Перемены

Если делаешь что-то, не подумав, то это не ты выбираешь — выбирают за тебя.

Б. Блейз

      — Замолчи!       Джон распахнул глаза и несколько секунд просто смотрел в прогнивший потолок невидящим взглядом.       За ветхой дощатой стеной амбара, где они остановились на ночь, громко ругались.       Тяжёлое тело неохотно поддавалось пробуждению, и первое время мужчина даже толком не понимал, о чём идёт разговор. Ему пришлось подняться и пройти пару шагов, чтобы, наконец, прийти в себя и разобрать настойчивое:       — Дэнни, не разговаривай со мной в таком тоне.       — В каком тоне, мам? — Джон вышел из амбара как раз вовремя, чтобы увидеть, как мальчик взмахивает руками, будто пытаясь обратить чужое внимание на всё вокруг них. — Чего ещё ты ждёшь в этой дыре? Ты обещала мне, обещала, что мы заживём, как только избавимся от преследований! Но прошёл уже целый год, а ничего не изменилось! Мы не воруем, но, можно подумать, зарабатывая какой-то там охотой на нечисть, можно оплачивать что-то кроме кукурузы и бензина!       — Эй, остынь, парень, — вздохнув, позвал Джон, и только тогда Кетчи обратили на него внимание. — Ты и сам отлично знаешь…       — Что это всё из-за тебя? — ткнул в него пальцем Дэнни, и Надя схватила его за плечо. — Да, я знаю, поверь! Хотя стой, в одном ты не виноват, — в том, что мама ничего не может сама!       — Дэнни, замолчи сейчас же!       — Остынь, — повторил Джон, потирая будто налитый свинцом затылок. — Давай поспокойнее всё обсудим.       — Да что тут обсуждать? — снова взорвался Дэнни, оттолкнув от себя руку матери. — Вы талдычите каждый раз одно и то же! «Потерпи», «подожди», «скоро всё закончится»! Чёртов год! И ты ещё ругаешь меня за то, что я шарю по чужим карманам, будто я делаю это не для того, чтобы вам помочь!       — Мы же договаривались… — попыталась было осадить его Надя, косясь на Джона. Мужчина переспросил:       — Ты снова? Дэнни, мы уже обсуждали это, мы и без этого прекрасно справляемся, нам не нужна такая помощь. Я знаю, ты привык жить так, потому что раньше не было другого выхода, но…       — Что «но»? — мальчишка резко развернулся к Наде. — Ну давай, согласись с ним! Ты же всегда теперь с ним соглашаешься! Вы оба уже достали!       — Дэнни! — оборвала та, снова попытавшись схватить его за руку, но Дэнни вырвался и, оттолкнув Джона, скрылся за амбаром. Его топота не было слышно, и Джон с облегчением подумал, что дать дёру в поле парню в голову не пришло, а значит и искать его тоже не придётся. — Да что же это такое…       — Забудь, он просто устал, возраст такой, все дела, — приподнял раскрытые ладони Джон. — Я поговорю с ним, и всё…       — Всё наладится, — сердито закончила Надя. — Да, конечно. Я кормлю его этими обещаниями уже давно, но раньше мы бежали от его дьявольского папаши, а сейчас? От кого мы бежим сейчас?       — Тоже хочешь обвинить во всём меня? — нахмурился Джон. Надя сжала кулаки, плотно стянув губы, а потом громко выдохнула и вцепилась в спутанные волосы, отступая на шаг.       — Забудь, — повторила тихо. — Давай, сделай там, что ты хотел, поговори, меня он всё равно не слушает. Я поеду куплю нам завтрак. Постараюсь в этот раз без кукурузы. Может, повезёт, — и, развернувшись, нетвёрдой походкой направилась к их машине. Старушка болезненно запыхтела, скрипнула и тронулась, сминая колёсами сухую траву. Джон, глядя, как серый от пыли пикап, чихая, ползёт по дороге к городку, который они проехали вчера вечером, тоже медленно выдохнул.       Сперва он, конечно, умылся. Потом снял с байка чехол, протёр руль и посидел немного, глядя в пустое бурое поле. Дэнни слышно не было, но почему-то Джон точно знал, практически кожей ощущал, что парень где-то рядом. Найти его тоже труда не составило, сложнее Джону было развернуть в мозгах свою будущую речь.       