Тепло родных душ

Это было просто невозможно. Невозможно в три часа ночи в свитере, накинутом поверх домашнего шёлкового топа, в первых попавшихся под руку джинсах и с пачкой документов ехать в больницу. Захлебываясь в слезах, застилающих глаза и пролетающую мимо дорогу, Юля мчалась в городскую больницу, молясь, чтобы сегодняшний день просто начался заново, чтобы она заперла Игоря на все замки в квартире и выкинула ключи из окна. Чтобы он не вышел из дома. Чтобы она сейчас не ехала в больницу, и мерное шуршание дворников не перекрывало её собственный надрывный скулёж вперемешку со всхлипами. А в голове лишь одна мысль — только бы врачи успели, Игорь же сильный, он же всё перенесёт, обязательно выкарабкается. Но с каждой секундой надежда становилась всё меньше и меньше, появлялись ужасные картины: она в чёрном платье посреди их квартиры одна. И чтобы такого не случилось, она молилась как никогда раньше, умоляла и просила кого-то, кто творит чудеса и спасает других людей, помочь именно ему. Мысленно просила врачей сделать всё правильно, не дрогнуть умелыми руками и спасти её Игоря. Многочисленные светофоры она пролетела не обращая внимания на сигнал, поворотники включались через раз больше с помощью мышечной памяти и привычки, чем из реальной надобности. Уже на подъезде к больнице оказалось, что всё это время ей звонил и писал Дубин, но она просто не слышала уведомлений — уши от резко поднявшегося давления заложило, всё было будто в тумане, только фонари и немногие светлые окна клиники разгоняли ночную тьму. На горизонте показалось массивное здание больницы, и Юлю вдруг накрыла такая апатия, хоть отпускай руль и останавливайся посреди дороги, но нельзя. Игорь где-то там, в одной из операционных, и она должна привезти документы, она должна быть рядом с ним, когда он придёт в себя и пообещает, что всё будет хорошо. Подавив одинокий всхлип, Юля остановилась на парковке и закрыла лицо руками, пытаясь стереть слёзы, что оказалось затеей абсолютной бесполезной. Они просто катились мерным потоком, будто весь страх, копившийся в ней за эти несколько лет отношений, а теперь и замужества с Игорем, вылился наружу. Нашёл трещинку, через которую и хлынул, воскрешая в памяти каждый шрамик, царапинку и синяк, что приносил на себе Гром. Выйдя из машины, Пчёлкина ощутила, как холодный ветер обдал мокрое лицо и грудь в вороте расстёгнутой куртки. Дыхание спёрло, она поспешила закрыть автомобиль и побежала к главному входу, про себя шепча молитвы и просьбы. Телефон продолжал разрываться, Дубин не прекращал звонить ей раз в пару минут, и Юля всё же ответила на звонок: — Что-то выяснилось? — резче, чем хотела, спросила она, пытаясь подготовиться к тому, что Дима скажет слова, которые сломают её жизнь окончательно. — Юль, Константин Игоревич уже в больнице, он должен тебя встретить, поняла? Сразу звони ему, как приедешь, — за нервным голосом Дубина послышались мигалки и было шумно, Юля плохо разбирала его слова. — Я поняла. Пчелкина сбросила звонок, пытаясь утихомирить в себе злость на Диму. Ну и что с того, что именно он принёс плохую новость в третьем часу ночи? Они не в средневековье, чтобы за это гонцов казнить. Но почему именно сегодня он оставил Игоря, почему не пошёл за ним, как привязанный, как делал это обычно? Ах, да. Дима уже несколько лет не является дополнением к Игорю, он самостоятельный опытный сотрудник управления полиции по Санкт-Петербургу и Ленинградкой области. И он не обязан следить за делами Грома, бегать за ним по всему городу и быть голосом разума, вытаскивающим почти что подполковника из ужасных передряг. Парковка была пустой, где-то с другой стороны больницы были слышны сигналы скорых, своими проблесковыми маячками разгоняющих тьму. В густом тумане, спустившемся сегодня на Петербург, здание больницы казалось каким-то эфемерным и ненастоящим. Вот бы на самом деле всё вокруг стало ненастоящим, пусть бы этот кошмар прервался согревающими и успокаивающими объятиями живого и здорового Игоря. Но страшный сон не закончился ни через пару секунд, ни через пару минут, когда в нос ударил едкий запах больницы, действующий не хуже нашатыря. После темноты города, разбавляемой лишь фонарями и яркими вывесками, свет приемного отделения неприятно обжёг глаза, заставив зажмуриться. За регистратурной стойкой одиноко сидела сонная женщина, медсестра шла куда-то со специальными контейнерами, и если не брать в расчет жужжания ламп на потолке, в больнице царила абсолютная тишина. Подойдя ближе к регистратуре, Юля прижала к себе папку с документами, где были паспорта, полисы и другие важные документы. Нигде поблизости Константина Игоревича не наблюдалось, так что Пчелкина достала пестрящий уведомлениями телефон и набрала теперь уже хорошо знакомый номер. — Константин Игоревич, я приехала, стою около регистратуры. Где вы? — Юля постаралась выровнять голос и успокоиться, от слёз уже начали болеть глаза. — Жди там, я сейчас спущусь. Юля нервно нарезала круги несколько минут, отмахнувшись от вопросов куда она и к кому. Сейчас её отведут к Игорю, она узнает, что с ним все-таки приключилось не из путанных сообщений Дубина, а от спокойного Грома. Только бы всё было хорошо. Из лифта вышел Константин Игоревич, и на секунду из-за как-то по-особенному упавшего света ей показалось, что это Игорь. Только через мгновение стала явно видна седина, морщины на лице, и стало понятно, что это точно не он. Невыносимо было чувствовать беспомощность и неизвестность, пугающие Пчёлкину до обморока. Мужчина выглядел смурнее обычного, глаза у него покраснели, а морщины, строгие складки у рта, будто заострились ещё больше. Юля поспешила к нему навстречу с единственным вопросом, на который тут же получила ответ: — Оперируют, состояние стабильное, угрозы жизни нет, — Константин Игоревич прокашлялся и тяжело растёр лицо. — Я уже договорился по поводу палаты, его потом в реанимацию должны отвезти, мне скажут, когда к нему будет можно. Пошли. В тишине больницы раздавались их тихие шаги, Юля молчала не в силах скрыть робкой улыбки. Всё было в порядке и под контролем, а это значило, что успели вовремя, он продержался и выдержал поездку в больницу и операцию. Около дверей реанимационного отделения они остановились, Константин Игоревич тяжело опустился на лавочку и вытянул ноги. Видно было, как он тяжело дышит на счет, сдерживаясь и продумывая дальнейший план действий. Юля же так и осталась стоять, сжимая в руках папку с документами. Мужчина взглянул на неё и снова встал, подходя ближе. Пчёлкина опустила голову и будто сжалась, плечи её поникли, не выдерживая груз переживаний. — Юленька, — мужчина подошел, позволяя уткнуться себе в грудь и намочить домашнюю майку слезами. Он тоже подскочил в темноте квартиры, схватил куртку и как