Родная кровь

Вскоре Григорий ушел на гумно, а Аксинья стала убирать со стола. Ильинична предложила ей помощь, на что хозяйка охотно согласилась, сдержанно кивая. —Аксинья... Я вот хотела спросить... — начала старушка, напрягая Ксюшу. — Можно Григорий домой-то меня отвезет?... — вкрадчиво поинтересовалась Василиса Ильинична. —Об чем тут гутарить? Пущай подвезет, конечно же. — выдохнула женщина, чувствуя как напряжение какого-то неприятного диалога отступает. —Неуправно тебе-то одной с дочками, м? —Управно. Танюшка по хозяйству иногда подсобит. Пол там подмести или чего ещё она горазда. Хозяйственная девка. — улыбнулась Ксюша, с долей гордости говоря про старшенькую дочь. Ильинична лишь улыбнулась, подавая Ксюше очередную тарелку. —Ну и славно... Так и не думали, может... К нам перебраться..? —Гутарили об энтом уж... Тут покуда поживем, нечаго с одной земли на другую мятаться. — немного строго сказала Ксюша, хмуря тонкие брови. —А курень твой как же? —С куренем ничего не сделается. Век стоял, ишо постоит, не развалится. А потом может оно и надумаем вернуться, да пока уж тут осели. Нам своё хозяйство жить-наживать, так зараз и начнем. Кое-что оставлять тут неуправно. —А Степка...? — старушка не успела договорить, Аксинья стукнула кулаком по столу. —Мне до Степана дела нету. И не было. Об Гришке чего, так спрашивайте, а об Степане не гутарьте, грех. — Аксинья закатила глаза и скрестила руки на груди, сжимая губы в тонкую полоску. Пара минут гнетущей тишины заставила девушку вздохнуть и перекреститься. —Простите, мамаша... Сгорячя сказала. Мы давно с Гришкой установили, что слова о бывшей жизни не промолвим. И не гутарили покудова.. —Это ты прости, Ксюша. Не подумала я об этом... Ты... Вы с Гришкой же... Хорошо живете? — постаралась перевести тему родитель. Аксинья улыбнулась, но как-то странно отвела взгляд, мельком кидая краткий кивок. —Лучше некуда с Гришкой-то. Знаете, давно надо было ведь от Степана уйтить. Эти издевательства терпела лишь из вежливости проклятой. Спуталась же с Гришкой... — губы Аксиньи нервно дрогнули в улыбке — Так все срамить начали. А мне что? Сердцу ить не прикажешь... —Прости дуру старую, Аксиньюшка. Не наше дело было, да ить грех же, при живом-то муже... — Ильинична опустилась на скамейку, а Аксинья присела рядом. — ну и срамили... Да вы дюже не прятались... Но и Гришка хорош, спутался же проклятый с жалмеркою. Аксинья понимающе прикусила нижнюю губу в раздумье. Видно, тяжело давался ей этот разговор, но она мужалась. Старалась быть ласковой, проявляла уважение и отвечала на вопросы, поддерживала диалог. —А я-то и не хотела... Всю душу он мне испоганил, проклятый. Но люблю его. Люблю и никто мне боле не нужен. Никакие Степаны, никто... Гришку люблю. И до смерти любить буду. Он для меня всё, понимаете? — у Аксиньи на глазах блеснули скупые отчаянные слезы. Василиса мягко положила свою руку на ее, вздыхая. —Нет, девка, не понимаю. Не любила я мужа своего. Никогда не любила, а вот воспитала же детей, жила же как-то. Смерть проклятая разлучила, так видно Богу угодно было. Ну и живу. Отрада мне детки мои, люблю их больше жизни. И печалуюсь об Гришке поэтому. Петька-то худо-бедно устроился, да и Дуняшка наша в девках не засидится. А вот про Гришку не знаю чаго... Вроде и живёте же, детишков имеете, да вот кто друг другу? —Окружные знают, будто муж и жена. Ну и... И так и есть. Я ить перед Богом клятвы Степану не давала. В Церкви мы не венчались. Просто отдали меня за него и всё. Так и живем... —А может, ежели греха не будет, посватаетесь-то в Церкви, перед Господом, а? Так, глядишь, и мне спокойнее будет... Аксинья как-то испуганно вскочила с места, прикрыв рот рукой. Нервно побегала глазами по куреню и сделала какой-то необъяснимый жест рукой. —Ну, полноте, мамаша... С Гришкой гутарьте. Не моё, не бабье дело... Лезть не хочу. Вы не Григорий, за него думать и решать, нет. Простите на грубом слове, ежели обидела. Нет. Аксинья