Отражаясь в других

На Шэнь Цзю смотрят два круглых глаза, ясных и голубых, как небо, и грязные руки тянут его за белоснежный ученический подол. Он хотел бы злиться; он должен злиться; он всегда злится, если касается грязи, с тех пор как попал на Цинцзин. Тем не менее он поднимает девчонку на руки, гладит по волосам, спрашивает — и, конечно же, она говорит, что «мама ушла за радугой». Кто такой отец, она не знает. Ей пять; она выглядит младше, не помнит дня рождения и не умеет считать больше чем до трех, но Цзю знает лучше. Цзю думает, что за это его точно выгонят с Цинцзин. Он и так приносит слишком много проблем, он создает проблемы во всем, за что бы ни взялся, он — одна сплошная проблема. Он талантлив только в остром языке, который не может использовать, чтобы не выдать в себе босяка и не нарваться на слишком большую рыбу по незнанию лиц, и в культивации, которая постоянно отправляет его на Цяньцяо и губит нрав пуще прежнего, держа на грани искажения. Шицзунь соглашается взять девчонку под его ответственность. Через две луны она все еще жива, ее щеки полнеют и краснеют, как спелые яблоки, на ней подшитая ученическая форма, Цзю учит ее считать и писать. Через три луны он понимает, что называть ее «ребенок» прилюдно нельзя, и девчонка получает первое в жизни имя, «А-Тянь», неоригинально в честь ее глаз, белоснежную ленту, кисточку на пояс, с которой она любит играться, и собственный деревянный гребень. Через четыре его назначают главным учеником. Он почему-то думает, что почти не против быть «осенью», если в ней будет «день». Цинцю не знает, в какой момент, знает только, что все началось с нее; но что-то в нем меняется. Когда он приходит в одну из деревень, страдающих от демонических монстров, его не покидает чувство, что в ней что-то не так, но, конечно, ему ничего не говорят, и тел для осмотра нет. Тогда же он, безрезультатно высматривая чудище, у реки натыкается на брата с сестрой. У них впалые щеки и лохмотья вместо одежды; у мальчика голодный взгляд, у девочки колючий и острый. Цинцю знает, что такая не доверится ему просто так, и покупает им по маньтоу в обмен на историю, и только тогда она неохотно рассказывает. В деревне никакого монстра нет, кроме сельского старосты, сгубившего со свету уже нескольких девушек; девчонка — Чжан Хуа, а брат ее Чжан Линь — дергается, когда садится, и Цинцю большего не надо, чтобы понять. Он уверен, что, не будь у нее голодающего брата, она бы не пошла с ним никуда; ей повезло, что он ненавидит таких людей так же яро, как она. Цинцю позволяет себе немного побыть заклинателем, далеким от мира смертных, способным не считать людей людьми не как босяк, а по своему праву. В отчете он пишет, будто демон захватил тело сельского старосты, — у него есть жена и дети, им нужно будет как-то дальше жить — а, возвращаясь, наступает на те же грабли, надеясь, что вновь не пришибет, и забирает детей с собой. Лететь втроем неудобно, и он чувствует, как Чжан Хуа вздрагивает, когда он касается ее, и морщится от синяков по всему телу. У нее отчетливо выступают ребра из-под одежды. Чжан Линь, если не ест, все время спит. Шицзунь вновь спускает все с рук, прежде чем Цинцю осознает, что натворил, и его будто даже забавляет то, чем он занимается. Цинцю только рад, но не может унять подозрений. Впрочем, своей неясной нужды подбирать оборванцев унять он тоже, похоже, не может. Итак, теперь на его плечах забота о трех детях, и он внезапно осознает, насколько пустой и беззаботной была его жизнь раньше, где были только учеба и еще раз учеба. А-Тянь постоянно забредает туда, куда нельзя, и теряется, Чжан