Вампиры глухих провинций

Арсений был красивым, он был обходительным, с него было не отвести глаз; он был умен, он знал наизусть всего Онегина (зачем?), он был… Он был героем, вышедшим из любовных романов, которые Антон, разумеется, никогда не читал. Он был воскресшим Байроном и был, кажется, прародителем всех муз. Таково было мнение Антона об Арсении спустя год после их знакомства. Когда же Антон впервые встретил Арсения, тот показался ему, конечно, наипрекраснейшим созданием из всех, что он когда-либо встречал. Потом он, однако, открыл рот, и оказался еще и одним из самых высокомерных созданий в мире. Некоторое время они, можно сказать, не совсем ладили. Бьянка познакомила их неожиданно: она обещалась наведаться к ним одна, в тайне и под покровом ночи, чтобы обсудить какие-то планы по свержению вампиров из Высшего Совета, однако пришла — с ним. Он — красивый, бледный, чарующий, — он зашел в их небольшой дом следом за Бьянкой бесшумной тенью, вежливо снял обувь, не стал снимать свой плащ, поклонился всем старомодно и спросил, где у них уборная. Дед прокашлялся удивленно и одной рукой показал в сторону туалета — они его использовали как комнату для хранения инструментов Антона, как прачечную и иногда — как ванную. Бьянка покачала головой: — Обратила его недавно, до сих пор считает своей обязанностью мыть руки каждый раз, когда приходит с улицы, — потом улыбнулась своей резкой, жесткой улыбкой. — Арсений играл на сцене в Питере, да так чудесно, что я подумала… как я могу позволить этой красоте приобрести морщины? — Эт кто ваще такой? — спросил Лука громко и недовольно. — Какой-то минус вайб, теть Бьянка, зачем ты привела его к нам в дом? И… Антон, в принципе, был солидарен с Лукой, но он также был бы очень рад сохранить голову, так что сильно потрепал сына по голове и несильно толкнул его в плечо, что тот отошел назад. — Эй! — воскликнул он, но тут к нему подошел дед и зашептал что-то ему на ухо. — Лука хотел сказать, что если ты ему доверяешь, то и мы ему доверяем, — сказал Антон со своей лучшей улыбкой. Бьянка лишь хмыкнула в ответ, и они вместе пошли на кухню. Кухня их была маленькой, хлипкой, старой; они и использовать ее стали недавно, когда в их жизни появился Лука — тот был растущим организмом, и дед постоянно пытался приучить его есть и готовить дома, чтобы экономить на доставках. Пока получилась с переменным успехом. Они все вчетвером расселись по местам. — Арсений заменит вам Вампирбека на время, — сказала Бьянка, начав постукивать своими ногтями по столу. Тот был с крошками. — И вы уверены, что хотите посвящать в наши планы ребенка? — она кивнула в сторону Луки пренебрежительно. Антон поморщился: он, если честно, предпочел бы, чтобы его сын не вмешивался в эти дела, однако Луке было пятнадцать, он плевать хотел на авторитеты и отстаивал свое мнение гораздо лучше Антона. Еще дед был на его стороне, что, если честно, являлось решающим фактором его присутствия. — Мне пятнадцать, — сощурился, сложив руки на груди, Лука. — Вампирбекушка… — вздохнул дед, склонив голову. — Моя величайшая утрата. — Ладно, — сказала Бьянка. Помолчала немного и добавила: — Соболезную. — Повернулась к застывшей на пороге фигуре: — Арсений, проходи и присаживайся, пожалуйста, — сказала она непривычно ласковым для себя голосом. Арсений, не меняясь в лице, тенью скользнул на место рядом с ней и сел прямо, сложив руки на коленях. Антон попытался не смотреть на него и тут же провалился в своем желании. Арсений же смотрел только перед собой или на Бьянку. — Что-то неладное творится в Змии Хрустальном, — сказала Бьянка торжественно. — Мои источники донесли мне, что там может скрываться мой бывший. Вам нужно выдвинуться туда завтра же. — Дед, это значит, я могу не идти в школу завтра?! — довольно подпрыгнул на месте Лука. — Ну, раз уж такая пьянка, то можешь не идти, Бикдикганушка, — кивнул дед. И, да, — дед поощрял Луку в его желании называть себя Бикдикганом. Антон сначала пытался с этим бороться, но когда