Падший будет прощен

Месяцами ранее...

Всю мою жизнь я был бунтарем. Был им и тогда, когда делал максимальные усилия смиряться.

Н. А. Бердяев

      События его мидьятской одиссеи нарочно не придумаешь. Бывало всякое; замыслы Харуна и Аслана срабатывали, как часы, клубок интриг Азизе резво раскручивался, правда выходила наружу, и до сих пор оставаться в дураках ему не приходилось. И вот, семейная склока, разгоревшаяся вокруг родства Рейян и Шадоглу, подняла труды Харуна дымом к небу. Он не ожидал попасть в нее и уж конечно нарваться на стычку с главой дома. Но где его планы и предосторожность и куда его поневоле занесло — тут и сравнивать нечего. Харун не сдержался. Он бросился в очаг спора, в котором живым манером занял сторону Ярен.       На нее накинулись все. Залепили оплеуху, осыпали грубыми ругательствами. Она сдала большинство своих позиций и уже вяло отбивалась от обвинений родичей. Заметив, как Джихан-бей опасно взмахнул кулаком с четками, Харун загородил Ярен собой, чтобы предотвратить очередные побои. Была и другая проблема, похуже — притихший на топчане, убитый горем Насух-бей. Харун искоса поглядывал на него. Что-то темное зрело и поднималось в старике на крики Шадоглу. Если эту свору сейчас же не унять, они растравят в нем шайтана, и пиши пропало.       Харун вложил в голос всю силу убеждения, прося не судить Ярен излишне строго, но быстро понял тщетность своего призыва. Разум Хазар-бея помутила безрассудная мысль выставить ее из дома. И чудесно, блядь, просто немыслимо! Джихан-бей тут же подхватил за ним. Не прошло минуты, как он велел Азату отвезти Ярен в отель.       Стоило отдать должное госпоже Хандан — опомнившись первой, она вступилась за дочь, но с тем же успехом можно было тушить огонь бензином. Они опоздали. У старого бея созрело свое наказание для Ярен — вывезти ее не в отель, а в место, известное ему одному. Схватив ее за руку, он бешено потащил ее к воротам. По двору пронесся надрывный, леденящий душу плач.       Джихан-бей остолбенел, облитый ужасом беспомощности. Госпожа Хандан с Азатом, напротив, еще пытались спасти от старика несносную дочь Шадоглу, за что он жестко отбрил их — и был таков.       Ни с кем не прощаясь, Харун проследовал за ним. В спешке нашарил ключи от своей легковушки и завел двигатель. Он не терял времени, так как Насух-бей, втолкав Ярен в свою машину, сел за руль и газанул за поворот, петляя по тесным улицам старого города. Харун держался на расстоянии. Он заметил, что, когда он подбирался ближе к машине Насух-бея, тот нарочно ускорялся, как бы подавая предупреждающий знак, что не снесет подобной наглости. Однако сбросить Харуна со своего хвоста ему не представлялось возможным. На трассе, оставив позади Мидьят, его пригородные отели и заправки, они прибавили скорость. Ехали долго, все более погружаясь во тьму густеющей ночи. Иногда казалось, что их маршрут не имел никакой цели и старый бей просто из принципа ехал куда глаза глядят. Насколько видел Харун при свете фар, трасса вилась бесконечной лентой по холмистым степям без единого намека на цивилизацию.       Раздался звонок. Джихан-бей, наверное, оборвал телефон старика и, не получив ответа, наяривал Харуну. Но Харун откинул свой смартфон на пассажирское сидение. Некогда ему болтать. Надо вызволять из передряги невесту, и хорошо бы понять, из какой.       — Ну конечно, натворили дел, а теперь локти кусаете, — насмешливо фыркнул он. — Только что-то никто из вас не поехал за нами. Одному мне, как дураку, больше всех надо.       Справа от трассы забрезжили слабые желтые огни — значит, здешние поля все-таки обитаемы, но Насух-бей направлялся не туда, а повернул влево. Харун — за ним. Он пока мало изучил окрестности Мидьята и с уверенностью мог сказать лишь, что они проскочили монастырь Мор-Габриэль, как снова нырнули во мрак. Ровная дорога все пробиралась вперед, через пашни да покрытые кустарником возвышенности. Минута, затем еще одна, и машина Насух-бея, замедлившись, въехала в некое глухое селение Тур-Абдина. Харун заглушил мотор неподалеку.       Густые ветви каштанов служили хорошим укрытием. В нем, конечно, не было нужды — Насух-бей и так должен был понимать, что Харун где-то рядом. На месте старого бея только слепой бы не заметил, что его преследуют до самой деревушки. А Харун и не таился. Не прерывая слежки, он дошел до приземистых каменных домиков и увидел, как Ярен заперли в сарае. Некая длинная фигура в темном балахоне — судя по всему, немолодой женщины — взяла от старого бея конверт, выслушала его наказ быть построже с узницей и, оперевшись на посох, удалилась. Харун аж злым смехом подавился. Откупись от обузы серебром и гуляй спокойно — рабочий метод торговли людьми, восходящий к временам пророка Юсуфа.       — Останься на одну ночь, моя Ярен, — едко вырвалось у Харуна все от той же злости. Насух-бей, доехав между тем до тупика деревеньки, развернул тачку и двинулся назад. — Помучайся немного, а потом появится прекрасный принц и спасет тебя.       Или, скорее, совершенно не романтичным образом найдет ее окоченевшей, что случится раньше, чем старик вернется в эту глухомань. Нужно было задержать его, отговорить. Решить вопрос с заточением Ярен немедленно, поэтому Харун выскочил на дорогу к выезду и заградил Насух-бею путь.       