Хуа не терпит издевок учеников, ввязывается в драки и не изменяет привычке красть все, что плохо лежит, а, разумеется, у беспечных богачей плохо лежит все, и только Чжан Линь не создает проблем, кроме того, что занимает сутками его кровать. Цинцю вполне устраивает спать с девчонками на полу, раскинувшись звездой. Впрочем, и Чжан Линь перестает быть самым легким ребенком, когда Цинцю между делом интересуется у Му Цинфана, нормально ли это, а затем бегает между Цяньцяо и Цинцином следующие две недели, и ему выставляют счет за лекарства в несколько его стипендий. Чжан Линь оказывается не менее резвым ребенком, чем его сестра, когда не связан слабостью болезни. Они сближаются с А-Тянь и будто ставят своей целью приносить ему головную боль; объединившись втроем, они хорошо справляются. Цинцю знакомит детей с сестрами из ивовой беседки. Чжан Линь радостно носится по разукрашенной комнате, дергает свисающие с полотка газовые ленты и звенит в бубенчик, оторвавшийся от платья Мо-цзе. А-Тянь забивает рот сладостями и с упоением слушает баллады новоявленных цзецзе. Чжан Хуа наконец расслабляется в безопасности, и Мэй-цзе и Син-цзе учат ее тому, чему не мог бы научить Цзю, как мужчина, насколько бы хорошо он ни знал о том, что бывает с жертвами насильников. Вскоре Чжан Хуа исполняется десять, и шицзунь принимает ее на пик внешней ученицей, хотя по-прежнему назначает ее обучение Цинцю, теперь официально. Он не уверен, в общем-то, что отдал бы ее кому-то, кому не доверяет, а не доверяет он ровным счетом никому, кроме себя. И то — с натяжкой. Чжан Хуа ученическая форма почти впору, за это время она подросла и набрала веса, но все еще худее сверстников, и ее желудок не выдерживает есть больше двух раз в день даже те жидкие каши, на которые вечно жалуются остальные ученики. Она отстает в грамоте от них, но цепляется за каждую возможность с отчаянием бывшей бродяжки, и Цинцю — ее личный учитель, не так, как в отношении остальных порученных ему, а цзецзе в совершенстве знают пипу и дицзы. К двенадцати годам, когда к ней присоединяется А-Тянь, она резво поспевает за сверстниками так, будто родилась с нефритовой ложкой во рту, и на блестящие тут и там драгоценности едва ли заглядывается, но все еще любит всем сердцем танхулу, своего брата, сестер, Тянь-мэй и почему-то Цинцю. Она хорошо разбирается в людях и знает лучше, чем звать его Цзю-гэ, как когда-то другие рабы его первого владельца, и потому зовет со всем и уважением, и наглостью, как умеет только она, «шифу». А-Тянь, когда ее спрашивают о фамилии, гордо заявляет такое же «Шэнь», и сердце Цинцю пропускает удар, определенно предчувствуя еще большую головную боль. Он уверен, что шицзунь над ним смеется, просто слишком воспитан, чтобы делать это вслух. Гром гремит оттуда, откуда не ждали, и его дети до ужаса послушны и не ноют, как обычно, что остаются одни, когда Цинцю отправляется на битву с Тяньлан-цзюнем. Он захватывает в пути туда им несколько гостинцев, но возвращается, очевидно, не в том состоянии, чтобы дарить, и в ближайшие месяцы ему не до того, а потом он забывает. Юэ Цинъюань не отходит на него ни на шаг, а Му Цинфан говорит, что это чудо, что он вообще выжил. Цинцю думает, что, может, и не выжил бы, но он не мог убить единственного, кто заботится о детях, так что у него не было выбора не выжить. Его дети, как выясняется, недолюбливают Юэ Цинъюаня. Чжан Линь выглядит так, будто и сам не понимает за что, но раз его сестра воротит нос, то и он будет. Они ведут себя так же, когда в обеде попадается зеленый перец и приходится скрупулезно выковыривать его, чтобы съесть до