Отмеченная

      Женщина затаила дыхание. Их маленькая дочь делала короткие неустойчивые шажочки к чабудай, рядом очнулся Мэсэйуки от своих размышлений, заметив странно сильную реакцию своей жены, и повернул голову в сторону ребёнка.       Та была закутана в тёмно-синее кимоно, белые носочки мелькали и исчезали от неровного шага. Даже с повязкой на глазах, она шла в их сторону, пускай траектория немного была кривой. Когда оставалось полтора метра, девочка начала пыхтеть и сильно сопеть носом, коленки задрожали, остановилась и подёргала узел у виска, что-то буркнула зло: — Зябл!       Отец семейства затрясся от тихого смеха. Негромко встал, но тут же присел на корточки перед столом, чтобы ненароком их малютка не упала на угол, упёр колени в пол и развёл руки в стороны, сказал: — Сюда, Рай, — и уголками губ мягко улыбнулся.       Жена незаметно умилилась с такой картины. В руках исходил паром юноми чаван с зелёным чаем, на дне стояли чаинки, и она, как-то сама того не заметив, вспомнила этот трудный год от самого начала и до этого момента, периферическим зрением наблюдая, как Мэсэйуки лениво играл с непривычно активной и радостной Рай. Таких моментов, когда та улыбалась и забывалась в светлых ощущениях от чувств, контактировала и тянулась к ним, были единицы. Камэ постоянно отслеживала её эмоциональное состояние, это было необходимой привычкой.       Рождение Рай было подобно взрывной печати, действие которой она случайно увидела на тренировке своего мужа. Бам! И все сошли с ума. Бам! И Таджима-сан стоял за её спиной раз в неделю и будто мысленно общался с её ребёнком. Если первые раза два-три она принимала того со всеми почестями, по всем правилам, то в последующие свои визиты он приходил столь поздно, что она просто не успевала среагировать, ведь уже собиралась идти на боковую. После всех грязных пелёнок, бессонных ночей и переживаний на пустом месте на главу было как-то всё равно и тот потихоньку начинал её раздражать.       Особенно страшный был период, когда малышка начала кашлять и таскать сопли в три месяца. Тогда возле их девочки остался Мэсэйуки, мягко убедив свою женщину сидеть в другой комнате, подальше от их дочери. Лечил, менял пелёнки, не выходил на миссии, только приносил к матери на кормёжку, кутал по пять слоёв в пелёнки и выходил гулять на веранду, припорошенную снегом (весной иногда срывался снег и холодало на улице - аномальная погода для середины весны), раскрыв сёдзи, проветривал в это время помещение.       Ладно, тот период был труден, но благодаря мягким настойкам, которые отдали по приказу главы ирьёнины, ребёнку стало лучше уже через две недели. А она за время своего внепланового отдыха успела привести в порядок себя, правда, что делать с выпадающими волосами она не понимала, но каждое утро снимать гребнем по пять-семь колтунов стало чуть ли не унылым и нежеланным ритуалом.       В пять месяцев у Рай стали резаться зубки. И стоит признать, зубки необычные, первыми прорезались именно клыки, отчего малышка как-то кокетливо скалилась, щупала их и изучала, грызла ими палочки для еды, которые она успела как-то стащить со стола. Пришлось крутить тугую тряпку и отдавать дочери на растерзание. Не хватало игрушки для зубов даже на час. Становилось страшно её кормить грудью.       Тогда, как ни странно, спас её муж, вернувшись с миссии он выудил из походной сумки ягоды помидор и несколько крупных красных яблок. Подвинул тогда её от кухонной утвари, промыл всё водой, обтёр чистой тряпкой, всё почистил от кожурки за пару секунд, опустил в кипяток, буквально секунд на пять, и мелко-мелко измельчил. Она бы там с ножом минут пятнадцать стояла, а он раз, раз и уже всё готовое стояло перед их малышкой, что с интересом вертела головой вверх к матери, которая держала её на коленях, и в бок на звуки, исходящие от отца. На кисленький запах девочка повернулась точно к тарелке. Мэсэйуки с заговорщицкой улыбкой достал из воздуха деревянную ложку, протёр её ещё раз под пристальным взглядом любимой, зачерпнул красную кашу из помидор и, поводив под маленьким носиком девочки, ткнул ложкой в губы, чтобы та приняла еду.       Ребёнок лениво открыл рот, втянул жижу и задумчиво чавкал минуты две.       — Памидя… кжс.       Нащупав тарелку на столе, подхватила её, чуть всё не расплескав по неосторожности, ударила себя по носу краем тарелки, секунду поморщилась, потом, спустя несколько попыток, удачно дотронулась губами к керамике. Под шокированные взгляды родителей набрала полные щёки еды. От внезапности через нос пошли сопли, а глаза под повязкой заслезились. Даже так, мыча от удовольствия, принялась вылизывать дно тарелки, пряча там своё лицо.       Родители переглянулись с глупыми улыбками и потянулись одновременно к голове их дочери, чтобы потрепать за волосы. Чудная, - подумалось тогда обоим родителям.       