Предвзятое отношение

В дверь мастерской с силой постучали. Наверное стучали долго и неустанно, раз хозяин помещения заметил это только сейчас. Нижний отвлёкся от своего занятия, увесистый кузнечный молот завис в воздухе. "Кого это там принесло? Я никого не ждал." – сначала подумалось ему. Затем он придирчиво оглядел себя: замызганный коричневый рабочий фартук, перчатки и штаны на голом теле. Да... Неприлично в таком виде идти встречать гостей. Но и гости должны ради приличия хоть как-то предупредить о прибытии. Поэтому всё честно. Нижний схватил со стола тряпку, поспешно кое-как обтёр ею запачканное лицо и прошагал к двери. – Кого ко мне Бог послал? – громко спросил он через дверь. – Почта! – послышалось в ответ. – Нет, мне почту приносят либо утром, либо вечером. – Вы Нижний Новгород? – Ну я. – Вам срочное письмо! – Прямо срочное? – Срочнее некуда. Откройте дверь. Нижний скинул с рук толстые рабочие перчатки и щёлкнул дверным замком. На пороге правда появился незнакомый почтарь в красивой новой форме и с лёгкой сумкой. Нижнему это показалось странным. Стыдно признать, но его почтари менее опрятны, но и сумки с письмами у них ого-го. А у этого в сумке наверное и писем толком нет как таковых. – С чем пожаловали. – Вам срочное письмо. – повторил незваный гость. – Что за срочность? – Я из дворца к вам ехал. Вам письмо от Его Императорского Величества. – От императора? – изумился Нижний. – Давненько мне ничего от самого императора не приходило. Почтарь залез рукой в сумку и тут же выудил срочное письмо лично Нижнему – рескрипт. Тот нахмурился и забрал конверт. – Позвольте откланяться. – Кланяйся, кланяйся... – буркнул Нижний, перестав быть заинтересованным в персоне почтаря. Всё его внимание теперь было обращено на бумагу. На деревянном помосте сидели с удочками рыбаки. Во дворе двухэтажного дома играли дети. Женщина у прилавка с выпечкой стояла и пересчитывала прибыль за утро. Кругом кипела жизнь. Но для Нижнего время и мир вокруг как будто бы замерли. Он вернулся в мастерскую, зажёг на столе свечу. Белый, чуть помятый конверт хорошей бумаги, восковая печать с двуглавым орлом. Нижний не хотел вскрывать его. Он догадывался, что в этом письме речь пойдёт не о нём, а о его гостях... Императору на самом деле нет до него никакого дела. Делать нечего. Восковая печать сломалась от лезвия ножа, бумага развернулась в большой лист, перед глазами поплыли написанные от руки слова и предложения. Видно, что император очень торопился. "Здравствуй, Нижний Новгород. Пишу тебе с целью предупредить о надвигающейся большой беде. Ты находишься на опасной территории. На Урале собирается крупнейший бунт. Все бунты, которые ты повидал за свою жизнь, возможно, по силе и близко не стояли рядом с этим. Посему прошу тебя срочно оповестить всех в округе, распространить эту новость как можно скорее и шире. И посему прошу тебя как можно скорее отправить Москву и Санкт-Петербурга ко мне во дворец. Я прекрасно осведомлён о необходимости Петербурга поправить здоровье. Именно за этим он с Москвой приехал к тебе. Однако речь идёт о жизни самых влиятельных людей. Также я прекрасно осведомлён о твоих связях с Москвой. Мне не хочется разлучать вас без вашего на то согласия. Но причина для этого всё та же. Надеюсь на скорейшее возвращение Санкт-Петербурга и Москвы во дворец и на твоё благоразумие. Российская Империя." Кругом кипела жизнь. Но для Нижнего сейчас существует только этот исписанный лист бумаги со скупым объяснением ситуации. А ведь день так хорошо начинался... – Да чтоб вас всех!.. – в переизбытке чувств прорычал Нижний, хватаясь за голову. – К едрёной матери!.. Злость колким жгучим ядовитым пламенем загорелась в нём, забурлила в венах. Дошла до сердца, до мозга, до кончиков пальцев. Злость распространилась по всему телу, сжала ладони в кулаки. Он нацепил обратно толстые перчатки, резко схватил увесистый кузнечный молот, замахнулся и в первый удар по куску железа вложил всю свою злость. Во второй удар вложил всё своё негодование. В третий удар вложил всю свою горькую печаль... Молот и перчатки вновь оказались брошены. Нижний вернулся за стол и ещё раз внимательно перечитал императорское письмо, нервно оглаживая бритый подбородок. Как ни крути смысл письма не менялся. Чернила упорно складывались всё в те же слова, в те же предложения. Придётся рассказать об этом Москве... Они с Петербургом находятся у него в гостях уже почти три недели и даже не планировали возвращаться во дворец. А сам Нижний чувствовал себя намного лучше и живее, когда подле него что-то происходило. Реакция Москвы вполне предсказуема, – она тотчас сорвётся с места и поедет во дворец, когда дело касается безопасности внутри государства. И это правильно. А вот то, что он опять надолго останется один, – это совсем неправильно. *** Москва из-под полуприкрытых век недвижимым взглядом глядела на исписанный императорской рукой лист бумаги. Тонкие брови в мучительных раздумьях чуть сдвинулись к переносице и между ними легла глубокая складка кожи. Ладонью она прикрыла нижнюю часть лица, скрыв нервно поджатые губы. Напротив неё сидел Нижний. – Что