задумчиво вздохнула и перекрестилась. А затем тихо шепнула. —Обвенчалась бы, да хочет ли этого Гришенька... — сказала и опрометью вылетела в сени, предупредив о том, что надо доить корову и принести воды. Столкнулась на пороге с Григорием. Чуть ли не с ног его сшибла. Встретились они глазами, так Аксинья покраснела, отведя странный взгляд с нездоровым мечтательным огоньком. —Ксюш, куда ты так? Сбегаешь из куреня? — шутливо спросил Мелехов, аккуратно беря Аксинью за руки. —Дурак! По хозяйству я... Иди к мамане, негоже же одну оставлять! — шепнула Аксинья и за доли секунды скрылась в дверях амбара. Там она прислонилась к стене, закрывая руками лицо. Что-то нашло на нее. По правде, она давно уже ждала какого-то шага со стороны Григория, но сама не решалась заговаривать о том, чтобы соединить себя с ним такими серьезными узами, пусть для нее он уже и был единственный и самый настоящий муж. —Маманя, об чем это вы тут с моей Ксюшей гутарили? Вылетела из куреня как бешенная, вся белая, как молоко! Не обижаете часом? — с неким нехорошим подозрением спросил Григорий, облокачиваясь о печку. Мама его лишь пожала плечами. —Говорили о вашей помолвке... Гриш, думал али нет? Григорий тут же отвернулся к окну, чтобы скрыть кровь, подоспевшую к лицу. Он сжал губы и потер глаза кулаком. —Ну так... Есть у нее муж, маманя. Перед Богом одну клятву дают. А я... А мы... Мы назвались мужем и женой. Мы они и есть, только другой на небе союз. А про Наталью забыли? Ищо заноза эта в печонках! Хучь волком вой в лесу. Василиса Ильинишка подскочила к сыну, как молодая, беря его за руку и заглядывая в глаза. —Сама призналась, что перед Богом клятвы со Степаном не давала! А Наталья... Наталья... Бог знает. Скончалась. Принимаем за мертвую, нет ее давненько на виду. Коршуновы уже слезы свои выплакали-то, а ты дюже не страдай. Живи с той, которая в сердце. Только не гоже-то так.. Не по-христиански... Предложи обручиться, откажет разве? —Не откажет, маманя... Да разве ж оно надо? И так мы... —Так спокойнее мне за тебя будет, родненький... —Пап, мама опять к Дону без меня пошла... — недовольно пробубнила девчушка, глядя в окно. И действительно, Аксинья неспеша шла к Дону, неся коромысло с ведрами, даже не удосужившись покрыть голову. Хотя солнца не было, но принято, так надо было. —Доча, не ругайся. Забыла маманя... Гости у нас... Посиди с бабушкой, а я зараз... — Григорий лишь кивнул маме и выскочил на крыльцо, а затем побег догонять свою женку. У Дона Ксюша сидела, уронив голову на руки, думая о чем-то своём. Мелехов присел рядом, приобняв Ксюшу. Та аж дрогнула, голову поднимать не хотелось, но родную руку мужа узнала. —Чего прибег, Гриш? С детьми чего? —Ксюш, ты чего тут горюешь? —Ничего... Воды набрать пришла, всё хорошо.. — она вымученно улыбнулась, поправляя косу. —Вижу ж, что слезы почем зря проливала. Так? —Ну так... Чего пристал... —Ксюш, а не брехет мамка, действительно не было мужа у тебя? Ну... Клятвы? Аксинья отвела взгляд, ее губы дрогнули в странной улыбке. В глазах блеснули слезы. —Правда это, Гриш. Грех такой имею. Муж назывной мне Степан, не истинный... —Чего ж ты слезы льёшь? Дура ты, Аксютка... Дура... Сказала б раньше, мы б уже давно... — Гришка осёкся, но быстро продолжил, — давно б в Церквушку сходили. Аксинья почувствовала поглаживания по плечу и подняла преданный взгляд на Григория. Своего единственного и самого любимого казака. —Правда..? —Богом клянусь, Ксюш! — уверенно сказал Григорий, улыбнувшись. Аксинья тоже повеселела и прижалась к мужниной груди, прикрывая глаза и вдыхая такой родной запах пота и чего-то сладковатого. Григорий крепко поцеловал возлюбленную в маковку и приободряюще усмехнулся. —Пойдем, Аксютка! Сейчас дождь нас застанет. Не успеем до куреня-то... Дома погутарим, коли захочешь. Коромысло оставь, потом вернешься... Аксинья не перечила. Уже у родного двора полило как из ведра и молодежь весело забежала в хату, успев насквозь промокнуть.