Чёртовы чувства

Антон рассматривает стол с закусками в попытке выбрать что-нибудь вкусненькое, но ни черта не понимает в представленных яствах. А ведь он даже участвовал в дегустации блюд для фуршета вместе с Арсением, хоть финальный выбор меню и оставил за своим женихом. Маленькие, хрустящие на вид лодочки плывут по зеркальной глади подноса, нагруженные то ли паштетом, то ли каким-то сложносочинённым муссом. Крошечные канапешки на соседнем блюде выглядят как дурманный сон повара, пытающегося впечатлить самого строгого гастрокритика: надетые на аккуратные серебряные шпажки (и именно от слова «шпага» — это действительно маленькие тоненькие рапиры) бутербродики состоят из сложных форм, сердечек и изящных завитков красивых, но непонятных ингредиентов. Вокруг ещё много всего: неустойчивые высокие башни профитролей с таинственным содержимым, целые сады аккуратных плетёных корзиночек, наполненных деликатесами. Глаза у Антона разбегаются, и если бы он был способен испытывать обычный человеческий голод, то наверняка закапал бы уже полстола слюной, пока примеривался к блюдам. Возникший рядом Макс муками выбора явно терзаться не намерен. Вытянув губы трубочкой, он слегка причмокивает и нагребает на большую тарелку всё, до чего дотягивается. — А ты чего тут грустишь? — спрашивает он, совсем на Антона не глядя и пробуя на зуб одну из лодочек. — О, приколдес! Вот это попробуй, мощный рекомендасьон. Лодочка присоединяется к своим собратьям, уже отправленным на тарелку, и тонет под россыпью канапе. — Я не грущу, у меня передышка, — говорит Антон. — А что там внутри? — Ха, это твоя свадьба и ты не знаешь! — веселится чему-то Макс. — Да и я хуй знает, я ваще в человеческой еде не разбираюсь. Ну, тоже верно — зачем бы ему? Макс — бес, к тому же совсем молодой, и, как и Антон, и как все существа Преисподней, в еде не нуждается. Для поддержания жизнедеятельности им достаточно сна, а для колдовства требуется подпитка совсем иной энергией, чем человеческая пища. Кроме того, внутри пищевода у всех существ Ада так жарко, что земные продукты, попав в организм, просто сгорают, превращаясь в золу и пепел. Так что закидываться такой едой — с одной стороны, бесполезное расточительство, а с другой — поощряемое в Аду чревоугодие, ведь вкусовые сосочки у них всё же имеются, так что почему бы их не побаловать? И Макс явно намерен устроить своим знатный пир — впрочем, для этого фуршет и задуман, так что Антон наблюдает за ним с лёгким доброжелательным любопытством, а потом всё же решается тоже попробовать одну из лодочек. Сделав глоток игристого, он откусывает кусок хрустящего теста и медленно жуёт, повернувшись к центру зала, где весело пляшет толпа гостей, а в её центре — Арсений. Во время церемонии на музыкальном балкончике располагался небольшой оркестр, которым дирижировал выпущенный на денёк Паганини, — в его сопровождении прошло и бракосочетание, и первый танец, который Антон с Арсением не один месяц старательно разучивали под руководством лучших нашедшихся в Аду профессиональных танцоров. Но сейчас классические инструменты уже успели смениться диджейским пультом, и вместо глубокой гармонии чистых инструментальных нот главный зал дворца наполнен энергичными ритмами и битами современности. Возможно, не так уж долго осталось и до Анны Асти с Максим. Возможно, Антон сам будет тем, кто их закажет. Но пока он ещё недостаточно пьян, чтобы грустно выть в микрофон «Шла босиком», и потому лишь не без удовольствия наблюдает за радостным скопом танцующих. Повезло, что Люцифер — а тот теперь приходится Антону деверем, извините, что за пиздец, — не стал задерживаться и исчез сразу после церемонии. Кажется, было буквально слышно, как с его уходом моментально дружно выдохнула вся толпа остальных приглашённых, и с тех пор вечер становился всё менее и менее томным. Глаза Антона, конечно же, раз за разом невольно возвращаются к фигуре его теперь уже мужа. Впрочем, не только его взор пленён стройным и гибким телом — кажется, вообще все взгляды прикованы к тому, как тот