был приехал в больницу чуть ли не в тапочках. Девушка вжалась в него, ища поддержки. Не пустых обещаний, но молчаливого понимания. Он обнял Юлю, мягко поглаживая её по волосам, и сам пытался сдержать слёзы, уже предательски защипавшие в уголках глаз. Никто во всём мире не мог понять их боли и мыслей, только, может быть, Фёдор Иванович да Дубин. Федя и Дима где-то там, за пределами больницы, а для них будто в другом мире, уже подняли на уши половину управления полиции и ржд по Ленинградской области, решают вопросы. Они докопаются до правды, они за Грома из-под земли кого угодно достанут. А Константин Игоревич должен сидеть тут и просто ждать, когда же Игорь очнётся. Такое состояние было невыносимо, если бы можно было уже сейчас узнать, почему его обнаружили лежащим на крыше поезда с огнестрелом и критической потерей крови, кто в этом виновен и почему вообще Игорь оказался там, вместо того, чтобы спокойно повторить свой привычный маршрут от управления до дома. Потянулись часы ожидания в полутемном больничном коридоре, разбавляемые лишь несколькими стаканчиками отвратного, но горячего кофе и бездумным пролистыванием ленты новостей. От этого не становилось лучше, но хотя бы не так бросалась в глаза надпись на стеклянных дверях, разделяющих отделения. Реанимация. Где-то в глубине послышались приближающиеся шаги. К ним вышел невысокого роста мужчина в ярких кроксах, украшенных даже парой каких-то забавных мордашек. По усталому взгляду было ясно, что он хочет, чтобы эта ночь и его дежурство поскорее кончились. В этом Юля и Гром были с ним абсолютно солидарны. — Константин Игоревич, живой ваш боец, не смотрите на меня так, — пожал плечами в белом халате мужчина, заметив мольбу в их взглядах. — Сейчас подпишите кое-что, чтобы никаких претензий не возникло, и можете к нему зайти, он всё ещё не до конца отошёл от наркоза, так что вы его информацией не грузите и не требуйте многого. — С меня причитается, Евгений Борисович, — пожал врачу руку Константин Игоревич. — Я к вам зайду на обратном пути. — Буду вас ждать, всего хорошего. Константин Игоревич помог Юле встать, она вцепилась в его руку, будто на самом деле могла упасть прямо здесь. Медленно, но верно они продвигались к заветной палате, и девушка боялась того, что может там увидеть. За окном темнота была непроглядная, в комнате с писком приборов, что буквально въедался в мозг, горела неяркая подсветка у кровати. Игорь лежал на больничной койке будто мёртвый. Кожа была восковая, под глазами залегли чёрные провалы синяков. С лица пропал привычный румянец, оно стало каким-то нездорово жёлтым. Тонкие губы обметало корочкой, сухие и неподвижные, совсем не такие, какими их запомнила Юля — нежные и ласковые, оставляющие прощальный поцелуй на виске перед работой. Рядом с кроватью и приборами стояло несколько стульев, на один из них Юля и упала, сразу же потянувшись к Игорю. Он весь был обвит трубками и капельницами, словно застрял в неизвестной паутине и не смог выбраться, только сильнее запутавшись. Игорь услышал возню и открыл глаза, мутные, с болезненной поволокой и воспаленные донельзя. Безэмоционально он смотрел на Юлю и отца, не в силах даже сказать хоть что-то, вздохнул судорожно и зажмурился. — Горь, — всхлипнула Юля, утыкаясь лбом в кровать рядом с его рукой. Натужным движением Игорь приподнял ладонь и уложил её на Юлин затылок, мягко поглаживая и перебирая спутавшиеся прядки. Это медитативное занятие всегда успокаивало его и расслабляло Юлю, становясь иногда небольшой прелюдией к более интересному продолжению вечера. Юля льнула к руке в поисках тепла, только бы точно увериться в том, что вот он живой и в сознании, ему больше ничего не угрожает. Она забылась на пару минут, пыталась представить, что они дома в собственной кровати, но хриплое дыхание Игоря и писк приборов этого не позволили, возвращая в ужасающую реальность. — Пить хочу, — прошелестел Игорь, еле ворочая отёкшим языком. Собственное тело казалось чужим и неподъемным, контроль над каждым движением был для него жизненно важен, ведь шаг влево — шаг вправо и можно напороться на нож или превысить полномочия, чем он частенько грешил. Теперь же даже сознание его подводило. Не хотело анализировать ровным счётом ничего: ни плачущую Юлю, что-то пытающуюся сказать через нервную истерическую икоту, ни отца, что смотрит уставшими глазами и будто спрашивает, когда же он перестанет играть в русскую рулетку с судьбой и наконец-то успокоится. Не мог он выносить эти сочувствие и жалость, полностью пропитавшие воздух в палате. Ему от этого было душно, и снова начинала кружиться голова. — Игорь, пока нельзя, — пригладив топорщащиеся прядки на голове сына, тихо ответил Константин Игоревич. — Потерпи чуть-чуть, ладно? Тебе завтра привезти чего-нибудь? Гром по-детски надул губы и отвернулся к Юле, продолжая стирать пальцами её слезы. Мужчине вспомнилось, как маленьким Игорь так же обижался, когда ему что-то не разрешали. — Ну ты чего плачешь? Продырявили пару раз, ну с кем не бывает? — он попытался улыбнуться, скорее всего в его затуманенном мозге это была прекрасная шутка, но Юля юмора не оценила. — С обычными, Игорь, с нормальными людьми так не бывает! — Пчёлкина вдруг разозлилась, зло вытирая слёзы тыльной стороной ладони. — Не бывает так с людьми, которые помнят о том, что их дома ждут и за них переживают, Игорь. Ты видимо об этом забыл. — Юль, ну всё же хорошо теперь, чего ты? — Игорь потянулся за ней, но прикоснуться так и не смог. Она вздрогнула, будто бы от пощёчины, глянула на него своими невозможными глазами, полными слез, схватила лежащую рядом куртку и вышла из палаты, лишь кивнув на прощание Константину Игоревичу. Ничего не сказала, не упрекнула, но ушла, разозленная такой реакцией с одной единственной мыслью: «Как он может так легкомысленно относиться к себе и ко всем нам? Раз он так сказал, значит, правда так считает. Что у трезвого в душе, у пьяного на языке.» Константин Игоревич проводил её взглядом и поморщился от громко захлопнувшейся двери. Мужчина всецело понимал Юлю, у самого руки чесались хорошенько выпороть сына, хотя он телесными наказаниями не грешил никогда, в угол максимум маленького Игоря ставил. Сейчас же при одном взгляде на него было ясно, что младший Гром сам себя наказал даже больше, чем нужно. Константин Игоревич аккуратно сжал руку Игоря в своей, стараясь не потревожить многочисленные трубочки и катетеры, но в ответ не получил почти никакой реакции. Привычная сильная и уверенная хватка сына куда-то испарилась, в душе вдруг стало пусто, плечи опустились. Насколько долгим и серьёзным будет восстановление? Как теперь будет себя вести Юля? На эти вопросы у Константина Игоревича не было ответов, но ему почему-то казалось, что они не заставят себя долго ждать.

