Тепло родных душ

Лето на удивление выдалось жарким, непривычные к такому климату Петербуржцы выли, вылезая из-под кондиционеров только к вечеру, благо, белые ночи позволяли гулять столько, сколько хочется, не оглядываясь на темноту, особенно в выходные дни. Туристы же, как обычно, пытались покрыть пятилетку за пару дней, их сразу было видно в толпе по горящим восторгом глазам и телефону, который фотографировал даже самые невзрачные доходные дома и побитую брусчатку. Максим это время любил особенно, это лето должно было стать для него поворотным — если сестра оставалась грызть гранит науки ещё на два года в школе, то он решил чётко — МЧС станет его любимым делом всей жизни. В колледже его уже знали, благо, присутствие почти на каждом дне открытых дверей давало о себе знать, так что за поступление он пусть и волновался, но не то, чтобы сильно. Аттестат позволял надеяться на бюджетное место, и на тренировки к дяде Игнату с отцом он не зря полгода катался — нормативы сдаст не просто с хорошими, но с прекрасными результатами. Родители, будто чувствуя, что сын взрослеет, стали давать невиданные послабления, позволяя и погулять, и подзаработать, чтобы купить мелочи, на которые деньги у них просить или стыдно, или не хочется. Именно поэтому даже в десять вечера, Максим всё ещё болтался где-то в районе Спаса на крови горланя песни для отдыхающих и туристов. Раскрытый чехол от гитары лежал в ногах, там же, придавленный монетками, лежал листочек с номером телефона, если кто-то решит перевести молодому музыканту вознаграждение. Петь Максим любил, был в этом плане самоучкой, впрочем, играть на гитаре тоже выучился сам по отцовским подзатыльникам и видео в интернете. Мелодичный голос привлекал всеобщее внимание, милые кудряшки, которые в скором времени придётся брить, окутывали голову нимбом, подсвеченным тёплым фонарём за спиной. — Всё как всегда: Меняется жизнь день ото дня; Меняются люди — и, видимо, не зря; Но вряд ли меняюсь я! Каждый прав, но это не я У каждого, видимо, правда своя! А я — то раз через раз, Не в бровь и не в глаз, — пальцы, чуть нервно зажимающие струны, уже начинали уставать от яркого и живого темпа Шляпников, хотя людям вокруг явно нравилось, мятых соток и полтинников в чехле становилось всё больше. Нестройные аплодисменты ознаменовали конец композиции, и тут же откуда-то из толпы послышались просьбы спеть ту или иную песню, разнообразия там было немного: просили либо Короля и Шута, лесник или кукла колдуна, либо Цоя, который конечно же жив, и его Перемены, Группу крови или Звезду по имени Солнце. Максим время от времени пользовался Цоем и его спокойным настроем, чтобы немножечко передохнуть, а потом снова возвращался к более свежему репертуару отечественных исполнителей, привлекающему молодёжь. Благо, Диана постоянно слушала интересную попсу, которую петь было нестыдно. — Куда ты тянешь свои ручки, сучка За моей спиною королева. И даже если я шагаю криво, Еще совсем не значит, что я шагаю налево Грустно на афтепати, я опять не в духе Без тебя одни страдания и муки. Я обещаю, Катя, все эти шлюхи Не дождутся нашей с тобой разлуки. В такие моменты Макс особенно любил наблюдать за тем, как загораются чужие глаза. когда люди слышат любимую или хотя бы просто знакомую песню, которую можно спеть, просто выплёскивая накопившиеся эмоции. Сам он вместе с сестрой умудрялся ходить на самые разные концерты: они были и на Шляпниках, и на Zoloto, чуть песни Гром и сам с удовольствием пел. И на ATL как-то заглянули, правда, Диану пришлось держать за руки и за ноги, чтобы её, стоящую ближе к середине танцпола, не унесло во всеобщий слэм. Пришлось даже поддаться уговорам, и сходить в какой-то крохотный ночной клуб на откровенно плаксивый девчачий концерт, на который родители Диану саму не отпускали, так что музыкальный репертуар у Макса был разнообразный. В кармане натужно пикнул телефон сообщением от отца, что пора закругляться и выдвигаться домой. И правда, нужно потихоньку собираться. Наглеть не хотелось, родители могут прикрыть лавочку невиданной щедрости, и тогда ровно в 22:00 он как штык