энергично, и в то же время плавно движется на танцполе. Свой белоснежный, расшитый жемчугом, алмазами и опалами свадебный сюртук Арсений успел сменить на более свободную пару: теперь подвижные бёдра ласково обнимают серебристые брюки, а небрежно накинутый на плечи пиджак в серебряных всполохах звёзд держится на своём месте, кажется, исключительно силой мысли — или магией. Гладь голой кожи между частями костюма скрывает чёрный строгий корсет, и у Антона руки горят и чешутся от желания обхватить Арсения за талию, прижать к себе, чтобы почувствовать, какой тот горячий, уткнуться носом в основание шеи и прикусить влажноватые от пота мышцы и сухожилия. — Чё, братух, так вкусно, что аж слюни текут? — басит возникший рядом Макар чуть насмешливо. — Ага, — хором отвечают Антон и Макс, и Антон, выгнув бровь, оборачивается на друга. Тот, к счастью, смотрит на другую цель — хоть Арсений в их паре и куда больше подвержен ревности, Антону толика собственничества тоже не совсем уж чужда. Но взгляд Макса направлен не на Антонова супруга, а на девушку рядом с ним, и с по-дурацки приоткрытым ртом и осоловелыми глазами тот и правда выглядит так, будто полная тарелка деликатесов у него не прямо в руке, а вьётся на танцполе рядом с Арсением. Что ж, Антон не осуждает, тем более что сам, скорее всего, выглядит ничуть не лучше, а Олеся сегодня, как и всегда, и правда дивно хороша. Она заливисто хохочет и отплясывает со всем пылом, ухватившись за Арсения, который только рад поддержать чужую прыть и, аккуратно придерживая за спину, кружит её в танце. В тёмных волосах Олеси сверкает лунным светом утащенная ей с головы Арсения диадема, но тот явно не против — в конце концов, она была на нём всю церемонию, так что он, наверное, даже рад свободе. Антон свою корону с короткими редкими зубьями, украшенными бриллиантами и изумрудами, тоже снял — выглядит подарок Арсения очень красиво, в густых кудрях сверкал и переливался изысканно и по-королевски, но после нескольких часов ношения начал давить на непривычную к таким украшениям голову. Сейчас она надета на руку, чтобы не потерялась, и немного мешается, когда он делает очередной укус, лишая лодочку из теста содержимого палубы. Какой бы вкусной ни была еда, чувство голода она лишь обостряет — потому что у Антона, как и у Макса, как и у других существ Ада, под него маскируется желание, а предмет его желания в этот миг вскидывает вверх свои красивые руки, чуть не теряя искрящийся блеском пиджак, и дёргает в ритме музыки точёными бёдрами. На них критически не хватает чужих ладоней, решает в моменте Антон, и не Олесиных, а более крупных, мужских, с длинными пальцами. Вот точно таких, что отправляют в рот остатки закуски, затем ищут салфетку, а потом, пока ещё не закончилась песня, всё же приближаются к цели и аккуратно хватаются за тазовые кости, укрытые тонкой блестящей тканью, — потому что их хозяин не такой дурак, чтобы всё торжество просидеть в сторонке. Арсений легко расстаётся с Олесей и изворачивается в руках Антона, чтобы оказаться к нему лицом. Свои забрасывает ему на плечи и улыбается так ярко, что сразу меркнет и подсветка, и всполохи стробоскопов, и сияние лунной диадемы, и парящие под потолком наколдованные звёзды. Антон в танцах не так хорош, как его муж (муж!), но старается ему соответствовать: покачивается в такт битам и даже пробует провернуть пару элементов из тех, что они разучивали с репетиторами для первого танца новобрачных. Арсений славливается сразу — два мужа́ одна Сатана, или как там говорят люди? — и подыгрывает, ныряя в поддержку, выписывая вокруг Антона изящный круг и заливисто смеясь. И если до этого мгновения Антон думал, что тот не может стать ещё красивее — потому что ну куда уже? — то нет, он доказывает, что может. Мелодия меняется на что-то более спокойное и тягучее, и они благодарно жмутся друг к другу ближе, двумя кольцами рук, обнимающих плечи и спины, создают крохотный интимный пузырёк, от которого остальные гости с понимающими улыбками аккуратно отступают, пока сами разбиваются на