***

Следующие несколько дней Игорь жил от перевязки до перевязки. Болеутоляющие постепенно выводились из организма, их дозу не увеличивали, и все швы начинали ныть и тянуть. Большую часть времени он разгадывал притащенные отцом кроссворды. О разбитом телефоне Игорь не жалел совершенно, важную информацию он сохранял дома на ноутбук по совету Юли, номера же и сообщения переносил в записную книжку. Метод почти дедовский, но так было надёжнее и спокойнее. Грустно было только то, что там остались вагон и маленькая тележка Юлиных фото разной степени откровенности. Вот за них было очень обидно. Он очень скучал по жене, тем более сейчас незанятый никакой работой мозг услужливо подбрасывал ему все последние его косяки. А было их крайне много, и это даже если не брать сложившуюся ситуацию. Про ту глупую шутку Игорь узнал только со слов отца и готов был головой биться об стену. Ну как он при Юле вообще мог такое ляпнуть? Где в этот момент был его хвалёный рассудок? Его убивала такая реакция мозга, что ещё не до конца отошёл от наркоза. Ведь мог же он просто промолчать, начать отрекаться или слёзно вымаливать прощения, да просто даже промолчать, когда она плакать начала. Теперь же, когда Дима принес ему старенький телефон, можно было извиниться за всё. В словах Игорь не силён, это все знали, ему легче было всегда поступками доказывать что-то или показывать свои чувства. Но сейчас между ним и Юлей КПП больницы, постоянные перевязки и такая слабость, что даже лишний раз в коридор выйти сложно. Он мог лишь писать и звонить, она же отвечала как обычно быстро, Игорю иногда казалось, что Пчелкина вообще с телефоном не расстаётся, но почему-то односложно. Всю информацию из неё клещами надо было доставать, диалог не завязывался совершенно. Гром не понимал, что творится и почему Юля к нему не приезжала, хотя его уже посетила целая делегация в составе обоих Прокопенко, Димы Дубина и даже Цветкова с Зайцевой, принесшие с собой все последние сплетни управления. Отец тоже старался заезжать к нему, когда жёсткий график приёмных часов в больнице совпадал со свободными минутами на работе. На четвёртый день нахождения в больнице Игорь только успел заскучать и почти провалился в поверхностную дрему, как к нему в палату зашёл Константин Игоревич. — Ну как ты тут? — с улыбкой поинтересовался мужчина, устраивая в ногах у сына полный пакет с пока неизвестным содержимым. — Бать, я есть хочу, не могу, — чуть ли не взвыл Игорь. — Не могу я уже на этой преснятине, ну пронеси ты мне пельменей или шавы, я тебя умоляю. — Игорь, кого хочешь проси, а я даже Лене не заикнусь, что тебе пельменей хочется. Ничего страшного, посидишь ещё с недельку на больничной еде, не переломишься. И кстати, я с новостями. Игорь уселся поудобнее, теперь уже привычно укладывая руки на живот, где под свободной майкой чувствовались бинты. — Косыгин через границу как перемахнул, и всё, его потеряли, — с осуждением в голосе начал Константин Игоревич. — Но вот какая песня в управлении началась. Всех же стали проверять, кто с Ильёй дела имел. И что ты думаешь? Хазин рвёт и мечет, у него пара лейтенантов и ещё один лично из его своры под Косыгиным, оказывается, ходили. Пётр Юрьевич теперь в управлении спит прямо на твоём любимом месте в изоляторе. — Ахринеть. А дядь Федя что? Он же не один год с ним работал. — Да что теперь Федя? Сам в шоке. Сидит вечерами и вспоминает, сколько в своё время информации этому ублюдку выдал. Игорь бы посмеялся, не так давно именно Хазин не отлипал с подъебками, один раз застав Грома спящим на шконке, но было не до смеха. Скольких же тогда Илья смог в свою сеть завербовать? Игорь дёрнул плечами, в комнате будто стало холоднее, как на той крыше поезда, где он лежал и истекал кровью. — Дубин с Хазиным спелись, носом землю роют, так что можешь спокойненько лежать и отдыхать, за тебя есть кому работу сделать, — Константин Игоревичи поправил белый халат на плечах и полез в пакет. Оттуда появились несколько чистых маек для Игоря, фрукты, бутылка «Нарзана» и небольшой сверточек. — А вот это Юля тебе просила передать, вчера ко мне в отделение заезжала, — мужчина нахмурился, искоса поглядывая на сына. Пчелкина ему в последнее время не нравилась, точнее, её состояние. Вместо лица застывшая маска, будто скажи лишнее слово, и она тут же расплачется. На звонки почти не отвечает и к Игорю не приезжает. Видимо, всё же в этот раз он перешёл какую-то черту, и Юля просто так прощать его не собиралась. Константин Игоревич сам помнил, как побитой собакой возвращался домой и строил виноватые глаза, лишь бы пустили обратно в тепло и супружескую постель. Дома не ночевал, приходил битый и сыну этим не самый лучший пример подавал. Так что скандалы из-за этого в квартире стояли страшные, но тихие — не за чем Игорю, тогда ещё малышу, было знать, что отец себя под удар ставит и рискует жизнью. Один раз его Марина на порог всё же не пустила, и ночевал бравый майор милиции Константин Игоревич Гром на коврике под дверью собственной квартиры. Выкурил за ту ночь все сигареты, что в пачке оставались, одну за одной, получил несколько понимающих взглядов от мужчин, возвращающихся тоже не сильно рано домой, да там и заснул. Проснулся с утра от того, что дверь начала с той стороны открываться. Потом помирились, конечно, куда без этого. Но тот случай стал показательным, жена явно дала ему понять, что такого больше не потерпит и найдёт в себе силы выставить его вон. Несколько месяцев Костя по струнке ходил, был образцовым отцом семейства, возвращающимся домой не позже восьми и приносящим что-нибудь сыну и жене. Затем Марине стало хуже, и Гром бежал домой уже по этой причине. Игорь оживился, с неподдельным интересом разворачивая небольшой свёрток. Это оказалась маленькая коробочка, где был сложенный в несколько раз обычный лист бумаги, весь исписанный Юлиным круглым крупным почерком, и… Её обручальное кольцо. Громы застыли, неверяще разглядывая золотой ободочек без всяких украшений. Строгий и чёткий, какой была по сути своей Юля. Именно она отказалась тогда от самых необычных дизайнов, что подсовывал ей Игорь, чем он был крайне удивлён. Согласилась лишь на небольшие гравировки на внутренних сторонах: Всегда с тобой. Игорь дрожащими пальцами не с первого раза подцепил кольцо и уложил его себе на ладонь. Такое маленькое и узкое, ладошка у Юли была хрупкая, так прекрасно помещалась в его, большую и грубую. Но любящую. Он будто взвесил его, дыхание спëрло. Игорь заметался, попытался встать, но голова вдруг закружилась так, что пришлось вернуться на кровать, пока он не упал в обморок. Хотелось отложить подальше исписанный листочек, только бы не