скажешь? – полушёпотом спросил он её. – Ничего хорошего не скажу, – не поднимая на него глаз еле слышно ответила она, – сам понимаешь. – Понимаю... Империя не стал бы беспокоить тебя зазря. – Я сама ещё ничего не знаю. Никакого комментария дать не могу. Слишком мало информации. Я почти ничего не знаю... – Тебе страшно? – Страшно. – Рано ещё бояться. – Я расстроена, что не рассмотрела эту опасность ранее. Предпосылки были и довольно много. Но... Никто не обращал внимания. Даже я. А ведь я говорила Петербургу, что столица обязана решать проблемы подчинённых, чтобы избежать подобного. И какой же пример я ему подаю... Ровно противоположный. Какой я преподаватель после этого? – Да пока петух жареный не клюнет, то конечно никому дела не будет. Все мы грешны. Все виноваты, что проморгали. Не только ты одна. – отмахнулся Нижний, пытаясь разрядить гнетущую обстановку. – Ну успокоил. Почему же все такие безответственные?.. – Уж на этот вопрос я тебе ответа не дам. Сам хотел бы знать. – И вот из-за этой всеобщей безответственности я вынуждена покинуть тебя... Мой милый друг... – Ничего. Ничего... Не волнуйся. Я переживу. Главное – это ваша с Петербургом безопасность. А остальное уж как-нибудь само прибудет. – Ты так думаешь? – Я в этом уверен. – Ах, мне бы твою уверенность. Нижний отнял её руку от её лица и самозабвенно прижался губами к длинным женским пальцам. Москва с молчаливой тоской смотрела, как его золотые кудри беспорядочно рассыпаются по лбу. – Всё в тебе есть. И уверенность, и ответственность. Не сомневайся. Бери мальчишку и езжай во дворец. Прям завтра. – Завтра? – Да. – Зачем же так скоро? – Тем лучше. Тебе будет так спокойнее. – Всё ты верно говоришь. Но я не хочу... Она проворно вывернула свою руку из его ладоней и прижала к его гладкой бритой щеке. В глазах Нижнего промелькнула искра удивления. – Да и как мы поедем? – грустно хмыкнула Москва. – Вчера, как на зло, мой кучер выпил где-то в подворотне палёной водки и отравился. Лекарь приходил, осматривал, выписывал лекарства. Как мы поедем без моего кучера? – Я своего вам посажу личного. Хороший кучер, Петрушкой звать. – Пётр? – Пётр Кириллович. – поправил себя Нижний. – С ним вы доедете спокойно. А ваш кучер пока у меня в больнице полежит и получит от меня личный выговор за распитие палёной водки. – Сейчас не это главное. – Да. Извини. В общем я советую тебе поехать завтра. Сегодня помогу вам собрать вещи, а завтра вы поедете. – Я не знаю что сказать Петербургу. Я не хочу его пугать, но бунт... Это очень серьёзно. Как бы до переворота не дошло... – Не дойдёт. Мы со всем справимся, как раньше со всем справлялись. – И ты меня так запросто отпустишь? – Придётся. Я всё же не противник центральной власти, хоть тоже иногда бываю не всем доволен. Поэтому дальше задерживать вас я не в праве. Но я тоже не хочу... – Нижний накрыл её руку своей ладонью и несильно сжал. – Ничего. Ничего... Бывало хуже. – сказал он сам себе. Москва уже ничего не могла ответить. Она глотала слёзы. *** Петербург был удивлён внезапно поднятой суматохой с самого утра. Зачем-то прислуга внезапно стала паковать вещи в сундуки и куда-то их относить. Да и тётушка Москва вдруг сделалась неспокойной, тревожной, как не в своей тарелке. А Нижний потерял свою обычную шутливость и стал непривычно суровым и серьёзным. – Tante Moscou, позвольте узнать, что происходит? – со спокойным интересом поинтересовался он. А в глазах – большая озабоченность внезапной переменой в настроении старших. Он своим умом прекрасно понимал, что это всё не могло возникнуть на пустом месте. – Пришла большая беда, Петербург... – скупо ответила ему Москва. – Что за беда? – напряжённо свёл брови мальчик. – Пожалуйста, я тоже должен знать. – Ты знаешь что такое бунт? – Знаю. – Вот это на нас идёт прямо сейчас. Поэтому нам с тобой надо как можно скорее вернуться во дворец. Понимаешь? – Понимаю... – немного растерянно кивнул Петербург. – Но, тётушка Москва, как же так вышло? Что пошло не так? – Нам с тобой сейчас нужно собираться. Потом в дороге объясню. Но дело очень нешуточное и я попрошу тебя вспомнить всё, чему я тебя учила. – Я вас услышал. Но, позвольте, а как же Нижний Новгород? Он же не сможет уехать с нами... Он останется здесь? – Конечно Нижний останется здесь и никуда не уедет. Он же хозяин своей земли и в трудную минуту будет рядом со своими людьми. – Я знаю, что Нижний Новгород очень сильный и отважный человек, но... Всё равно мне тревожно из-за того, что мы уедем во дворец, а он останется в зоне опасности... – Что же вы, Ваше Высокопревосходительство, переживаете обо мне? – откуда ни возьмись образовался Нижний. – Переживайте о ком-нибудь другом, а обо мне в последнюю очередь. Я с кем только не бился – всегда своего добивался. – Мужчина закатал рукав рубахи и согнул руку в локте, показывая мощь своих мышц. Его настрой подбодрил мальчика. Но настроение Москвы никак не изменилось даже после такого внушительного аргумента. – Сейчас же не до шуток, Новгород... Ты не исправим. – А без шуток жить ещё сложнее. – поправил тот рукав обратно. – Вы все свои пожитки