Звёздочка

Now hush little baby, don't you cry

Everything's gonna be alright

Stiffen that upper lip up little lady, I told ya

Daddy's here to hold, ya through the night

I know father's not here right now and we don't know why

We feel how we feel inside

It may seem a little crazy, pretty baby

But I promise, father's gon' be alright

Mockingbird — Eminem

***

Кроули моргает медленно, плавно, как зачарованный, и нарезает круги по комнате, пребывая в тяготящих душу и разъедающих всё его нутро раздумьях. Казалось бы, он демон, его ничего не должно тревожить. Особенно после того, как ад отстранил его от дел за сорванный армагеддон. Ведь теперь даже зла совершать и отчитываться за него не нужно. А значит, беспокоиться не о чем. По логике вещей. Однако Кроули продолжает тяжко вздыхать и стучать каблуками лакированных туфель по холодной черной плитке пола, обхаживая снова и снова по кругу свой стол. У него постепенно вздуваются вены на висках от напряжения. Зубы противно скрипят из-за сжатых плотно челюстей. В почти полной тишине начинает возникать навязчивый и раздражающий звон. Так кровь бьет по мозгам, что в ушах появляется этот противный звук. А во рту на нервах пересыхает и начинает неприятно вязать. Сложно сказать, сколько времени он находится в этом подвешенном состоянии, весь напряжённый, тихий, уставший и, кажется, на очень долгое время погружённый в себя. Это началось по всем законам логики в тот самый момент, когда Азирафель его оставил. Остаток Божьей благодати, к которому Кроули был не шуточно привязан, к которому хотел быть как можно ближе все шесть тысяч лет, просто покинул его в один случайный момент. И не то чтобы Кроули очень нужна была Богиня или частица чего-то светлого он Неё. Он просто очень привык, что одиночество на его собственной, личной стороне, не злой и не доброй, разбавлялось присутствием кого-то очень похожего, но при этом совершенно противоположного ему. С Азирафелем было иногда хорошо, иногда плохо, но по крайней мере не так одиноко. Кроули привык играть роль человека. Он слишком вжился в этот облик. А потому одиночество для него, как для омеги, стало чем-то ещё более удручающим. Демоны обычно так не страдают от этого. Даже когда он падал, не чувствовал себя настолько плохо, как чувствует теперь, будучи отвергнутым любимым ангелом. А ведь обиднее всего то, что Азирафель не смог уйти из его жизни бесследно. Память можно стереть, её можно исказить, изменить по сильной нужде (прямое тому доказательство — Гавриил, сумевший уместить все познания свои в одну маленькую муху, очистив разум едва ли не до блеска). Кроули мог бы пошарить в своём разуме и стереть оттуда все воспоминания о том, кто разбил ему сердце. Вряд ли, конечно, сделал бы это. Но осознавать наличие самой опции и выбора приятно. Но есть то, что в любом случае помешает забыть. Даже при сильном желании. И это "то" сейчас сладко спит в соседней комнате, которую рыжему демону пришлось кое-как оборудовать под детскую. Мрачновато, конечно, получилось, но что поделать, иного создавать Энтони не научен. В конце концов, тот антураж, что вышел у него, гораздо более приемлемая перспектива для проживания младенца, чем тот же Ад. Кроули едва ли не каждый день молится — и сам не знает, кому — только чтобы ни Небеса, ни Преисподняя не прознали о самом существовании этого дитя. Дитя, рожденного в человеческом обличии, но при том совмещающего в себе поравну две сущности, являясь олицетворением зла и добра одновременно. Кроули уверен, что Агнесса в своих предсказаниях таких поворотов судьбы точно не предсказывала. И в божественном замысле нет такого пункта. Этого не должно было произойти. Но это произошло. Против всех законов природы. Против всех законов вселенной. Против воли Господа и Дьявола. Против всех. Астра родилась на свет спустя пол года от вознесения Азирафеля на небеса. Кроули тогда едва ли не сошёл с ума, думая, что все всё обязательно узнают. Он ждал, когда к нему в двери постучатся, гадал, кто будет первым: в белых перьях или в черных. Всё размышлял, где бы раздобыть святой воды и адского пламени, да побольше. Чтобы ни одна сущность, не важно какой стороны, даже близко не подобралась к Астре и не посмела ей вредить. Потом Кроули выхдохнул. Их так никто и не потревожил с тех пор. А меж тем его дочери совсем скоро исполнится год. Но родительские нервы так и остались взвинченными. Незащищённый никем одинокий омега не может априори находиться в состоянии покоя. Он никогда не расслабляется. Никогда не дремлет. И всё время бдит. Как папа, он готов защищать своё