прочитать там то, что уже и так понял, сжечь его и испепелить одним взглядом, но до боли знакомый почерк тянул к себе, резал душу и надежды на светлое будущее получше самого острого ножа. Ему было страшно. На крыше поезда, истекая кровью, ему было будто бы всё равно, хотелось только чтобы отец и Юля не грустили о нём, а сейчас стало до жути больно видеть, как самый родной человек отказывается от него. Игорь понимал, что сам в этом всецело виноват, и некого винить в том, что обручальное кольцо его жены сейчас не с ней, а лежит мёртвой золотой побрякушкой на его ладони. В глазах защипало, а Константин Игоревич обмер, понимая, что Юля всё же решилась. Он не мог её винить, понимал, что его сын далеко не подарок, но всё же надеялся на то, что её чувств хватит, чтобы все сюрпризы, даже такие неприятные, вытерпеть. Видимо, нет. Всё вокруг почернело, стало одноцветным и безжизненным, только тоненькое колечко горело огнём и будто бы упрекало мужчину за все те поступки, что он совершил, и каких так и не сделал. Сожаление и горечь потери разлились внутри, не давая вдохнуть и выдохнуть полной грудью. А зачем ему теперь вообще выздоравливать и выписываться из больницы? Возвращаться-то не к кому… Даже если он прямо сейчас сорвётся, хотя его даже отец не выпустит из больничной палаты, в родной квартире его встретит не тепло и нежность, а холод и разочарование в её любимых глазах, слезы, причиной которых был именно он. Женской истерики и слез Игорь никогда не понимал. Терялся, сам начинал злиться и всегда хотел, чтобы она поскорее закончилась. Сразу же бросался успокаивать, если Юля просто устала или её довели на работе, в шутку обещал, что пойдёт за неё даже главному редактору морду бить. Старался угодить и всячески извинялся, когда она плакала из-за него. Но сейчас своим появлением он мог только сильнее разозлить. Опять скажет, что он безответственно относится к своему здоровью, и закроет перед носом дверь. До боли сжав кольцо в кулаке, Игорь всё же развернул листочек и прочитал самые ужасные для себя слова, что из-за влаги в глазах не желали вкладываться в предложения. Буквы расплывались, смысл не доходит до паникующего сознания. «Я долго надеялась, что ты сможешь хотя бы немного усмирить своё неуëмное желание добиваться справедливости, но, видимо, я не тот человек, ради которого ты готов пойти на это… Мне больно, Игорь, и я не хочу ставить тебя перед таким сложным выбором, но по-другому не могу. У тебя есть время до конца твоего пребывания в больнице, надеюсь, оно совсем скоро закончится, и проблем не возникнет. После этого тебе снова нужно будет сделать выбор, готов ли ты впустить меня в свою жизнь. К сожалению, как раньше уже не будет.» Лишь небольшую часть Игорь смог прочитать перед тем, как неаккуратно смял бедный листочек и отбросил его в угол палаты. Потерянным взглядом он обратился к отцу, безмолвно пытаясь попросить совета или хотя бы утешения. Константин Игоревич правда хотел хоть как-то помочь Игорю, но здесь он был бессилен. — Как думаешь, она сможет простить и понять? — тихо прошептал Игорь, горло сдавило спазмом. — От тебя зависит. Если бы и шанса не было, она бы по-другому написала, — Константину Игоревичу очень хотелось в это верить.

***

В тот день Юля не находила себе дома места, ходила из угла в угол не в силах хоть на чем-то стоящем сосредоточиться. Работа не шла совершенно, она смогла выдавить из себя лишь несколько слабеньких строчек, и теперь тупо уставилась в экран ноутбука, пока Игорь названивал ей снова и снова. Пчёлкина взглянула на настенные часы — как раз приёмные часы в больнице, видимо, Гром всё же её письмо получил. Юля отвечала на его сообщения о том, как прошёл день и чем она занимается, но как только он пытался начать извиняться или заводил разговор о главной проблеме, она тут же закрывалась и игнорировала эти сообщения, будто их и нет вовсе. Ей было тяжело так поступать, но по-другому она просто не могла. У неё не было сил ни моральных, ни физических, чтобы сейчас о чем-то с Игорем говорить, тем более такие вопросы по переписке не решаются. Снимать кольцо с пальца было трудно, она будто часть себя вместе с ним отрывала, но это было необходимо, чтобы Гром понял, что так больше продолжаться не может. Юля корила себя за холодность и отчужденность в такой важный и сложный для него момент, когда она наоборот должна быть рядом и поддерживать его, а не убивать надежду на прекрасное совместное будущее. У Юли просто не осталось сил что-то пытаться изменить в Игоре, он взрослый мужчина, должен прекрасно понимать, что за каждым действием и решением следуют определённые последствия. Но тут Гром видимо просто не рассчитал, что они будут такими катастрофическими. Пчелкина свернулась калачиком на кровати, повыше натягивая одеяло, прямо как в детстве, когда хотелось спрятаться от всего мира, только бы проблемы пропали и испарились. Не крутились в голове ужасные мысли и картины того, как Игорю сейчас плохо в той палате. Интересно, он сильно злится? Скорее всего, не при отце, но про себя кроет её последними словами за то, что он вот так поступила. Знала бы Юля, как душа у Игоря в тот момент вдребезги разлетелась на острые осколки, только больше ранящие душу. На второй план у него отошла боль физическая, но от печали и сожаления хотелось на стену лезть. Тихонько всхлипнув, будто в квартире был кто-то ещё, кто мог подслушать Юлю и наказать за проявление слабости, Пчелкина не заметила, как пролетел ещё час. В убежище из одеял и подушек было хорошо, но скоро стало донельзя душно. Сон не шел. Откинув тяжёлое покрывало, Юля вылезла из кровати и отправилась на кухню. Настроения не было от слова совсем, восторженные комментарии под новым выпуском и неплохая статья про неё в известном издании его реанимировать не смогли. Напиться и забыться показалось Пчелкиной идеей крайне притягательной. Но вот уже опустошён один бокал, другой, а желаемого облегчения и расслабления всё нет. Только больше появляется какое-то истерическое напряжение, от которого не скрыться и хочется непрестанно ходить по квартире. Нервный зуд накрыл Юлю, она сама не заметила, как до воспаленных полос расчесала руку — ещё чуть-чуть, и появились бы первые капельки крови. Раз она не может успокоиться самостоятельно, то, может, нужно использовать средство, давно проверенное временем? Где-то у них ещё оставались рецептурные успокоительные и даже транквилизаторы, что в определённый сложный период жизни принимал Игорь. Благо, это время в семье давно прошло и больше не вспоминалось, Грому уже не требовалась медикаментозная помощь, чтобы справиться с напряжением и бессонницей, но таблетки от сокращённого