парочки (и троички) чуть поодаль. — Какой же ты уже поплывший, мой муж, кошмар, — жарко шепчет Арсений в большое тёплое Антоново ухо. Для этого ему приходится слегка привстать на цыпочки, и Антона ведёт от этого так же, как и всегда, как и в самый первый раз: пусть они теперь и равны по статусу, Арс всё ещё всесильный высший демон, который по-прежнему выбирает делать что-то настолько трогательное. Мысль заставляет сжать руки на его талии сильнее, притягивая к себе ещё теснее — со стороны они уже наверняка неотличимы от двух разваренных слипшихся пельмешек. Одна из них блестящая, а вторая — в тотал блэк. — Да я уже даже не поплывший, а просто плавленный, — признаёт за собой Антон. — И это ещё даже не главная часть торжества, а только земная цивильная церемония с небольшим фуршетом и афтепати. Боюсь представить, что будет завтра в Инферно... — Зачем представлять? Всё будет по плану, — тихо смеётся Арсений. — Мы не для того так много времени и сил потратили со свадебными менеджерами и координаторами. Будут лавовые фонтаны, звёздные фейерверки, парад фестралов, фаер-шоу, прогулка с церберами, забег адских гончих... — Я уже устал, пока ты перечислял, — ворчит Антон и утыкается мужу в висок, ведёт носом выше и елозит им в мягких тёмных кудрях, источающих потрясающий нежный аромат. — Хочу тебя съесть. Арсений в ответ тихо фыркает, как ёж, или как Зефир, когда мягкими губами аккуратно прихватывает с ладони спелое яблочко. — И что же вас от этого останавливает, мой драгоценный супруг? Пальцы Антона скользят по чёрной ткани корсета, пересчитывают плотные вставки пластин, поддерживающих строгую форму. — Наверное, то, что я такой плавленный, — признаётся он. — Может быть, тогда я тебя съем, — ухмыляется Арсений. Музыка успела давно вновь смениться, играет теперь что-то попсовое и энергичное, и гости вокруг движутся более активно, но сами они и не думают разлепляться, продолжая глупо покачиваться и шептаться. — Размажу тебя как сырок по постели и буду долго и усердно облизывать. — А приказы кто отдавать будет, пока твой язык занят? — заинтересовывается Антон практической стороной дела. Обрисованная картина его забавляет примерно настолько же, насколько и возбуждает. — Пока мне больше хочется занять твой, — произносит шёпотом Арсений, вновь дотягиваясь до его уха, и быстро и аккуратно прикусывает мочку. — Желание принца — закон, — отвечает Антон. Он подхватывает подбородок Арсения пальцами, чтобы приподнять и приникнуть к любимым губам в поцелуе. И правда, это совсем не дело, почему они так мало целуются, у них ведь свадьба? Всего лишь первый день из предстоящих трёх, но всё же. Вокруг нарастает тихое «уу-у» и кто-то — кажется, Олеся, — кричит: «Горько!» Антон, правда, не понимает, почему — ему наоборот очень сладко. Арсения хочется до звёзд в глазах поскорее утащить куда-то, где не будет никакой комментаторско-наблюдающей составляющей, и Арсений, видимо, улавливает его настроение — или сам думает о том же, потому что, завершив поцелуй, тут же чмокает его в щёку и выворачивается из кольца рук, чтобы поторопить события. — По местной земной традиции прошу всех заинтересованных пройти вот в тот конец зала на ловлю букетов и подвязок! — громко возвещает он поверх на несколько секунд стихшей музыки. Потом, обернувшись к Антону, спрашивает: — Ты что из этого хочешь кидать? — Мне всё равно, у меня же нет ничего, — говорит он. — Ну как же нет, — хитро улыбается Арсений и проводит рукой по Антонову бедру. Пальцы его шевелятся в колдовском знаке, и Антон чувствует, как кожу на этом самом бедре начинает стягивать ремешок или резинка. — Как же нет, когда есть? — Баловник, — комментирует это Антон, целуя его в щёку, прямо в ямочку от улыбки. — Я так высоко брючину не закатаю, чтобы её оттуда снять. — Беда, значит, придётся так и ходить, пока кто-то другой её не снимет, — усмехается Арсений. Антону тут же становится в десять раз интереснее, что именно тот там наколдовал. — А бутоньерка где твоя? И почему у тебя корона висит на запястье словно браслет? Что