Которая в итоге не потребовалась, потому что Дэнни, едва Джон уселся рядом с ним на высокий фундамент старого амбара, боднул его в плечо и виновато попросил:       — Прости. Скажи, что мама не очень сильно злится.       Приобняв его, Джон подтвердил:       — Не очень сильно, — и, пока мальчишка кивал, попытался побыстрее придумать новую речь, но вышло плохо, поэтому он просто сказал: — Знаешь, в один из последних дней жизни моего отца он устроил мне порядочную головомойку за то, что я переборщил с трюками, — Дэнни странно посмотрел на него, но Джон продолжал: — Я вроде и не был зол, но было жутко обидно, что он не поддержал меня. Я даже пообещал подружке сбежать с ней вместе, думал, я ему вовсе и не нужен. «Какой публике понадобится инвалид», — сказал он, и мне привиделось, что я нужен ему только для его шоу. Глупость, конечно, но тогда мне всерьёз так показалось.       Джон очень хорошо помнил те два дня.       — А ты у нас лихач, парень, — сказал ему отец после выступления, пока они тащили байки через ярмарку к своему шатру. — Воображаешь, что всему уже научился? — Джон упрямо молчал, толкая своего железного коня вперёд. — Если делаешь что-то, не подумав, то это не ты выбираешь — выбирают за тебя, — продолжал отец, а Джон даже не поднял глаз.       Он тогда ещё не представлял, что запомнит эту фразу на всю жизнь, и через много лет ему придётся не раз повторять её. В том числе и собственному мальчишке.       — Я старался для зрителей, — ответил он отцу, крепче сжимая пальцами руль.       Отец наверняка услышав тонкий надрыв обиды в его голосе, но виду не подал, перебил строго:       — Я знаю, для кого ты старался, — и закашлялся. Он часто кашлял, но Джон тогда не придавал этому значения, списывал всё на сигареты, хотя, будь он поумнее и повнимательнее, мог бы — он корил себя даже спустя столько лет — заметить, что что-то изменилось. — Кому ж ты будешь нужен, когда станешь калекой? А? — Джон закатил глаза. — А, лихач? — отец тяжело надсадно выдохнул и отвернулся, продолжив путь.       Джону не хотелось, но он пошёл следом. У самого шатра осмелился заспорить в чужую широкую спину:       — Но всё обошлось! — хотя память о липком страхе падения всё же царапнула глубоко внутри.       Отец уже укрывал свой мотоцикл чехлом, когда Джон вошёл за ним в шатёр. Пришлось последовать его примеру, и Джон думал было, что разговор окончен, когда мужчина, выкинув так и не зажжённую сигарету в притоптанную траву, завязал шторки палатки и направился к нему.       — Всё обошлось, Джонни, — повторил за ним, беря за плечо, — только потому что тебе повезло. Чёрт знает, откуда там столько кочек и мусора, но ты знал, что это дерьмо там появляется каждый раз, так поберёг бы голову. И слушай, что тебе говорят старшие.       — Пап… — запротестовал было Джон тогда, хотя сопротивляться не собирался.       Он никогда не сопротивлялся. Он знал, что отец прав. Сейчас и во все прошлые разы, когда Джону приходилось оказываться в таком унизительном положении. Но обида от этого знания меньше не сделалась, только немного поутихла, задавленная опаской.       Джон не мог сказать, что не боится боли. Пусть мотоспорт помог ему стать решительнее, в конечном счёте как возможность что-нибудь сломать, так и угроза получить ремня всё равно заставляла внутренности сжиматься. Отец никогда не порол его слишком сильно, но Джон всё равно должен был признать, что боится. Даже в свои семнадцать. Немного, конечно же. Совсем чуть-чуть боится.       — Ты должен был быть готов к этому разговору, парень, когда игрался на арене, — напомнил отец, всё так же за плечо подводя его к старенькому качающемуся столу, который пережил в этом шатре больше зим, чем Джон жил на свете.       