должен быть дома, и ни минутой позже, иначе папа снова заведёт привычную шарманку о статистике преступлений и повезёт на работу, чтобы с этой самой статистикой непосредственно познакомить. Тратить время на то, чтобы собрать и аккуратно разложить накиданные купюры, Максим не стал, сразу упаковал гитару, небольшой головной микрофон и, накинув кофту, отправился в сторону метро. Отец всегда предлагал забрать, чтобы не таскаться по метро, но лишний раз тревожить после рабочего дня или в единственный выходной не хотелось, так что поудобнее устроив на плечах гитару, он направился в сторону ближайшей станции. Сбитые носы кроссовок скучающие подбивали крохотные камешки, пока Максим брёл к метро, чтобы не на последнем поезде добраться домой, тем более сообщение от отца придавало дополнительного ускорения и приятно прогуляться по тёмному парку уже не получалось. — Закурить не найдётся? — от одного из фонарей отлепились две фигуры, перегораживая небольшую тропинку. — Не курю, — спокойно ответил Макс, пытаясь обойти двух не самого надежного вида парней: долговязые, угловатые, помятые, как купюры в чехле, и не первой свежести. — Подкинь тогда пару соток. Знаешь, как сиги и жижи подорожал в последнее время? — второй тип обошёл со спины и постучал костяшками пальцев по гитаре. — Играешь, что ли? — Ну играю, и что? Всё равно не курю, пацаны, мне проблемы не нужны, вам, думаю тоже. Пройти дайте. — А ты куда-то торопишься? — выступил первый, пока что мягко подталкивая Макса в плечо. — Некультурно как-то от людей отмахиваться. Может, споешь нам тогда, ммм, петушок? Петь-то ты точно умеешь. — Да пошёл ты нахуй, — не стал расшаркиваться Гром и расстегнул клапан на чехле от гитары, уже понимая, к чему идёт дело. Пронзительно тренькнув, она упала на асфальт, но теперь двигаться стало намного легче. И всё равно это не помогло уйти от первого удара, прилетевшего точнёхонько в живот. Максима скрутило, он неловко попятился, пытаясь восстановить сбитое дыхание и придумать, кого из типов бить первым. Несколько секунд понадобилось на то, чтобы кинуться на ближайшего, повалив на землю и хорошенько приложить кулаком в лицо. В руку тут же стрельнуло болью, в очередной раз занесённый для удара кулак перехватили, предплечье скрутили и стянули с лежащего на земле гопника. Тот, пока Максима держали, полез в сумку, пятернёй хватая лежащие там купюры и распихивая по карманам. Лягнув по всей дури обидчика, Максим наконец-то смог встать на ноги, аккуратно стряхнул головой, убирая мешающиеся волосы, и хорошенько приложил не успевшего закрыться парня сначала по корпусу, а потом и по лицу. У самого Грома лицо горело от ударом, кажется, по губам текло что-то тёплое, но красная полоса перед глазами мешала думать. Всё, как говорил дядя Дима про отца, забрало упало, теперь приводить в себя только ведром холодной воды. — Ах ты, сука, — кроваво сплюнул Макс, заслышав, как один из парней ломанулся через гитару, оставалось только надеяться, что не переломил или продавил. — Тебе пиздец, — ответили ему, тоже вставая в стойку, пока один из гопников всё ещё лежал на земле, и, видимо, вовсю любовался звёздами. Несколько мощных ударов, и противник воет, зажимая разбитый нос, но сам Максим не удерживается на ногах, сбитый подсечкой. На земле началась куча-мала, всем было уже всё равно, каждый колотил другого, и Гром уже успел десять тысяч раз себя проклясть, что не пошёл домой раньше, что не попросил отца приехать, что не отдал им деньги сразу. Вздохнуть свободно получилось в тот момент, когда его за шкирку вытянули из мешанины тел и хорошенько встряхнули. Разлепив глаза, он заметил до боли знакомую форму патрульных, уже пакующих гопников. — Старший сержант патрульно-постовой службы Кандрашов. Малой, тебе лет сколько? — оглядывая Максима с ног до головы, поинтересовался мужчина. — Четырнадцать, — зажимая нос рукой, прогнусавил Гром, пытаясь негнущимися пальцами застегнуть чехол и запихнуть туда хоть что-то из заработанного. — Я отцу сейчас позвоню, он меня заберёт. — Из отделения позвонишь, умник. До выяснения обстоятельств. Поехали, — махнув