курса приема всё же остались. Юле оставалось их только найти. Не совсем твёрдой походкой Пчелкина направилась в гостиную, где в одном из шкафов хранилась вместительная аптечка с многочисленными обезболивающими и большим запасом перекиси водорода. Неаккуратно вытянув пластиковый ящик и рассыпав по пути часть коробочек, Юля уселась прямо на полу и начала рыться там, отбрасывая в стороны неподходящие лекарства и таблетки. Судорожно сжимались пальцы, у неё будто началась ломка, и только успокоительные Игоря могли ей помочь. Через несколько минут усердного перебора аптечки почти на самом дне она нашла наконец заветную ничем не примечательную баночку, даже этикетка на ней была чисто больничная, без всяких улыбающихся и счастливых людей, которыми должны стать те, кто принимает этот препарат. Первую таблетку Юля даже не заметила, как приняла. Вина в организме становилось всё больше, и с каждым глотком хотелось кричать и рвать на себе волосы от того, как болит внутри из-за Игоря. Телефон всё это время не прекращал разрываться сообщениями и звонками, сквозь влагу, застилавшую глаза, Юля увидела множество уведомлений от обоих Громов. Ах, да, она ведь расстроила не только мужа, но и Константина Игоревича, с которым у неё сложились тёплые родительские отношения. От этого ей ещё больше захотелось плакать. В сознании, затуманенном алкоголем, возникла мысль, что неплохо бы принять ещё одну таблетку, раз одна совершенно не помогает. Запив горчащие на языке таблетки вином, чтобы тут же убрать неприятный привкус, Юля поняла, что голова кружится сильнее обычного. Неудачно переступив заплетающимися ногами, Пчелкина двинулась в спальню, где разрывался телефон. Пальцы тряслись, и не получалось принять вызов, хотя до этого она клятву себе давала, что будет отвечать только на сообщения. Телефон гулко ударился об стену и сразу затих, чёрный экран, покрывшийся паутиной трещин, завораживал своей пустотой. В квартире вмиг стало тихо, оглушающе раздался сдавленный всхлип, продолжившийся полноценной истерикой.

***

Дубину хотелось упасть лицом в подушку минимум часов на 12, и чтобы его никто в этот момент не трогал. Он сидел за рабочим столом, и по одной позе было ясно, что буквально лицо откусит тому, кто попытается к нему подойти. Таким хмурым и серьёзным его в отделе не видели никогда, он грозовой тучей ходил по управлению и не хуже Грома отпугивал своим видом стажеров. От звонка смартфона Дима вздрогнул, прочертив по бумаге неаккуратную линию и сразу проклял того, кому он понадобился. — Дубин, — не глянув на экран, пробурчал Дима, надеясь, что это просто очередной псевдо-банк. — Дим, привет.Ты можешь после работы, если не сильно поздно освободишься, ко мне домой зайти? — голос Игоря звучал на удивление взволнованно. Дубин нахмурился и стянул с ноющей переносицы строгие очки, пытаясь понять, что уже случилось с лежащим в больнице Громом. — Зачем? Кошку покормить? У тебя её нет. — Юля не отвечает на звонки и сообщения, — печально выдохнул Игорь, утаив от Дубина причину этого. Но на душе у Игоря было неспокойно, он нервно теребил край больничной простыни. Лежать и бездействовать было невозможно, долго ходить тоже не получалось. Через несколько минут энергичной ходьбы от слабости градом начинал катиться пот, хотелось просто упасть на ближайшую лавочку. Но вылазки в столовую обычно оказывались удачными, тем более мест, где отдохнуть по пути, было предостаточно. Внутренняя чуйка просто орала внутри, чтобы он сейчас же собирался и ехал домой, там происходит что-то плохое и это нужно срочно исправлять. А интуиция его подводила редко, тем более когда Юля резко перестала отвечать, хотя раньше делала это без проблем. Это был не просто звоночек, это все колокола Исаакиевского звучали у него в голове. — Так может, она просто тебя видеть не хочет? — разумно предположил Дима, понимая, что он в любом случае собирался на днях заскочить к Юле. В трубке послышалось угрюмое сопение, рассказывающее Диме всё, что о нём Игорь думает, и даже немного больше. — Ну хорошо, боже, я после работы зайду но это будет только через пару часов. — Дим, должен буду, — в голосе Игоря сквозило явное воодушевление, он добился того, чего хотел. — Ты мне уже до конца жизни должен, даже если пару лет за меня отчёты писать будешь — не расплатишься, — усмехнулся Дубин. — Всё, лежи лечись. — Спасибо. Дубин просидел за отчётом ещё минут сорок, но затем от усталости рука просто перестала подниматься. Сдав документы дежурному, он попрощался с немногими оставшимися бедолагами, вынужденными в конце недели доделывать все хвосты. Дорога до квартиры, где уже пару лет живут Игорь и Юля, заняла совсем немного времени. Они специально так искали жильё, чтобы Игорю было как можно ближе к управлению, Пчелкиной же было не особо важно, она либо на удаленке, либо на машине. Противно проскрипела дверь парадной, впуская Диму в душный тёплый подъезд. Очки начали чуть запотевать, но он уже не обращал на это внимания, быстро поднимаясь по ступенькам на нужный этаж. Мыслями он был совсем не здесь, всё ещё на работе перебирал бумажки и пытался выследить преступника. Занятие оказалось бесполезным, потому Дубин отмахивался от нового потока идей, в очередной раз захлестывающего его. Из-за двери доносилась громкая музыка, и он уже который раз вминал кнопку старенького звонка в стену, а ответа так и не было. На звонки Юля тоже не отвечала, абонент-не абонент. В соседней двери скрипнули ключи, и в проёме возникла ангельского вида бабушка в ярком цветочном халатике. — Доброй ночи, кто-то все-таки полицию вызвал, вы не знаете? — поинтересовалась она, щурясь на Дубина из-за стёкол очков. — То крики какие-то, теперь музыку свою который час не выключает, вот мерзавка. Муж только за порог, а она шум наводит, — продолжала причитать бабушка. Дима хмуро глянул на неожиданный, но прекрасный источник информации, и мысленно поблагодарил Игоря. Запасными ключами от квартир Дима с Громом обменялись ещё пару лет назад на всякий случай. Чтобы в случае чего было кому цветы полить, пока уезжали в отпуск. — Да, полиция, — ткнув удостоверением, заявил Дубин. — А вы говорите, крики? — Ну да, часов в восемь вечера кричала, будто её режут, потом затихла, и вот музыка, — пенсионерка энергично закивала, подтверждая собственные слова, и пытливо смотрела то на Дубина, то на закрытую дверь. — Новости, молодой человек, посмотреть невозможно, телевизор мне перекрывает, — доверительно поведала ему старушка. — Ясно, спасибо большое, если вы понадобитесь, я к вам обязательно обращусь, — Дима поскорее достал запасные ключи и под удивлённым взглядом в несколько щелчков открыл дверь чужой квартиры.