за неуважительное отношение к свадебному подарку? Ты хоть знаешь, как твой супруг старался, когда создавал её? — Муж, не пили, — отзывается Антон, чувствуя, как собственный рот разъезжается в ответной широченной улыбке, которую нет никаких сил сдерживать. Если всех присутствующих ещё не тошнит от их приторнейшей сладости, то они явно недорабатывают. — Твоя вообще у Олеси. Не боишься, что она так и уйдёт с ней? — Пф, — отвечает Арсений. — У Олеси давно уже копия, а оригинал отправлен вниз в сокровищницу. Так что пусть развлекается девочка. Антон безмолвно вытягивает вперёд руку с короной на запястье, и Арсений так же молча проводит по ней рукой, растворяя в воздухе. Хоть у Антона теперь как у принца тоже есть доступ ко всей мощи Ада и его магии, он далеко не так хорош в колдовстве, как его муж, так что на сложные ритуалы сам пока не решается. Да у него и нужды особой в этом нет — это Арсений обременён сложными рабочими обязательствами по соблюдению порядка на нижних кругах Ада, сам же Антон перебивается демонической работёнкой попроще: контрактики там, сделки на перекрёстках — мелкий предприниматель, короче, и всем доволен. — Спасибо, дорогой. Арсений угумкает в ответ и берёт руки Антона в свои. — Не будем делить букеты, просто кинем на радость ловцам сразу два, да? Одновременно с согласным кивком Антона он шепчет на демоническом слова заклинания, делает движение пальцами — и между их ладоней вырастают и расцветают гроздья чёрных орхидей и изящные стебли чёрных ирисов, а между ними раскалёнными углями наливаются бутоны огненных лилий. Одна из них, повинуясь жесту Арсения, отделяется от букета, расправляет пылающие лепестки и устраивается у Антона в петлице вместо потерянной бутоньерки. Такую заботу никак нельзя оставить без благодарного поцелуя — и Антон утягивает в него Арсения до тех пор, пока гости, отправленные в дальний конец зала, не отвлекают их нетерпеливыми криками. Посмеиваясь, они присоединяются к ним, каждый со своим букетом, и просят желающих поучаствовать в активности занять места поближе. Арсений готовится кидать букет первым, и пока он развлекает собравшихся шутками, Антон рассматривает небольшую толпу. Самыми нетерпеливыми оказались демоницы — Ида и Наденька заняли первый ряд и успешно отталкивают остальных желающих. Олеся, впрочем, себя в обиду не даёт и абсолютно бесстрашно прорывается к ним вперёд сквозь хихикающих чертовок. Чуть вдалеке остаётся стоять Гоша — он старается делать незаинтересованный вид, но, кажется, тоже собирается ловить цветы: на букет в руках Антона он смотрит с лёгкой жадностью и затаённой грустью. Сбоку от него зайчиком-энерджайзером подпрыгивает Макс, орущий «Олеська, давай!» и «Если ты не поймаешь, поймаю я!» Антон тихонько над ним хихикает и едва не пропускает момент, когда созданный магией и оттого ни капли не растрепавшийся в полёте букет описывает ровную дугу — ну конечно, это же Арсений, он всё делает красиво, даже швыряется букетами — и приземляется в руки обомлевающего Макара. — Э-э, а чё я? — спрашивает растерявшийся ифрит у цветов. Впрочем, щёки его немного зардеваются, хоть под естественным жаром это и не особенно видно. — Не, ну я не против так-то, если чё, спасибо, братцы. Это зарабатывает ему несколько заинтересованных взглядов, но вскоре все взоры обращаются к Антону, сжимающему второй букет. Повернувшись к толпе спиной, он встряхивает кудрями и, нелепо замахнувшись, отправляет связку чёрных цветов в полёт. Раздаётся лёгкое «Шурх!», следом визгливое «Кр-ра!», и Антон, даже не успев обернуться, сгибается от хохота, понимая, что произошло. — Клубничка, бестолковое ты создание, не порти праздник! — ругается рядом Арсений. — Выплюни цветы! Картина происходящего, когда Антон всё же разворачивается, даже смешнее, чем он успел представить: Арсений сложил на груди руки и дует губы, Клубничка с букетом в клюве уселся на выступающем рельефном карнизе почти под потолком, а несколько демониц пытаются то ли кинуть в него чем-то, то ли приманить на фуршетную еду. — Ну может, он тоже хочет