чадо ценой собственной жизни. Точнее, не жизни физической оболочки (хотя, потеряй он её, ему вряд ли кто-то выдаст другую), а существования в целом. Он готов, чтобы его вычеркнули навсегда из книги жизни. Только если это будет означать, что с Астрой ничего не случится. Астра похожа на своего отца. На того, кто теперь заведует и управляет всем в раю. На того, кто даже не успел узнать об этой беременности. Он смылся с земли гораздо раньше, чем сам Кроули понял, что беремен. И в душе Змия до сих пор хранится этот яд, эта горечь обиды, злость и непрощение, которые пожирают постепенно изнутри. Но все они направлены в сторону ангела, некогда так пылко любимого, нужного, важного. А Астра здесь не при чем. Это Кроули знает (гораздо лучше, чем Отче Наш). И он всей душой её любит. Игнорируя отчасти тот факт, от кого она родилась. Перед глазами снова всплывают раз за разом кадры, как он отчаянно целует мягкие ангельские губы Ази, а после этого теряет его, наверное, навсегда. Кадры, как он сидел в своём жилище один и молча долго-долго гладил свой живот. Всё, что он мог делать со своими эмоциями тогда — выплескивать их на свои комнатные растения. Однако это слабо помогало. Потому он предпочитал лишний раз полежать, чем тратить силы на крик (да и нервы свои хотел поберечь). Разумнее было бы от плода избавиться, пока была возможность. Но Кроули ею почему-то не воспользовался. Так и не смог объяснить себе, почему. Или просто не хотел. Смотреть правде в глаза и признавать реальность порой бывает больно. Потому мы предпочитаем всё это избегать. Кроули шипит по-змеиному, выныривая резко из своих раздумий. Он тогда много думал о прерывании беременности. Но сейчас, когда Астра уже родилась на свет, когда она уже живой и сформированный ребенок, проживший в этом мире уже целый год, те мысли стали неприятными, а воспоминания о них — мерзкими. Кроули замирает, прекратив в миг стучать каблуками по полу, и слышит приглушённый плач. Он вздыхает, но не бесится, как это с ним бывало в разных других ситуациях. Астра почти никогда не становилась для него причиной гнева. И, он уверен, никогда не станет. Он шипит громко, но не раздражённо. Даже радуется в какой-то степени. Плачь малышки моментально отвлёк его от потока тревожных мыслей и захватил все внимание, переключив на себя. Энтони шагает с осторожностью к двери, стараясь не издавать при этом громких звуков своей обувью, чтобы не раззадорить малышку на истерику. Порой, бывало, она заходилась в ней так, что её плач начинал напоминать звуки рая, раскаты грома, шум водопада, рёв быстрых горных рек, звон тысяч звёзд, звуки сотен арф, что играют все сразу, движение огромных камней-валунов; и одновременно с этим звуки ада, стенания и вопли грешных душ, треск огня, скрежет металла, жужжание мух (надо отдать должное лорду Вельзевулу) и звуки прочих нечистых тварей. Это было её врождённой особенностью. Она не познала ещё ни рая, ни ада. И Кроули надеялся на то, что никогда не познает. Но звуки она в себе совмещала и изрекала в точности именно такие, какие они и есть. Но это только во время сильных эмоциональных всплесков. А их у неё было всего несколько за всё время. — Ну что ты плачешь, моя звёздочка? — говорит он совсем тихо, мягко и с умилением, мешающимся в одном флаконе с волнением. И каким бы плохим демоном себя не называл Кроули, а с Астрой он становится едва ли не самым нежным и ласковым отцом. Он так с ЛжеАнтихристом не сюсюкался в своё время. Оно и понятно. Своему родному чаду в любом случае дашь гораздо больше, чем чужому. Кроули протягивает руки, наклоняясь к кроватке, а Астра живо машет в воздухе пухлыми ручками в попытках потянуться навстречу знакомым и родным рукам, не переставая при этом громко плакать. Он улыбается мягко, взяв её на руки и прижав к себе, в частности к плечу. Вообще, Кроули довелось и совсем маленького Иисуса, тобишь Мессию, самого Спасителя на руках подержать. Просто он об этом предпочитает не вспоминать, поскольку так сильно к этому малышу привязался, что, узрев воочию распятие, едва не заплакал прямо на людях. Было действительно неописуемо больно видеть, как прибивают заживо гвоздями к кресту того, кто еще будучи младенцем лежал у тебя в руках и смеялся звонко. Но Кроули не может не вспоминать об Иисусе, когда держит на руках Астру. Да и об Антихристе тоже. Было в них всех нечто такое, что отличало от других детей. Сколько бы младенцев в руки Энтони не попадало, он никогда не забудет те особые ощущения в самых кончиках пальцев, когда держишь на руках сына Господа или сына Сатаны. Астра же в себе