За расставаньем

      Саша впитывает каждое мгновение этого утра, стоит ей осознать, что она проснулась. Стоит ей понять, что оно наступило. Она не открывает глаза, нет — лежит, расслабленная, запоминает каждую секунду, каждое ощущение. Мягкость постели. Тепло одеяла. Руку Вани, поперёк её талии лежащую, и его тела тепло, греющее больше, чем любое одеяло в мире, и его голову, на её груди устроившуюся.       В первый вечер это было почти неловко. В первый вечер она скользнула под одеяло наскоро, с той же упрямой и испуганной решимостью, с которой нырнула бы в воду, не зная её глубины. Она не передумала, нет, и дискомфорта как такового не было, был лишь страх, что что-то пойдёт не так. Что она его разочарует, билась в голове мысль, почти паникой устраивалась под рёбрами, и она взрослая женщина, привыкшая за это время пусть не совсем быть одна — Есю со счетов нельзя сбрасывать, да и не хочется-то особо — но уж точно не бок о бок с мужчиной. Уж точно не привыкшая вообще думать о том, что может кого-то разочаровать собой. Но Ваня тогда нашёл её ладонь своей под одеялом, и сжал коротко, и она не увидела в темноте, но угадала на его лице улыбку — и они наутро проснулись так же, как сейчас, почти в обнимку. Совсем рядом.       — Доброе утро, — шепчет она, стоит ей почувствовать, как слегка меняется дыхание Вани. Глаза всё ещё закрыты — она открывает их медленно. Не спеша. Зрение даёт нам около девяноста процентов информации об окружающем мире, вспоминает Саша случайный факт — оно оттягивает внимание мозга на себя. Поэтому, когда наши глаза закрыты, остальные чувства обостряются. А она хотела бы чувствовать каждую деталь. Она хотела бы запоминать каждую секунду, когда их кожа соприкасается. Но глаза открыть приходится, хотя бы к тому моменту, когда Ваня голову от её груди отрывает — хотя бы затем, чтобы увидеть, как он сонно улыбается ей, взгляд на её лице сфокусировав. — Как спал?       — Как в раю, — отшучивается он, о кровать опирается, чтобы подтянуться чуть повыше и в кончик носа её чмокнуть. Саша краской заливается не столько от смущения, сколько от неожиданности. Да и какое смущение между ними двоими, смешно даже. — Рядом с тобой спится спокойно и уютно. И просыпаться не хочется.       — Проснулся же, — поддразнивает она его. Ей нравится дразнить его, когда он над ней нависает.       — Проснулся, — подтверждает он. — Потому что наяву рядом с тобой ещё лучше.       Руки поднять, чтобы его шею обвить и притянуть его к себе — легко и просто, несмотря на то, как сложно кажется двигаться первое время после пробуждения, когда сон ещё не из каждой клеточки тела ушёл. Сон — естественно и хорошо, но ещё естественнее быть с ним рядом. Быть с ним вместе.       Целоваться с ним тоже естественно, и кажется, до того, как поцеловаться впервые в жизни, они упустили очень много всего. Не только шансов на эти самые поцелуи. Саша уже почти привычно прижимается лбом к его лбу, когда поцелуй они разрывают. Ваня грустнеет резко — она почти спрашивает, почему. Вспоминает достаточно быстро, чтобы не спросить. Достаточно быстро, чтобы его грусть ей передалась.       — К хорошему быстро привыкаешь, — констатирует она и без того очевидное. Он не спрашивает, о чём она, только кивает хмуро.       — Например, засыпать и просыпаться с тобой, — поясняет он этот кивок, усилием рук приподнимается, чтобы лечь с ней рядом. — Как я буду в Москве сам спать, не представляю себе.       — Как я буду засыпать, когда ты уедешь, не представляю себе, — отзывается она эхом, набок поворачивается одновременно с ним, чтобы лицом к лицу. Его ладонь ложится ей на бедро, вверх ползёт, под край его же футболки, той самой, которую он оставил, приехав впервые, той самой, в которой она с тех пор спит. Она не будет пытаться лгать, что не думала даже, какой это эффект окажет на него. — Только надеюсь, что ты справишься лучше, чем я.       — Да нифига, сто процентов, — возмущается он, ладонь останавливая, кажется, едва-едва усилием воли. Саша, впрочем, не против того, как с кожей ей талии соприкасается кожа его ладони. — Вечером буду тебе звонить, чтобы ты мне колыбельную пела.       — Представь себе, в каком шоке будет Еся, — фыркает она, не сдержавшись. — Заходит она, а тут мама в телефон колыбельную поёт.       — Ну, — фыркает и Ваня, — я всё-таки рассчитываю на то, что буду ложиться спать после неё. Так что не должна заходить посреди пения. Но звучит сюрреалистично, согласен.       