Давай дружить?

      Очередной элемент одежды взмывает в воздух и, пролетая над головой сидящей на коленях и увлечённо роющейся в нижнем ящике комода девочки, падает на паркетный пол.       — Где же оно? — раздосадованно произносит ребёнок и, поднимая голову, осматривает устроенный беспорядок.       Замок на двери издаёт характерный писк и заставляет вздрогнуть. Понимание, что она увлеклась и совсем забыла о времени, вынуждает мысли хаотично метаться в маленькой голове.       — Шинхе, — голос отца оседает последним знамением, что ей хана.       — Привет, пап! — названная на одном дыхании кричит из комнаты, судорожно собирая и стараясь затолкать на место разбросанные вещи.       — Ты где? — голос звучит ближе. И сердце начинает биться в ускоренном режиме, пока утрамбовка одежды переходит на новый уровень: и так сойдёт.       — Папа, — повернувшись за секунду, как дверь полностью открылась, она одаривает вошедшего родителя улыбкой.       — Принцесса, опять пытаешься жульничать? — тёмные глаза прищуриваются, а губы изгибаются в хитрой усмешке.       — Нет, — Шинхе мотает головой, — Я искала… искала куклу, — не придумав ничего лучше, выпаливает она.       — В моей спальне?       — Я вчера тут играла и… и хватит меня так называть, я уже не ребёнок, — пытаясь отвлечь от места преступления, строго произносит она.       — Для той, кто мечтает стать актрисой, ты очень плохо играешь. Письма там нет, — усмехается отец и, махнув головой на стоящий за её спиной комод, выходит из комнаты, на ходу скидывая пиджак и ослабляя галстук.       — Письма? Какого письма? — актёрские качества на максимуме. — Ах, того письма. Я и забыла совсем о нём, — проходя мимо мужчины, машет рукой, будто тот сказал какую-то глупость.       — Правда? А я как раз хотел сказать тебе, что оно на кухне в нижнем ящике, — совершенно беспристрастно произносит тот, направляясь в ванную.       Лишь оказавшись у того самого ящика и заметив тень за спиной, Шинхе поняла, как глупо прокололась.       — Ну пааап, — фыркает она, закатывая глаза и сжимая маленькие кулачки.       — День рождения завтра. Завтра и получишь, — погладив её по волосам, произносит отец.       — Мне будет десять через три часа. Есть ли смысл оттягивать неизбежное?       — Завтрааа, — полностью проигнорировав её аргумент, мужчина закатал рукава рубашки и, подцепив с крючка фартук, занял позицию у раковины.       Издав что-то похожее на злобный рык, Шинхе развернулась, направляясь из кухни. Она и так ждала целый год. Неужели нельзя быть хоть чуточку милосерднее к своему ребёнку? Ведь ей нужно узнать, чем закончится та история. А ещё она очень сильно соскучилась по голосу, который так отчётливо представляла в своей голове, каждый раз читая письмо, что получала на каждый свой День рождения с тех пор, как научилась читать. Чонгук проводил взглядом бубнящую что-то себе под нос дочь и повернулся к ожидающей его горе посуды. Нет, вот ей-богу, он, конечно, безмерно благодарен Юнги за то, что забрал Шинхе из школы и привёз домой, но неужели так сложно не оставлять после себя тарелки в раковине? Может, купить посудомоечную машину? Хотя не факт, что поможет. Иногда кажется, что Мин даже под дулом пистолета не сделает то, что ему не нравится.       — Я не буду, — Юнги скривился, зажимая нос двумя пальцами.       — Да боже ты мой, — закатил глаза Чонгук и, вытерев руки об и без того мокрую футболку, подошёл к лежащей в кроватке Шинхе. — Мне уже нужно выходить. Я не могу потерять и эту работу, — он с мольбой в глазах посмотрел на парня. За последний месяц его уволили с трёх подработок. Но винить начальство он не мог. Никто не захочет держать у себя работника, который берёт отгулы чаще, чем работает. Но и Чонгук не мог по-другому.       Все эти планы о будущем, которые он строил в голове, были далеки от реалий. Когда Даён не стало, он остался один на один с новорожденной малышкой, и ему пришлось учиться всему на ходу. Но если с теоретической частью его умница-жена и здесь всё предусмотрела, расписав подробную инструкцию, то вот с практической стороны всё упиралось во время и деньги. И хотя Юнги поддерживал Чонгука финансово, позволяя ему хотя бы на несколько недель отвлечься от забот о счетах и сосредоточиться на Шинхе, он не мог позволить кому-то взять на себя тот вызов, что так жестоко кинула ему жизнь. Особенно когда за одним ударом шёл следующий.       