сомкнулись, сгущая тьму.       Когда входная дверь тихо отворилась он недоуменно отнял прилипшую щеку от столешницы и напрягся, кто-то, нешибко скрываясь, шёл по коридорам и остановился у входа на кухню.       — Пап?       Уголки губ неохотно по-грустному изогнулись. Голос у малышки изменился, стал звонче без хрипотцы.       — Я опоздал.       — Так, давай ты мне мою маску… Повязку снимешь, — прозвучало довольно резво, короткие шажки прошлись вблизи, зажглась свеча, поставили рядом. Дочь присела сбоку и коснулась запястья. — Быс-трей! Быс-трей! — шепотом подгоняла девочка. Он притянул неугомонную к себе и мягко окружил объятиями.       — Когда ты поменьше была, тоже так делала.       — У-у-у, а ты знатно пованиваешь, еще и броню не сбросил в оружейной, — маленькие ручки прошлись по плечам и внезапно, но не сильно, шлепнули по щекам и сжали, — не тяни кота за яйца, повязку снимай!       Руки потянулись к волосам дочери, прошёлся пальцами по прохладным волосам, чувствуя, как редкие снежинки таят от соприкосновения с его кожей дошел до узла, сложил ряд печатей и, найдя определенную точку на полоске ткани, влил туда чакру.       — Выглядишь побито и разбито… Я хотела идти спать, но бросить тебя такого, выше моих сил, — ребёнок стал освобождать его тело от брони, аккуратно складывал всё в кучу, отстёгивал ремешки и подсумки, вытаскивал спрятанное запасное оружие из волос, обуви и одежды, обеспокоенно поглядывал в осунувшееся лицо отца и хмурился. — Маму видел?       — Нет. Она может спать и детей не хочется разбудить…       — Ути какой заботливый и любящий муж, жаль что заебавшийся косить людей как чёрт сечь грешников.       — Это самое длинное предложение на этом твоём детском языке, — несколько удивленно отозвался Мэсэйуки, поглядывая на возмущенную дочь, что надула щеки, и потащила его в сторону ванны.       — Пф, нашел чему диву даваться, сейчас я тебя отмою, потом сделаю тебе массаж, чтобы спал сном младенца. Иногда нужно брать пример с детей и срать на всех с высокой колокольни.       Как говорила его дочь, так и произошло. Была глубокая ночь, она старалась не сильно затягивать процедуры и использовала чакру: подогреть воду с помощью катона, чуть разбавить холодным суйтоном (с трудом ей давался контроль воды, но она смогла), — в ткань завернула пучок трав, связала и закинула в ванну, куда пыталась затащить отца, что упорно сопротивлялся, ведь сначала нужно было обмыть тело вне ванны, а уже потом чистым лезть в воду с травами.       Когда же он погрузился в приятно горячую воду, тело сладко передернуло, а мышцы медленно стали размокать, как и разум. Дочь сидела на бортике и вымывала волосы, делала массаж головы и бережно расчесывала его шевелюру. Если он начинал дремать, умывала лицо и дёргала за ухо, а он поправлял полотенце на бедрах, чтобы дочь лишнего не увидела.       Если вспомнить то, как она делала искусственный… То проще спросить чего она не знает.       — У вас с мамой такие волосы длинные и красивые, аж завидно в некоторой степени, — растерянно бурчала дочь над ухом.       — Твои тоже прекрасны, — разомлев от воды и такого неожиданного приёма среди ночи, он смог выговорить лишь это, хотя на языке крутились и другие слова.       — Мхм, меня будто током шибануло. Это забавно, но… Не знаю, что-то не так… Рай закончила наносить душистое масло на волосы и клюнула отца в висок коротким поцелуем.       — Не засыпай, бравый, но уставший воин, впереди еще убаюкивающий массаж!       Перед массажем дочь прошлась взглядом по новым шрамам и обработала еще свежие раны мазью, притащила стопку чистой одежды, но выдала только штаны, так как со спиной ей предстоит работать.       Его дочь так подросла, у него еще прибавление, которое он не видел, но ждет этого момента всем сердцем.       Дочь тихо ойкнула, когда оказалась на руках отца, что с благодарностью от всей души обнял её и спрятал голову на её маленьком плечике.       — Я тебя люблю, Рай, — слеза украдкой прочертила дорожку от глаз к подбородку, а судорожный выдох поглотило хаори дочери.       — Я тебя тоже люблю, па.