сложили, господа? – Да, все. – Славно. Чтож... Позвольте же мне проводить вас. – Хорошо, позволяю. Экипаж был готов. Все сундуки погружены. Незнакомый кучер Петрушка восседал на месте прежнего и учтиво кивнул приближающимся к карете господам. – Петербург, садись ты первый. – попросила мальчика Москва. Но тот насупился и мотнул головой, а в следующую секунду кинулся к Нижнему. Худые руки намертво обхватили его торс, лицо с силой ткнулось в живот. – В... Ваше Высокопревосходительство! Где ваши манеры!? – воскликнул обескураженный мужчина, вздрогнув всем телом от неожиданности. – Держите себя в руках! – Санкт-Петербург! Прекрати немедленно! – поддержала настроение Нижнего Москва. Петербург что-то тихо промычал, не отставая от него. – Что вы..? Я вас плохо слышу... – Берегите себя, Нижний Новгород... Возмущение и растерянность Нижнего моментально осела. Он будто остолбенел, поочерёдно переводя взгляд с Петербурга на Москву и обратно. Немного погодя он пришёл в себя и положил на лопатки мальчика свои широкие ладони. – Как вам будет угодно... Желание юного князя для меня – закон. – проговорил он с незнакомой для самого себя тоской. Минуту спустя Петербург отстранился от него, не поднимая глаз, чтобы не выдавать в лице нахлынувшую из ниоткуда горечь. – Прощайте, Ваше Высокородие... – крепясь из последних сил пробормотал он и запрыгнул в карету. Москва и Нижний в немом изумлении обменялись взглядами. – Не ожидал подобного от юного князя... – смущённо отвёл он взгляд в сторону. – Я тоже не думала, что он может сделать что-то такое... – вздохнула Москва. – Но я понимаю, почему он так сделал. Пожалуйста, будь осторожен... – Кхм... – немного неловко кашлянул он в кулак. – Знаешь, я бы хотел сделать кое-что для тебя. – Что? Прямо сейчас? – Прямо сейчас. – Он завёл руку в широкий карман пиджака и достал из него чёрную бархатную коробочку, напоминающую длинный футляр немаленького размера. – Надеялся подарить тебе это в более благодушной обстановке, но сейчас, быть может, мои старания хоть немного порадуют тебя. Он открыл коробочку. На белом полотне лежало его самодельное украшение – ожерелье из жемчуга и бриллиантов, сделанное настолько искусно, что глядя на него с трудом верилось в то, что оно было сделано всего одним мастером. – Бог мой! Нижний, неужели ты всё это сам сделал!? – ахнула Москва, рефлекторно приложив ладонь к сердцу. – Ну естественно. – расплылся он в улыбке. – Как всегда, всё сам. Позволишь мне надеть его на тебя? – Разве я могу отказать. Нижний бережно достал украшение из бархатного футляра и аккуратно застегнул замочек на шее женщины. – Как я и думал, – мечтательно прошептал он, – на тебе смотрится неотразимо. – Ты меня смущаешь. – Уж извини. – Спасибо тебе, Новгород... За всё спасибо. Нижний вместо ответа подхватил её руку и покрыл тыльную сторону ладони поцелуями. Он держал её руку, пока Москва поднималась в карету, и в последний момент окликнул её: – Москва! Погодите! – Что такое? – высунулась она из окна кареты. В эту секунду Нижний вытянулся в стручочку, завёл руку ей за голову и всего на пару мгновений прижался губами к её губам. – Ваше Высокородие, где ваши манеры? – слабо усмехнулась Москва. – Лёгкой вам дороги... – вместо ответа сказал мужчина и крикнул кучеру, погрозив кулаком, – Петрушка! Скачи осторожно! Господ везёшь! Головой мне отвечаешь! – Знаю, барин. Не гневайтесь. – спокойно ответил ему кучер. Нижний отошёл от кареты на два шага. Кучер дёрнул поводья и кони тронулись с места. Нижний с траурным выражением лица неотрывно смотрел на удаляющийся экипаж. Вдруг, не прекращая следить за пропадающими в дали повозками, он вскинул руку в воздух, сложив вместе три пальца, и прочертил невидимый крест. Он сделал то, что должен был сделать, как ответственный гражданин, как подчинённый своих господ. Даже если не хотел. Теперь об их жизнях беспокоиться незачем. А ему сейчас стоит побеспокоиться как раз о своей жизни и жизнях его ближайших соседей. Император наказал ему исполнить роль информатора... *** Как только карета тронулась с места и силуэт Нижнего стал понемногу отдаляться, Москва тут же сняла с шеи ожерелье. – Тётушка Москва, зачем вы сняли? Оно же такое красивое... – Не хочу повредить его в дороге. Да и перед кем мне сейчас красоваться? – очень мрачно сказала Москва, рассматривая подарок Нижнего, и спустя пару минут бережно убрала его обратно в чёрный футляр. – Тем более нам с тобой нужно в первую очередь обсудить сложившуюся непростую ситуацию... – Да, тётушка, я жду, когда вы объясните мне в чём суть проблемы. – моментально настроился он на деловой разговор с наставницей. – Я сама, честно говоря, не владею всей информацией. Больше нам расскажет Его Величество по приезде. Но в общих чертах я понимаю причины. Ты хорошо знаешь как взаимодействуют между собой разные слои населения? – Знаю. – Тогда слушай меня внимательно. Мы, так скажем элита, привыкли думать, что вся сила правления у нас в руках. Но это большое заблуждение. Скажи, Петербург, у кого власти больше, чем у элиты? – Наверное у тех, кого больше, чем элиты. – Кого в государстве живёт больше, чем элиты? – Крепостные