После смерти Даён её отец, поглощённый горем, заперся в своём собственном мире. Депрессия и алкоголь стали его защитной оболочкой от реальности, и Чонгуку было трудно представить, как он мог бы донести до него собственную боль утраты. И всё же он должен был сделать хоть что-нибудь. Разделить эту боль с ним. Может, тогда Собуна не госпитализировали бы через месяц из казармы, в которой тот поселился, не желая возвращаться домой, где каждый угол хранил воспоминания о его дочери, а после Юнги бы не остался сиротой.       — Искупай и иди, я покормлю, — отступая назад от устроившего химическую атаку младенца, Юнги был непреклонен.       — Хорошо, — расчехлив подгузник, Чонгук отвернулся, чтобы не выжечь слизистую глаза, и, аккуратно расположив кроху на одной руке, погрузил в ванночку.       — Папа, телефон, — голос Шинхе и долбящая по ушам мелодия рингтона, которую Чимин установил на собственный номер, выдернули из воспоминаний.       — Скажи, я перезвоню, — ополаскивая тарелку, Чонгук мельком взглянул на часы. Пятница, вечер и звонящий друг: всё складывалось в уже привычную картину — неудачное свидание.       — Дядя… да… нет, он моет… ага… нет, — доносились обрывки фраз из комнаты. — Дядя сказал, чтобы ты срочно ему перезвонил! — уже громче оповестила маленький секретарь.       — Ага, — выдохнул он, — у него всегда всё срочно, — пробубнил Чонгук, вытирая руки.       — Чонгук, это срочно! — голосил Пак в трубку.       — Что случилось?! — он вскочил с кресла, напугав тем самым сидящего рядом коллегу. Больше всего он боялся именно такого звонка. Страх, что однажды с Шинхе что-то случится, пока его нет рядом, уже вполне можно было записать в какой-нибудь научной энциклопедии как отдельный вид фобии.       — Я тебе сейчас фото скину, скажи что думаешь. Я хочу позвать её вечером на свидание, — продолжал тараторить друг.       — Ты, блять, издеваешься?! — на его рык среагировали уже даже сидящие на другом конце офиса менеджеры. — Где Шинхе?       — Ты предлагаешь, чтобы твоя трёхлетняя дочь оценила мою будущую избранницу?       — Чимин…       — Что?       — Я тебя задушу, когда вернусь.       Но, конечно, вернувшись и застав мирно спящую дочь на груди друга, что, пуская слюни во сне, придерживал одной рукой её, а второй почти упавшую на пол книгу, Чонгук лишь в очередной раз поблагодарил судьбу за то, что у него есть Пак.       Оглядываясь назад, он понимает, что без поддержки Юнги и Чимина не справился бы с тем хаосом, в который превратилась его жизнь. Периоды бессонных ночей и постоянной тревоги за маленькое создание стали гораздо легче переносимыми благодаря тому, что они были рядом. И хотя Пак всегда говорит, что вернулся в Корею после окончания университета не из-за него, а потому что «эти английские пижоны у меня уже в печёнках», Чонгук не устанет говорить ему спасибо за то, что тот помогал ему вести борьбу с растерянностью и страхами, которые накрывали в самые ответственные моменты.       Закончив с уборкой и закинув в стиральную машину вещи, Чонгук заглянул в комнату к дочери. Поправив на спящей Шинхе одеяло, вынул из её рук лист бумаги и аккуратно положил на тумбочку. Прошлогоднее письмо. Несмотря на то, что он прекрасно знал, что именно это было, Чонгук никогда не пытался прочитать эти письма. Его задачей было проследить, чтобы дочь получала новое письмо раз в год на каждый день рождение. Это было желанием Даён, которое он обещал исполнить. Он исполнил всё, о чём просила его жена. Даже то, после которого ему пришлось собирать себя по кусочкам. Но даже спустя десять лет он помнит это.       Помнит, как сидел на холодном полу в ванной комнате, коленями ощущая рельеф плитки. Как монотонный голос в трубке неотвратимо повторял: «Данный номер больше не обслуживается», и как он продолжал набирать треклятые цифры, надеясь на другой исход. И с каждым звучанием осознание въедалось в тонкую пленку надежд, сердце забивалось в бешеном ритме, а мысли раненым зверьком метались по замкнутому кругу, погружая в безысходность. В груди рассекающим лезвием полосовало: всё упущено, всё потеряно навсегда.       — Ты ему не нужен, — в первый раз произнес вслух.       И то, что он так долго держал взаперти, вырвалось на свободу, не оставив за собой ничего, кроме хаоса и разрушений. Это чувство безжалостно швыряло в воспоминания, шептало по ночам о потерянных возможностях и невостребованных мечтах, разрывало душу на части. Каждый день, каждым вздохом этот демон истязал, не позволяя забыть. Заставлял помнить.       Сколько ещё десятков лет должно пройти, чтобы его отпустило?