Камэ заметила, как в глазах мужа мелькнуло клановое Доудзюцу. Оба признали в тот момент: это был один из лучших дней в их семейной жизни.       Выглянувшая мордочка Рай, измазанная в соке помидор, счастливо обнажила клыки, добив ударом умиления своих родителей. И не важно, что целью малышки было испачкать осточертевшую повязку, ей её сразу заменили, но мельком она смогла взглянуть на людей, что заботились о ней. И к сильному шоку запомнить из во всех подробностях, как и какого-то дядьку с выбритым затылком (потому что повязку всегда меняет именно этот дядька).       Ночью у малышки был понос, но от этого травму получила лишь мать, когда сама малышка, лёжа в загаженных пелёнках саркастично хекала и криво улыбалась. Отец же, собирая обмундирование на очередную миссию рано утром, смог лишь мимолётно посочувствовать своей жене, он ещё ночью проснулся от запаха детских испражнений. Несло так сильно, что капилляры в глазах полопались у обоих. Успел лишь перед уходом нагреть бочку воды и скинуть крупный пучок сбора из трав для Камэ.       Дальше было легче, она привыкала к материнству быстро и многое схватывала на лету.       Камэ помнит с какой гордостью наблюдала за малышкой, что наворачивала круги у неё под ногами, ползала по соломенным татами, издавала нелепые, но милые звуки и что-то рычала (на самом деле малышка вспомнила какие звуки издают машины и ползала со скоростью улитки вокруг, издавая звук трррр-тррр, что для людей средневековья ассоциировалось с рычанием животных). А потом как-то незаметно для неё дочь сама села, без помощи, и тихо вслушивалась в шум, что издавала мать, когда любовно намывала единственный чайный керамический сервиз и что-то тихо напевала.       Рай расположила руки между ног и, покачиваясь взад-вперед, тихо мычала песню вслед за матерью. Щётка в руках Камэ остановилась, и она тихо повернулась к дочери, быстро стащила тряпку со стола и, промокнув руки в ткани, села напротив дочери, подпёрла рукой подбородок и стала напевать громче.       Девочка в ответ улыбнулась и нагнулась корпусом к ногам, положила подбородок на сцепленные руки, широко неестественно оскалилась и рассмеялась, завалившись на бок. Всё-таки поза неудобная была. Камэ лишь слабо улыбнулась и покачала головой. В такие моменты становилось тепло у сердца.       Из мыслей вырвал пищащий смех дочери, когда та запрыгнула на шею лежащего на полу Мэсэйуки и начала тягать того за щёки. Точнее попыталась. Лицо дочери менялось с радостного на задумчивое, а потом и вовсе на злое, ребенок резко съехал на грудь мужчины, потом и на живот, ощупывая его.       — ИЯ! Гд щк! Где щк?! Жрш? Не жрш?       Дочь хлопнула ладошками по животу и Мэсэйуки тихо охнул, прикрыв рот, скосил взгляд на почему-то смутившуюся жену. Но как быстро та покраснела, так же быстро и побледнела обратно, скрещивая руки на груди, злорадно ухмыльнулась.       Камэ устало растеклась на низкой столешнице. Близится День Рождения их Рай. Завтра-послезавтра постучатся родственники, будут за редкими разговорами украшать их дом, потом общее празднование в среде клана и близких родственников. Мэсэйуки освободили на неделю от миссий, благо что он откладывает с каждой выплаты часть денег, и они не пропадут сразу после того, как отметят событие.       Рай снова взвизгнула, успела переместиться к отцу на грудь, ручками шарила по лицу, быстро ощупывала кожу на скулах и наткнулась на волосы у висков. Мэсэйуки опасливо замер, а малышка глубже зарылась пальцами, крепко ухватилась за пряди и резко натянула.       — Ия! — кричала малышка и смеялась.       — С-с-симата… — через зубы зашипел муж.       — Мэсэйуки! — испуганно прошептала Камэ и прикрыла рот рукавом домашнего кимоно.       Девочка замерла и поджала губы, потом отчего-то рассмеялась и размашисто похлопала отца по щеке, с издёвкой протянула: — Симата! Симата! Оия! Симата! — скандировала малышка, подпрыгивая на попе, чем немного выбивала воздух из лёгких отцу.       Мэсэйуки придерживал ребёнка за руки при каждом прыжке. Пугливо окинул жену взглядом и, быстро осознав её состояние, крутанул резко, но аккуратно дочь в руках, вскочил из положения лёжа на ноги и помчался на кухню за стаканом воды.       Уж больно бледно и шокировано Камэ разглядывала стену и что-то разочарованно бормотала, даже скорее нервно и разочарованно, чуть ли не переходя на плач.       Опустился на колени, стакан поставил на стол, а странно молчаливого ребёнка держал на левой руке, пальцем, смоченным в воде, провел по губам жены и, заметив осмысление в её глазах, подвинул стакан.       Девушка молчаливо пила воду, но Мэсэйуки прекрасно ощущал не высказанный укор от Камэ и своё собственное сожаление за то, что первое слово их дочери было не долгожданное ка-сан или то-сан.       Что ж, со следующей миссии он просто обязан принести жене подарков и её любимый сорт зелёного чая, а малышку в тайне натренировать говорить заветные слова.