Duty

В последнее время Кассандра задавалась одним и тем же не дающим ей покоя вопросом: почему она согласилась на брак с богом? Она сдалась и вверила свою жизнь в руки судьбы. Потому что не хотела скитаться по миру нищенкой, оставленной без средств к существованию с обесценившимися деньгами, годящимися только для растопки костерка; без крова, ибо тот был варварски сожжён на её глазах дотла, и на месте былого величия родового поместья торчала из фундамента только обуглившаяся печная труба и разрушенная пламенем, почерневшая кладка камина; без родственников, потому что отродясь не имела ни тётушек, ни дядюшек, перебитых на войне друзей и умерщвлённых северянами знакомых с соседних плантаций.  Отсутствие выбора заставило её сделать этот шаг и принять выгодное предложение, делавшее из замызганной девицы без приданого леди Небесного храма со сворой желающих угодить слуг. Надо было ей возгордиться и отказаться: лучше б другая стала женой лорда, терпела бы его и возлежала с ним, и рожала бы ему наследников, и… И отчего-то от этих мыслей у неё щемило под рёбрами. Можно ли было полюбить чёрствого, отрешённого мужчину — бога! — давшего раз и навсегда ей понять, что он не нуждается в проявлении и получении чувств? И если бы всё-таки у Кассандры получилось принудить своё своевольное сердце полюбить мужа, полюбил ли бы он её в ответ? Джонатан — её отец — всегда был нежен и учтив со своею женой Софией и наедине — любопытная Кассандра иной раз имела возможность подслушать — называл её ласково Сонечкой, а порою и игривой кошечкой. Он баловал её, одаривал дорогими подарками и любил — любил так, как ни один мужчина в графстве не любил свою жену, какой бы красивой и родовитой она ни была. Кассандра же ничего такого от мужа своего не получала, вынужденная довольствоваться его холодным равнодушием и отрешённостью к их браку — точно если бы не их долг и священные клятвы, то лорд никогда бы не обратил свой божественный взор на простую смертную вроде неё и ни за что не посмотрел бы в её сторону. Её это не устраивало, и иной раз ей хотелось статься кошечкой и выцарапать мужу глаза — раз он был слеп к её красоте, доброте, умениям, заботе, то зачем они ему? Она не могла даже попытаться заставить себя проникнуться к лорду, поначалу избегая его, страшась повторения первой ночи — чего не происходило, и супруги ни разу за месяц брака более не возлежали вместе, — а потом Кассандра набралась моральных сил и хотела попробовать на практике свои женские чары, но уже Рейден всячески избегал её, не появлялся несколько дней кряду в обители, а когда всё же заждавшаяся жена в разморённом состоянии поздней ночью заставала прибытие мужа, им едва удавалось поговорить — её клонило в сон, а его клонило к побегу от неё. И она не знала, как к нему подступиться. Зато Кассандра имела удовольствие познакомиться с братом громовержца — богом ветра, — и он оказался примилейшим и понимающим джентельменом. Эта встреча произошла случайно, когда новоиспечённая жена, не привыкшая к роли покорной женщины, неукоснительно следующей заветам своего мужа, прохаживалась по саду в гордом одиночестве. Первые недели Кассандра приберегла для мастера Джуна горькую обиду, и как бы он не пытался обелить свою замаранную честь, она не спешила довериться ему. Иногда она тайком утром сбегала из покоев, завтракала в общей трапезной среди монахов, предпочитая их компанию — они всегда встречали её с благоговением и были рады провести время с леди, — отправляла их заниматься и желала удачи, собирала под общие протесты грязную посуду и вымывала её — откровенно не чуралась труда и вела себя как обслуга, а не истинная леди, — и только потом сама прогуливалась в окрестностях, издали наблюдая за тренировками.  