***

      — Ты скоро? — в кабинет вошёл заместитель и, увидев его вымученное лицо, тут же скривил своё. — Тэхён, серьёзно, ты же понимаешь, что работа не должна быть смыслом твоего существования? — падая на диван, Хосок закатил глаза.       — Уже через месяц открытие сезона, а я ещё даже не дошёл до отчётов пожарников, — не отрываясь от монитора, отбивает он попытку друга выдернуть его из процесса.       — Не уже, а только через месяц. Успеем, к тому же мы проходили проверку полгода назад, вряд ли за зиму что-то изменилось.       — В Досане они тоже были уверены, что всё исправно, — он поправил сползшие на переносицу очки и вбил очередные цифры в таблицу.       — Бля, чувак, ну вот тебе обязательно быть таким скотом и бить по больному? — обиженно фыркнул парень.       — Да, — машинально произнёс Тэхён, но, поняв, что действительно зря тронул эту тему, наконец, посмотрел на него, — нет, прости.       Задевать друга он, само собой, не собирался, но и от одной мысли, что случившийся в одном из детских лагерей пожар может повториться, он был готов самолично обнюхивать каждый датчик дыма, если придётся. Несмотря на то, что Хосок прав, и за вот уже три года его лагерь ни разу не был уличён хоть в малейшем нарушении, Тэхён не мог позволить себе расслабиться. К тому же работа действительно помогала не думать о других вещах.       — Ладно, на сегодня закончу, — снимая очки, он наблюдал, как всё ещё обиженный друг делал вид, будто его тут нет. — Хо, я правда не подумал о тебе, когда это говорил. Я просто реально не считаю, что в этом была твоя вина. Ты ведь даже не работал в тот день.       — В этом и есть моя вина. Если бы я не поехал на этот чёртов пляж…       — Хватит, — уже серьёзно произнёс Тэхён, — там было больше десяти воспитателей, и ни один из них не учуял эту сраную проводку.       — Я должен был быть там! А меня даже в суд не вызвали!       — Да потому что это был несчастный случай! Было проведено расследование! И виной всему неисправный датчик, который пропустили при досмотре перед открытием.       — Но всё же лицензию учителя у меня отобрали, значит, я виноват.       — У меня тоже её отобрали, по-твоему, и я был тогда виноват?       — У тебя вообще другая ситуация, в другой стране. Ты-то спасал пацана. А я? Я, блять, плавал!       Тэхён устало потёр переносицу. Меньше всего он хотел бы сейчас вспоминать и обсуждать прошлое. Прошлое, которое он похоронил, как и все свои мечты.       — Джеймс, — он окликнул парня, что уже, надев шапку, собирался улизнуть.       — Что? — раздражение в голосе буквально ударило по лицу.       — Мисс Колинз опять на тебя жаловалось, — ожидая, пока его подопечный повернётся, Тэхён разминал затёкшую за час занятий спину.       — Эта старая грымза на всех всё время жалуется, — несмотря на попытку выглядеть всё ещё непоколебимым бунтарём, мальчишка виновато опустил голову.       — Да, а ещё от этой старой грымзы зависит твой аттестат, — строго произнёс он, и, увидев, как на его прямоту пацан захихикал, швырнул в него мелом.       — Эйщщ, — зашипел тот, стирая белое пятно с куртки.       — Джеймс, мы уже с тобой говорили об этом. Ты ведь умный парень. Неужели ты реально хочешь всю жизнь провести в этом убогом районе?       — Нет, вы же знаете, — окончательно сдулся тот.       — Тогда хватит вести себя как обсос, блядь! Остался последний семестр до экзаменов!       — Простите. Я больше не буду, — пробубнил тот себе под нос.       — Иди и не забудь, что завтра в школе проверка. Предупреди всех, никакого оружия. Узнаю, сам пристрелю.       — Угу, — кивнул тот, — до свидания, мистер Ким.       — Пока, — дождавшись, когда тот скроется за дверью, Тэхён откинулся на спинку стула.       