замуж! — выдвигает теорию эмпатичная Олеся. — Или жениться. Его хозяин теперь — замужний человек, птичке наверняка стало завидно — или даже немного одиноко. — Блин, да, я поддерживаю, надо просто найти ему ворониху, — мигом вклинивается Макс. Арсений смотрит на Антона как Майк Вазовски из мема с очевидным «Это твои друзья, это ты их позвал!» в глазах. — Просто наколдуй ещё один букет, — предлагает Антон. — это всех отвлечёт. — Сам колдуй, — упрямится Арсений. — И вообще, рано или поздно ему там надоест сидеть, так что пусть букет достанется самому терпеливому, кто сумеет дождаться и отобрать его! — Это мудро, — одобряет Саша, демон опытный и мудрый. Он кладёт руку на плечо Гоши, с которым давно дружит, в поддерживающем жесте, и тот задумчиво кивает. — Вот и отличненько! — радуется Арсений. Про обещанную подвязку, кажется, все успели позабыть, и он тоже не напоминает. — В таком случае разрешите сообщить, что наше участие в торжественной части на сегодня всё. Зал, еда, напитки и музыка — всё остаётся в вашем распоряжении, дорогие гости, а мы с Антоном, с вашего позволения, удаляемся по своим молодежёнческим делам. Он поигрывает бровями, и по толпе прокатывается волна одобрительного смеха. Не до смеха только Антону, который аккуратно подпитывает своё тело мощью Ада, а затем проворачивает трюк, который давно хотел: шагает к мужу, сгибает колени — и подхватывает того за талию, закидывая к себе на плечо, словно пещерный человек — желанную добычу. — Антон, ты совсем дурак? — от неожиданности в обычно бархатном голосе Арсения прорезаются визгливые нотки, и он шутливо дубасит Антона по спине, но тот чувствует его довольство и как вибрирует чужая грудь от смеха, так что лишь широко улыбается, машет гостям ручкой, подмигивает Клубничке — и наконец-то, наконец-то, нако-блядь-нец-то ныряет в полутёмные прохладные коридоры дворца подальше от шума, веселья и смеха. Туда, где они смогут спрятаться от остального мира и остаться только вдвоём. Арсений не перестаёт возмущаться ни всю дорогу до лестницы на следующий этаж, ни во время её преодоления. — Ты чёрт, — ругается он, цепляясь за спину Антона и барахтаясь — впрочем, не слишком активно. — Ты если решил меня покатать на себе, нельзя было сделать это как-нибудь красиво? Зефира бы взял, чтобы увезти как рыцарь принцессу, мог, в конце концов, просто на руки эстетично подхватить. А ты так по-варварски, — бурчание продолжается вместе с попытками шлёпнуть Антона по пятой точке, которая удобно маячит там рядом. — Ты хоть знаешь, сколько фотографу заплачено? Я хотел красивые фотки, а будет крупным планом моя задница на твоём плече! — И это будет очень красивая фотка, повесим её над камином, — довольно отвечает Антон, поудобнее перехватывая любимые ноги. — Но если хочешь — вернёмся попозировать по-другому. — Да неси уж, — вздыхает Арсений. На последней ступеньке Антон останавливается и приседает, очень аккуратно ставит Арсения на пол и помогает ему распрямиться. — Козлина, — припечатывает тот, безуспешно приглаживая растрепавшуюся причёску. Серебристый пиджак при этом удивительным образом не потерялся по дороге и всё ещё держится на изящных плечах. Точно магия. — Ну и чего мы остановились на полпути, силёнки покинули? Антон пытается придумать ответную колкость — но ни одной не находится в полупустой от счастья голове, он может лишь улыбаться как совершеннейший дурак, разглядывая своего мужа, напоминающего нахохлившего перья воробушка. — Язык проглотил? — щурит тот глаза. — Язык на месте, — отвечает Антон и проводит быструю демонстрацию — наклоняется и лижет по изогнутым кривой улыбкой тонким губам. — Ты же не в самом деле расстроился? Облизанные губы поджимаются. Ещё секунду Арсений смотрит серьёзно, а потом закатывает глаза и прижимается к Антону, закидывая руки ему на шею. — Дурачина, — мягко укоряет он, целуя в губы и прикусывая своевольный язык, когда тот вновь показывается из приоткрытого рта. — Но ты уж если вызвался, то давай неси до конца. Уперевшись в чужие плечи, он подпрыгивает, оборачивая