крестьяне. – сходу сообразил мальчик. – Крестьян очень много и в сумме своей они могут сделать очень многое, но они безграмотны и необразованы. – Именно. – подняла Москва вверх указательный палец. – От того ещё хуже, что они неграмотны. Представь, что очень большое количество таких несведущих людей объединилось и всеми ими движет гнев. – Страшно... – вздрогнул Петербург. – Они же не ведают что творят. – И это самое ужасное... – удручённо кивнула Москва. – Озлобленный простой люд порой готов устроить бунт только ради бунта. Элементарно чтобы дойти до какой-то точки невозврата. А всё, что там, – за ней, – вырисовывается очень смутно... – Но как они могут не понимать этого!? – возбуждённо воскликнул мальчик. – Людей очень просто обдурить. Очень просто внушить ложный ориентир. Насколько мне известно, ключевой фигурой в этом бунте играет некий самозванец... – Какой ещё самозванец?.. – побелев лицом осевшим голосом пробормотал он. – Самозванец, выдающий себя за императора?.. – Верно, всё так. – Но как!? Российская Империя же сейчас у себя во дворце! – А ты знаешь где начался бунт? – Нет, не знаю... – Тогда обрати внимание, что бунт начался на Урале. Урал находится очень далеко от дворца и люди там знают намного меньше о делах государственных, чем мы с тобой. Недостаток информации также помогает самозванцу сеять смуту. – сокрушённо призналась та, тяжело вздохнув. – Тем более, что многим бунтарям нужен только повод, которым они прикрывают свою жажду разрушения. – Но в том, что начался беспорядок, есть и наша вина... – Несомненно есть. – И что мы можем сделать сейчас?.. – Я пока не знаю... Мне слишком мало известно на данный момент. Пока рано судить. – Вам не страшно? – робко поинтересовался Петербург, сжимая в кулачках ткань брюк на коленках. – Неизвестность пугает. – прикрыв веки глаз кивнула Москва. – Однако мы ведь ничего не боимся, верно? Петербург опустил взгляд в пол. Он весь ссутулился, сжался, поник под её взглядом. В отличие от тётушки Москвы ему очень страшно. Так страшно, что маленькое сердечко в груди словно билось о каменную стену и никак не могло её пробить. – Верно... – еле смог выдавить он из себя. *** Знакомые очертания дворца показались из-за верхушек елей. Петербург отметил про себя, что успел соскучиться по роскошной дворцовой жизни. Но мысль о предстоящих тяжёлых разговорах и спорах безжалостно перечёркивала всю его радость. Личный кучер Нижнего вёл спокойно и уверенно, ответственно выполняя наставление своего барина. Но и он, увидев впереди красоты возвышающегося архитектурного творения, от греха подальше заметно снизил скорость. А всё равно пару раз попал колесом на кочку, уперев взгляд в приближающееся здание. – Пётр Кириллович, в чём дело? – раздался не шибко довольный голос Москвы за спиной. – Извините-с... – скомкано и стыдливо кашлянул он. – Засмотрелся на дворец... – Потом насмотритесь, Пётр Кириллович. А сейчас везите нас быстрее. – с нажимом потребовала женщина. – Как вам угодно-с... Кучер вновь погнал лошадей. Карета качалась на скаку. Петербург выглянул в окно и не без удивления заметил высокую плечистую фигуру императора. Обычно он не выходит лично встречать прибывающие кареты. Едва только кучер успел затормозить, как дверца кареты настежь распахнулась. – Москва! Санкт-Петербург! Наконец-то вы приехали! – воодушевлённо воскликнул обрадованный император. – И вам здравствуйте, Ваше Величество. – сдержанно поздоровалась Москва. – Вы позволите нам выйти? – А... Ну разумеется. – отошёл он в сторону, освобождая выход из кареты, и даже подал им руку. – Мне жаль, что вам пришлось так скоро покинуть место вашего отдыха. – К чему сейчас эти извинения? – также холодно отозвалась она, подавая ему руку. – Не делайте вид, будто вам не всё равно. Это гадко. – Я не делаю вид, Москва. Мне не всё равно. – вкрадчиво объяснился император и обратился к мальчику. – Здравствуй, Петербург. Как твоё самочувствие? – Много лучше, Ваше Величество. Спасибо, что интересуетесь. – учтиво ответил тот. – Славно, – взгляд императора вдруг сразу потеплел, – я очень этому рад. Петербург как-то даже растерялся от внезапного хорошего слова со стороны императора. Что на него такое вдруг нашло... – Петербург! – окликнули его со спины и мальчик расплыться в улыбке, узнав голос своего второго любимого учителя. – Дедушка Новгород! – счастливо взвизгнул он, оборачиваясь и задирая голову. Свет солнца загородила голова Новгорода. Каштановые волосы разметались в разные стороны, – видно, что торопился. Холодные голубые глаза показались необычайно добрыми. Сильные жилистые руки подхватили его и подняли над землёй. – Питер! Как давно я тебя не видел! – Новгород сжал мальчика в объятиях и закружил, чуть подкидывая в воздух. – И как я по тебе соскучился, сорванец! Мальчишка мой! Петербург заливисто смеялся, чувствуя, как поочерёдно оказывается то в руках Новгорода, то в воздухе. Сердечко радостно замирало. Учитель перестал качать его и прижал воспитанника к себе, отказываясь отпускать. А мальчик сильнее обхватил его ногами и повис на шее. – Извини, маленький, не успел добежать вас встретить. – немного