Она нашла уединение в саду: уходившая в холм фруктовая роща, напоминавшая ей о красотах некогда величественной усадьбы, сделалась пристанищем для невыплаканных чувств и терзающих душу мыслей. Кассандра застыла там — на возвышении — невзрачным обелиском на фоне антрацитового неба, сливаясь с ним воедино цветом шёлкового платья без единой нарядной рюшечки. Её русые волосы с прямой, годящейся только для девочки-подростка чёлкой, которую она не трудилась завивать — она больше не модная дива и ей не перед кем красоваться, к чему эти старания? — развевались в воздушных потоках и сияли тёплым светом средь пышных рыжих персиков и золота цитрусов. Порою она пренебрегала чепцами, но тут же об этом жалела, ибо ветра у обители гуляли страшно ледяные. Как и сейчас, они проносились в кронах тёмно-зелёной листвы, поднимались с завыванием к накрапывающей дождём вышине и спускались к протоптанным дорожкам, прогибая траву и ломясь в низенький забор. Они пронизывали девичью фигурку, поднимали полы её многочисленных шелестящих юбок, пробирались к панталонам и холодили кожу ног. Но Кассандра упрямо стояла на месте, глядя на едва виднеющиеся со склона площадки и на мелькавшие на них жёлтые пятна — тренировавшихся монахов. С тяжким вздохом она поправляла бесновавшиеся, извивающиеся ленты головного убора, прищуриваясь и пытаясь рассмотреть хоть толику происходящего на занятиях. Мысленно она была среди них, расшнуровывала корсет и скидывала с себя слой за слоем, наряжаясь в мужской, как ей казалось, более удобный костюм, и орудовала сабелькой или даже неотёсанным куском древесины, вонзающимся в её нежность рук занозами. О, она бы отдала всё, чтобы быть в числе юнцов, пусть и не знающих манеры, но боготворящих её наравне с истинным хозяином этих мест. Позволив себе улыбнуться — что бывало с нею теперь не часто, — Кассандра настойчиво ощутила чей-то взгляд, просверливающий её тело насквозь, но, повертев головой по сторонам, она так никого и не увидела. Чувство, что за ней следят, не прошло, и тревога поднялась в её груди до такой степени, что спёрло дыхание и стало трудно дышать в тугом охвате корсета. Ей пришлось вернуться по тропинке в основной сад, и только она преодолела последний поворот, как увидела незнакомца на своём пути. Меж кустов гортензии, протянув ладонь к пышным голубым соцветиям, стоял он — величавый и красивый, чуть склонив голову в бок и улыбаясь мягкой, добродушной улыбкой. На нём была украшенная сложным рисунком-орнаментом лазурная одежда в японском стиле, по своей форме и покрою похожая на кимоно — да, это было оно, Кассандра вспомнила это из уроков о далёких странах и их культурах, — за широкой спиной лорда покачивалась на ветру доходящая почти до голени толстая серебряная коса. Его проникновенный взор светящихся очей скользнул от растения к девичьему лицу, и у Кассандры подскочил пульс. В том, что пред ней предстал бог ветра — брат её мужа — у неё не было никаких сомнений, ибо ни один смертный не обладал глазами, излучающими божественный свет ясного неба. — Доброго дня, моя леди, — она не сразу поняла, что мелодичный голос принадлежал лорду, неспешным шагом преодолевшему расстояние меж ними. Кассандра интуитивно протянула маленькую ладошку, тут же оказавшуюся в объятиях больших и сильных ладоней. Бог галантно поклонился, легонько касаясь губами заключённых в перчатку костяшек пальцев, и выпрямился во весь свой высокий рост. — Я — лорд Фуджин. Прошу прощения, что не смог раньше удостоить тебя своей компанией. Для меня великая честь, наконец, приветствовать жену моего драгоценного брата. Слова не передают всей твоей красоты, Кассандра. Засмотревшись на молодое лицо с гармоничными чертами, чуть припухлыми губами и изяществом острых скул, серебристыми дугами бровей и отсутствием хотя бы одной морщинки на лбу, Кассандра впечатлилась очарованием бессмертного создания, и до неё не сразу дошёл смысл его