Кстати о Есе, думает Саша. Ей надо бы тоже сообщить, что уезжают Ваня с Тёмой уже сегодня. И надо бы попытаться сделать это так, чтобы она спокойнее среагировала на это, чем обычно. Надо бы. Не факт, что получится.       — Ты куда?       В голосе Вани недоумение. Ну да, она без предупреждения вдруг встаёт и тянется за халатом, ни слова не сказав, она на его месте тоже удивилась бы. Она поворачивается и ему улыбается успокаивающе.       — Надо посмотреть, чем там дети заняты. И подготовить Есю к тому, что вы скоро уезжаете. Чтобы слёз не было.       — Я с тобой, — заявляет Ваня тут же. — Вместе пойдём, вместе объясним. Может, моё присутствие поможет?       Не поможет, понимает она, сделав всего шаг по коридору — доносится до неё из-за неплотно закрытой двери детской начинающийся плач, и беспомощное «ну Есь, ну что такое, ну не плачь, ну пожалуйста…». Саша шаг ускоряет и в детскую врывается почти, дочь, рыдающую, сидя на краю кровати, сграбастывает в объятья и к себе прижимает — Еся в плечо ей утыкается и так же самозабвенно реветь продолжает. Подстава.       — Есь, ну ты чего? — пытается Ваня до неё дозваться, ладонь ей на спину опуская, как бы не давая забыть, что он тут. — Что случилось? Тебя кто-то обидел?       — Я не хочу чтобы вы уезжали! — заявляет она между всхлипами. — Почему вы уезжаете без нас?       «Без нас», кажется, главная её проблема, главное, что её беспокоит. Не то, что Ваня и Тёма уезжают. То, что они две остаются. Саша даже не может сказать, что не понимает её. Ей и самой хотелось бы в машину прыгнуть прямо сейчас и в Москву рвануть. Пока нельзя. Пока… Что-то на грани сознания вертится, что-то просится, но в полноценную мысль пока никак не соберётся; Саша эту недомысль яблоком на ветку цепляет и оставляет дозревать. Потом вернётся к ней. Потом, когда не будет от кислоты её сводить зубы.       — Потому что мне надо в школу, а папе на работу. И нам надо вернуться, чтобы мы не опоздали, — по-своему пытается Тёма Есю утешить, ладошку её ловит — она не вырывает. Не сердится. А то она и так может, и тогда берегись, ураганчик идёт. — И мы постараемся всё в Москве так устроить, чтобы вы смогли тоже скоро приехать. Чтобы вы смогли приехать и с нами жить.       — Это совсем скоро, — снова говорит Ваня. — Ты соскучиться не успеешь как следует, вот увидишь.       Взгляд, которым Еся его награждает, ради этого даже оторвавшись от её плеча, в которое до сих пор рыдала, полон скептицизма. Мол, ты меня за кого тут считаешь?       — Думаю, Еся хочет тебе сказать, что уже начала скучать, — вполголоса комментирует Саша. Еся кивает и обратно в плечо ей утыкается — доплакивать, похоже. — Есь, мы совсем скоро поедем, правда. Вот разберёмся с твоим садиком, папа разберётся с домом, и поедем в Москву раньше даже, чем ты думаешь. Раньше, чем ты себе представляешь.       — До моего дня рождения? — вопрошает Еся, вроде бы подуспокоившаяся от этих слов. Саша выдыхает — она боялась, что Еся скажет что-то про следующую неделю.       — До, кнопка. Точно до, вот увидишь.       — Обещай, пап.       — Обещаю, — сдаётся Ваня, улыбается так, что ясно становится, что это не такая уж и большая уступка с его стороны. Что ему это обещание дать легче лёгкого. Что он так и собирался сделать, в любом случае. Не то чтобы она об этом не догадывалась до сих пор.       — Тогда ладно, — сдаётся и Еся, мнётся немного, прежде чем слёзы решительно утереть тыльной стороной ладошки. — Мам, а давай завтрак вместе сделаем? Пока лев в животике не проснулся до конца.       — А он уже просыпается? — Саша улыбается, облегчение пряча. Истерика почти без потерь купирована.       — Зевает, — говорит Еся секунду спустя, явно к себе прислушавшись. — Просыпается. Скоро проснётся и будет совсем-совсем громко рычать.       — Тогда надо пойти поскорее готовить ему еду. Булочки в духовке с сыром сделаем, хочешь?       Хотят все, не только Еся. Саша улыбается довольно, дочь на руки подхватывая и на кухню направляясь. Будут им булочки. Мысль, ранее не дозревшая, в ладони ей падает спелым яблоком, только лови — она не упускает. Не даёт свалиться. В Москву пока не получится рвануть, вот так вот всё бросив, но у неё есть Женя и Игорь. Точнее, на этот раз просто Женя. А у Жени всегда есть желание увидеть их и желание помочь.       А значит, обещание Вани выполнено точно будет. Может, даже быстрее, чем думал сам Ваня.