виновато извинился он. – Ничего страшного, дедушка Новгород. – хихикнул ему в плечо Петербург. – Я тоже по вам соскучился. Новгород тоже всё прекрасно знал, но старался хоть на пару минут продлить радость встречи. Он понимал, что через пару минут вернётся гнетущее напряжение. Но мальчик у него на руках так беззаботно смеялся, как колокольчик, что ему захотелось в одночасье всё забыть. – Новгород, как поживаешь тут без нас? – поинтересовалась Москва, ощутив, как обстановка быстро разрядилась. – Скучно! – почти возмущённо выпалил мужчина. – Плохо мне тут одному! Бросили вы меня!.. – Ничего мы тебя не бросали! Просто ты заядлый домосед. – Не оправдывайся, барыня. – нарочито сердито мотнул головой Новгород. Император предложил прибывшим отобедать и отдохнуть после долгой и неудобной дороги, чтобы немного погодя вернуться к главному щепетильному вопросу. Москва и Петербург согласились. Женщина всё время искоса поглядывала на императора. Ей казалось, что за время их отсутствия император стал выглядеть старее. Эту мысль подтверждал уставший измученный взгляд, наморщенный лоб и опущенные сильнее обычного уголки губ. Видать, попытки решить всё самому лишали его сил. Трудно приходится без столицы. После отдыха они прошли в кабинет императора. Его рабочий стол был захламлён бумагами пуще обычного, огромная карта на стене исполосована частыми жирными линиями графита. – Москва, ты много раз видела бунты... Твой опыт очень ценен. – обратился он к Москве. – И мне также очень важно узнать мнение Санкт-Петербурга. Молодой ум может подойти к старой заезженной проблеме нестандартно и это нам сыграет на руку. *** Картина складывалась сложная: восстание организовано самым непокорным и неспокойным слоем населения – казаками, которые подняли уральских крестьян, каторжников и заводских рабочих, мягко говоря недовольных условиями жизни, кои в последние годы становились только хуже и хуже. Император с трудом признавал, что до этого упорно игнорировал все предпосылки бунта, поскольку надеялся, что ничего серьёзного из этого не произойдёт. Это же ведь крестьяне и каторжники! Цель всей их жизни – терпеть. – Да, Ваше Величество, – упавшим голосом мрачно говорила ему Москва, – крестьяне и каторжники приучены терпеть... Но вы, видно, забыли о том, что движущей силой здесь являются яицкие казаки... А это люди очень непростые, буйные, непримиримые. Почему вы столь поверхностно знаете своих подчинённых?.. Вы даже не стараетесь... – Я хорошо знаю своих подчинённых! – стоял на своём император. – Но я не могу уследить за всеми в одиночку. Тем более я должен одинаково внимательно следить не только за внутренним порядком, но и за мировым. Ты хоть представляешь сколько английских шпионов поймали наши службы? – Не переводите тему. Вы же сами прекрасно знаете, что крепостные – это самый уязвимый слой населения, Ваше Величество. – повысила голос Москва. Глаза недобро заискрились. – Но вы... Зла на вас не хватает! – Может быть ты лучше подумаешь, как подавить восстание, а не ругать меня? – Подумаю, но сначала поругаю. Петербург слушал их краем уха. Всё его внимание было обращено на большую карту на стене. Одним взглядом эту карту охватить невозможно, приходится вертеть головой. Но эти чёрные линии от карандаша, образующие нарисованные стрелочки, как будто гипнотизировали его. Он сам по сравнению с этой картой очень маленький, а по сравнению с реальными размерами территории просто крошечный... Как же можно тут справиться нескольким людям из Императорского дворца... Маленькое сердечко в груди опять отчаянно забилось о незримую каменную стену и никак... Никак не могло её пробить... – Петербург, всё хорошо? – вдруг обеспокоено спросил его Империя. Тот вздрогнул от неожиданности. – Да, Ваше Величество. Я думал. – И что же ты надумал? – Вы правильно сделали, что отправили гонцов оповестить о приближающейся волне бунта. Плохо то, что вы не объяснили что им делать. Те же Казань и Нижний Новгород могли бы сделать намного больше, чем просто оборона. Император пристально и с некоторым подозрением смотрел на него несколько секунд. – Узнаю воспитание Москвы. – усмехнулся он. – Но ещё не поздно отправить срочные письма. В этом есть смысл. – Это всё, что вы можете предложить, Ваше Величество? – криво хмыкнула Москва. – Вы же в них ничего нового не напишите, если я вам не подскажу. Никакой срочной перегруппировки армии внутри государства? Никаких приказов о возведении дополнительных укреплений? Никакого информирования и мобилизации местного населения? Что же вы, в самом деле, как дитё малое?.. – Оп-оп! – бодро хлопнул в ладоши император. – Ну-ка! Ещё! Ещё подкидывай идеи, хорошо идёшь. Москва, покачав головой, закатила глаза, вздохнула: – Смотрите, для подавления большого бунта нужно много военной силы. А у нас основная часть армии в данный момент отправлена на войну с османами. Я рассматриваю ещё и возможность заключения перемирия с Турцией, чтобы перегнать армию на подавление восстания... *** За всё время разговора Петербург больше не произнёс ни слова. Он не смог придумать ничего нового. Москва, почувствовав свою