Машина остановилась. Долгие мгновения тишины Насух-бей, похоже, ждал, что Харун не решится наживать неприятности и сам уберется. Мотор гудел, а он ни на шаг не сдвинулся. Мигнули фары, призывая уйти с проезда. Наконец, старику надоело, и он с криком высунулся из салона:       — Да что тебе надо, парень?! Не лезь под колеса!       Без долгих предисловий Харун вступил в словесное фехтование:       — Насух-бей, вы совершаете огромную ошибку. Вы не наказали Ярен, а бросили в опасности.       — В опасности! Ну и выдумки! — яростно вскинул тот руки, тряхнув четками. — Даже если и так, тем быстрее она образумится и выйдет замуж. Прочь с дороги!       — Не образумится, потому что сейчас она занята тем, чтобы выжить. Оглянитесь. Это же не соседняя улица, не отель. Это глушь, где ей повсюду грозит беда. Аллаха ради не играйте с огнем. Желая избавиться от Ярен, вы можете потерять ее навсегда, — сказал Харун, медленно проникая в душу стушевавшегося бея. — Не забывайте, что Он — Слышащий и Видящий. В Его власти сделать вам намного больнее, чем сделала Ярен. Вы готовы встретить последствия своих желаний?       — Вот что, хватит меня заговаривать! С Ярен ничего не станется, она под замком и под охраной, и довольно меня запугивать! Поезжай в Мидьят и готовься к росписи. Завтра вы поженитесь.       — Насух-бей, за одну ночь все может перевернуться верх дном. Вы слышали, как нападают на туристов? И не где-нибудь, а в номерах отелей и на улицах, где полно людей. Если такое творится в черте города, вообразите, чему вы подвергаете Ярен, закрыв здесь. По-вашему, она будет достаточно наказана, если вы найдете ее растерзанный труп? Или не найдете.       Ответ застыл на приоткрывшихся губах Насух-бея. Харун шагнул было к нему, но сразу отскочил обратно, на дорогу. Он догадался, что старик хотел шмыгнуть в машину и умчаться, пока открыт путь. Нет уж. Так легко ему не отделаться.       — А знаете, что самое ужасное, Насух-бей? Никто не станет искать вашу внучку. Ни полиция, ни мэрия не позволят придать огласке случившееся и отпугнуть туристов. Город процветает за счет туризма, который в любом случае будет стоять выше вашей семьи и жизни Ярен. Подумайте о госпоже Хандан. Это убьет ее.       — О своей матери следовало думать Ярен, прежде чем говорить, что Рейян не родная дочь Хазара! — в темноте будто пророкотал гром; Насух-бей был так свиреп в споре, что потревоженные им собаки забрехали на шум. — До этого дня я был милостив к Ярен. Я жалел ее и прощал. Дал ей шанс покинуть отчий дом с достоинством, как подобает дочери Шадоглу: в белом платье, с торжеством и подарками, уйти в семью мужа, а не сгинуть, как беспризорнице. Но она зазналась! Она рассорила семью в пух и прах и за свои гадости ответит сполна!       — Я согласен, обнародовать тайну Хазар-бея было жестоко. Я не оправдываю Ярен. Прошу только взглянуть в суть проблемы и не горячиться. Пристойно ли почтенному бею так остро реагировать на ссору детей? — деликатно, не без некоторой уступки в голосе внушал Харун.       — Что это ты несешь? Думаешь, это какая-то перепалка? Хазар обещал уйти из дома, если не уйдет Ярен!       Аллах, но Насух-бея не наделяли правом подменять бога и решать, кто важнее. Тем более Харуну было трудно представить, что Хазар-бей, при деньгах, жене и детях, ушел бы от Шадоглу ни с чем. В меньших масштабах трагедии он просто переедет по соседству. А у дьяволицы Ярен в кармане вошь на аркане, и некуда податься, кроме как замуж, под авторитет чужой семьи. Но о том Харун побоялся заикнуться. Вдруг бы это утвердило в старом бее сознание ее незначительности для клана Шадоглу по сравнению с дядей. Ту еще услугу Харун бы оказал ей.       — Насух-бей, давайте будем честны. Все началось с ссоры девочек. Мы обсуждали нашу свадьбу с Ярен, и... Рейян ведь тоже поступила с нами не очень вежливо. Она вмешалась в наш разговор и настаивала на свадьбе, к которой не имеет отношения. Глупый конфликт, не так ли? Он пройдет, и все успокоится. Никому не нужно уходить из дома. Рейян примет правду: она поймет Хазар-бея. А мы не будем торопиться со свадьбой. Позвольте я отвезу Ярен домой.       Харун не жалел усилий, чтобы бережно провести лодку среди камней. Конечно, пришлось слегка подпортить репутацию Рейян, но он не мог сейчас о ней думать. Он думал о том, как его слова отразятся на Ярен и его собственной жизни. Но, сколько Харун ни лавировал, Насух-бей во что бы то ни стало хотел связать их оковами брака и послать в матерно-кругосветное путешествие подальше от Шадоглу:       — Завтра отвезешь жену куда захочешь, а в моем доме ей делать больше нечего. Она мне не внучка, никто! Так что выброси это пустословие из головы и дай проехать! Не тебе давать мне советы. Это вопрос чести.       — Это вопрос здравого смысла! Мы, как ишаки, уперлись из-за того, что девочки влезли в личные дела друг друга. Разве пустая склока равноценна наказанию Ярен?       — Равноценно или нет, мое решение это не меняет! Отойди! — злобно кинул старик.       — А заявление в полицию меняет дело? — интонация Харуна приобрела остроту и холод стали. Возникло ощущение, словно и к горлу Насух-бея был приставлен клинок, клинок шантажа и нечистой игры, которым мать часто покушалась на врагов. Но по-другому было уже нельзя. — Я заберу Ярен или с вашего разрешения, и мы придем к миру, или вызову сюда полицию. Если закон шестьдесят два восемьдесят четыре вам о чем-нибудь говорит, вы знаете, что за этим последует.       — Этот закон — блажь! Он пускает пыль в глаза таким доброхотам, как ты, и рушит основы семьи. У нас его не поддерживают. В Мидьяте свои порядки! Зато статья о похищении о многом может тебе поведать. Заруби себе на носу, парень, — Насух-бей подошел к Харуну с выставленным вперед кулаком, которым ткнул ему в грудь для пущей убедительности, — если утром я не обнаружу в деревне ни тебя, ни Ярен, я объявлю ее в розыск и разорву помолвку. Ты станешь не женихом, а похитителем. Вы распишитесь завтра под моим контролем, я должен лично убедиться. Созвонимся и встретимся здесь, понял? А не согласен — можешь паковать чемоданы и валить на все четыре стороны! Ярен не твоя забота.       — Пусть она хотя бы в отеле переночует. Ее родители с ума сошли, не зная, где она!       — Я все сказал! До завтра!       И, не убоявшись ни Аллаха, ни закона, ни упреков совести, Насух-бей опустился в водительское кресло.       — Потрох собачий... — выругался Харун, отойдя на обочину.       — Что?!       — Я говорю: спокойной ночи. Позвоню вам утром.       Как же Харун ненавидел такие ситуации. И таких непрошибаемых людей. В историю абсурда сегодняшний день будет вписан как ярчайший его образчик, окончившийся грандиозным провалом. Соображал Харун быстро, но решение проблемы Ярен к нему не приходило, даже когда душой овладело ледяное спокойствие. А потом озарило вдруг. Раз Насух-бей подкупил жительницу с посохом, отчего бы не рискнуть Харуну? Она могла бы позволить Ярен заночевать у себя дома, а не в клетке.       Напротив сарая с закрытой Ярен, через дорогу, стояла низкая хижина, к которой зашагал Харун. На крыльцо падал свет фонаря. При нем стало видно, что собой представляла бдительная охрана Ярен, эта пожилая женщина, скользившая по земле в своем грубом черном облачении подобно Мрачному жнецу. Она шла отвязывать от привязи собаку — здоровенного, ростом с нее, кангала. Да в Мидьяте коренастые лошаденки, запряженные в телеги, и то поменьше этого баскервильского чудища.       Оно громогласно залаяло. А как хозяйка пригладила за ухом — присмирело.       — Мерхаба, ханым-эфенди, — сказал Харун, применив лукаво заискивающую улыбку. — Мы можем поговорить?       Несмотря на громадного пса, он прошел вперед и подставился под неподвижный, стеклянный взгляд женщины, как под разделочный нож. Было в этом взгляде что-то созерцательное и равнодушное. А сама его обладательница не отличалась хваленым восточным гостеприимством:       — Вертай взад! Знаю я, зачем явился. Мне о тебе доложили. Девчонку не пущу.       — Необязательно ее отпускать, ханым-эфенди. Но сарай такой ненадежный — мало ли нападут на нее. Кто знает, что на уме у людей. Может, они уже поняли, что она из богатой семьи, и ждут момент. Что вы тогда скажете Насух-бею? Не лучше ли ей переночевать у вас дома, в тепле? Под вашим взором куда безопаснее.       — И чтоб она в окно сбежала? Умный какой сыскался! Нет! Насух-ага велел спуску ей не давать.       — А ей есть куда бежать?       Целое ж богатство вариантов. От темного поля, населенного зверьем, до дороги с попуткой, в которую ее затащат лиходеи.       — Вокруг ни души, ей неоткуда получить помощь, а она, знаете, ужасная трусиха. Вы... Вы простите, вас как зовут? — Харун улыбался все приветливее, и в его вопросе слышался почтительный поклон.       — Белкиз, — хрипло бросила она.       — Рад познакомиться. Поймите, Белкиз-ханым, все очень серьезно. Эту девушку бросили на произвол случая в одной из криминальных областей страны. Вы не успеете понять, что случилось, как будет поздно. Я вас, конечно, подстрахую, но зачем подвергать запуганную девочку риску и неподобающему обращению? За ее семьей постоянно следят враги из другого клана. На ее плач наверняка стеклась вся бандитская округа. А оно вам надо?       Не изменившись в лице, точь-в-точь как его бесчувственная мать, Белкиз сурово потрясла посохом.       — А ты думаешь, на кой мне собака? Я и мой дом в безопасности. А ты проваливай отсюда, лисья душа! И до приезда Насуха-аги чтоб на глаза не высовывался! Давай, вертай взад.       — Собака это не выход, Белкиз-ханым, ее могут подстрелить. Хорошо, сколько вы хотите за то, чтобы девушка переночевала в доме? Я заплачу больше, чем Насух-бей. Он ни о чем не узнает.       — Еще что удумал, наглец! — развернулась она и, бубня под нос, скрылась за дверью.       И чем она там грохотала в доме, Аллах ее разберет, да только, когда Харун позвал ее, постучавшись, она возвратилась с ведром. И плеснула на него холодной водой.       На миг Харун утратил дар речи. Он шумно вздохнул и, сплюнув, вытер влажное лицо, которое, как и грудь, противно заколол ночной воздух. А Белкиз вылила остатки воды в собачью миску и потянула за цепь привязанного зарычавшего кобеля.       — Это мое первое предупреждение! — раскаркалась она. — Придешь снова — натравлю собаку и пощады не жди.       Дорога ей в ад, разозлился Харун. Хотя и там продажная старуха найдет перед кем выслужиться и кого замучить.       Благо, до машины было недалеко. Кожанку Харун скинул на открытую заднюю дверцу — высохнет так, а мокрую водолазку снял и разложил на сидении. Футболка под ней тоже промокла. Однако ему повезло: сзади валялась недавно забытая зимняя кофта, которую Харун сразу натянул на себя. Мгновенно продрогший, он скрылся в салоне и, готовясь к долгой ночи, достал из бардачка травматический пистолет.       