рукой сослуживцам, он повёл Макса в сторону мигающей проблесковыми маячками машины. Ехать оказалось совсем недалеко, уже через несколько минут он с обидчиками сидел рядком в кабинете. По очереди всех отвели в туалет, чтобы хоть немного привели себя в порядок, потому что кровью несло так, что железный привкус оседал на языке. Холодная вода показалась райским нектаром, опустив под неё воспалённые костяшки, Максим тихонечко вздохнул. Сморкаться было его худшим решением — разбитый нос отозвался такой невыносимой болью, что он чуть ли не осел на пол под облупленную временем раковину. Позвонить со своего телефона оказалось невозможно — по экрану расползлась некрасивая паутина трещин, и на прикосновения он не реагировал совершенно, лишь траурно подсвечиваясь изнутри. Набрав номер отца на стационарном телефоне, Максим отдал его сотруднику полиции и тяжко вздохнул. Он не знал, что будет лучше и для него безопаснее — чтобы папа не ответил на звонок с неизвестного номера поздней ночью или наоборот, чтобы ответил. О том, что с ним сделают родители, даже задумываться не хотелось, оставалось надеяться на то, что маму разжалобит его побитое лицо. С отцом такое не прокатит — он ещё сверху подзатыльников добавит, чтобы в следующий раз неповадно было. — Здравствуйте. Игорь Константинович, вас беспокоит старший сержант патрульно-постовой службы Кандрашов по поводу вашего сына Максима, — мужчина сделал паузу, чтобы человек по ту сторону провода успел переварить информацию. Динамик у старенького телефона был громкий, так что, прислушавшись, Макс мог разобрать, что именно ответил отец. — Подполковник Игорь Константинович Гром, начальник отдела уголовного розыска, слушает. Что он натворил? В какое отделение подъехать? Сержант удивлённо глянул на Максима и одними губами вопросительно произнёс: — Подполковник? — Гром кивнул и снова уткнулся глазами в пол. — Ваш сын пострадал. Попытка ограбления и нанесение лёгких телесных повреждений. — Нам пиздец, — шепнул сидящий напротив Максима парень, который просил закурить, но радоваться этому Максим не мог — им всем здесь пиздец, и ещё неизвестно, кому сильнее, а ведь он предупреждал не лезть. Неудобный жёсткий стул не давал расслабиться, а следующий час прошёл будто в тумане. Ужасно разболелась голова, подбитый глаз начинал опухать, сужаясь до крохотной щёлочки, через которую уже мало что было видно. Зашедший в кабинет Игорь сразу же поздоровался с сотрудниками, не забыв предъявить удостоверение, на сына он взглянул только мельком, сосредоточившись на том, что объяснял сержант, только сунул Максу пакет «снежка». Ему уже было абсолютно всё равно на происходящее вокруг, он только сладко вздохнул, когда уложил на лицо ледяной химпакет и прижал к нему костяшки. Он ещё раз пересказал, что именно случилось, что-то подписал и, подхватив многострадальную гитару, вышел за отцом. На него, честно говоря, смотреть было страшно. Таким злым Макс папу не видел уже очень и очень давно, даже вспомнить не мог, когда именно в последний раз. На улице дышать стало будто бы чуть легче, и он уже направился к машине, надеясь на прохладу кондиционера, но его схватили за шкирку и потащили к фонарю. — Пап, — попытался мяукнуть Макс, но отец и слова сказать не дал, цепко схватив за подбородок, отозвавшийся новой волной боли. — Пап, больно. — Нечего по ночам шляться, — выдохнув носом сигаретный дым, произнёс Игорь, и под этим взглядом Максиму буквально хотелось исчезнуть с лица земли и испариться. — Нос целый. Дышать сложно? — зажав губами сигарету, Гром планомерно ощупывал пальцами прохладное чужое лицо, проверяя на серьёзные повреждения. — Они сами докопались, — Макс вырвался, тряхнул головой, чихнул и почувствовал, как нос опять начал кровоточить. — Я тебя не об этом спрашивал, — тихо, но раздраженно ответил Игорь. — Совесть у тебя когда-нибудь проснётся, нет? Я-то считал, что ты додумаешься в нормальное время домой вернуться, чтоб родители не волновались, чтобы сам целее был. Я что мало учу тебя? Мало рассказываю о работе, о том, что случается среди ночи на улицах? — Я домой уже шёл и не