Что делать дальше, он знал и сам — достаточно было просто упереться в стол руками и немного потерпеть. Потому что отец, чёрт возьми, был прав, на секунду у Джона вся жизнь перед глазами промелькнула из-за этой чёртовой кочки.       Раньше, когда Джон был поменьше и помладше, отец предпочитал уложить его к себе на колено, как раз получалось задом под руку. Так было стыднее, но маленький Джон не особенно обращал на это внимание, поэтому большой Джон был благодарен, что в более раннем возрасте его куда больше занимала мысль о предстоящих шлепках, чем о смущении. Отец перешёл на ремень раньше, чем ситуация изменилась, и штаны с Джона спускать тоже перестал лет после одиннадцати, что-то там себе поняв.       — Я буду осторожен, пап, — пробормотал Джон на всякий случай. Тогда-то он даже представить себе не мог, как часто станет нарушать это обещание в будущем. Хотел извиниться, но передумал.       Отец не ответил, только похлопал его по спине, прежде чем стянуть с себя мешающую куртку и снять ремень. Джон опустился на предплечья и пожалел, что не может просто уткнуться лицом в руки — себе такое позволить выходило только дома на диване.       Первый удар, Джон хорошо помнил, вышел очень внушительным, будь он поменьше, вскрикнул бы точно хотя бы от неожиданно сильной боли.       — Ты должен беречь себя, — напомнил отец, и семнадцатилетний Джон пропустил это мимо ушей, как навязшее в зубах нравоучение. Отец знал, что уже умирал. И думал, как сын будет без него. Беспокоился. Но Джон его не услышал. Он просто терпел боль, понимая, что, в целом, ругают его справедливо, но всё равно ощущая уколы обиды вместе с яркой болью от ремня.       Джон знал, что останутся тёмные бордовые полосы и какое-то время будет больно сидеть на байке, но в ближайшие два дня у него выступлений не предвиделось, поэтому он смирился — спорить с отцом уж точно не стоило, тогда он был в этом убеждён. Да и не очень-то хотелось.       Получать Джон, конечно, не любил, но предпочитал перетерпеть пять минут, чем, как Рокси, днями пытаться вымолить прощение у игнорирующих её за любой проступок родителей. С отцом всегда было можно договориться. С отцом всегда было понятно и просто. Даже если от глухих хлопков ремня чудовищно жгло зад.       И он терпел. Даже молча. Научился с возрастом не лить слёзы по пустякам. Отец никогда не ругал за это, но как-то в один момент Джону самому стало стыдно.       — Хватит с тебя, — объявил отец, когда Джон подумал, что у него прямо сейчас должен отвалиться зад.       Кожа болезненно пульсировала под плотными брюками для выступлений, и, когда отец помог ему выпрямиться, всё ещё сжимая в руке ремень — широкий, кожаный, новый, а оттого тяжёлый и жёсткий — Джон не стал скрываться и болезненно скривился в открытую. Отец похлопал его по плечу и сказал что-то. Что-то хорошее. Но у Джона вдруг вылетело из головы, что же.       — А потом я пришёл домой и увидел, что он уснул в обнимку с нашим семейным альбомом, — вздохнул он, поглаживая притихшего Дэнни по отросшим волосам. — А в мусоре валялось заключение врача. «Я дурак и неудачник», — подумал я. Пока я так думал, мне было легче. Я напоминал себе об этом всякий раз, как мне приходили той ночью плохие мысли. Я думал, что такому дураку и неудачнику, конечно, не могло не повезти ещё больше. Этим я отвечал себе на вопрос «За что мне это?». Вопросом, за что это отцу, я не задавался. Я не хотел, чтобы отец умирал, не ради него, а ради себя, боялся остаться один. А потом взял и продал душу дьяволу, — Джон безрадостно усмехнулся. — На следующий день отец излечился. И погиб к обеду. Неудачный трюк. То, за что он меня отчитывал сутки назад. Ещё лет десять я пытался последовать его примеру вместо того, чтобы жить дальше.       — Зачем ты мне это говоришь? — непонимающе спросил мальчишка. — Я ведь и так знаю, как ты стал Гонщиком, Джонни.       — Знаешь, конечно знаешь, — кивнул Джон, задумчиво рассматривая пыль на своих ботинках. Кеды Дэнни были чистыми, но он всё время чертил что-то ногой по жухлой траве. — Просто мне всегда казалось забавным, как быстро может меняться жизнь. Я хотел, чтобы отец мной гордился, а он вместо этого выпорол меня за излишний риск. Я был обижен и хотел уйти от него, а вместо этого он ушёл от меня. И вместо дара я получил проклятие, с которым не мог справиться много лет. Всё может измениться в любой момент, Дэнни, в любую секунду, и нам нужно ценить то, что с нами происходит прямо сейчас. Оно может казаться плохим, но потом ты оглянешься назад и можешь с удивлением понять, что это было лучшее время. Тебе кажется, что мы живём в полной заднице, но поверь, я видал и похуже.       — Мне не кажется, что мы в полной заднице, — встрял парень всё же. — Мне нравится то, как мы катаемся из города в город. Просто у всех есть дом, куда можно вернуться из путешествия, а у нас нет. Где ты жил до всего этого?       — В Техасе, — пожал плечами Джон. — А потом мотался по всему миру с шоу. Тоже мало где задерживался. Знаешь, — вздохнул, перебирая пальцами взлохмаченные пряди, — думаю, это даже не из-за Заратоса, наверное, дело во мне, — Дэнни удивлённо глянул на него из-под чёлки. — Ты был прав, я всё бегу и бегу, сам не зная, от чего. Я мог избавиться от участи Гонщика дважды, но дважды отказывался. Тот, кто я есть сейчас… Думаю, нам стоит попробовать остановиться, — сказал, наконец, Джон. Это пришло ему в голову уже давно, но только сейчас он, похоже, оказался готов пообещать это своему мальчишке. — Мы с тобой и с мамой уже думали о том, чтобы вернуться в Техас, верно? Почему бы не пожить там немного, скоро начнётся зима, — опешивший Дэнни только хлопал длинными ресницами, вывернувшись из-под его руки и заглядывая в лицо. Усмехнувшись, Джон с сожалением напомнил: — А раньше ты считал, что я лучший, с кем зависала Надя.       — Я сказал глупость! — тут же воскликнул Дэнни, вцепляясь пальцами в рукав его куртки. — Ты что, никогда не говорил своему отцу глупости?       — Говорил. Чаще, чем мне хотелось бы, — признался Джон. — Знаешь, обидно, но я так и не успел извиниться перед ним за тот дурацкий трюк. Он-то переживал за меня, а не за шоу.       — Ты на меня не злишься? — сдвинув брови, серьёзно спросил Дэнни, и Джон поспешил заверить:       — Нет, конечно.       — Значит, и он на тебя не злился, — кивнул парень, приваливаясь к его плечу. Пришла очередь Джона смотреть в макушку Дэнни с недоумением. Тот замолчал, и Джон, так и не дождавшись чего-то ещё, немного улыбнулся.       — Думаешь? — уточнил с напускной задумчивостью, но Дэнни просто кивнул ещё раз. — Что ж, может, ты и прав.       Может, он был прав, этот странный ребёнок, Джон провёл с ним бок о бок уже год, но всё равно так и не научился разбираться в его голове. Утешало лишь то, что Надя, вроде бы растившая с детства, сына тоже совсем не понимала.       Отец бы на это патетично заметил: «Сложный возраст, Джонни, сложный» и закурил сигарету.       — А ты бы меня выпорол, если бы я что-нибудь такое сделал? — вдруг снова подал голос Дэнни. — Какой-нибудь «трюк».       Джон опешил, даже не понял сначала, в чём суть вопроса, а потом мысленно дал себе подзатыльник — не надо было и упоминать.       — Нет уж, уволь, — покачал головой он. — Мне хватило моего детства, — задумался было, что сказать ещё, но тут Дэнни встрепенулся, первым услышав чихание пикапа. — Смотри-ка, мама быстро вернулась, — про себя облегчённо выдохнув, весело сообщил Джон.       Не умел он вести взрослые разговоры, сам Дэнни с этим справлялся куда лучше него.       — Если она опять купила кукурузу, я не пойду, — мрачно предупредил ребёнок, выворачиваясь из его объятий, и Джон невольно рассмеялся.