Около сарая с Ярен крутился спущенный с привязи кобель Белкиз. Иногда он попадал в поле зрения Харуна, лаял на деревенских псов, которые ему чем-то не угодили, и исчезал в темноте, будто ночной демон. И в эти моменты становились отчетливее слышны голоса соседей, доносившиеся из какого-нибудь жилища. Ярен же сидела тихо, а Харун, никак не обнаруживая себя перед ней, сторожил ее.       В ожидании и скуке, побуждавшей его сверяться с часами на смартфоне, прошло где-то добрых полчаса. Уснувшую деревню накрыло глубокое безмолвие. Ночь была прохладна и непроницаема из-за некстати погасших фонарей, а потому навостренный слух Харуна мгновенно распознал звук колес, который медленно приближался к хижинам. Хотелось бы ему верить, что это припозднился кто-то из жителей селения, у кого был автомобиль. Но интуиция уже как будто заведомо знала, что их выследили подручные Азизе, и в полный голос велела Харуну привести себя в боевую готовность.       Машина встряла на дороге, не доезжая до домов, и тем окончательно развеяла его сомнения. Из нее никто не выходил, и не глушился двигатель. Как будто водитель — и был ли он один? — наблюдал издалека, а Харун, стоявший на пути к Ярен, сдерживал его. Но явно не надолго.       Харун снова выбранился и с телефоном в одной руке и пистолетом в другой вышел наружу. Со стороны Шадоглу было верхом легкомыслия подарить Азизе идеальный шанс похитить Ярен, чтобы навязать свои условия и обменять ее на Элиф. Харун оглянулся на почти неразличимый силуэт сарая, где все так же царила тишина, затем захлопнул водительскую дверцу и ту, на которой висела убранная внутрь кожанка. В салоне погасли лампочки, что работали при открытых дверях, и темнота в тот же миг окутала Харуна и его тачку. Патронник пистолета, разумеется, заполнен и готов к выстрелу, а вот телефон, блядь, подвел — не ловил сеть. Позвонить Джихан-бею не удастся. Вдруг, как показалось Харуну, от приехавшей машины отделилась крупная тень. Улицу наполнил шорох шагов.       Когда незнакомец включил на телефоне фонарик и, выставив перед собой пушку, высветил машину Харуна, его уже как водой смыло. Он притаился за каменной оградой под каштанами. Не спуская глаз с противника, Харун нашарил под ногами небольшой обломок камня. Что-то собака Баскервилей притихла — неплохо бы ее чуть растормошить. С этой мыслью Харун метнул камень далеко в кусты, куда живо помчался разъяренный кобель Белкиз.       У незнакомца, как видно, сдали нервы. Он шарахнулся и, размахивая фонариком, стал высматривать источник безумного лая. Но вел на него охоту не только пес.       Подкравшись сзади, Харун мгновенно перехватил руку, что удерживала оружие. Телефон противника упал на землю вниз фонариком. Их вновь облепила кромешная тьма ночи, завывавшая и рычащая, будто легион джиннов, выпущенный из бутылки. Очень крепким ударом Харун отшвырнул мужчину к ограде и, прежде чем тот что-либо понял и перешел в атаку, обездвижил его.       — Двинешься — пристрелю, паршивец, — Харун приставил к его виску травмат, но выроненный незнакомцем пистолет не увидел. Вокруг них все заплыло чернотой, хоть глаз выколи. — Ты один приехал?       — Да.       — Кто подослал?       — Азизе.       — А как выследил нас? — Харун не видел его на трассе, поэтому допускал, что в машину Насух-бея был подброшен трекер, отслеживающий местоположение. И да, он не ошибся:       — Маячком.       А маячок обычно связан с приложением на телефоне.       — Какой пароль на телефоне?       — Да пошел ты, шакал!       Харун приложил подручного Азизе о стену и переместил дуло пистолета к его горлу. Тот стал сговорчивее и озвучил код. С этой минуты медлить больше было нельзя. Исполинский кангал утихомирился и исчез, а это могло означать, что охота началась заново и пора уносить ноги к железным коням.       Придумав, как защититься от незнакомца, Харун действовал без колебаний. Зрение привыкло к темноте, в ней блеснул металл оружия, и он незамедлительно поднял его. Это сделало противника еще послушнее. Подобранным телефоном он, по приказу Харуна, осветил им путь до своей машины и, впечатанный в ее кузов, упал навзничь. Харун затащил бессознательное тело на заднее сиденье.       Когда он отъехал в поле, то приспустил окно, создав тонкую щелку для воздуха, забрал ключи и заблокировал автомобиль. Пленник не задохнется, но и не удерет, привезя с собой бригаду охранников. Завтра, как разрешится дело с Ярен, Харун его отпустит. Не исключено, впрочем, что подручный Азизе уже передал ей координаты селения и к утру его хватятся. Харун разблокировал его телефон и попробовал нанести упреждающий удар, написав Азизе. Но опять провал — связь барахлила.       — Ладно, — спокойно вздохнул он. — Будем разбираться с проблемами по мере их поступления.       Вместе с награбленным добром Харун пошел к дому Белкиз и стремглав завалился в свою тачку за секунду до появления пса. Чудище с жутким лошадиным топотом понеслось к нему и, скаля пасть, загавкало в боковое окно.       — Ну и ночка, ужас! — ухмыльнулся Харун, чуя, как сердце молотом билось в горле. — Если бы такими были выкупы невесты, мужчины погибали бы женихами.       Когда начал чуть-чуть брезжить рассвет, Харун накинул кожанку и решил немного осмотреться. Возможно, ему встретится кто-то из ранних пташек и прояснит, что это за глухомань.       