ноги вокруг Антоновой талии, а тот подхватывает его за бёдра. Горячее гибкое тело жмётся к Антону теперь ещё теснее, дурманит разум близостью, сносит крышу своим ароматом. Арсений пахнет так одуряюще приятно, что Антон не отказывает себе в маленькой слабости — утыкается ему в шею и оставляет там щекотные поцелуи, заставляющие мужа хихикать, пока Антон несёт свой драгоценный груз в спальню. Спальня во дворце на Английской набережной огромная. Интерьер здесь максимально сохранён старинный — Арсений с почтением относится к истории, — но всё обжито: они часто бывают на поверхности и любят этот величественный изящный особняк, так что нередко проводят здесь своё время. Команда нанятых работников поддерживает в здании постоянный порядок, а перед свадьбой и вовсе трудилось вчетверо больше людей и чертей, усиленно подготавливая дворец к торжеству. Главная спальня тоже не осталась без внимания. Лунные светильники по периметру заливают помещение нежным светом, уставленные цветами поверхности заставляют воздух благоухать, а величественная королевских размеров кровать манит к себе рассыпанными по постели белыми лепестками. Когда Антон с Арсением на руках подходит к ней ближе, лепестки, дрогнув, оборачиваются мотыльками и взмывают в воздух. С их нежных трепещущих крылышек на постель сыпется бриллиантовая пыльца, мерцающая в лунном свете фонариков тысячами блестящих искр. Повинуясь порыву, Антон опирается на кровать одним коленом, помогает Арсению опуститься на неё спиной и восхищённо выдыхает, когда тот, проведя по белью ладонью, собирает осевшую мерцающую пыльцу, а потом касается пальцами Антоновых рук и щёк, оставляя на них блестящий след. Антон дёргает лопатками, выпутывается из пиджака, кидая его куда-то на пол, и вместе с Арсением двигается ближе к изголовью. Тот избавляется и от своего, остаётся в строгом чёрном корсете, помогает расстегнуть и стащить с длинных ног Антона брюки. Когда те соскальзывают с бёдер, одной рукой Арсений крепко собственнически сжимает ляжку, и Антон, замерев, смотрит туда, где его опаляет жар чужой ладони. Он уже успел забыть, что Арсений наколдовал ему во время празднества подвязку, и теперь разглядывает, приоткрыв рот, тонкую полоску чёрной кожи, украшенную серебряной цепочкой и пряжкой-сердечком, ремешком обвивающую его ногу. — Тебе нравится? — тихо спрашивает Арсений, касаясь выделанной кожи кончиками пальцев. В местах соприкосновения поверхность ремня вспыхивает золотом. Сглотнув, Антон кивает и не отрывает взгляда от пальцев Арсения. Те продолжают свой путь, плывут по чёрной глади, оставляя золотистый след, и у Антона уходит несколько секунд на осознание, что тот ведёт не бездумно — оставленные знаки складываются в знакомые руны. Озкавош. «Это, — чертит Арсений на Антоновой подвязке, — моё». С последней чёрточкой символы вспыхивают ярче и остаются на коже, а Антон подаётся вперёд, целуя мужа сразу напористо и глубоко. Арсений отвечает с тихим мычащим звуком, находит руками плечи Антона и сжимает их с отчаянием, запускающим по хребту Антона рой мурашек. Он вылизывает рот Арсения жадно, словно не может напиться его вкусом, касаниями языка дразнит чужой, щекочет кончиком чувствительное нёбо. Отстраняется, даёт вдохнуть — необязательное действие для демона, но так давно вошедшее в привычку у существ, часто примеряющих человеческие тела, — и ныряет в поцелуй снова. — Раздень меня, — просит Арсений, когда они отрываются друг от друга вновь. Он переворачивается на живот, изгибается изящной дугой, подставляя спину в блёстках. У Антона слегка подрагивают руки, пока он расстёгивает миллион мелких крючков на корсете, позволяя пластинам распасться под его пальцами, оголяя бледную, всю в мелких звёздах кожу. Сметя ненужный предмет одежды с кровати, он припадает губами к рельефу спины, целует вдоль позвоночника, чмокает лопатку — сначала левую, потому что она оказывается ближе, потом правую — чтобы не обиделась. Арсений вздёргивает таз, намекающе им виляет, и Антон сползает ниже, чтобы поддеть его тонкие серебристые