Детка, послушай, как ты смотришь на то Чтобы лет через пять я стал твоим бывшим мужем? Я совсем не Христос, меня легче распять раз в пять Детка, послушай, как ты смотришь на то Чтобы лет через пять я стал твоим бывшим мужем? Я совсем не Христос, меня легче распять раз в пять Детка, послушай...*

Из колонок оглушающе лилась музыка, будто кто-то, настраивая громкость, нечаянно зацепил регулятор и выкрутил его на максимум. Прихожая была темная, и в остальной квартире почти нигде не горел свет. Дима сделал потише музыку и прислушался — создавалось ощущение, что в квартире никого нет, хотя верхняя одежда и Юлины ключи лежали на тумбочке. Намётанным взглядом Дубин замечал всё больше странностей. Он мимоходом вернул подушку, до этого лежащую на полу, на диван, поправил стул, придвинув его к столу на кухне и с ужасом заметил открытую баночку с таблетками. Сердце ухнуло куда-то вниз. — Юля?! — громко позвал Дима, понимая, что чуйка Игоря просто так тревогу не бьёт и теперь надо почаще к ней прислушиваться. Ответом ему была только тишина. Кухня и гостиная пустовали, оставалась лишь спальня. Залетев в комнату, Дима с ужасом уставился на картину, от которой бросило в нервную дрожь. Юля скорчилась на полу, прижав руки к животу и тихонько поскуливала, будто сил бороться с болью уже не оставалось. Метнувшись к девушке, Дима заметил небольшое кровяное пятно, расползшееся на домашних шортах, но не придал этому особое значение. Опустившись на пол, рядом с Юлей, Дубин приподнял её голову, но она бессильно мотнулась, Пчелкину качало на грани сознания. От неё сильно пахло алкоголем, лицо опухло от слез, и тут у Димы сложился в голове паззл, от которого хотелось и Юлю, и Игоря просто отчитать, как детей малых за плохое поведение. Ну что за идиоты, ну зачем в таком состоянии принимать серьёзные решения. — Юля! Пчелкина, давай просыпайся, черт бы тебя побрал, давай, подъем, тут Игорь приехал, очень с тобой поговорить хочет, — похлопывая девушку по щекам, начал Дима, но она почти не реагировала, только скривилась от громких звуков и попыталась отстраниться. Тело в руках Дубина было температурным: горячим и покрытым плёнкой болезненного пота. Дура, какая же дура, крутилось у него в голове. Если уж страдать, ну так пострадай ты в чьей-то компании, чтобы этой самой возможной компании потом не пришлось тебя откачивать. Сейчас же Дима вызвал скорую и утянул Юлю в ванную комнату. После ледяных умываний она хотя бы приоткрыла глаза, но всё ещё мало что понимала из происходящего вокруг. Глаза были затянуты какой-то маревной пеленой, движения были заторможенными, а на вопросы и просьбы она не реагировала. Поддержав ее голову, Дима буквально влил в девушку несколько кружек воды, после чего устроился вместе с ней на коленях перед унитазом. — Юль, давай, надо, чтобы это все вышло, вот так, аккуратно, — придержав Пчелкину, чтобы её не шатало даже в такой позе, Дима успокаивающе гладил её по судорожно дергающийся спине. Юлю скрутило несколько раз в спазме, в ванной неприятно запахло желчью. Пчелкина не понимала, что творится, и почему вдруг она всего секунду назад так удобно лежала на полу, и наконец-то её отпустили всё тревожащие мысли и переживания, а сейчас кто-то от неё что-то требует и заставляет вызывать у себя же рвоту. — Вот так, умница, давай ещё разочек, — ворковал Дубин, понимая, что даже несколько лет работы под началом Грома его к такому не готовили. Дима сохранял завидное спокойствие в ситуации, где у других бы началась паника, он понимал, что нельзя сейчас поддаваться собственным чувствам и срываться. Ему доверился Игорь, от него буквально зависит жизнь Юли. Первое время сложно было являться на места преступлений и видеть там обезображенные тела или встречаться с убитыми горем родственниками и просто потерпевшими. Затем Дима закостенел, начал покрываться бронёй и научился отделять работу, где нужно сохранять холодный рассудок, и своё личное сочувствие, эмоциональную составляющую. Сейчас же налицо видно, что один его близкий человек просто упёртый придурок, не желающий осознавать свою важность для других, другая же дура решила самоубийством решить все проблемы. Два сапога пара, блять, идеально друг другу подходят. А Диме теперь вывози этих придурочных, загремевших в больницу. Пчелкина жалостливо свернулась на коврике в ванной, а крови становилось всё больше, что не могло укрыться от Димы. Теперь в комнате пахло желчью, прогорклым потом и кровью. Звук домофона заставил вздрогнуть, и Дима, стукнувшись плечом о раковину, побежал открывать. Наскоро осмотрев девушку, врачи приняли решение о срочной госпитализации в ту же больницу, где сейчас находился Игорь. Завернув Юлю в одеяло, Дубин вынес её, трясущуюся в ознобе, на руках из квартиры.