А с глухоманью Харун не промахнулся. На самом деле здесь мало где могла проехать машина. Хижины тесно лепились друг к другу, разделенные узкими, заваленными камнями проходами, и, как все древние постройки Мидьята, они были сложены из желтого известняка. Трущобы обволокла утреняя дымка, сквозь которую медленно проступали контуры строений и горизонт. Харун поднял взгляд на восток и сперва принял увиденное за напущенный туманом захватывающий мираж. В неясном свете зари над равниной будто бы из ниоткуда поднялась массивная крепость с высоким забором. Определенно церковь. Ее венчал такой же крест, что и шпили мидьятких церквей. И странно, почему, но это вселило в Харуна долю уверенности, что трущобы не настолько одичалые, как ему казалось ночью.       Не найдя ни души, он еще мельком оглядел улочки и возвратился к машине, чтобы не оставлять без присмотра сарай.       Мобильная связь была нестабильна. Кое-как Харун отослал сообщение Джихан-бею с их примерным местоположением. Может, соизволит взять карту и приехать. Они с Ярен должны быть где-то в паре километров от монастыря Мор-Габриэль, судя по тому, сколько минут заняла дорога от него. Жаль, что Харун не скачал карту Мидьята на телефон. Интернет вообще отвалился, а без него нет подключения.       А вот и первая ранняя пташка вылетела из гнезда — в сторону поля потянулась отара овец, подгоняемая пастухом. Он говорил на туройо. Ассирийцы старого Мидьята общались между собой на этом диалекте, но, по необходимости, они хорошо владели турецким. К счастью, ассирийский пастух тоже понимал Харуна. Он поздоровался с ним и спросил название деревни.       — Кафарбе. Но официально — Гюнгёрен. А вы турист, господин?       Пастух с любопытством изучал Харуна.       — Что-то в этом роде.       — С виду приезжий, а по речи — чистый мардинец. Вы случайно не из местных?       — Я навещаю родственников и захотел прогуляться. Говорят, за городом у вас самые красивые рассветы, почти как в Каппадокии. Мне советовали ехать за монастырь Мор-Габриэль. Надеюсь, я не заблудился? — на ходу сочинял Харун.       — Нет, господин! — польстился пастух, переняв дружелюбную улыбку Харуна. — Солнце поднимется из-за церкви, вон там, вот уже сейчас. Дивное зрелище, будет красиво, не сомневайтесь. Туристы иногда заезжают в Кафарбе, гуляют по улицам и везде фотографируют. И вы проходите. Не пожалеете.       — Да, спасибо. Тогда я подожду, пока вы уведете овец, не буду мешать. Меня чуть не цапанул громадный кангал. И злючий же у вас охранник! С таким ни один волк стаду не страшен.       — Кангал? — пастух скрежетнул зубами, подначенный выдумкой Харуна. — Это не мой дьявол! Но вы от него правда лучше подальше держитесь. Он натаскан на чужаков и даже местных хватает за ноги.       Харун удивленно присвистнул.       — Кто ж его научил?       А пастух сбавил тон:       — Покойный муж Белкиз из того дома. Вдова здесь за порядком смотрит, что-то вроде, правит хозяйством. Их собаку все боятся: от мала до велика.       — Деревней управляет вдова?       — Да, господин. Здесь живет курдское племя Дермемикан. После смерти мужа Белкиз стала его старейшиной. У старухи ум за разум зашел, так что к ней тоже не надо приближаться. Увидите — коротко поздоровайтесь и все, добро? Она никого не признает, за то ее, наверное, и уважают соплеменники. Дермемикан работает на ферме Насуха-аги, а Белкиз отчитывается перед ним за людей. С ним-то она дружна. О Насухе-аге вы же знаете?       — По слухам.       — И к нему не суйтесь, — наставил пастух. — Опасный это человек. Ну вот и рассвет! Глядите. А мне пора, прощайте.       — Всего доброго. Спасибо! — поблагодарил Харун.       — Храни вас Господь!       Запоздали добрые предостережения пастуха. И с Насух-беем, и с вдовой Белкиз Харун, фигурально выражаясь, на ножах. Не самое обнадеживающее начало дня. Как стрелка компаса всегда показывает на север, так и Харун всегда найдет во что вляпаться, а вляпался он в самую что ни на есть настоящую свадьбу с Ярен.       Убийственное желание настучать на Насух-бея в полицию ненадолго возобладало над рациональными мыслями. Но Харун отдавал себе отчет, что реальность была куда как хуже, чем описал старый бей, и узница Ярен останется узницей, пока они не распишутся. Статья о похищении не шла вразрез с обычаями о преследовании сбежавших невест — соблюдалась со всей строгостью. А пуля, выпущенная в спины беглецов, в понимании местных вообще педагогическое явление. Харун не сядет, так погибнет — итог этого упрямства все равно один. Актеры, которых он нанял играть семью, сразу скроются с горизонта. Вещи и документы попадут в чужие руки, а по ним Шадоглу, может, и отследят, что он не тот, за кого себя выдавал. Копнут про родителей и дальше, и, не приведи Аллах, он потянет за собой Аслана. И дяьволицу Ярен, разумеется. Ведь ее злоключения со свадьбой и наказаниями зайдут на новый круг с уже другим женихом. Пожизненное бегство от пуль на пару с ней Харун даже не рассматривал. Дурак на такое запросто обречет себя и финансово зависимую от него девушку, однако не он. Не в дешевом боевике все-таки живут.       Скрепя сердце ему пришлось смириться с грядущей свадьбой. В принципе Харун сам виноват, что согласился помочь Аслану, и, кроме как себя, он никого не мог обвинить. У отца, помнится, независимо от того, что случилось, первый спрос тоже был всегда с Харуна.       За размышлениями о Ярен он не заметил, как вырубился в машине, и задремал где-то на час. По-весеннему ласковое солнце вскарабкалось на крышу крепости-церкви, а часы показывали восемь. Семейство Шадоглу, должно быть, проснулось. Харун набрал Насух-бея.       