За расставаньем

      Саша просыпается оттого, что губы тёплые виска касаются, жмурится довольно кошкой сытой, чуть ёрзая на кровати, чтобы к Ване прижаться спиной. Они почему-то спят всегда в обнимку — точнее, и засыпают, и просыпаются таким образом, как будто даже во сне отпустить друг друга не могут. Пару раз она даже задумывалась о том, как бы это реально проверить, но не додумалась пока ни о чём — да и думала не всерьёз, а так, где-то в шутку, где-то лениво. Так же лениво, как сейчас перебирает пальцы Вани, пока его ладонь лежит, будто всегда там и была, на её бедре. Впрочем, «будто» почти не «будто», его ладонь там достаточно часто оказывается в последнее время. Чаще, чем она бы предположила, не зная — уж точно не чаще, чем хотелось бы. Уж точно не чаще, чем позволила бы.       — Доброе утро, сплюшка, — бормочет Ваня ей на ухо, на шее чуть ниже мочки оставляет поцелуй ещё один. От его щетины щекотно, но она не отстраняется — как от его поцелуев отстраниться, от его тепла и любви? Хватит, на всю жизнь наотстранялась от того, чего самой хотелось. От того, чего так не хватало. На этот раз, обещает себе Саша в который уж раз, она будет счастлива обязательно — с Ваней и с детьми. С их детьми, говорит она себе, и для неё самой не становится неожиданностью, что Артёма она тоже своим воспринимает. Пусть он её мамой не зовёт, а она его сыном — насколько бы она была дурой, чтобы этого ожидать, на это надеяться, и обижаться на вселенную, что этого не происходит? — но он её семья. Пусть и только через Ваню. — Как спалось?       — Как будто меня всю ночь обнимал самый офигенный мужчина, — смеётся Саша тихонько, ёрзает в кровати, к нему лицом поворачиваясь, и целует его, кончиками пальцев его лица касаясь. — Вот этот самый мужчина. Признавайся, обнимал?       — Обнимал, — признаётся Ваня, хитро глазами блестит, отпираться даже не пытается, да и зачем? Эта их игра им обоим нравится, игра в то, что они друг друга якобы ловят на том, что для них естественно, как дыхание.       Естественно, как дыхание, для неё то, что он её целует снова, что у неё это самое дыхание перехватывает, что дышат они одним воздухом на двоих. Саша не знает, с каких пор она стала такой сентиментальной — с каких пор Ваня заставляет её чувствовать себя девчонкой в период первой любви? Наверное, с тех самых, как она позволила себе это чувствовать. С тех самых, как она поняла, что это реально. Что это не шутка, это всерьёз, в первую очередь для неё, и что это ей не снится. Ей тридцать пять, она давно повзрослела — в большом спорте у тебя просто нет другого выхода, если ты хочешь в нём выжить — и давно уже привыкла к ощущению разбивающихся в стеклянную пыль планов, надежд и мечтаний, но Ваня это другое. Ваня это настолько другое, что даже если это всё в такую же стеклянную пыль превратится, она её обратно соберёт, из мельчайших частиц склеит. Просто потому, что на этот раз сдаваться не собирается.       — Представляешь себе, — говорит она, когда они друг от друга в состоянии оторваться, когда губы их снова принадлежат лишь им — взгляды друг от друга они всё равно не отрывают, да и незачем, — тридцать первый год вот-вот наступит. Сколько осталось, часов пятнадцать? Четырнадцать?       — Шестнадцать почти, — поправляет Ваня, взгляд от неё всё-таки отведя на несколько секунд, чтобы с часами настенными свериться, стонет недовольно, на подушки откидываясь. — Сань, что мы шестнадцать часов делать будем?       Зря он это спросил, ой зря, думает Саша с неожиданным даже для себя самой весельем. Сейчас-то она ему точно занятие найдёт. Может не прямо сейчас, минут через сколько-то там, поправляет она себя, когда его ладони под её футболку пижамную забираются уверенно и настойчиво. Правда, возможно, на это он и рассчитывал, когда строил из себя недовольного, при этом её на действия провоцируя — так или иначе, успевает она для себя подбить, хорошо, что дверь в их спальню запирается. Не хотелось бы, чтобы дети их застукали.       Правда, дети это одно, а родители — совсем другое, думает Саша, ёжится под насмешливо-понимающими двумя взглядами, когда они на кухню выползают с губами припухшими, у Вани на шее пару новых пятнышек засосов буквально на глазах темнеют, у неё наверняка не хуже. Или не лучше? Саша не заморачивается формулировкой, просто чайник включает, вид делая максимально невозмутимый, и себе и Ване в чашки по пакетику чёрного кидает.       — Нам новых внуков такими темпами скоро ждать, — подкалывает их папа, будто и куда-то в сторону, и не к ним обращаясь, и Саша чувствует, как лицо не просто краснеет, а загорается прямо-таки. Ну правда, как подросток, а не взрослая женщина, собирающаяся замуж за отца своего ребёнка. Руки Вани на её талии тёплые и уверенные, и от них, от касания этого, спокойнее становится.       — Я бы хоть сейчас, но всё от Саши зависит, — парирует Ваня из-за её спины, и румянец, не успев уйти, возвращается вместе с благодарностью. Несмотря на то, что случилось в прошлый раз, когда именно она в одиночку принимала решение, он снова отдаёт его в её руки. С одной стороны, на неё это влияет больше, чем на него, с другой, он даже не рассматривает того варианта, что ему может не понравиться её решение. Впрочем, он, кажется, чувствует её желание сменить тему, ну или это и его желание тоже. — Дети ещё спят?       — После того, как они вчера до полуночи шептались? — иронично спрашивает мама. Ну да, логично. — Васюня проснулась, пришла к нам пообниматься, и так и уснула с нами опять. Ничего, к двенадцати встанут. Пусть поспят подольше, если так хотят Новый год встречать.       Про «встречать Новый год» дети сговорились в первые десять минут после приезда родителей с Василиской и уже все уши им прожужжали. Так что пусть спят, потом бодрее будут, тем более что Еся, как типичный ребёнок её возраста, когда спать хочет, становится капризной, и насладиться фейерверками в таком состоянии не сможет.       — Пусть подольше, — соглашается она, чашку с чаем подхватывает, ладони свои вечно мёрзнущие греет разнообразия ради о неё, а не о Ваню, такого горячего, будто он дракон, внутри которого пламя бурлит, вот-вот вырвется вулканчиком. — Главное чтобы потом не обижались, что что-то там пропустили. Ты же помнишь, мам, эти две вредины очень уж любят на кухне помогать.       — Иногда даже слишком, — хмыкает согласно мама, губы кривятся в том, что слишком похоже на попытку не улыбнуться. — Ладно, давайте по плану действий ещё раз пробежимся.       По плану так-то пробегаться особо нужды нет, потому что и самого плана почти нет. Ну правда, что им нужно для того, чтобы Новый год встретить? Снег есть, и есть не так давно высаженная во дворе дома ещё одна ёлка, на этот раз живая, на которой из украшений одни только гирлянды да снег на лапах, и готов уже неделю как плейлист фоновой музыки, с которой всё лучше кажется, и уставлять стол в три этажа едой никто не собирается… Но у Вани телефон звонит, стоит ей только рот открыть, чтобы сказать, что и делать почти ничего не надо, оказывается, и он тут же в улыбке довольной расплывается и к панели управления бежит, ворота открыть. Машина, что во двор въезжает, Саше знакома достаточно хорошо, чтобы не удивляться тому, кто это так рано приехал — на порог она всё равно выходит, гостям навстречу.       — В дом зайди, глупая, — ругается тёть Лена, едва дверь машины за собой закрыв. — Минус пятнадцать почти, а ты даже без куртки, Ваня сейчас по жопе получит!       — А Ваня за что? — смеётся Саша, руками себя обхватывает, но в дом заходить не спешит. Ничего не будет ей от одной минуты. Зато своих почти что совсем родных людей встретит, как и родителей, на пороге дома. Ей почему-то это очень важным кажется. Только хлеба и соли не хватает, думается ей, и на лицо улыбка ещё более широкая наползает.       — За то, что не уследил, и мёрзнуть тебе позволил, — отвечает вместо тёть Лены дядь Андрей, за плечи её разворачивает и в дом подталкивает войти. Ну и ладно, обняться и расцеловаться и в прихожей можно — в прихожей обнаруживаются дети, и сгребают в охапку старшие Букины не только своих внуков, но и неуверенно мнущуюся рядом с ними Васю, которую Еся, судя по всему, за руку притащила. Эта могла.       Их девять — они и Андрея, старшего брата Вани, с семьёй звали, но он ещё за пару месяцев билеты в Тай купил, обещал прислать фото празднования. Девять тоже хорошо, убеждает себя Саша, убедить себя без труда получается — самые близкие и родные люди, вот они, режут салаты, расставляют фрукты красиво на блюдах, так, как будто ожидается ещё столько же людей, сколько уже есть, проверяют, всё ли работает и всё ли в порядке… Их Новый год наступает в изобилии, и дело не только в столе или в том, что Ваня, к себе её подозвав, просит её глаза закрыть, а потом на шее ей застёгивает тонкую витую цепочку, нежно-розовая жемчужина, опутанная тончайшей золотой нитью, висит на ней, будто в воздухе парит. Саша слёзы утирает и Ваню целует — она не ожидала, да и кто бы ожидал? Но не только это изобилие в их доме — Саше кажется, пафосные слова про душу на месте и про то, что настоящее богатство это семья, тут подходят как никогда лучше.       Их Новый год наступает в изобилии — открываются ворота в десять с хвостиком, когда они уже почти готовы начать праздновать, и присоединяются к ним новые гости, и Ваня удивлённым не выглядит — расцеловывает её Ирина Владимировна, Александр Васильевич обнимает так же тепло, как когда-то, ураганом ярким почти сносит с ног Женя, целует Игорь в висок, лезет на руки ей Илюша, и кажется, что это всё ей снится. Кажется, она вот-вот проснётся, и не будет сияющих огоньков, и тёплых объятий, и смеха радостного, и от мысли этой тоска, кажется, подкрадывается ближе, но Ваня её в уголок рта целует, и все эти мысли из головы вылетают. В конце концов, даже если она не считает, что заслужила это всё, неужели этого не заслужил Ваня?       И поэтому, когда под бой курантов она целует его, притягивая к себе, пока внутри фейерверки расцветают как бы не более яркие, чем те, что снаружи, Саша загадывает желание: пусть они будут счастливы в этом году. Вместе.