объединяет и те, и те ощущения. Хоть она и не дочь наивысших сил, а всё ж в ней одновременно существует две полярные противоположности, что делает её по-настоящему неповторимой. Вряд ли хоть кто-то ещё из ангелов и демонов додумается зачинать ребёнка между собой (не то чтобы Ази и Кроули до этого додумались: они скорее не додумались правильно предохраняться). Хотя, кто знает, чем там занимаются Вельзевул и Гавриил на Альфа-центавре? — Тише-тише, девочка моя. Давай не будем так кричать. А то ты снова разойдёшься так, что тебя скоро и на Небесах услышат, — Кроули на секунду ухмыляется, и в этой мимической игре уголком губ на самом деле кроется столько нечеловеческой боли, сколько невозможно, наверное, полноценно представить. Азирафель, наверное, никогда не услышит её плач. Даже если Астра будет кричать во весь голос. Он укачивает её. Плавно, мягко, чуть отталкиваясь пятками от пола и стремясь вверх, а потом тут же чуть-чуть сгибая колени и едва заметно приседая вниз. Астра плачет, но в этом нет ничего удивительного или пугающего. Ей просто очень нужен родитель рядом. Желательно всё время. Кроули рад, что он демон по сущности, ведь ему вовсе не нужен сон и отдых. А значит он может целиком посвятить себя дочери, дать ей столько времени и внимания, сколько будет нужно. Даже больше. Он нежно гладит дочь по макушке, накрывая её всю, такую маленькую, запросто ладонью. Волосы у неё светлые совсем, едва ли не белые. От Ази достались, спорить бесполезно. И тесты ДНК в этом случае не нужны совсем. Зато вот глаза — как есть, от Кроули. Жёлтые, змеиные, с узеньким зрачком. Жаль немного, что малышке придётся так же, как и папе, большую часть жизни ходить в тёмных очках, чтобы не выглядеть странно или глупо в глазах людей. Но ничего не поделать. Генетика. И работает она по всем законам биологии человека. У Кроули даже манера речи изменилась с тех пор, как на свет появилась Астра. Он научился даже своё змеиное шипение превращать в инструмент для привлечения детского внимания и успокоения. Оно, шипение, стало приторно ласковым и пропиталось искренней и чистой родительской любовью. Отличие между ангелами и демонами в огромной степени заключается в том, что первые отдают свою любовь всем существам, миру и Богу равномерно, не выделяя никого и не делая особенным в своих глазах; вторые же не готовы, казалось бы, любить совершенно никого, за исключением одного единственного партнёра, за которого готовы будут и убить, если понадобится, и детей. Кроули, как "неправильный" демон, имеющий склонность к жалости и состраданию, готов был любить не только своих детей, но и детей человеческих в большинстве своём (за логичным исключением совершенно раздражающих и несносных мальцов, не знающих, что такое воспитание). Он любил детей. Но Астру он любит сильнее всех на свете теперь. Она действительно напоминает ему самую яркую и красивую звезду с неба. С неба, которое он сам и сотворил однажды, пусть это и было до безобразия давно. Астра тоже в какой-то степени его творение. Такое же невообразимо красивое, обворожительное и абсолютно волшебное. Вот только сотворена не по воле Богини, не по её инструкциям и замыслу. Кроули улыбается до зубов, когда девочка дует свои пухлые губы и невольно причмокивает, а потом что-то лепечет. Она размахивает руками, а он тихо напевает ей колыбельную дабы отвлечь от слёз. После ухода Азирафеля Кроули перестал временно носить свои круглые тёмные очки: почти перестал выходить на улицу. И ему на самом деле очень нравится подходить к зеркалу, держа дочь на руках, и смотреть в отражение, где виднеются две абсолютно одинаковые пары желтых глаз. Нечто внутри теплится и тешится от этого. — Никому тебя не отдам. Никогда. Моя принцесса, — тонкие губы Энтони превращаются в трубочку, а глаза щурятся, как у самого довольного кота. А потом он целует зарёванную Астру прямо в маленький красный носик. Она такая крошечная, что щимит сердце невольно. Они нарезают бессмысленные круги по комнате, покачиваясь из стороны в сторону, утрясая разящий всплеск детских эмоций. Малышка постепенно совсем успокаивается и затихает, слушая тихий бархатистый шёпот родителя с нотками томного скрежета и переполненного лаской шипения. Он не перестает называть её своим лучиком, светом, звездочкой, нежностью, душой, принцессой, чудом и так далее. И междомением мычит ей колыбельные. Хорошо, что он смог попрактиковаться на ЛжеАнтихристе в свое время. Потому у него есть бесценный опыт пения для капризных детей. Не то чтобы Астра была очень капризной. Но лучше уметь хорошо справляться даже