слов. Когда же это случилось, она робко опустила взгляд и присела в поклоне, здоровый румянец заиграл на бледности её веснушчатых щёк. — Я счастлива познакомиться с вами, лорд Фуджин… — вымолвила она, и улыбка божества сделалась шире и задорнее. — Мы можем обойтись без церемонности и жеманства. По правде говоря, мне сообщили, что леди прогуливается в саду, да к тому же одна, — начал он, но без нотки осуждения, и спросил из любопытства: — Почему же ты не взяла с собою мастера Джуна? — сколько усилий ей пришлось приложить, чтобы не вспыхнуть и не выдать ему, как несправедливо по отношению к ней обошёлся и целитель, и муж, но Фуджин заметил её замешательство и заговорил, не заставляя её утруждаться объяснениями: — Ах, этот старый дурак, наверное, надоел тебе своими причитаниями…  — Нет-нет, — торопливо залепетала Кассандра, — мастер Джун не надоедал мне, просто он… Гхм, — ей не нашлось, что сказать, и она замялась, поджимая губы и пытаясь придумать складное оправдание, всё никак не желавшее приходить ей на ум. — О-о-о, — протянул бог ветра, догадавшись о причине и понимающе закивав. Как воспитанная, истинная леди, она — хотя и имела на то полное право — даже не жаловалась и не роптала, и он восхитился её сдержанной скромностью. — Что ж, мастер Джун успел доложить о твоих маленьких проказах моему брату? — Откуда вы знаете? — вопрошала она, залившись румянцем, но Фуджин только усмехнулся — он не единожды и сам попадал в эту ловушку. — Всё, что происходит в обители и вне её стен, доходит до ушей Рейдена благодаря мастеру Джуну. Он делает потрясающую работу и очень верен своему долгу, но порою перебарщивает, не так ли? — риторический вопрос слетел с его уст. — Пожалуй… — со вздохом ответила Кассандра. Они немного помолчали: она разглядывала узоры облаков на его колышущихся на ветру одеяниях, он удивлялся наличию веснушек на фарфоровом девичьем личике и выбору цвета наряда — впрочем, бог сразу понял, что в последнем был замешан его старший брат, будто нарочно не смыслящий в женской моде.  Он мог бы сказать, что это траурное платье никуда не годится, но леди наверняка знала об этом и без его комментариев — до того было скорбным её выражение лица, когда она мрачной тенью стояла средь калейдоскопа красок на холме. — Возможно, ты захочешь ещё немного порадовать меня своим обществом? — Фуджин нарушил воцарившуюся неловкую тишину. — Предлагаю нам немного погонять монахов, чтобы они состряпали нам сытный и вкусный обед, — решительно говорил бог, и в голосе его звучали бойкие нотки, — а перед трапезой выпьем чаю, и ты мне поведаешь, чем же не угодила моему брату. Как ты на это смотришь, моя леди? Смущению Кассандры не было предела. В самом деле, что ей было терять? Лорд Фуджин вел себя галантно и вежливо, и казался ей более приятным собеседником, нежели отворачивавшийся от неё муж. Ей так не хватало нормального общения без формальностей, и лорд внушал ей доверие: она не боялась, что её осудят или сказанное ею донесут супругу. У неё не нашлось возражений, и она согласно кивнула богу ветра, принимая приглашение. Развернувшись и поравнявшись с нею, он любезно протянул свою согнутую в локте руку для опоры. Кассандра неуверенно взглянула на него, но он лишь с лёгкой улыбкой чуть приподнял серебро бровей и подмигнул ей — мол, хватайся смелее, — и она ухватилась, где-то в затаённых мечтах желая идти так же с мужем… Вскоре Кассандра выяснила, что Фуджин, похоже, был полной противоположностью своему брату: общительный, приветливый, мягкий — полон положительных качеств, и это не говоря о его завораживающем облике. Никогда прежде она не видела настолько привлекательных мужчин — оно и понятно, разве смертные могли обладать столь божественной красотой? Когда была необходимость, он был беспечным и милым, полным дружелюбия, как молодой