Сладкий подарок

Ну что, братцы, вот и вторая история подоспела. На этот раз я вам про Шурика расскажу. Шурик у нас сирота и живёт в сиротском доме. Мрачный это дом, я вам скажу! Стены снаружи серые, а внутри и вовсе синие, причём оттенка такого мерзопакостного, вот как если ноготь прищемить. Невесело там живётся. Воспитатели все мрачные, задёрганные, им, ясное дело, тоже этот дом не шибко нравится. И сироты им не нравятся, это сразу видать. Вот такой, парни, парадокс: кто детей меньше всего любит, тот завсегда с самыми несчастными из них и работает. Нет, бывают, конечно, исключения, но в этом сиротском доме все как на подбор злющие. Так, Витёк, ну-ка не реветь! Это хорошая история, дай дорассказать. В общем, было это в декабре. Всё вокруг снегом замело, белым-бело за окном, будто ничегошеньки на свете нету, кроме этого сиротского дома. Да эй, Юрок, и ты туда же? Развели мне тут болото. На, держи вот платок, высморкайся и слушай, а то самое интересное пропустишь. Шурик в то время уже не совсем маленький был, вот примерно как вы, но хиленький, бледненький. А кто бы в таком доме был крепким да румяным? Там и кормят-то отвратительно. В общем, сидел как-то Шурик на подоконнике, смотрел в окошко и ждал. В сиротском доме как-то проще живётся, если кого-то ждёшь. Другие дети ждали маму, а Шурик не ждал. Он сам видел, как её в гроб положили да закопали. Ну, честное слово, это хорошая история! Дайте дорассказать! И не ревите вы так громко, мамка меня наругает же! В общем, Шурик маму не ждал. И папу тоже не ждал, потому что папа ещё раньше мамы умер. Шурик ждал дядю. Дядя — штука удобная, их у человека сколько угодно может быть. Да и понятие гибкое: может, мамин брат, может, папин, а может, и вовсе двоюродный какой-нибудь, мало ли. Не может же быть, что они все умерли и никого нету! Вот Шурик и ждал хоть самого завалящего дядю, хоть троюродного. Такого, знаете, чтобы хоть иногда навещал и, может быть, запретил бы воспитателям драться. Они там все больно дерутся, уж Шурик это на себе испытал. То за просто так линейкой по штанам нахлопают, то по голове книжкой стукнут, если плохо учишься, а то и вовсе разложат в общей спальне — и ремнём. Вот эта беда с Шуриком как раз накануне приключилась, переживал он очень. Сама заведующая распорядилась его пороть, сказала, нечего её позорить. Это она, понимаете, про то, что к ним комиссия нагрянула, стали детей расспрашивать, как им живётся, а Шурик возьми да и скажи, что не очень хорошо. Ещё и дежурил, как назло, самый жестокий и противный воспитатель, Фома Львович, он приговор в исполнение и привёл. А Фома Львович, если хотите знать, всегда с оттяжечкой да с удовольствием порет, не то что я вас. Я-то вас любя да жалеючи… Ну, не будем об этом. В общем, грустно было Шурику. Одна только вещь его немножко радовала — орешек в сахаре, который от комиссии достался. Комиссии — они всегда с подарками для детей приходят, только заведующая потом всё отбирает. Она и в этот раз отобрала мандаринку и шоколадные конфеты, а орешек у Шурика как-то сам в кармане спрятался. Вот вы знаете, как тяжело решить, съесть орешек сейчас или ещё погодить немного, если он у вас один? Шурик его даже из кармана достал ненадолго — полюбоваться. И снова обратно убрал. Страшно ему сделалось от обладания таким сокровищем. Нос к стеклу прижал — и снова дядю ждёт. Так решил: ежели дядя придёт, то орешек нужно ему подарить. Для дяди и орешка не жаль, даже самого разъединственного. И не надо, Юрок, так смотреть исподлобья, я тебе не припоминаю, как ты шоколадкой делиться не захотел. Просто рассказываю. Значит, решил так Шурик и аж сам поверил, что уж теперь-то дядя точно придёт, раз его тут с подарками ждут. Вроде как сам по себе Шурик — не ахти сокровище, а вот если с орешком, то это совсем другое дело. Долго Шурику пришлось ждать. Уже и Новый год прошёл, и снег растаял, и орешек весь ворсинками покрылся, потому как всё это время лежал у Шурика в кармане. Ну, Витёк, глупости спрашиваешь! Конечно, он не в одних и тех же штанах до самого лета проходил. Перекладывал орешек-то, когда вещи в стирку сдавал. Всё, не отвлекайтесь, парни, а то мы с вами так до конца и не дойдём. Пришло, в общем, лето. В сиротском доме начали представление для комиссии готовить, чтобы, значит, побольше пожертвований дали. Шурику всучили старую расстроенную скрипку, велели играть «Чижика-пыжика». А Шурик скрипки сроду в руках не держал, смычком попытался поводить — вышел скрип чудовищный, будто гвоздём по стеклу. Заведующая в крик, скрипку у Шурика из рук вырвала да этой же скрипкой его пониже спины и огрела. Скрипка от такого обращения хором с Шуриком вскрикнула — да и затихла. Струны у неё все разом оборвались. Уж заведующая и сама пыталась их на место приладить, и дворника Тихона Петровича просила, а только не получилось у них ничего. Пришлось вызывать мастера. Приехал, значит, мастер, посмотрел на труп скрипки и спрашивает: — Это кто же её так? И тут заведующая Шурика вперёд выпихивает: — Вот этот мерзавец, — говорит. — Уж мы его, подлого, за это высечем, не переживайте, а скрипку почините, пожалуйста, она нам очень для концерта нужна. А Шурику вдруг очень обидно сделалось — не оттого, что высекут, это он вроде как сразу понимал, а оттого, что мастер на него плохо подумает. Очень уж бережно этот мастер скрипку держал, будто живую. Стало Шурику обидно и больно, а ещё стыдно, что он даже «Чижика-пыжика» не умеет. В общем, из-за этого всего Шурик взял и разревелся. Тут мастер, значит, поглядел на заведующую, поглядел на Шурика — и говорит: — Скрипку починить можно, только я один не справлюсь, помощник нужен. Тебя, мальчик, как зовут? Меня — дядя Саша. Вот так, значит, и вышло, что за Шуриком и впрямь дядя пришёл. И забрал он его к себе насовсем в тот же день, не дал в обиду. А скрипку они вдвоём починили и заведующей отдали, пускай сама «Чижика-пыжика» комиссии играет. Чего, Юрок? Орешек? А бог его знает, куда он подевался. Может, так и лежит в кармане, а может, Шурик его дяде Саше отдал. Это разве главное? Главное то, что дядя Саша Шурика и безо всяких там орешков забрал.