авторитетность, с ходу взяла всю инициативу в свои руки, как военный офицер в юбке. Мальчик только и мог, что слушать её с приоткрытым ртом. Каждое слово, сказанное ей, было наполнено решимостью и уверенностью. И Империя слушал её, в задумчивости морщил лоб, тёр подбородок. В отличие от Петербурга Москве не было страшно, и Империя же это прекрасно видел. Ему до невозможного стыдно это признавать, но он боялся. Особенно его пугали мрачные выражения лиц Империи, Москвы и дедушки Новгорода в том числе. Эти лица не могли значить ничего хорошего. Страшно... Страшно от понимания масштабов надвигающейся катастрофы, ведь бунт стремительно охватывает огромные территории. И ещё страшно от того, что он не может оправдать ожидания Империи. Он оказался беспомощным, бесполезным... В отличие от Москвы... Всё также трудно расстаться с той мыслью, что тётушка Москва – столица намного лучше, чем он. В её голове намного больше здравых рассудительных мыслей, чем в его. Как же страшно. И завидно... Завидно, что у него нет таких знаний, как у неё. Ведь это именно он стал столицей. Почему... Почему он никак не может успеть за старшими? Чем он хуже... Завидно... Среди всех этих опытных и умных людей Петербург не находил себе места. Да, он здесь самый образованный, самый красивый и самый интеллигентный. Но он самый юный и самый несведущий, знающий всё только из книжек, учебников и из рассказов старших. Дедушка Новгород говорит, что его "неуспеваемость" для его столь юного возраста нормальна. Ох, дедушка Новгород... Всё же годы берут своё и с каждым десятилетием вы становитесь менее суровы и более добры и снисходительны к неудачам молодого поколения в лице Петербурга. Но всё равно ваша терпеливость не даёт права столице ошибаться. Даже если столица – это по сути первоклассник... Москва просидела в кабинете императора чуть ли не до глубокой ночи, когда Новгород уже погасил свечи и выходил из покоев Петербурга. Они столкнулись нос к носу. – Ну как? – спросил Новгород. – Я очень устала... – нервно выдохнула Москва. – Не мудрено... – покачал головой тот. – Он очень ждал вашего возвращения. Переживал за вас. – Да ну? – скептично хмыкнула она, будто мужчина наврал ей. – Да я сам удивился. Слушай... Я с самого вашего приезда хотел поинтересоваться, как прошёл ваш отдых... – Хорошо прошёл. – холодно отрезала Москва. – Ладно. Вижу, тебе неприятно говорить об этом. – Конечно неприятно. Если бы не халатность Его Величества, то мы бы смогли отдохнуть немного подольше... – Извини, Москва, я не мог подействовать на него. У меня нет столько авторитета перед ним, сколько есть у тебя. – несколько виновато сказал Новгород. – Я тебя ни в коем случае не виню. – удивлённо и вместе с тем серьёзно посмотрела на него Москва. – Зачем ты извиняешься? – Понимаешь ли... – замялся он, пригладив ладонью бороду. – Может, мне бы хотелось тебя поддержать... – Как неожиданно мило с твоей стороны. Не думала, что ты настолько добр бываешь ко мне. – покачала головой она, беззлобно усмехнувшись. – Спасибо. – Я не зверь, Москва. – Новгород нарочно сделал вид, что оскорбился, и, сурово и вместе с тем смешно пошевелив густыми усами, сложил руки на груди. – Пожалуйста. – Спокойной ночи, Новгород. – И тебе также. Они разошлись в разные стороны по своим покоям. *** Утро следующего дня по настроению не отличалось от прошлого: робкие голоса прислуги, хмурые лица политиков, встревоженные речи иностранных послов выдавали всеобщую обеспокоенности. У Москвы в голове стала складываться мозаика, детали которой вчера утаил от неё Империя, чтобы не выслушивать ещё больше её упрёков. Император сел писать письмо Нижнему Новгороду сразу после того, как к нему в кабинет буквально ворвалось с десяток всклоченых человек в военной форме, наперебой кричащих об ужасе, творящимся в оренбургских степях. По началу император старался держать всё в секрете, но слухи расползлись, как змеи, – опасно стремительно. Но высказывать императору недовольства уже не имело смысла. И потому Москва всё утро молчала, поскольку других слов, кроме укоризненных, не находила. – Тётушка Москва... – позвал её Петербург, ковыряясь вилкой в остывшей и уже невкусной еде. Отсутствующий взгляд без интереса блуждал по тарелке. – Ведь если Его Величество ничего не предпримет в ближайшее время, то это может означать, что... Казань, Нижний Новгород и многие другие ваши друзья и мои подчинённые могут очень сильно пострадать, если бунт подойдёт к самым дверям их домов... Не говоря уже о том, сколько пострадавших на данный момент, о которых нам ничего не известно... Он прав. Приходилось это признавать. – Да. Всё так, как ты говоришь. – Жаль... Я был бы рад ошибиться в этот раз...