брюки. Те не требуют абсолютно никаких усилий, чтобы их снять — буквально соскальзывают по крепким бёдрам сами, оголяя гладкую кожу в плену гипюра и капрона. — Ого, бельё, — удивляется Антон встреченному кружевному барьеру. Арсений под ним хмыкает, переворачивается обратно и одну ногу закидывает Антону на талию. — Не туда смотришь, — говорит он и кладёт его ладонь на своё бедро. Там пальцы тоже встречает кружево — или нет, Антон наклоняется ближе, чтобы рассмотреть изящную подвязку, облегающую стройную ногу, и тихо ахает. Белоснежную шёлковую тесьму помимо завитков кружева украшают мелкие жемчужины и перья — под взглядом Антона они взволнованно трепещут, словно ангельские крылья в предвкушении полёта. Он на них тихо дует — и те вздрагивают тревожно, пробуждая в груди глубокое неведомое чувство. Он поднимает взгляд на Арсения — тот смотрит на Антона открыто, неотрывно, нежно. — Там тоже есть надпись, — тихо говорит он. Возвращая взгляд к подвязке, Антон аккуратно касается ленты пальцами — и чуть не отдёргивает, когда чувствует лёгкое жжение. На гладком неукрашенном центре тесьмы место соприкосновения загорается серебряным символом. Антон, обжигаясь, ведёт дальше, пока не возникает надпись целиком. — Арс, — говорит он пересохшими губами. — Арс, это енохианский? Он видит кивок и чувствует дрожь. Благодаря их свадьбе Антон теперь тоже принц Ада, но обладание этим титулом не меняет его естества: он был сотворён чёртом, которому даровали все привилегии демона. Антон по итогу даже внешность менять не стал — оставил себе и свои смешные рога, и дурацкие копытца. Внизу его иногда до сих пор путают с обычными чертями и бесами, только если раньше это бесило, то теперь лишь забавляет. И главное — он нравится таким и себе, и Арсению. Сам же Арсений — история другого рода. Когда во время изгнания Люцифера разверзлась Преисподняя, все ангелы, что последовали за ним, были наречены им его братьями, принцами Ада. Все они наверняка ещё помнят где-то на задворках сознания и райские кущи, и древо познания, и уютные посиделки на плетёных скамейках в садах невиданной красы. Возможно, оттого Арсения и тянет так часто на поверхность, оттуда его любовь к людскому миру и своей человеческой форме. И этот жест — белоснежность подвязки, нежность трепетных перьев, надпись на ангельском языке — ощущается Антоном как желание поделиться с ним и этим самым уязвимым и затаённым кусочком своей природы. Переполняемый чувствами, он тянется к лицу Арсения — такому любимому, такому красивому с наполненными сверкающей влагой глазами — и прижимается к нему щекой. Даже поцелуи кажутся недостаточно полноценным способом передать свои эмоции, и он не знает, как сделать это лучше. — Я так люблю тебя, — шепчет он и чувствует, как горячая рука прижимается к затылку, сжимает кудри. — И я тебя, — отвечает Арсений таким же шёпотом. — Сильнее, чем все законы мироздания, и больше, чем бесконечность. Антон поворачивает голову, чтобы прижаться теперь другой щекой и видеть любимый профиль, чёрные веера ресниц. — Что там написано? — спрашивает по-прежнему тихо. — «Принадлежу тебе,» — отвечает Арсений, сжимая ладонь на затылке крепче. — Пара к твоей. Это двусторонняя дорога. — Лучшая дорога в мире, — откликается Антон. Каждое слово он произносит близко-близко к чужой коже, опаляя её дыханием. — Моя любимая магистраль. С громким выдохом из горла Арсения вырывается смешок, ломая наконец-то напряжённую хрупкость момента. — К слову о дорогах, я соскучился по своему любимому транспортному средству, а хотелось бы уже и прокатиться, — говорит он, приподнимаясь, чтобы упереться Антону в плечо и перевернуть их, усаживается сверху. — Ты как, мотор исправен? Топливом заправлен? — Арс, это всё звучит абсолютно ужасно, — бурчит Антон, но послушно устраивается на спине, находит руками чужую талию. «Мотор», тоже поймав настроение, заводится с пол-оборота. — Не приведи Лилит, ты мне скажешь в процессе что-то типа «поддай газку»... Арсений громко красиво смеётся. Он щёлкает пальцами, растворяя в небытие всё