***

В носу стоял неприятный больничный запах, Юля скривилась и попыталась аккуратно перевернуться на другой бок, чтобы не зацепить капельницу и не потревожить уставшее тело. Голова гудела так сильно, будто она вчера весь вечер билась ею об стену. Внизу живота неприятно тянуло, она подлезла ладошкой под майку и уложила её на поджавшийся от холода пресс. В тишине палаты, пока другие девушки и женщины ушли на процедуры, Юля наконец-то могла обдумать всё. В стене напротив не было ничего интересного, но Пчелкина упёрлась туда пустым взглядом и чувствовала какое-то огромное опустошение. Выкидыш страшным диагнозом был записан в справках, лежащих рядом на тумбочке. Что она вчера сделала? Напилась, потому что было грустно и больно. Устроила себе передозировку, не понимая, какую по счету таблетку принимает. Потеряла их с Игорем ребёнка, о котором они даже не знали. Уже две недели она могла считать себя будущей мамой, а сейчас она снова была одинока. Как там обычно говорят? Имея не ценим, а потерявши плачем? У Юли слез просто не осталось, внутри у неё уже рос малыш, который мог бы стать как раз тем самым залогом их будущего с Игорем счастья, а теперь Гром точно в ней разочаруется. Глянет на неё тяжело, когда узнаёт, что она совершила, отвернется, нахмурится, как делает это обычно, и просто уйдёт не сказав ей ни слова. Юля пальцем привычно хотела поправить обручальное кольцо, только подушечка большого мазнула по пустоте, белесой полосочке, всему, что осталось от знака любви, семьи и верности. Возможные оставшиеся надежды на светлое будущее рассыпались как карточный домик. Задержка в несколько дней Юлю не смутила, она никогда не могла похвастаться стабильным циклом, а потом Игорь попал в больницу, и эта проблема забылась, отошла на второй план. Телефона у Юли не было, так что она даже маме позвонить не могла, чтобы душу излить и рассказать, как же ей живётся в другом городе без поддержки, но с огромной кучей проблем. Не к кому ей было обратиться с этим. — Юленька, — в палату заглянул Константин Игоревич. — Милая, как ты себя чувствуешь? Мужчина присел на край кровати, обеспокоенно глядя на девушку. Под этим ласковым и заботливым взглядом Юле стало ещё хуже. А ведь он тоже потерял будущего внучка или внучку, которого любил бы чуть ли не больше, чем самого Игоря, сыну в детстве он не смог додать заботы и внимания, а сейчас наверстал бы всё на малыше. — Вы уже… — Пчелкина чувствовала себя виноватой во всех земных грехах и не понимала, почему её не отчитывают и не ругают. — Знаете…? — Дима всё рассказал Игорю ещё ночью. Как ты понимаешь, он сейчас в шоке и отказался со мной разговаривать, — тяжело вздохнул Константин Игоревич, не понимая, за что ему всё это на его седую голову. — Я не знала, я честно не знала, — начала оправдываться Юля, по щекам всё же скользнули слезы. — Никогда такого не сделала бы, ни с собой, ни с… — Девочка моя, ну что же ты себя так изводишь, успокаивайся, — мужчина притянул Юлю, позволяя себе окольцевать её тёплыми объятиями. Её нельзя оставлять одну, иначе она на самом деле что-то с собой сделает, подумал Константин Игоревич, сожалея лишь о том, что не смог её поддержать в такой критический момент. — Я прекрасно понимаю, что ты ничего такого не хотела, просто так неудачно сложились обстоятельства. Теперь всё будет хорошо, Игорь идёт на поправку, ты тоже восстановишься, вон, витаминчиками тебя прокапают сейчас, понаблюдают и отпустят домой. Только пообещай мне, что больше не прикоснешься к таким медикаментам, поняла? — мужчина дождался от Юли осмысленного кивка и продолжил: — Мы замяли по документам отметку о передозировке, ясно? Всё хорошо, теперь всё будет хорошо. Создавалось впечатление, что Константин Игоревич сам себя пытается убедить в этом. Просто два маленьких, запутавшихся человека, что не умеют разговаривать словами через рот. Ну и что вот с ними такими делать?

***

Следующие два дня Юля по расписанию ходила на стационар, по вечерам скучая в палате. Девочек выписали, осталась лишь старушка, к которой каждый день приходила взрослая дочь. С ней диалог не строился, поэтому Юле оставалось только читать книги, что принёс Дубин. Диму Пчелкина расцеловала в обе щеки, и минут десять непрестанно благодарила за такое неожиданное появление, не давая тому и слова вставить. Ошарашенно замолчала лишь после того, как он признался, что это Игорь попросил его проверить, всё ли в порядке, потому что ему было неспокойно. — А он как сейчас? — тихо спросила Юля, надеясь, что ей ответят. — Он зол, Юль, очень сильно, — Дима покачал головой и снял очки, чтобы специальной тряпочкой протереть линзы. — Но он злится не на тебя, а на себя, что его в этот момент рядом не было. Честно, мы с Константином Игоревичем немного устали играть почтовых голубей и передавать вам информацию, давайте вы теперь как-нибудь сами? — Хорошо, Дим, спасибо большое, — Юля залилась стыдливым румянцем. В тот же день она попыталась найти Игоря, но тот был то на перевязке, то просто где-то бродил, телефон свой она разбила, а Диму просить принести хоть какую-то звонилку было уже стыдно. В конце концов ей пришлось вернуться в свою палату и, завернувшись в одеяло, просто лежать, пока сон окончательно не сморит. От странного дробного звука Юля приподнялась на локтях, осматривая уже давно тёмную палату. Неярко светился дверной проём, но там было тихо, стук шёл от окна. Приглядевшись повнимательнее, Пчелкина заметила чью-то ладонь, костяшками стучащую в стекло. Она выбралась из-под одеяла и, зябко обняв себя за плечи, подошла ближе. Под окном стоял Игорь, переминаясь с ноги на ногу и воровато оглядываясь по сторонам. Юля шокировано уставилась на него, он поймал её взгляд и улыбнулся, после начался немой диалог, в котором Игорь просил её открыть окно. Предварительно завернувшись в одеяло, Юля тихонько открыла окно, чтобы Игорь, подтянувшись за раму, перевалился через подоконник. Старушка тут же проснулась, включая лампу у себя на столике. — А вы кто вообще такой и что здесь делаете? Я сейчас врачей позову! — Доброй ночи, — улыбнулся Игорь, включая всё своё обаяние, что обычно на таких бабушках работало прекрасно. — Я муж вот этой дамы, паспорт показать могу, в соседнем отделении прописался уже с недельку, нас друг к другу не пускают. Разрешите