За расставаньем

      Ире иногда кажется, что она живёт в дне сурка, из этого бега вырываясь лишь с переменным успехом. Работа-дом-работа, близкие люди временами врываются в её жизнь и вносят в неё немного разнообразия, и опять работа-дом-работа, как у хомяка в колесе. Это не бессмысленно, это просто привычно. Это просто обычно. Она это даже любит, если уж на то пошло — не занималась бы этим, если бы не любила. Не тратила бы на это большую часть своей жизни, нервы свои и чувства свои и эмоции свои, не относилась бы, как к своим, ко всем ним. Они и есть её, на самом деле — родные. Как если бы были либо её детьми, либо детьми её друзей, хотя подпадает под условия из всех только Ваня — уже не её подопечный. Уже её коллега. Ире кажется, в этом дне сурка это счастье и помогает не утонуть в рутине. Это счастье и помогает позитиву в её жизни побеждать. Помогает просыпаться с улыбкой. Объятья от детей — все они дети, сколько бы им лет ни было — и их счастье, когда что-то получается, и их смех, когда что-то не выходит как надо, но выходит забавно. Программы, созданные с нуля, проступают из набора элементов чем-то цельным, полноценным. Ярким. Красивым. Она знает, в этом есть и её работа — она знает, в этом её труд сплетается с трудом спортсменов, день за днём, чтобы в итоге получилось что-то особенное. Каждый раз иное. Каждый раз прекрасное.       Ире иногда кажется, что новый день её ничем не удивит. Обычно всё, что должно произойти, распланировано заранее, хотя бы за день-два, и всё известно, кроме, разве что, того, что произойдёт на тренировках или на выступлениях. Никогда не знаешь, всё ли пойдёт хорошо, или получится какая-то ерунда, или, может быть, напротив, всё будет даже лучше предполагаемого. Может быть, с первой попытки получится поддержка, а может быть, с десятой не выйдут твиззлы — вываливается с очередной секции Кирилл, на попе проезжается по льду под хохот Зои, руками разводит, мол, зато кто ещё умеет так же партнёршу веселить? Её не удивить — она и не ждёт удивления. Ей нравится размеренность. Ей нравится спокойствие. Не то чтобы она не любила сюрпризы — напротив, приятные сюрпризы это то, что вносит радостный переполох в жизни — но когда их нет, жизнь не становится плохой. Жизнь не становится грустной или невыносимой. Жизнь продолжается, и она берёт от неё тот максимум, который хочет и может себе позволить.       — Иринвладимирна, — возникает рядом Гриша, — в тренерскую охранник приходил, сказал, вас просят к выходу подойти. Девушка с ребёнком. Больше не сказал ничего. Вы кого-то ждёте?       — Нет, — она отрицательно головой качает. Кто там, интересно? Какая-то мамочка привела ребёнка на просмотр? Но на сегодня никому не назначали, да и не то время. Что-то тут не то, но тем более надо глянуть, кто это и зачем. Может, кто-то из её знакомых решил заглянуть? — Подмени меня, пожалуйста. Думаю, я минут за пять управлюсь. Пусть Зоя с Кириллом ещё раз прогонят первую половину произволки, мы как твиззлы сменили, так они косячат во всём, что только можно.       — Есть, мэм, — козыряет шутливо Гриша, вторую ладонь над головой пристраивая на манер головного убора. Умный слишком, думает Ира с теплом. Пять минут, этого должно ей хватить, чтобы переговорить с этой девушкой загадочной и обратно вернуться. Шаги тихие гулко по коридору пустому разносятся. Она идёт быстро, не только чтобы успеть, а по привычке. А ещё — из интереса. Из любопытства. Оно, как известно, кошку сгубило. Ира, как известно, не кошка.       Иру это не факт что спасёт — она в коридор почти вылетает и замирает столпом соляным. Светлые волосы, на макушке в пучок небрежно собранные, пару прядей выбившихся, наверняка лицо обрамляющие — она знает, кто это, даже при том, что сидит эта неожиданная посетительница на корточках спиной к ней, явно что-то объясняя. Девушка с ребёнком, вспоминаются слова Гриши. Как объяснение её вопроса не то что не заданного, а даже не сформулированного даже мысленно, выглядывает из-за посетительницы — Ира боится даже в мыслях назвать её Сашей, потому что а вдруг это не она? — девочка маленькая совсем. Косички светлые, и черты лица Саши, и глаза... Глаза Вани. Осознание накрывает с головой, и она, кажется, охает громко — настолько громко, что резко к ней поворачивается всё-таки Саша. Почти та же Саша, которую она помнит. Почти та же Саша, которая когда-то уехала, ни словом об этом не предупредив. Точно та же Саша, которую ей обнять хочется просто потому, что за годы бок о бок она родной стала ей, и ничему это не изменить. Ну или почти ничему — но четыре года эти не входят в список. Ира шаг делает, второй, третий — останавливается, но этого достаточно, чтобы за пару секунд Саша оставшееся между ними расстояние преодолела и обняла её так крепко, что дыхание перехватывает.       — Простите меня, — шепчет она. — Я скучала.       — Но не приезжала раньше, — пеняет ей Ира в ответ негромко, не столько укором, сколько грустью. — Почему?       — Я думала, что сделаю хуже. Что всё испорчу своим приездом.       Ире в этот момент нестерпимо хочется глаза закатить. Некоторые вещи не меняются. Сашина заниженная самооценка в том числе.       — И поэтому я узнаю, что ты в порядке, жива-здорова, и у тебя ещё и дочка есть, только сейчас?       — Поэтому, — подтверждает со вздохом Саша, дочку свою, чуть поодаль оставшуюся стоять, подзывает. — Это моя Еся. Есения Ивановна. Есь, это Ирина Владимировна, которая нас с папой тренировала.       — Ирина Владимировна, — повторяет это чудо с косичками, улыбается смущённо. — Здрасте. Меня Есения зовут, но все говорят Еся. Мама мне говорила, что вы очень хорошая. Я тоже хочу чемпионкой быть, как мама с папой были. Можно мне у вас тренироваться?       Голос у неё звонкий, колокольчиком звенит, и улыбка, хоть и короткая и смущённая, но яркая-яркая. Совсем как у её мамы в детстве было, когда она стеснение забывала, в сторону отставляла, и сияла ярче любой другой звёздочки на льду. Ира ею любуется довольно — и невольно любовалась бы, на самом деле. Сложно не залюбоваться таким чудесным ребёнком.       — Это много от чего зависит, — говорит она строго, но мягкости в голос добавляет, как всегда, когда с детьми говорит. Дети для неё, на самом деле, кто угодно, кто в её руки попадает, и мягкость — её спутница в разговоре со всеми, кто её не бесит. Не то чтобы её было сложно выбесить, но уж точно не подопечным. Те же журналисты предпочитают звонить Шуре, например, просто потому, что он, в отличие от неё, не пошлёт нахуй и не бросит трубку сразу после очередного тупого вопроса. — От того, сколько тебе лет. От того, умеешь ли ты кататься на коньках. От того, точно ли ты согласна каждый день приходить на тренировку и слушаться тренеров, чтобы тебя учили выполнять на льду разные фигуры. И это всё очень важно.       — Мне скоро четыре года, — Еся вперёд гордо тянет ладошку с загнутым большим пальчиком, потом мизинчик убирает, — но пока три. И я умею кататься на коньках, мама и папа говорят, что я умница. Я очень хочу ходить на тренировки и я обязательно буду слушаться!       Нет, ну чудо, а не ребёнок. Ира улыбку не может сдержать — да и не особо хочется, если честно. Еся — солнышко светлое — в ответ улыбается, к ней пока ближе не подходит, за маму крепко держась, но и этого достаточно. Ира и Саше улыбается, руку ей протягивая — за руку её Саша берётся так, как в детстве это делала.       — Пошли, — говорит она. — Ко льду пошли. Коньки с собой?       — Обе пары, — Саша в ответ улыбается, голову склоняя, лицо прячет смущённо. — Мои и Еси.       — В тренерской переобуетесь?       Это, на самом деле, не совсем вопрос, скорее, предложение, которое Саша принимает. Коньки Еси совсем маленькие — редко доводится работать с детьми, у которых такие конёчки. Которые сами настолько маленькие. Чехлы их пластиковые постукивают по полу, она дверь открывает первой и внутрь шагает уверенно. Сюрприз надо устраивать с размахом.       — Я помню, что обещала вернуться через пять минут, — заявляет она не так чтобы совсем громко, но чтобы слышно всем было, — но я кое-кого с собой привела. И я думаю, вам всем понравятся наши гости.       Когда Саша с Есей внутрь шагают, стоит ей от дверей отойти, внутри воцаряется тишина просто-таки мёртвая. Замирает будто всё внутри, замирают все — до того момента, когда Еся головой крутит по сторонам, и улыбка расползается по её лицу.       — Папа! — восклицает она, и Ваня, ошарашенный, чуть не врезается в бортик, разворачиваясь в их сторону. Ира улыбается уголками губ, коротким жестом его подзывает — он, оттолкнувшись, рядом оказывается за пару секунд, взгляд его не на неё устремлён, а на Сашу и Есю, взгляд обожающий, полный тепла, но и удивления. Ира покашливает тихо, привлекая к себе его внимание.       — Иван Андреевич, — официоз в такой обстановке, это знают все на этом катке, значит очень большой косяк, — я всё понимаю, всему катку рассказывать не хотелось, но почему не знала я?       — Иринвладимирна, — вздыхает он, вполголоса говорит — наверняка не слышит даже стоящий неподалёку Гриша, — даже мама с папой пока не знают.       Ира его после этого убивать раздумывает. Андрей с Леной с этим справятся лучше. Вместо этого она поворачивается к Саше и Есе и приветливый жест в сторону льда делает.       — Добро пожаловать домой, — говорит она им обеим, хотя, конечно, Саше в первую очередь. Для Саши это место уже родное — для Еси ему ещё предстоит таковым стать.       Ира верит, что станет.