понял, что его силы в этом бою неравны, то сдался и начал называть сына по нормальному имени только в мыслях. — Арсений пойдет с вами. — Что?! — воскликнул Лука. — Эгхм, — крякнул дед. — Эм, — протянул Антон, вновь оглядывая Арсения. — Без обид, но… мы его даже не знаем. — Вот сейчас и познакомитесь, — сказала Бьянка голосом, не терпящим возражений. — Арсений будет вам очень полезен, к тому же у него передо мной должок, — сказал она, ласково гладя его по плечу. — Правда, Арсений? Арсений улыбнулся ей — и улыбка эта показалась Антону на мгновение улыбкой богов. Он подумал, что такой улыбкой наверняка улыбался Аполлон где-то у себя в Греции. — Всё для моей мадемуазель, — сказал Арсений бархатным голосом. — Ты — негодник, — Бьянка наклонилась к нему ближе. — Пообещай выжить и провести со мной еще не одну ночь. — Я… — Я ему не доверяю, — громко зашептал Лука на ухо деду. — У матери был похожий хахаль — весь такой холеный — постоянно нас объедал. — Боже мой, Лука! — не выдержал Антон. Он почувствовал, как щеки его покрылись румянцем. Арсений перевел взгляд на него — кажется, впервые за вечер, — и уголки его губ приподнялись. Он поднял брови, и в глазах его, ярко-красных, отразилась усмешка. — Я Бикдикган! — сказал Лука. — О… — протянул Арсений. — Бикдикган? — Имеешь что-то против? — с вызовом спросил Лука. — Нет, — тут же ответил он. — Красивое имя. — О, — ответил Лука, явно растерянно. — Ок. — Кажется, вы уже неплохо ладите, — заключила Бьянка и резко встала со своего места. — Пожалуйста, покажите Арсению, где он может переночевать, а я пошла. Не провожайте, целую. И она испарилась. И именно тогда, когда она исчезла, Арсений будто переменился; показал, как подумалось тогда Антону, свое истинное лицо. Именно тогда Антон в полной мере осознал значение слова «актер», примененное к Арсению Бьянкой. С лица его спала маска безразличного дружелюбия, и вместо этого оно сделалось надменным. Черты его заострились. — Поверьте мне, — сказал он свысока, — я тоже не имею ни малейшего желания оставаться с вами, в этом дьяволом забытом месте. У меня спектакль на носу. Но честь обязывает помочь Бьянке Павловне. — У нее есть отчество? — спросил дед. — Ой, ну и пошел ты… — начал было Лука, но Антон его прервал: — Похоже, — сказал он, стараясь звучать как можно более ядовито (у него с этим всегда были проблемы из-за мягкого характера и миловидной внешности), — ты здесь не из-за чести, а потому что Бьянка тебя заставила. Наверняка, сложно быть всего лишь пешкой в чужих руках. — Ого, бать… — одобрительно сказал Лука. — Говоришь мне ты, — сказал Арсений с усмешкой. — Сто лет, живешь в этом захолустье в доме без ремонта, зарабатываешь на жизнь, чиня сантехнику у несчастных жен. Унизительно. Дед поморщился на этот монолог и схватился за Луку, всеми силами стараясь удержать его от нападения на Арсения. Антон и Арсений еще минуту прожигали друг друга взглядами, пока их не прервал дед: — Ну, — сказал он миролюбиво, обращаясь к Арсению, — у нас тут не особо много комнат в захолустье — придется тебе переночевать с Антоном. — Что? — Что?! *** Дело было в том, что Антон уважал деда больше любого другого вампира или любого другого существа мире — а еще немного в том, что он был мягкотелым, — так что, после небольшого шока и препирательств длиной в минуту, он все-таки согласился заночевать с Арсением. Арсений, в свою очередь, понял, что выбора у него, как свободных комнат в доме, не было, и с видом оскорбленного достоинства подчинился. Антон спал на не сильно обжитом чердаке их небольшого домика — свою комнату он отдал Луке, когда тот поселился с ними, — и был своим уголком вполне себе удовлетворен. Из мебели у него была большая кровать, которую они с Вампирбеком затащили сюда вопреки всем законам гравитации, потрепанный комод, стул и куча коробок с хламом. Самым дорогим предметом интерьера у него были блэк-аут шторы — Антон с сожалением отдал за них около трех тысяч рублей на маркетплейсе. Антон не дышал уже много лет, но