бельё, кроме подвязок — своей белоснежной и чёрной Антоновой. — Нет сил уже ждать, — поясняет он, нашаривая под собой член Антона, направляя его сразу в себя. — Ох-х, демоны, да... — Не демоны, а демо... демоН, — глухо и глупо поправляет Антон, впиваясь пальцами в чужие бёдра. — Я здесь один. — Нет, нас таких здесь двое, — хихикает Арсений сверху, покачивается едва заметно и неторопливо, наслаждаясь заполненностью. — Как же я обожаю этот момент... не выпускал бы тебя из себя вообще, если бы мог. Они так давно вместе, по человеческим меркам счёт идёт на годы, но Антон всё равно алеет ушами, когда слышит подобные признания. — И мне в тебе безумно хорошо, — всё же выталкивает он изо рта, потому что знает, что Арсений такое любит. Времена их сделки давно прошли, но тот всё ещё жаден до похвалы и комплиментов. — Можно сойти с ума от того, какой ты сейчас красивый. Арсений реагирует на это томным «М-м-м!», выгибается кошкой и наконец насаживается жёстче и глубже, ускоряя темп. Его руки находят Антоновы рожки — те всё ещё его маленькая слабость, — трут ребристую поверхность, посылая по хребту Антона искорки удовольствия, похожие на слабую щекотку. Сам он сжимает Арсову талию, скользит ладонями вдоль рёбер вверх, касается напряжённых сосков. Один из них цепляет ногтем, зарабатывая стон, второй легонько щёлкает, за что получает внезапный удар хвостом. Удар совсем небольный, но Антон всё равно открывает от удивления и восхищения рот — ему нравится, когда Арсений в процессе забывается настолько, что невольно материализует что-то из своей демонической внешности. Рогов на его голове пока нет, а вот возникший из ниоткуда хвост он уже не прячет обратно, и тот обвивается вокруг одного Антонова запястья и тащит его руку вниз, к Арсеньеву бедру, обёрнутому подвязкой. Сопротивляться нет и мысли — он послушно сжимает в руке упругую кожу, скользит одним пальцем под тесьму, играясь. Потом проходится пальцами по кружеву и перьям, гладит, обжигаясь, выжженную на ткани надпись. Чувствуя его касания, Арсений на секунду замирает, склоняется, чтобы поцеловать Антона в лоб, куда-то над глазом, в щёку — и продолжает движения, уже не переставая осыпать его лицо крохотными поцелуями куда придётся. Антон, жмурясь от ласк, вторую руку опускает на ладную ягодицу супруга, тискает её и толкается бёдрами навстречу, чему в кои-то веки Арсений ни капли не препятствует — наоборот, чуть оседает и весь становится плавнее и мягче, позволяя Антону контролировать темп. Время теряет всякую важность. Сколько они упиваются друг другом, Антон не сказал бы и под дулом пистолета. Что, впрочем, за угроза этот пистолет для демона? Так, глупая человеческая игрушка. А у них с Арсением вовсе не игры, между ними всё серьёзно. Настолько, что серьёзность подчёркивает теперь запись в реестре НПК. Когда Арсений проваливается в оргазм, он изгибается немыслимой дугой, его длинный и гладкий хвост подрагивает, а за спиной на миг раскрываются на половину комнаты огромные кожистые крылья, сносящие с ближайших поверхностей все вазы с цветами. Под дребезги фарфора за ним следует и Антон, кончая с восхищённым взглядом на мощные завитые рога супруга, появившиеся в моменте. После тот сразу оседает, укладываясь на грудь Антона тяжёлым горячим грузом — правда, несколько секунд ещё уходит на ругань, пока он убирает обратно в небытие все свои демонические атрибуты и заодно стирает с их тел последствия секса. — Вот блядство, подушку продырявил, — жалуется он, встряхивая тёмными локонами — уже без рогов. — И цветочки жалко... — Ну, главное, что мы без травм, — хихикает Антон. — С остальным завтра разберёмся, не парься. Зато это ебать как красиво было! — Мм, — тянет Арсений. — Я запомню эту реакцию на будущее. Он устраивается удобнее, взмахивает пальцами, гася все лунные светильники и призывая широкое мягкое одеяло, которым укрывает тела их обоих. Будущее, думает Антон, обнимая Арсения и постепенно проваливаясь в сон, и без того выглядело у них прекрасно, а с такими обещаниями становится лишь ещё краше.

fin?