– тяжело вздохнул мальчик, отодвигая от себя тарелку. – Я не голоден. Спасибо. Москва не стала упрекать его за отсутствие аппетита. У неё самой при одном только взгляде на еду появлялось непреодолимое желание выплюнуть её обратно. Петербург тем временем спрыгнул со стула и понуро поплёлся в мастерскую Новгорода на очередное занятие. Преподаватель категорически отказывался от прекращения уроков даже в такие непростые дни, даже наоборот, – их стало больше. Аргументировал он свою позицию просто – у мальчика практических знаний сильно меньше, чем теоретических. Никто не возражал его самодеятельности. Золотому ребёнку нужно продолжать учиться в любых условиях. В мастерской как обычно было светло и пахло опилками. Сам дедушка Новгород стоял у окна, разложив на широком подоконнике большой лист бумаги. Фартук и перчатки лежали рядом на стуле. – Пришёл, Питер? _ не оборачиваясь спросил он. – Oui, grand-père Novgorod. (Да, дедушка Новгород.) – Подойди ко мне. Петербург послушно приблизился к нему и с любопытством взглянул на бумагу. В глаза бросились знакомые очертания рек, озёр, берегов. – Сегодня опять будет урок географии? – без всякого энтузиазма спросил он. – Почти. – загадочно ответил тот. – Что тогда, если не география? – Будешь участником бунта. – Что!? – неожиданно для самого себя вскрикнул Петербург. – Но так нельзя!.. – Тихо-тихо. – спокойно перебил его Новгород. – Ты же не по-настоящему, а понарошку. – А... А зачем?.. – в непонимании округлил глаза мальчик. – Ну как это "зачем", Питер? Чтобы понимать. – Я и так всё прекрасно понимаю. – А вот и нет. – шутливо погрозил пальцем преподаватель. – Ты понимаешь далеко не всё. Тс-с, уйми своё негодование и сначала послушай меня. – Новгород поставил на карту в районе Урала десяток деревянных фигурок солдатиков. Это было их с Петербургом особое обозначение – десять солдатиков означало "очень много", а один – "очень мало". – Это наши бунтари. И их много. – Новгород вразброс поставил на европейской части карты ещё семь солдатиков. – А это суммарно наша армия, как крупа рассыпанная по всем губерниям. И при этом... – он поставил ещё троих солдатиков куда-то в район побережья Чёрного моря. – И при этом, что довольно большая часть наших бравых войск сейчас бьёт турецких басурманей Бог знает где. А теперь представь, Питер, что ты бунтовщик, и что у тебя есть огромный человеческий ресурс, который запросто тебе повинуется. – Что вы... Я не могу такое представить. – в смятении нахмурился мальчик и покачал головой. – Я не говорю о том, что ты должен сейчас пойти свергать Императора. – саркастично изогнул бровь тот. – Просто мои методы обучения наукам отличаются от методов Москвы, к которым ты привык. И пока твоя тётка и Его Величество спешно строчат письма на все направления, с тобой буду заниматься только я. А теперь представь, что ты – участник бунта, я тебе говорю. Петербург закатил глаза и со злостью выдохнул. – Представил. – Что твоему войску нужно, чтобы быть боеспособным? – Известно что: провизия, оружие, обмундирование. А учитывая, что это бунтовщики, среди которых много крестьян и каторжников, то они вообще неприхотливые в плане одежды. Значит они в первую очередь будут грабить фабрики по производству всякого оружия и разорять засеянные поля. Петербург стал водить незаточенным концом карандаша по карте, комментируя каждое движение. – По-твоему вся армия будет бегать за тряпками и харчами? – положив подбородок на кулак спросил Новгород. – Ну-у... – растерянно забегал глазами по карте Петербург. – Дай сюда. – Новгород выхватил у него из руки карандаш и стал двигать им деревянных солдатиков. – Будь я на месте главного бунтовщика, я бы отправил небольшую часть людей на поиски чего-нибудь важного, но не в первую очередь. – он подвинул карандашом пару солдатиков в разные стороны. – Логично? – Вполне. – согласился Петербург. – Логично также и то, что теперь основное войско всё-таки да становится меньше. Дальше ещё что ты сделаешь? Петербург стал дальше рассуждать вслух, перемещая солдатиков на карте. На удивление этот метод оказался очень эффективным для понимания ситуации и Петербургу многое стало понятно. – Получается, что армия Пугачёва тоже раздроблена, как и наша... И в ней тоже нет целостности... Как и нет чёткой идеи. Для многих бунт – это единственный способ прожить свою жизнь. – Естественно. – подтвердил Новгород. – Большой толпой трудно управлять. Особенно бунтом. И в бунте разлад тоже есть, ведь по сущности своей он не может однородным. Это же ведь должно быть тебе известно? – Известно, но... – разочаровано вздохнул мальчик, – это сложнее, чем отвечать на вопросы по истории. – Ну так конечно! – хохотнул Новгород, расслабленно присаживаясь на ближайший стул и немного меняя тему разговора. – Это известное дело. Питер, ты, главное, не переживай. Ты думаешь, будто бы я и Москва были такими умными изначально? Как бы ни так. Я хоть тоже толковым был, но в твоём возрасте только писать и читать умел, а Москва так вообще безграмотной была. – Да быть такого не может... – замотал головой Петербург, приняв его слова за очередную шутку. – Почему это не может быть? Ещё как может. Она же бедной сиротой была, пока Смоленск не возомнил себя её отцом. А до тех пор ею никто не занимался. И всё равно из неё получилась отличная столица. – Почему она не рассказывает мне об этой части своей жизни... – растерялся Петербург. – Наверное не хочет портить свою репутацию в твоих глазах. – предположил Новгород. – Да как... Как она может считать, что я посмею думать о ней плохо... Она