виноват, что меня стопорнули! — буркнул Макс, вытирая кровь из-под носа. — Не умничай мне! Нашёлся тут. Мать хотя бы пожалел, она чуть ли не за сердце хватается, дозвониться не смогла, места себе не находит, а ты шаг из дома и сразу… — грубоватые руки вытянули из кармана пачку платков и как могли аккуратно сунули по свëрнутому в каждую ноздрю. — Отправлю сначала к одному деду в качестве рабочей силы баню перестраивать, без телефона и связи, а потом к другому в приёмную комиссию, чтобы глаз с тебя не спускали и на гулянки времени не было. В машине с открытыми передними дверьми около участка они просидели ещё достаточно долго. Игорь курил сигарету за сигаретой, и по-хорошему надо было остановиться — с непривычки могло сильно повести. Макс сидел на пассажирском и выглядел до страшного смешно, похожий на сонного хомяка с заткнутыми салфетками ноздрями и припухшим глазом, к которому прижимал «снежок». Напряжение стало понемногу отпускать, и ругаться на сына уже совершенно не хотелось, он успел проораться в машине, пока ехал сюда. — Да, Юль, — Игорь ответил на звонок, всё ещё хмуро глядя на Макса. — Да, сейчас уже выезжаем. И не дозвонишься, разбили. Хорошо. Мась, — мужчина вздохнул, захлопывая дверь и упираясь лбом в руль. — Ты хоть представляешь, сколько вариантов произошедшего у меня пронеслось перед глазами? Ладно, перед матерью сам будешь оправдываться. Если голова закружится — сразу говори. Максим устало развалился на сидении, пытаясь понять, тянет его блевать или нет. Если он испачкает салон машины, отец реально разозлится. Не испугается, а именно разозлится, и это понятия крайне разные. Тогда домашним арестом и идеальным поведением в ближайшие несколько недель не обойдётся — придётся драить всю машину. — Мама очень злится? — прогнусавил Макс, доставая из носа салфетки. — Моя реакция, по сравнению с её, тебе покажется очень спокойной и даже беззаботной, — остановившись на светофоре, Игорь ласково зарылся в кудряшки сына, прочёсывая их и убирая с глаз. — Делай виноватые глаза и бей на то, что тебе ужасно больно. Хотя, — задумчиво протянул он, глядя на побитого сына. — Скорее всего притворяться не придётся, выглядишь ужасно. — Кстати об этом, можно ещё? — Макс потряс химпакетом, который совсем уже выдохся. — Можно, конечно, можно, — как-то грустно улыбнувшись, произнёс Игорь, вспоминая, есть ли на пути домой круглосуточная аптека. Закупиться в аптеке пришлось внушительно, мужчина вышел с пухлым пакетом, из которого выглядывал чуть ли не десяток всяких гипотермических пакетов и губок, чтобы не выдумывать компрессы, а также несколько мазей и гелей от ушибов и отёков. Отдав это добро сыну, Игорь снова сел за руль, пытаясь представить, как хотя бы попытаться успокоить Юлю. Он будто наяву видел, как она, нервно шлепая тапкой на узкой ступне, сидит за кухонным столом и ждёт их, накрученная и испуганная. Диана где-то недалеко, скорее всего поддакивает на то, какой Макс плохой, что заставил их всех за него волноваться, чем значительно снижает градус напряжения. За этой ей надо отдельное спасибо сказать. Когда поднимались к квартире, Максим остановился перед самой дверью и вдруг в шутку перекрестился, видимо, мамин гнев был для него намного страшнее отцовского. — Ты когда в Бога начал верить, а? Иди уже, балбес, — подтолкнув сына в спину, усмехнулся Игорь, начиная придумывать, за чем таким важным можно смотаться на полчасика ночью в магазин, чтобы переждать бурю. Они прервали какой-то разговор, затихший в глубине квартиры. На кухне скрипнул ножками по полу отодвигаемый стул, и в дверном проёме появилась напряжённая фигура Юли. — Максим Игоревич, — от такого обращения парня передёрнуло. — Что случилось? — Мам, можно я сначала умоюсь, а потом всё тебе расскажу? Хорошенько рассмотрев лицо сына, Юля тихонько ахнула и за плечи сама развернула его в сторону ванной, откуда уже через несколько мгновений раздались журчание воды и отфыркивания. — Вы меня доведёте. Честное слово, доведёте, — устало опустившись на свой стул, Юля всплеснула руками, пока Диана за её спиной накапывала валерьянку в крохотную кружечку.