последней крошки все остальное. Они караулят все дороги, ведущие к комнате Цинцю, и прогоняют прежде, чем Юэ Цинъюань дойдет до него. Он узнает только потому, что однажды замечает того уходящим, и это заставляет его задуматься, что в последнее время тот действительно доставал куда меньше. В качестве награды он собирается выдать им сладости, давно забытые в цянькуне, но внезапно не обнаруживает их. Никто не признается, но Цинцю уверен, что в тот день сыпь у Чжан Линя на лице была совсем не оттого, что он заставил мальчика все-таки съесть свой перец. К тому времени, как Чжань Линь становится достаточно взрослым, чтобы начать совершенствоваться, Цинцю перенимает пост Пикового Лорда и выслушивает его клятву сам. На удивление, в том, чтобы справляться с десятью учениками, выбранными еще шицзунем, нет ничего сложного после его трех сорванцов. Они довольно взрослые, немногим старше Чжан Хуа, и в основном самостоятельные. Они и вполовину не такие активные, жадные до знаний и проблемные, как она, и Цинцю следит за ними между делом, сосредоточившись на том, чтобы выучить Чжан Линя. Это его первый ученик как Пикового Лорда — разумеется, он не должен вырасти позорным пятном на его репутации. Цинцю осознает, как быстро течет время, только когда наступает церемония взросления Чжан Хуа. Ей исполняется пятнадцать, она давно ходит самостоятельно на небольшие поручения и теперь готова связать себя брачными узами, и он не совсем понимает, в какой момент она перестала быть той нелюдимой девятилетней девчонкой, шарахающейся от скоплений людей и прикосновений. Он не уверен, что готов ее отпустить из-под своего крыла, несмотря на то что вместе с сестрами из Павильона подготовил ее ко всему, к чему смог; возможно, это то, что чувствуют родители, когда приходит время их птенцу улетать из гнезда. Тем не менее Чжан Хуа, теперь Гуанлян, остается на пике. Она утверждает, что еще не изучила всю библиотеку вдоль и поперек — хотя Цинцю сомневается, что это правда — и предпочитала бы дождаться Тянь-мэй, брата и «подходящего кандидата на ее руку и сердце». Цинцю абсолютно точно не слышит тяжелого вздоха со стороны одного из старших учеников. На первые свои Отборочные Испытания он берет с собой Шэнь Тянь, на вторые Чжан Гуанлян, на третьи Чжан Линя, и те выбирают ему еще троих заноз, вестимо, таких же босяков. Один только Чжан Линь смущенно указывает на ребенка в одежде побогаче, как Цинцю позже узнает, — Мин Фаня, третьего сына влиятельной семьи, владеющей обширными чайными плантациями к востоку от Цанцюна. Оглядывая стройные ряды неблагополучных, будто на подбор, детей, Цинцю вдруг понимает, что, кажется, пик благородных ученых мужей превращается в приют для бездомных. Мин Фань поначалу не может привыкнуть к остальным, а те косятся на белую ворону, но все же, вопреки опасениям, он осваивается, втянутый в круг Чжан Линем, нашедшим особое удовольствие в том, чтобы быть тем, кто беспокоится и заботится, а не наоборот. Цинцю, честно говоря, никогда не поймет, в какой момент перестал беспокоиться о том, чтобы всегда быть настороже, и в какой момент стал беспокоиться только тогда, когда становилось слишком тихо: верный признак задуманной детьми гадости. Но он точно знает, что если кого и винить в чем-то, то определенно своих маленьких — все еще, навсегда — сорванцов.

***

Говорят, что Лорд Цинцзин принимает на свой пик одну грязь с улицы. Говорят, это потому, что он настолько не уверен в себе, что боится, будто ученики его превзойдут. Говорят, это потому, что их никто не защитит и можно издеваться сколько влезет. Какой, однако, бессердечный человек!