сама на примере своих подруг показывала мне, что прошлое человека необязательно определяет будущее. А сама... Я знаю так мало о том, каким человеком была тётушка Москва до моего появления. – удручённо пробормотал Петербург. – Не серчай, Питер. Я тебе скажу, что Москва всегда скрывала от посторонних глаз неподобающие на её взгляд тонкости прошлой жизни. Мне, например, потребовалось лет двести, чтобы наконец понять как у неё голова работает. А голова у неё работает усерднее, чем у ярого сектантского фанатика. Так, мы поговорили, перетёрли косточки Москве, а теперь возвращаемся к занятию. *** Очередная свеча на столе потухла, распластавшись по металлической подставке безобразным, неказистым серым пятном воска. Опять стало темно и одиноко. Москва не заметила, как вновь оказалась в мрачном тёмном безмолвии. Сколько времени она уже сидит так? Эх, жалко, что рядом нет часов, хоть бы время узнать... Вдруг в покоях стало немного светлее. – Tante Moscou, que fais-tu? (Тётушка Москва, что вы делаете?) Москва обернулась. На пороге стоял Петербург с маленьким настольным подсвечником в руке. Лёгкий огонёк осветил темноту покоев. – Je travaille toujours. (Я всё ещё работаю.) – Mais il est déjà très tard. (Но уже очень поздно.) – Quelle heure est-il maintenant? (Сколько сейчас времени?) – Il est deux heures du matin, ma tante. (Сейчас начало второго часа ночи, тётушка.) – Сколько!? – воскликнула Москва, подпрыгнув на стуле. – А ты... Ты почему до сих пор не спишь, Петербург? – Я спал, тётушка Москва. Я сквозь сон вспомнил, что вечером забыл кое-о-чём попросить дедушку Новгорода, поэтому пошёл к нему в мастерскую и оставил записку, чтобы он утром увидел мою просьбу. – Ты мог позвать прислугу. – Я не хотел будить людей. А сейчас вот шёл и увидел, что вы до сих пор не спите и работаете. Пожалуйста, идите спать. Москва не без тоски украдкой взглянула на исписанные её рукой листы бумаги. – Раз ты так просишь... – устало вздохнула она и не стала договаривать. – Идите. Я аккуратно сложу ваши бумаги в стопки. – Не стоит, Петербург. Попроси кого-нибудь из прислуги. Это их работа. – небрежно махнула рукой она. – Я хочу быть немного более полезным вам, тётушка Москва. К тому же прислуге негоже лазить в государственных документах. – серьёзно отказался мальчик. Он поставил свечу на стол. Огонёк осветил внушительной высоты горку свечного воска в подсвечнике Москвы. Сколько же времени она так сидит... В такой напряжённой позе и в таком освещении она была похожа на вдову, у которой после смерти супруга осталось не так много денег и не так много времени, чтобы срочно что-то решить, чтобы поправить свою покосившуюся жизнь. Оттого и тёмные круги под глазами. Оттого на лбу морщинки. Оттого губы крепко сжаты и кажутся неестественно тонкими. На самом краю стола, стоит только чуть-чуть приподнять взгляд, примостился смутно знакомый бархатный футляр, а в нём сверкающее жемчужное ожерелье. Подарок Нижнего Новгорода. Наверное его вид как-то подбадривал и поддерживал Москву. Его усердные старания сделать её хоть чуточку счастливее не должны пройти даром... – Тётушка Москва, – полу шёпотом и с упрёком обратился к ней Петербург, раскладывая бумагу в ровные стопки, – так нельзя. Вы не бережёте себя. – Это издержки профессии. Хоть я и бывшая столица, но привычки меня не отпускают. – покачала головой она. – Я, действующая столица, отпускаю вас спать. – строгим повелевающим тоном выдал мальчик. – Хорошо, как пожелаете, Ваше Высокопревосходительство. – легко усмехнулась Москва. – И в этом нет ничего смешного! – Ты прав. Совершенно ничего. – Вы знаете что нужно делать? – Конечно знаю. Нужно... – начала было объяснять Москва. – Вам нужно идти спать! – немного грубо перебил её Петербург. – Утро вечера мудренее! Москва откинулась на спинку стула, какое-то время неотрывно наблюдая за мальчиком из-под полуприкрытых изнемождённых век. – Петербург, есть одно такое понятие, которое я не смогу тебе объяснить даже при всём моём желании... – осевшим голосом вдруг призналась она. – Какое такое понятие? – Ты не понимаешь что такое люди... – Тётушка Москва, вы, должно быть, шутите? Это же смешно. – растерянно улыбнулся Петербург, взглянув на неё. Но Москва не шутила. На её сосредоточенном осунувшемся лице появилось сожаление, сочувствие и глубокая печаль. И это в миг очень насторожило мальчика. В голове зашевелились сомнения. – Человек, homo sapiens, животное, обладающее душой и разумом, – он кто? Он, живущий всего лишь несколько десятилетий, что им движет? Человек, иногда имеющий всё, чаще – не имеющий ничего, как и почему живёт? Сколько всего он может достичь за свою короткую, ограниченную жизнь? Что его, по сути ничтожного, заставляет изо дня в день продолжать жить?.. Пока ты не поймёшь человеческую сущность и человеческую душу, ты не сможешь быть той столицей, которой хочет видеть тебя Его Величество... Поговори утром об этом с Новгородом. Мне будет некогда. – Но... Дедушка Новгород уже собирается объяснять мне что-то другое. – Ничего, перебьётся он. Скажи, что это задание от меня... А я по твоему указанию всё же пойду отдохну.