Отвечал рассерженный голос, велевший ждать до обеда, и связь тут же прервалась. Точнее, старый бей отключился, не желая тратить на Харуна драгоценное время. Уже значительно позже он получил сообщение от Джихан-бея:       «Это Гюнгёрен? С Ярен все в порядке?»       «Да. Она заперта у некой Белкиз. Я не смог ее освободить. Роспись назначена на сегодня. Нужна ваша помощь, за нами следил человек той самой Азизе».       По идее, угроза про Азизе должна была заставить Джихан-бея пошевелиться, но, мать вашу, и она не сработала. Он писал:       «Сейчас нельзя. Отцу не следует знать о нашей переписке, иначе будет хуже. Я могу потерять дочь, поэтому не говорю никому о Гюнгёрен и прошу тебя сохранить это в секрете, в особенности от мамы Хандан. Она выдаст нас. Единственный способ оградить Ярен от гнева отца — выполнить его волю и пожениться. Я надеюсь на твое понимание и отзывчивое сердце, сынок, и сожалею, что у нас нет иного выхода».       — Сказочная семья!       Харун почувствовал, что начинал закипать нутром. Звучало как попытка благородно улизнуть в тень. Но он все же дождался полудня и еще раз позвонил Насух-бею. К тому часу не семья, а сказка умудрилась потерять малышку Гюль, расстроенную из-за вчерашней ссоры. Естественно, роспись откладывалась. Надолго. Естественно. За пропавшим ребенком гонялись по всему городу.       Но до того, как отключиться, Насух-бей перепоручил подготовку к росписи Харуну. Ему предоставили номер и адрес некоего Джема Аслана, знакомого регистратора, с которым не возникнет трудностей. Пусть брак насильный, ради Насух-бея он будет нем, как могила, и без претензий оформит бумаги.       Харун засобирался в дорогу. Обратившись опять лицом к сараю, он застал вдову Белкиз — она шла к Ярен с ломтем хлеба и кружкой. Лежавший у хижины пес вытянул вперед длиннющие лапы и приглядывал за территорией.       Тысячи мыслей Харуна кружились около свадьбы. И вдруг слились в одну дерзкую: прокрасться к сараю мимо вдовы Белкиз и умной собачьей морды и посмотреть, как Ярен, держится ли еще. По необъяснимой причине Харуна потянуло к дьяволице-невесте, с которой их, каждого по-своему, испытала бесконечно жуткая ночь. Он ничего не мог с собой поделать. В грязи, за решеткой метался человек, поставленный родичами в зависимое от него положение и из-за которого Харуну так же свяжут руки родственные узы с Шадоглу. Ему было жаль Ярен, хотя другая часть его души остерегалась и восставала против этой жалости. Против навязанного брака. Против будущей жены. Ее властной семьи. И даже против мольбы вызволить ее из клетки.       На этот счет Харун отпустил саркастичную шутку и отстранился. От вздорной дочери Шадоглу несло нестерпимым запахом сена с навозом, но в остальном она казалась целой и невредимой.       Чем понять противоречивые поступки Шадоглу, легче просунуть слона в игольное ушко. Джихан-бей не испугался, что за его дочерью следила Азизе, и, похоже, решил, что Харун отобьется от нее в одиночку. А в отель, куда он привез жену из Гюнгëрен, тесть примчался на всех порах, точно за ним гнался шайтан.       Смехотворно. Хотя нет. Харуну было не до веселья. Ему так осточертел этот день, что он мечтал снять Ярен отдельный номер и заняться их скандальной суетой с браком завтра, на ясную голову.       — Машаллах, вы не уехали! — Джихан-бей подбежал к нему в вестибюле. — Я звонил, почему ты не отвечал, сынок? Что говорил отец? Вы расписались? Он выгнал вас из города?       — Не выгнал. Мы только зашли, а за рулем я не мог ответить.       Вопреки внешнему хладнокровию Харун еле держал себя в руках. Он очень желал бы спросить с Джихан-бея, почему тот не помешал Насух-бею, не поехал за ними и не защитил Ярен от Азизе, но повесил все на Харуна? Почему страх перед главой семьи оказался сильнее родительского сердца? И до какой степени оно должно отупеть, чтобы пустить происходящее на самотек? Окажись в деревне на одного охранника Азизе больше, папочка Джихан бежал бы не в отель, а долбился в ворота Асланбеев, вызволяя Ярен.       — Хвала Аллаху, — он воздел глаза к потолку. — Мне показалось, что из-за отца вы уезжаете из Мидьята, и я боялся, что не успею остановить вас.       — Почему вы так подумали, папа?       — Отец сказал, что Ярен убежала за тобой. У меня не было времени выяснять, о чем он. Он был предельно серьезен. Я ждал, что после росписи ты отзвонишься, но ты не выходил на связь, и я забеспокоился.       Джихан-бей не врал. Он забросал Харуна сообщениями и не принятыми вызовами. Но обстоятельства всего как пять минут назад дали Харуну, наконец, перевести дух и вспомнить про тестя. В это самое время тот был на подходе к отелю.       — А что человек Азизе? Как он нашел вас? — спросил Джихан-бей.       — Видимо, проследил за нами на дороге, я не заметил, — солгал Харун, состроив еще более усталый и убитый вид. Он приберег пистолет, маячок и телефон охранника для себя — возможно, понадобится шпионить за Насух-беем, и трекер им с Асланом еще как пригодится.       — Он что-нибудь сделал Ярен?       — Скажем так, я отговорил его, — выдавил Харун ухмылку. — Ярен наверху.       Сделала неудачную попытку угрожать ему пистолетом. Он разрядил его, перед тем как зайти в номер, и как бы ненароком подбросил женушке, чтобы проверить свои подозрения. Слишком буквально звучала ее клятва быть его женой, пока смерть не разлучит их. И Ярен доказала, что пойдет на многое ради своей цели. Из мелких шалостей, какими она воевала с Харуном раньше, выросли отчаянные головорезные выходки.       — Папа, вы вернете ее домой? Конечно, по традиции, вы вправе рассчитывать, что я заберу ее в Урфу. Но не думаю, что будет правильно вот так отлучать Ярен от семьи. Она нуждается в вас. Наша роспись ничего не поменяет. Если она останется с вами, я согласен задержаться в Мидьяте на любой удобный вам срок. Я не буду давить, мои родные тоже, — заверил он.       — Благодарю за твою чуткость, сынок, — удовлетворенно кивнул Джихан-бей. — Я как раз приехал за Ярен. Маме Хандан плохо. Она волнуется за дочку, а я ни о чем не мог ей рассказать. Идем скорее!       В браке с Ярен имелся существенный плюс — Харун следил за войной кланов Шадоглу и Асланбеев изнутри, но минусов все равно было хоть отбавляй.       Харун предвидел, что, стоит ему выйти за порог, как в первый же день супружеской жизни злонравная женушка устроит шмон в его вещах. Ничего уличительного она в одежде не найдет — личные документы и запароленный ноут хранились в машине — но и приятного в том мало. Чтобы отвлечь Ярен от пакостей, Харун занял ее на кухне под приглядом мамочки Хандан. Пока обе препирались и кормили друг друга своими нервными клетками, он погнал в контору адвокатов составлять брачный договор. В субботу был короткий день. В понедельник после завтрака, пересмотрев и обмыслив еще раз условия контракта, Харун забрал у юристов готовые бумаги и направился к Ярен.       Он отыскал ее в спальне. Лежа на кровати, женушка сбросила наушники и, отложив телефон, вопросительно глянула на него. С сумкой из-под ноутбука на плече Харун подошел к креслу, положил ее и вытащил документы.       — Скоро мама позовет на чай, — со скукой сообщила Ярен и выключила на телефоне музыку.       — Просто чай, или у нее какое-то дело к нам?       — Просто чаепитие, на котором ты будешь любимым сыночком, а я — той, с которой она обращается хуже, чем с невесткой.       Харун усмехнулся краем рта, посмотрев в сердитое лицо Ярен. Оно, какое выражение ни принимало, всегда казалось гордым и закрытым, оно не было расположено к беседе, тогда как светлые глаза, не замкнутые говорили проникновенно, пылко и чаще всего — о чувстве потери. И сейчас в них читалось, что никакое чаепитие не искупит пренебрежения и ошибок госпожи Хандан.       — Заманчивая прелесть домашнего досуга, но я пас, женушка, — отказался Харун. — Ваши посиделки растягиваются на часы, а мне надо поработать.       — Так не пойдет! Я за двоих отдуваться не хочу.       — А я — быть третьим лишним в склоках матери с дочкой. По-твоему, эти споры для ушей постороннего человека?       — Наши споры, Харун, происходят из-за тебя! — напустилась на него Ярен и села в кровати. — Я второй день не выхожу из комнаты, потому что, когда мы наедине, мама заводит разговоры о свадьбе, о нас с тобой, о... — запнулась она, рдея от стыда, — о всем, что ее не касается! Мое терпение не исходе. Я не знаю, что ей говорить.       — Так и скажи: сплю в кресле и мечтаю о разводе, — усмешка Харуна превратилась в дразнящую улыбку. — Ты ведь любишь разбивать сердца людей горькой правдой. Так в чем загвоздка?       — В том, что маму не волнует, что я не хочу быть твоей женой и ночую в кресле. Она читает мне наставления про то, как вести себя с мужем. При тебе она так не делает. Мама пригласит на чай нас двоих. Если не придешь, ко мне возникнут вопросы, а я, Харун, прикрывать тебя не буду. Скажу, что ты избегаешь нас. Вот и думай! — с легкой насмешкой проговорила дьяволица.       Харун опустился в упомянутое кресло и плотно сжал веки. Нет, так они доведут полемику до того, что их колкие слова сожгут ростки достигнутого перемирия. Похоже, что мамочка Хандан, полезшая в брак и постель дочери, неизбежно станет его головной болью. Вот поэтому Харун до сих пор был холост — он принадлежал сам себе, не обремененный чужими порядками.       — Только на час, — наконец, сказал он. — Потом я уйду. Ладно, милая, если у тебя все, мне нужно кое-что обсудить с тобой.       — Когда мы разведемся?       — Не так сразу. Наш брачный договор. Ознакомься и распишись. Здесь условия, которые мы обговаривали, а также там узакано небольшое вознаграждение за твою лояльность. Ты получишь его при разводе.       На краю кровати очутился документ, на который Ярен взглянула искоса, но в руки не взяла. И, если ее лицо, как и прежде, скрывала завеса ледяного достоинства, то в глазах, напротив, схватились между собой испуг, озлобление, стыд, упрямство. Харун вдруг рассмеялся и обвел взглядом залитую солнцем комнату, которую они с женой сделали друг для друга зинданом.       — Интересно, что бы значили эти звуки распада Османской империи? — улыбнулся он ей по-хулигански весело. — Султанша не поделится своими мыслями?       Султанша затруднялась с ответом.       — Ярен?       — И... И что ты надеешься купить на эти деньги? — она пролистала бумаги. — Мы договорились, что я не мешаю тебе, а ты поможешь с разводом. И все. Я не вчера родилась, Харун, за такие деньги можно приобрести квартиру. Говорю сразу: если вздумал использовать меня и выбросить, можешь забыть о нашем уговоре. Я тебе не девица легкого поведения! С какой стати ты заплатишь мне?       — Вопрос закономерный, учитывая, что подлость в обычаях Мидьята. Только ты путаешь меня с местными, жизнь моя.       