юноша, пышущий жизнью; он был строгим и в то же время понимающим, когда дело касалось монахов, относящихся к богу ветра с бóльшим расположением, нежели к громовержцу, коего они страшились. В тот же час их знакомства чашки заливались горячими ароматными напитками, тёмная дубовая поверхность ломилась от богатства угощений, а отапливаемый камином уютный зал наполнялся унисоном двух весёлых голосов. Кассандра не могла не заметить, как расположившийся на противоположной стороне стола собеседник украдкой поглядывал на неё с выжидающей улыбкой. Он не торопил, не задавал неловких вопросов, терпеливо выслушивал её рассказ и о себе, и о любимом отце и воинственной матери, и о том, что ей пришлось пережить, и о шалости на тренировочном поле со всею чуткостью, на которую был только способен. Бог ветра говорил с ней так, как не говорил никто — ни в прошлом, ни в настоящем — разве что родители, лелеющие своё чадо. Уже привыкшая к въевшемуся под кожу горю и ужасу войны, Кассандра не помнила, когда в последний раз от всей души смеялась, а посему не сразу сообразила, что Фуджин откровенно шутил с нею, посмеиваясь над её недовольством целителем, но когда наконец поняла — не смогла отказать себе в удовольствии звонко расхохотаться. Без притворства он забавлялся женой брата и её нерастраченным озорством: ему не впервой доводилось встречать женщину, поднимавшую своими нежными ручками оружие и владевшую им ничуть не хуже мужчин. Он не давил авторитетом, восхищался её отвагой, упорством и бесстрашием, порою недоступным даже сильным мира сего. Приятно поражался тому, какими проделками занималась леди в первый же день своего замужества, но не осуждал её, свободный от предрассудков и чопорности: всё-таки порою душа леди могла возжелать мужских развлечений, если женские ей казались скучными — и Фуджин не видел в этом ничего дурного. — В Небесном храме ты в безопасности, и у тебя нет более нужды защищаться от врагов. Это место охраняется надёжно, — убеждал её Фуджин, и она верила ему. — И всё-таки… Нет ничего постыдного в том, чтобы женщина управлялась с оружием.  — Мой муж… — растерянно промямлила Кассандра. — Запретил мне... — И ты послушалась его? — Фуджин наблюдал за её беспомощными колебаниями и грянувшей глубокой задумчивостью — реакцией на его парирование: — Мне казалось, что такие женщины, как ты, всегда берут своё. «Берут своё! Берут своё!» — отпечаталось у неё в мозгу. О, она точно возьмёт своё, — как и хотела! — но об этом брату мужа Кассандра не решилась говорить, смущённой улыбкой одаривая его пристальный, проницательный взгляд, видящий её насквозь. Как бы она хотела, чтобы её муж смотрел на неё с таким неподдельным интересом! Чтобы спрашивал о прошлой жизни, говорил, чтобы уделял ей внимание… О, боги — она точно сойдёт с ума. — Прежде всего я хочу быть хорошей женой моему лорду, — пролепетала она, и бог ветра, как будто что-то поняв, известное лишь ему одному, ответил ей ехидной, многозначительной ухмылкой. Его изящные длинные пальцы проехались по подлокотнику кресла, в коем он восседал. — Скажи мне — о, леди, — получается ли у моего брата быть хорошим мужем? — спросил он, не сводя с неё испытующего взора: он следил за каждым её нервным движением, вздымающим грудь прерывистым дыханием, молниеносной реакцией приливающей к щекам бурлящей крови. — Разумеется, — поспешила ответить Кассандра, — конечно, он… Он… — она запнулась и запуталась в своих речах в искренних попытках защитить грубого мужа, явно не нуждавшегося в защите — тем более в её защите. Фуджин хмыкнул: невнятный ответ леди говорил лишь о том, что она, вероятно, надеялась на нечто большее — на сердечное сближение или существование её и мужа в браке, как целостном и едином союзе. Какое-то время лорд молчал, вальяжно перебирая в уме мысли — по нему было сложно определить, о