с самыми трудными ситуациями, чтобы никогда не оплошать. Кроули, возможно, даже чересчур внимательный и предусмотрительный, что порой начинает даже смахивать на тревожность. Однако ничего удивительного. Опять же, брошенный одинокий омега редко когда будет полностью спокоен. Особенно когда вся ответственность за ребенка лежит полностью лишь не его плечах. Опять же, фоново в разуме мечется эта страшная, доводящая до мурашек по телу, мысль о том, что однажды внизу или наверху прознают о существовании этого дитя. Тогда Кроули неприменно придётся ценой всего, что у него когда-либо было, защищать её. Нет, не так. Не придётся. Он просто будет это делать. Не вынужденно, а потому, что ставит Астру выше самого себя исходя из безразмерной к ней любви. Сердце снова невольно ёкает и сжимается, когда он видит, как она устало закрывает свои глаза и укладывает голову на родительское плечо. Снова гладит её по голове, перебирая прядки совсем негустых светлых волос, напоминающих шелковые золотые нити. Интересно, кем она станет, когда вырастет? Какой будет? Что ждёт эту малышку впереди? Кроули не знает ответов ни на один из вопросов, поскольку не пророк и не умеет видеть будущее. Но одно он знает точно — он сделает всё возможное и невозможное чтобы его ребёнок был счастлив. Он сам со всем справится, не взвывая за помощью к Азирафелю. Пусть он так и остаётся архангелом на Небесах, которые выбрал тогда. Он не выбрал Кроули. Не выбрал того демона, с которым прошёл вместе через все трудности, какие только можно представить, за шесть тысяч лет. Не выбрал того омегу, с которым делил постель и самые изысканные на свете ужины. А значит, нет и смысла давать ему знать о дочери, пытаясь удержать рядом с собой посредством такой низкой манипуляции. К тому же, Кроули ему больше не доверяет. Кто знает, что Богиня прикажет Ази сделать с этим ребёнком. И тот ведь, наверняка, сразу же пслушается, внимая её воле. Никто не захочет допустить существование дитя, объединившего в себе противоположные силы. Потому Кроули обещает себе, что сам сможет дать Астре всё, что ей только будет нужно. Если она попросит звёзды, он достанет ей с небес звёзды. Если попросит осушить океаны или свернуть горы — он и это сделает. Одного, наверное, не сможет сделать, если она вдруг этого попросит: познакомить с родным отцом. Но сделает всё, что в его силах, чтобы она в нём и не нуждалась. Астра неосознанно тыкает папу в щеку маленьким пухлым пальчиком и забавно улюлюкает, слушая, как он совсем нежным и мелодичным голосом продолжает напевать колыбели. — Скоро ты вырастешь и станешь совсем-совсем большой девочкой. И может быть будешь в разы сильнее своего папы. Но я всё равно буду защищать тебя. Всегда. Сколько бы времени не прошло и как бы ты не взрослела, — он заглядывает ей в глаза, трепетно целует ее крохотную теплую ладошку с внешней стороны, а потом принимается расцеловывать каждый пальчик, пока Астра хихикает и совсем смешно булькает. Щекотно маленькой. Кроули глубоко, размеренно и спокойно выдыхает, чувствуя, как вокруг них воцарилась настоящая гармония и такой долгожданный покой. Он себя так хорошо не чувствовал, пожалуй, никогда в жизни. Лишь сейчас, держа на руках родного ребенка, он осознаёт себя счастливым. Раньше Энтони казалось, что счастливым он сможет стать только со своим ангелом. Потому и искал с ним любой связи, даже простой секс считая очень выгодным для себя вариантом. Но никакого покоя он так и не находил в итоге в постели с ним. Когда всё заканчивалось, Азирафель вел себя совсем не так, как Кроули бы хотелось. Они будто оставались всё равно очень далёкими друг от друга, как по разные стороны бездны. А Астра заполнила собою ту пустоту в сердце, которую даже не желал замечать Ази. Родительская любовь всё-таки выше всего этого. И Кроули рад, что всё сложилось так, как сложилось. Он рад слышать тихое детское сопение на его плече. Рад смотреть, как растет прямо в его крепких обьятиях эта малышка. Он рад отдать ей всё, посвятить всю свою суть любимой дочери, не позволив ни одной силе, доброй или злой, навредить ей или даже прикоснуться. Кроули больше не будет одинок. А еще у его существования теперь есть неоспоримый смысл.

***

And if you ask me to daddy's gonna buy you a mockingbird

I'ma give you the world

I'ma buy a diamond ring for you, I'ma sing for you

I'll do anything for you to see you smile

And if that mockingbird don't sing and that ring don't shine

I'ma break that birdie's neck

I'd go back to the jeweler who sold it to ya

And make him eat every carat, don't fuck with dad.