Не так он себе представлял свой первый год в роли учителя. Однако даже окончание престижного университета не способно оградить от системы рандомного распределения после практики. Хотя в его реальной рандомности Тэхён очень сомневается, иначе как объяснить, что все, кто весь сезон лизали зад наставнику, получили хорошее назначение, и лишь несколько человек, включая его, отправились в глубокую задницу, а точнее — в школы, от которых открестилось даже министерство.       Однако если первый месяц Тэхён ещё пытался вести себя как корейская Мэри Поппинс, то после навязанной ему драки, устроенной его нынешними подопечными с учениками какого-то престижного лицея, понял, что им не нужен воспитатель. Им нужен друг. Им Тэхён и стал. Направляя тех, кто считал себя никчёмными, к дороге, по которой им следовало идти в светлое будущее, и поднимая тех, кто периодически заваливался в канаву безвыходности. И ему, наконец, начала нравиться эта работа. Видеть, как в глазах тех, кто ещё вчера считал, что на солнце можно высадиться ночью, рождается увлечённость и стремление к знаниям, стало тем долгожданным бальзамом, что хоть немного вернул ему самому радость от рассветов. И пусть даже при всех его стараниях лишь несколько человек смогут реально поступить в университет, ему было достаточно того, что остальные хотя бы доживут до своего совершеннолетия.       Но не зря говорят, что гордыня — грех. За неё Тэхён и поплатился.       — Твою мать, Джеймс! — рычал он на сжавшегося в комок парня.       — Это не моё, клянусь, мистер Ким, — сквозь слёзы скулил тот, — я бы никогда!       — Ладно, не реви, — растирая руками лицо, Тэхён судорожно думал, что следует сделать.       — Я могу это спрятать, — попытался подсказать мальчишка.       — Куда? В коридорах полиция. Я удивлён, как ты вообще сюда попал, — да, получив распоряжение вернуться в класс и оставаться в нём до окончания проверки, обнаружить в нём ревущего старшеклассника с пакетиком белого порошка Тэхён точно не рассчитывал.       — Прошмыгнул, пока они разбирались с кем-то из «В»-класса.       — Блядство! — раздосадованный вырисовывающейся ситуацией, он стукнул кулаком в стену.       — Простите. Я клянусь, я не знаю, как это попало ко мне! Я покурить в туалете хотел, достал пачку, а там это…       — А чего ты сразу не смыл в унитаз?       — Я… я не знаю, — хлопал глазами «гроза местной школоты» и, осознав свою ошибку, завыл ещё громче.       — Да тихо, ты. Думать мешаешь.       Но на подумать ему времени не дали. Стук в дверь и опускающаяся ручка заставили вступить в игру инстинкты и, схватив лежащий на столе пакетик, Тэхён сунул его в задний карман джинсов.       Только вот ежегодная проверка полицией школ такого типа подразумевала обыск не только всех учеников и их вещей, но и полный досмотр учителей.       — Учитывая все факты, а также предоставленные ходатайства и отсутствие нарушений закона в прошлом, суд Чикаго приговаривает вас к двум годам лишения свободы в исправительном центре Робинсона.       Что ж, у Тэхёна было достаточно времени, чтобы подумать обо всех решениях и выборах, которые он принял в этом ненадежном мире. Лишение свободы и лицензии на работу учителем стало крахом его мечты о будущем, которое он так старательно строил. Когда его мать, состояние которой резко ухудшилось от стресса и переживаний, попала в больницу, он оказался на грани отчаяния. Поэтому решение властей о его депортации после освобождения он воспринял как лишь очередной запущенный в него камень. Только кем? Судьбой? Или дело бы не в том, что он делал, а в том, сколько ещё карме надо бить его по голове, чтобы до него, наконец, дошло?       — Тэхён? — Хосок постучал ему по плечу., — Идём?       — Да, — он поднялся со своего места и, зацепив со спинки кресла куртку, щёлкнул выключатель на ночнике в виде луны.