чём он размышлял, зато девичьи думы читались, как на ладони. — Твой муж… — медленно начал Фуджин, подбирая правильные слова. — Он довольно отстранённый и закрытый. Чванливый старый бог, — разоткровенничался он с мягкой усмешкой. Потрясённая таким заявлением, Кассандра недоуменно воззрилась на собеседника с плохо скрываемым ошеломлением. Она не могла спорить с очевидным: бог ветра лишь подтверждал то, что она и сама узрела собственными глазами — Рейден действительно отличался высокомерием и надменностью, и она понемногу начала смиряться с тем, что муж не желает утруждать её разговорами и супружеской нежностью. Фуджин продолжал заговорщическим шёпотом: — Мой брат — сложное создание. Даже я иной раз не могу понять, что творится у него в голове, что уж говорить про других существ. Но ты всё-таки его жена — его женщина, — будущая матерь его детей. Ваш брак: долг — и это верно, и будет сложно — уверяю, но тебе придётся понять Рейдена, иначе ты не уживёшься с ним вечность. — Вечность? — озадаченно повторила она. — Твой супруг — бог, а ты должна плодоносить ему детьми, — ответил он, наблюдая за тем, как личико напротив покрывается багряными пятнами. — Могли бы допустить Старшие боги, чтобы жена бога умерла? — Разве я… — она поперхнулась душным воздухом. Фуджин нахмурился и в одночасье осознал, что ни Старшие боги, ни его достопочтенный брат не сообщили юной леди важную деталь: — Срок твоей жизни не ограничен, хоть ты всё ещё смертна. Но твоё тело не познает старости, и ты навсегда останешься такой, какая есть ныне. Твой муж одарил тебя частичкой своего бессмертия, Кассандра. Вечность — она впервые поняла, как это много. Раньше она пыталась представить, что такое вечность, и ей чудилась безмятежная благодать, спокойная радость и лёгкость, которую ощущаешь, когда проваливаешься в сладкое сновидение после трудного дня. А теперь ей не побывать в райской обители, и душе её не обрести покой. А ведь её муж поделился — она не хотела вникать, как это было возможно и когда это произошло — с нею крохой своего бессмертия. Добровольно или нет — Кассандра не знала, но её пронзало иглами стыда и вины, будто она насильно отняла эту частичку: забрала то, что принадлежало ему по праву — с самого создания… Быть может, поэтому супруг был бесстрастен к ней? Она уставилась на блюдца на столе — чашки, как и чайничек, давно опустели, а чрева утолились едой и были сыты. Бог и смертная просидели вместе до вечера, наслаждаясь времяпровождением друг с другом, и Кассандра не стыдилась своих сентиментальных, до безобразия полярных чувств: всё-таки бог ветра был братом её мужа и пообещал ей, что она будет отныне его бесценным другом и дорогой сестрой. Её бросало то в жар, то в холодный пот, но она не могла не признать правоту Фуджина — у её мужа был скверный характер, и кому, как не родному брату, было лучше знать Рейдена. Громовержец — воплощение ледяного спокойствия и хладнокровия, каменная стена: ни сломать, ни обойти, ни даже перелезть нельзя! Ему чужды любовные привязанности, у него не было ни времени, ни желания ласкать её, угождать ей лестными словами, как делали все мужья, — и не важно, ложью или правдой. Для Рейдена она была всего лишь долгом, и он был готов самоотверженно исполнять его, не считаясь с ней и её чувствами. А ей не пристало иметь наглость и дерзость даже пытаться его перевоспитать — он же всё-таки бог. Реальность неумолимо разверзлась перед Кассандрой, кусочки пазла медленно, но верно выстраивались в композицию, и ей было трудно переварить получившуюся картину, ибо она совершенно не представляла, каким образом должна была справиться с поставленной задачей — обуздать молнию. Робкая надежда затрепыхалась под клеткой рёбер: никогда не бывает поздно попробовать — уж лучше она ошибётся и набьёт себе шишки, чем не попытается вовсе.