заглянуть к вам на полчасика, пожалуйста. Я вам передам чего-нибудь вкусненького. Пожалуйста. Женщина внимательно, даже немного сурово оглядела стоящих около окна Игоря и Юлю, вцепившуюся в его куртку до побелевших костяшек. — Игорь, швы не разойдутся? — осенила её ужасная мысль. Ну честное слово, слабоумие и отвага. — Да всё хорошо, — почесав живот, легкомысленно ответил Игорь. — У вас полчаса, потом я собираюсь спать, вы меня поняли, — тоном, нетерпящим возражений, заявила старушка, и интонация её была далеко не вопросительная. — Спасибо вам огромное, вы спасли ячейку общества от распада, — просиял Игорь, приобнимая замершую в шоке Юлю за плечи. — А ну пошли, поговорить надо, — он отвёл Пчёлкину к её кровати и уселся рядом, стягивая куртку. — Тебе сладкое можно? — Ну вроде бы да, — неуверенно протянула Юля, а через секунду на её тумбочке уже лежала небольшая стопочка из любимых шоколадок. Игорь сидел рядом, растерянно почесывая затылок и маялся, не зная, как начать разговор, Юля тоже ситуации не помогала. Она думала, что времени у неё обдумать свои слова ещё много, а тут вот. Явление Христа народу. — Юль, — ожил Игорь. — Ты правда не знала… что ты в положении? Она отрицательно покачала головой и поудобнее обхватила подушку, будто отгораживаясь ею от Грома. Ну зачем он об этом? Пчёлкина пока не готова была обсуждать своё поведение в тот вечер, да и вообще все слова как-то вылетели из головы. Она чуть ли не целую речь составила, где рассказывала Игорю о том, как переживает, как боится за него, а сейчас всё позабылось. — Прости меня дурака, я тебе слово даю, на чём хочешь поклянусь, буду себя беречь. Никуда больше не полезу, захочешь, буду безвылазно в управлении сидеть, — затараторил он, выплёскивая всё то, что накопилось за эти дни. Он повернулся на старушку, явно всю обратившуюся в слух, и продолжил уже тише: — Ну не мог я его упустить, Юль, ты же понимаешь. Захочешь, даже к Игнату ходить не буду, — тут он стушевался, осознав, что именно ляпнул, и сразу же исправился: — Ну, на ринг, я в этом смысле. Самое ужасное было то, что Юля ведь на самом деле понимала. Азарт, который испытываешь, когда вот-вот приблизишься к кульминации расследования, неуёмное желание поймать негодяя. Юля грустно улыбнулась и мягко погладила Игоря по щеке. Он прильнул к ней, соскучился за эти дни, извёл себя переживаниями и нервами, наконец-то увидел перед собой свою дорогую и ненаглядную, увидел, что она давно его простила и поняла. Сама себе в этом не признавалась, но давно была готова к тому, что он вот так заявится и покается. — Юльк, — Игорь начал шарить по карманам и через пару секунд достал кольцо. — Давай не дурить больше, я тебя ни в чем не виню, но ругаться по этому поводу ещё буду, ты меня поняла? Не говорю, что мы должны всё забыть, пусть будет показательным случаем, но не шути с этим больше, ладно? Гром аккуратно обхватил Юлины пальчики и надел украшение обратно, как сделал это первый раз несколько лет назад, после чего мягко коснулся губами ладошки. Село оно как влитое, в этот момент Юля почувствовала такое облегчение, будто снова воскресла, будто в мир вернулись краски и снова продолжилась жизнь. — Игорь, ты же понимаешь, что я такого не потерплю, ты хоть знал, что я чувствовала в тот момент, когда мне Дима звонит и говорит, что в тебя стреляли, и ты в реанимации, придурок, — несколько увесистых ударов пришлись Игорю по плечам, но тот не собирался Юлю останавливать, понимая, что заслужил. — Я думала меня саму с нервным расстройством заберут, ни спать, ни есть не могла… Юля долго еще отчитывала Грома, вспоминая все его косяки и проколы, выговаривая то, что снежным комом накопилось в груди. Игорь молча сидел и принимал всё это, обняв Пчёлкину и прижав к себе, чтобы она чувствовала его близость. — Ну всё, милая моя, всё хорошо будет. Мне большой больничный дали, я там ещё из отпуска возьму, и поедем куда-нибудь на новогодние, отдохнём, намилуемся только вдвоём, согласна? — большущие Игоревы ладони легли на Юлины щеки и стёрли остатки злых жгучих слёз, стёрли будто и из реальности и из памяти, чтобы ещё долго, а лучше бы навсегда. Пчёлкина забралась к нему на колени и обвила всего руками-ногами, совершенно не обращая внимания на то, что они в палате были не одни. Она так по нему соскучилась, просто невыносимо, и не хотелось терять ни минуты из отпущенного им времени. Юля наслаждалась тем, что Гром живой и здоровый, улыбается ей и ни в чём не винит. — Юльк, — тихонько шепнул Игорь, и у Юли приятные мурашки по телу пробежали. — Понимаю, что, может, ты еще не готова это обсуждать, но мне нужно знать, серьезные последствия какие-то будут? Пчёлкина сморщила нос, отворачиваясь и всем своим видом показывая, что обсуждать такой деликатный вопрос не готова сейчас даже с Игорем, хотя он в этом плане был человек без каких либо границ и предрассудков. Нельзя исключать, конечно, и влияние самой Юли во многих вопросах, чтобы растормошить этого закостенелого деда, но за гигиеническими принадлежностями сгонять в магазин или чем-нибудь вкусненьким — без проблем, грелочку набрать — Игорь сам первый предлагает. — Не знаю, Горь. Сейчас вроде бы о негативных последствиях не говорят, но ты же сам понимаешь, что такое бесследно не проходит, — грустно улыбнулась Юля, пытаясь скрыть то, что Гром прямо на больную мозоль наступил этим своим вопросом. И без него Юля уже раздумывала над этим вопросом, чуть ли не замучив девушку, что ее вела в больнице. Конечно, она потом пойдет в свою клинику и именно к нужному специалисту, но неопределённость в таком важном вопросе была невыносима. — Ну, ничего, — чуть сильнее сжав Юлю, ответил Игорь. — Разберёмся. — Молодые люди, я, конечно, всё понимаю, но уже одиннадцатый час, — прервала их мнимое уединение соседка Пчёлкиной по палате. — Конечно-конечно, уже ухожу. Спокойной ночи, я к тебе завтра попробую заглянуть, хорошо? — Игорь подошел к окну и застегнул куртку. — Люблю тебя. — И я тебя, — Юля чмокнула Грома на прощание и закрыла за ним окно, поймав прощальный воздушный поцелуй. Впервые за несколько дней на душе у неё было тихо и спокойно. Появилась твёрдая уверенность в будущем и в самом Игоре. Конечно он не сможет отсиживаться за спинами коллег, но он хотя бы немного поумерит свой пыл, а это уже многое.