Ярен показала язвительный оскал тигрицы:       — Разве путаю? А, по-моему, в отеле ты был настоящим психопатом, способным наброситься на меня. Ты убедил, что тебе нельзя верить.       — Как и ты меня. Теперь ты уяснила, что мне лучше подачу не подавать — отобью прямо в лоб. И так будет со всем, что ты попытаешься обернуть против меня, — лучезарная улыбка Харуна вспыхнула с новой силой. С красивой строптивицей грех не побалагурить.       В отеле он и пальцем не притронулся к Ярен и не помышлял о том, чтобы спать с ней. Но желание наставлять на него пушку и чинить ему препятствия обуздал надолго.       — Я не шучу!       — А я сборник анекдотов принес? Прочти договор. Наш брак останется фиктивным.       — Но в чем твоя выгода? — напирала Ярен.       — В том, что ты будешь замотивирована не вести интриги за моей спиной, а смириться с нашим временным соседством. Что тебе делать с деньгами? Поступай как знаешь. Ты вольна спустить их на ветер. Но, если ты нацелена на большее, чем развлечения, то можешь купить квартиру и сдавать ее. Или вложиться в бизнес и поручить свои дела опытному человеку. В Мидьяте есть такой, я познакомлю вас. Не подведет. А хочешь — наплюй на все и уезжай. Начни с чистого листа и, скажем, поступи в универ.       Харун призадумался и не стал продолжать. Это рискованный сценарий его юности и борьбы с матерью, который сметет Ярен с ног подобно шторму. Он подытожил:       — Но в твоем случае, милая моя Ярен, этот вариант утопический.       — О да, порвать с семьей, потому что они ни за что меня не отпустят, подрабатывать и экономить, давясь водой с хлебом, и в один день умереть. От усталости и голода. Нет уж, Харун, спасибо!       На столь плебейские радости изнеженная роскошью султанша не подпишется под страхом смерти. Она слишком привязана к дому и несамостоятельна.       — Хорошо, с деньгами определишься сама. Ярен... Я, конечно, мог бы сказать, что этот договор гарантирует твою безопасность, но ты в безопасности, пока я исполняю его условия. Даже если я что-то сделаю тебе, ты не докажешь мою вину. У вас ее очень трудно доказать. Бумага, как понимаешь, защищает мои интересы, потому что я беру полную ответственность за тебя перед родителями. За твои проделки первый спрос с меня. Ну а ты вынуждена пойти на то, на что рано или поздно пошла бы в браке своей мечты, как и любая девушка твоего круга, — довериться на слово мужу и уповать, что он не тиран. Что тебе еще объяснить? — с сожалением и угасающей живостью в голосе спросил Харун.       Но ему показалось, что он сумел рассеять властвующий в душе Ярен сумрак. Она еще раз, с особой дотошностью, просмотрела брачный контракт и удостоверилась, что он был составлен к их обоюдной пользе и удовольствию.       — Допустим, я тебе поверила, — хмыкнула она и, спустив ноги на пол, спросила: — А с разводом что? Когда ты скажешь о нем родителям?       — Сколько нужно времени, чтобы убедить в разводе консервативно настроенных людей? — уклончиво парировал Харун с расчетом на то, что брак продлится до конца миссии Аслана. Считанные месяцы либо недели — он доподлинно не знал. — Наберись терпения. Так или иначе наши семьи поймут, что мы не уживаемся, и я уговорю отца расторгнуть брак.       Отыскав в тумбочке пишущую ручку, Ярен скрепила сделку поставленной подписью. Мгновение она колебалась, потом отдала договор Харуну, который убрал его в сумку. Верный своему ироничному характеру, он не устоял, чтобы не выкинуть шутки:       — Прекрасно! Ну что, соседка, можешь со спокойной душой перебираться с кресла на кровать. А то тут так одиноко без тебя ночами... — Да чтоб тебя, позорник! — взбесившаяся Ярен метнула в него подушку. — Чокнутый псих! Сегодня ты переедешь на кресло.       — Спать в скрюченном положении? Уволь. Половина кровати твоя, я не претендую, но половина — за мной.       — Я лучше уйду в гостиную на диван.       Ее история с диваном так и осталась темна и непонятна Харуну. Она собрала одеяло, подушку, а что заставило ее с пожитками вернуться в спальню, Ярен не сказала. В темноте раздался дверной скрип. Жена, передвигаясь на цыпочках, приблизилась к постели и, думая, что Харун беспробудно спал, уложила между ними преграду из подушек. В ее руках мелькнул силуэт ножа, который Ярен быстро спрятала под свою подушку.       — Не порежься во сне, красавица, — Харун перевернулся на спину и поправил мягкую преграду, расширив пространство на своей половине.       Замершая женушка уставилась на него, блистая широко распахнутыми от страха глазами.       — Я серьезно, положи его на тумбочку. Так безопаснее и быстрее достать.       Не то поранится, а, дабы вывернуть ситуацию в свою пользу, наплетет родным, что Харун на нее напал. Хоть они и поженились со скандалом, развестись он рассчитывал без шума и гнусных обвинений.       К его облегчению, Ярен повиновалась и разместила нож на тумбочке, поближе к себе. Затем, недолго постояв в смятении, она легла и завернулась с головы до пят в принесенное с собой одеяло. Лисьи глаза неотрывно сверлили Харуна, выискивая какой-нибудь подвох, а он возьми да глянь на Ярен обжигающим взглядом. Ее кинуло в дрожь. Она отвела взор и подсунула под себя концы одеяла. К Харуну потянулись чарующие ароматы цветов и цитрусовых, которыми благоухала жена.       — А с диваном что не сложилось?       — Тебя это не касается, — буркнула она.       — Доброй ночи.       — Угу.       И Ярен скрутилась в комок, уткнувшись носом в подушку.