знал, что воздух в его комнате по крайней мере наполовину состоял из пыли. Когда Арсений зашел за ним в комнату, то лицо его тут же окрасила гримаса отвращения. — Ты здесь живешь? — спросил он, сморщившись. — Нет, — он выругался, — провожу экскурсии. Сноб недоделанный, — пробормотал он уже себе под нос. — Нам придется спать на одной кровати, — сказал он с сожалением, указывая головой на свою двухспальную кровать, постельное белье на которой не менялось уже недели две-три. — Я прямо сейчас хочу быть сожженным солнцем, — ответил Арсений. — Ну, — пожал плечами Антон, — твое право. Только дверь за собой закрой. Если решишь остаться — можешь сложить свой плащ на тот стул в углу. Стул в углу во многом заменял для Антона функцию шкафа — на него он складывал вещи перед сном, на него он скидывал вещи, которые нуждались в стирке, на него он бросал вещи, которые зачем-то вытащил из комода и которые ему теперь лень было убирать обратно. Антон любил свой стул в углу. Арсений же ожидаемо любви Антона к стулу в углу не оценил и лишь качнул головой, едва его завидев. Антон слегка поморщился: сейчас стул в углу и правда выглядел немного более плачевно, чем обычно, что означало то, что приближалось время его ежемесячного расхламления. Ох, как Антон не любил приближение этого времени. — Пожалуй, посплю так, — сказал Арсений, не двигаясь со своего места у порога и, кажется, в любой момент готовый сбежать. — Я сплю у стенки, — сказал ему Антон, скидывая свои треники на стул. Потом, подумав, скинул туда и футболку. — Что? — спросил он у Арсения, который так и замер у входа, глядя на него с какой-то тревогой. — Зачем ты раздеваешься? — Ну точно не чтобы трахаться, — закатил глаза Антон. Потом сам удивился своей дерзости и поморщился. — Ну, я всегда так сплю, — сказал он, почесав затылок. — Еще с человечьих времен. Арсений вздохнул тяжело. — Я раздеваться не буду, — сказал он. Антон зачем-то представил его без одежды и сглотнул. — Ок, — сказал он, пытаясь звучать безразлично. — Тебе, может, дать переодеться в домашнее? — Боюсь, по твоему домашнему ползают тараканы. Антон закатил глаза: это было всего несколько раз. Антон уже с ними разобрался. — Тогда сними хотя бы плащ и ложись. Завтра трудный день, — он зевнул широко. — Спокойной. С этими словами Антон лег к себе в кровать, накрывшись одеялом (которое ему было совершенно не нужно), и практически уткнувшись носом в старый пыльный персидский ковер, висящий на стене и скрывающий удручающего вида стену. — Безобразие, — слышались ему бормотания Арсения. — Знали бы об этом мои друзья… Унижение и только. Такой блистательный и в таких обстоятельствах… — Даже дед так не бубнит, — наконец сказал ему Антон. — Дан Балан и не блистательный вампир-актер из Петербурга, — ответил ему Арсений. Наконец, кровать с левой стороны затрещала пружинами и он лег. — Ты вампир полчаса и уже такого самомнения о себе, — сказал Антон в ковер. — Мне 241 год, — ответил Арсений. — Что?! — это заставило Антона отлипнуть от старого ковра и повернуться к Арсению. Тот лежал, как и подобает нормальному вампиру, в позе покойника, и со смиренным лицом. Глаза его были прикрыты. Он подстелил под себя свой плащ и остался в рубашке с костюмными брюками. — Что? — приоткрыл один глаз Арсений. — Бьянка сказала, что превратила тебя недавно. — Бьянке около трёх тысяч лет — я не уточнял точный возраст, это неприлично. Конечно, для нее она обратила меня недавно. Для нее и Петр Алексеевич был жив вчера. — О, — сказал Антон. — Я думал, тебе буквально лет тридцать. — А я думаю, что тебе ментально лет пятнадцать, — сказал Арсений. Антон закатил глаза и снова отвернулся к ковру. Потом не выдержал и вновь перевернулся к Арсению лицом: — Тогда зачем ты здесь? Я думал, ты молодой и не знаешь, че творишь, поэтому и сунулся помогать нам. Чем задолжал Бьянке? Но Арсений ему не ответил: он сделал вид, что спит. Антон закатил глаза недовольно, вновь подобрал под себя одеяло и развернулся к стенке — на этот раз на всю ночь.