Ночь безудержного сближения

      Как же неуютно, холодно, противно… Именно это Стэнфорд Пайнс ощущал всегда, когда разум его доходил до пиковой «точки» и стоял на грани бодрствования и сна. Становилось до жути одиноко, да так, что это чувство комом застревало в горле, не позволяя дышать. Работать дальше было бессмысленно, ведь Форд уже знал, что сейчас его сознание провалится в небытие и он впервые за последнюю неделю увидит свою Музу снова, которая обещала ему в эту ночь совершенно новую, заготовленную для человека идею. Ему не терпелось увидеть её, поприветствовать неловкой улыбкой и коротким кивком, взять крохотную кисть в свою и выразить все свое благоговение перед ней… Но торопить события было нельзя — Билл Сайфер такого не любил. Кто знает, в каком расположении духа его встретит существо? Может, он будет заразительно хохотать всю их посиделку, или, напротив, лишь презрительно смерит взглядом пространство и укажет ладошкой в сторону кресел, за доской сине-голубых шахмат. Но даже это неважно, Стэнфорд будет рад любому исходу событий, лишь бы в нем участвовала его Благословленная Муза. Порой ему могло причудиться, что даже одного брошенного внимания в его сторону со стороны этого непостижимого для человеческого мозга существа с избытком хватало для того, чтобы осчастливить его на дальнейшие дни усердной работы.       Глаза сами собой закрываются, Форд больше не пытается запоминать момент как он отключается: все равно ничего не запомнит по пробуждению. Секунды идут мучительно долго, но в то же время и слишком быстро, чтобы он успел прийти в себя и настроиться на новые знания, что, скорее всего, и в этот раз дарует ему Билл. Исследователь не способен уследить за моментом, когда он из пустоты перемещается в объятое потусторонней силой пространство, быстро хлопая веками, дабы забрать обратно возможность видения.       Место, за пребывание в нем Форда ставшее ему любимым, обняло его всем своим нутром, согрев холодные конечности приятными потоками ветра. Раньше их здесь не было, зато был Билл. Его прикосновения тоже согревали, когда проскальзывали — мимолетно, как ветер, — по его плечам и рукам.       Стэнфорд витал в космическом ландшафте, пропитанном голубизной и яркими, кричащими красками. Вокруг его фигуры были расставлены звезды, но так казалось только на первый взгляд, ведь на деле они были просто огромными, далекими, могущественными… Но явно никак не лучше его Музы.       Грудь вздымается, вдыхая свежий воздух, и Форд сдерживает внутри себя сомнения насчет того, что в космосе — или его подобии, — должен быть кислород. Он оглядывается по сторонам, ищет бегающими зрачками вокруг себя треугольную фигуру, которую мечталось увидеть ещё очень давно. Пайнсу хочется позвать его, спросить у самих потоков ветра, где же найти Билла, но он не станет этого делать. Ломать правила игры было нельзя — Билл такое не любил.       Сайфер не хочет долго его изводить. Любопытство в глазах Стэнфорда почти отчаянно, ведь блестит оно ярче любой звезды в этом пространстве. Не проходит и минуты, как все пространство уже находится у Форда на ладони, в ладони и вокруг неё. Легкий ветер собирается в неровные сгустки света, обволакивает человеческие конечности, скользит по ним, как бы заколдовывая, пока не отпускает, возвращаясь к своему движению прочь. Звезды неестественно пляшут, становятся в ряд, собирая из собственных тел отчетливо видимый силуэт. Форд, пожалуй, даже не дышит, с восхищением в глазах наблюдая за этим танцем. Прикосновения ветра рассеиваются, звезды замирают…       И БАЦ! Яркая вспышка ослепляет человека!       Радостно хохоча и дрыгая ножками, Билл закружил вокруг него, то и дело заставив Форда вертеть головой по сторонам в попытке уследить за убегающей фигурой.       — Алло, Стэнфорд! Зачем же такой угрюмый вид? Ты что, не рад меня видеть? Ах, я обескуражен твоей бестактностью! — с упреком заявило существо, останавливаясь перед мужчиной.       — Что?! Нет! Нет конечно! Как ты мог вообще такое подумать… Должно быть, я до сих пор не пришел в себя после работы, — Форд быстро поправил сползшие на бок очки, вызвав у Билла ехидный смешок. — Что смешного?       — Нет-нет, ничего, забудь! Банальные человеческие чувства…       — Чувства?       — Чувства! То, что живет у тебя в мозгу и руководит иррациональной частью твоего внутреннего подсознания! Я смеюсь над ними, — махнул Билл, деловито поправив бабочку.       Форд смутился, пытаясь распознать в голосе Музы намек на издевку или сарказм, но, похоже, говорила она вполне искренне, из-за чего смертный запутался только больше. Он должен оскорбиться или улыбнуться в ответ на это?       — Шахматы? — воодушевленно предложил металлический голос позади Форда. Пайнс быстро развернулся на сто восемьдесят градусов, глядя, как одинокий глаз Сайфера расширяется, а черные ручки вытаскивают шахматную доску прямо из глазницы. Резкий взмах — и она раскладывается в полноценное поле битвы для маленьких фигур, которые тоже поспевают выплыть откуда-то сверху. Теперь Форда этому даже не удивляется.       — Почему ты заговорил о чувствах? — он попытался незаметно подкрасться к вопросу, по какой-то причине решив, что это имело больший смысл, чем Билл ему рассказывал.       — Твой новый ассистент уморителен, — с прищуром высказал парящий перед его лицом Сайфер. Билл хлопает в ладоши, одним простым движением заставляя законы гравитации обрести власть над астральным миром. Но даже с таким раскладом он умудряется остаться на прежнем месте, крича всем своим видом, что все законы притяжения и правила он вертел у себя на указательном пальце точно также, как сейчас раскручивалась у него в руке трость.       Форду, в отличии от своего бестелесного друга, повезло меньше: он пролетел несколько метров вниз и плюхнулся на прозрачную упругую поверхность, обронив очки и на секунду потерявшись в пространстве. Руки быстро нацепили на нос упавшие стеклышки, после чего принялись ощупывать пространство под собой. Ранее он не получал возможности почувствовать под ногами твердую — почти, — землю. Больше всего это напоминало огромную сухую каплю, через поверхность которой Форд никак не мог пройти. Она дрожала, напоминая своим видом желе, когда он бил по ней руками.       Бестолковым делом заниматься дальше ему не позволил прилетевший по затылку конец трости. Человек прикусил язык, пригнувшись на случай нового удара, и быстро поднял глаза.       — Не спать! Эта деревенщина не доверяет нам, ты не замечал? Уж больно нервно он пытается переубедить тебя от строительства портала… — задумчиво обратился Билл к нему, немного опускаясь и поддевая чужой подбородок закругленным концом трости, чтобы приподнять на себя.       — Ты думаешь что он не верит в наш проект?       — Я не думаю, я знаю. Он задумал что-то неладное. Он хочет нам помешать. Я виделся с ним в его голове, и там…       — Ты встречался с ним во сне?! — забеспокоился человек, поднимаясь на ноги, но тут же падая на появившееся под собой кресло. Молчание Музы заставляет его нервничать, пока второй непринужденно опускается на сиденье напротив.       — Не волнуйся, я не нашел в его голове ничего, что заслуживало бы моё внимание. Его маленький мозг не интересует меня так, как твой. Типичный «святоша» с навязанной себе точкой зрения и глупыми суевериями. Хотя признаю, пугать его моими «ангельскими подобиями» было забавно!       Билл заразительно смеется, пока Пайнс пытается убрать ненужное смущение с лица. Его Муза читала его так легко, как будто точно знала, какой ответ необходим исследователю, чтобы выдохнуть с облегчением… Биллу нужен был только его разум…       — Билл, ради бога, я надеюсь, что ты оставил его в покое! Ему и так досталось с последних наших выходов на экспедиции…       — Ну-ну, не будь таким хмурым, я просто развлекался! Разве тебе не хотелось бы узнать, о чем думает твой скучнейший коллега и куда спускает всех своих драгоценных мозговых червей? Даже я не отказался от возможности попасть в его голову! — он соединяет руки вместе, после чего разводит их и сжимает в кулаках, протягивая Форду. — Выбери руку!       Стэнфорд не знает, как реагировать на всю тираду Билла о Макгаккете, но, получив возможность избежать неприятной темы, незамедлительно ею пользуется. Он указал пальцем на левый кулак существа.       Черная пешка.       — Упс! Похоже, сегодня не твой день, приятель! Но ничего. Шахматы — лишь способ отвлечься. Мы ведь ведем с тобой игру поинтереснее, правда? Словесную игру, — Билл самодоволен, как и всегда, а его голос напоминает мурчание кота. Черные и белые фигуры начинают выстраиваться в ряды, принимая боевую готовность, однако ни для кого уже не было секретом: первым нападать будет Сайфер.       — Так что ты нашел в голове Фиддлфорда? — не в силах противостоять собственному любопытству, вопрошает Стэнфорд. Он терпеливо ждет ход своей Музы.       — Смехотворное количество человеческих чувств, Фордси! Чувства! Ха-ха, видел бы ты то, сколько сил он тратит на них! Постоянно так обеспокоен своей глупой семьей, вместо того чтобы сосредоточиться на действительно важных вещах…       — Он говорил, что семья очень важна для него… и почему ты считаешь чувства смешными? — с какой-то непривычной грустью произнес он, потирая пальцами угол доски. Белая пешка двинулась в его сторону, он не заставил ждать оппонента своего хода.       — Ошибаешься, Шестопал. Очень грубая ошибка… Я не считаю чувства смешными. Они полезны — всегда были и будут… Ой, ну надо же, смотри! Это же Билл-бармен, готовый угостить нас с тобой! Выпьем? — Билл крутанулся на собственном кресле, указывая куда-то в сторону, где, ровно за секунду до этого, образовалась мини-барная стойка, за которой находился ещё один Сайфер, в этот раз уже в костюме «бармена».       Форд в ответ лишь нахмурился и перевел взгляд на шахматные фигуры перед собой.       — Ты так считаешь? Значит, мои чувства тоже полезны? Просто полезны?       В глазу Билла на несколько секунд можно заметить смесь недоумения и досады, пока до него наконец не доходит причина кислой физиономии Пайнса.       — Давай проясним кое-что, Форд: когда мы встречаемся в твоих снах, мы не затрагиваем ни твою, ни мою природу. Я разговариваю с тобой как с отдельным видом, а не как с представителем человеческого рода. Потому что угадай что? Ты — особенный, Стэнфорд, и не делай вид, будто не знаешь этого!       Существо совершает свой ход, временами поглядывая в сторону бармена, который увлечено размахивал разными емкостями с жидкостями, смешивая напитки.       — Я не уверен, что настроен на выпивку. Я ещё не закончил запланированную часть работы на сегодня…       — Отдохни, расслабься, умник! Твой гениальный мозг нуждается в расслаблении, я отлично в этом осведомлен. Твой ход.       — Точно, извини.       Форд сразу потянулся рукой к фигурам на доске, взяв черную лошадь и перешагнув ней через безжизненные фигуры.       — Человеческие чувства — наивны и временны, Фордси. Это факт. Все людские отношения строятся на так называемых «чувствах», но капнем глубже: что такое эти самые чувства? Обычные импульсивные эмоции, которые заставляют людей чувствовать себя «живыми».       В поле зрения Форда появляется двойник Билла, протягивающий ему стакан с вязкой смесью фиолетового цвета. Он удивленно поднял руки, уставившись на нечто явно отдающее алкоголем.       — Это…       — «Миоклоническая дрожь»!       — Тот, что может опьянить даже во сне, — констатировал Форд с написанным на лице подозрением, и все же язык не поворачивался отказаться от предложенного напитка.       — Тот, что переносит все ощущения из сна в реальность, связывая твое материальное тело с астральной проекцией самым прямым образом, — поправил его Билл-бармен, не сдвигаясь с места. Словно гипнотизируя, он молчал, протягивая стакан.       — Я не уверен, что стоит…       — Я сам хотел выпить, но подумал, что пить одному как-то тягостно. Нуждаюсь в компании, понимаешь? — черная ручка существа быстро выхватывает из рук Билла-бармена свою порцию крепкого напитка, притягивая её к себе и, в конечном счете, выливая в глаз-рот.       — Тогда, может, это действительно не так уж и плохо… — бормочет Пайнс. Он таки принимает подачку из рук клона, после чего второй тут же испаряется, оставив смертного наедине со своей Музой. Хотя, должно быть, они и в обществе бармена были «наедине», учитывая настоящую личность копии. Губы прислоняются к краю стаканчика и делают неуверенный глоток. Билл, проникнувшись темой, продолжает разглагольствовать.       — Человеческие связи считаются столь важным аспектом в жизни человека, что многие начинают преувеличивать их значимость. А ведь даже ты, Форд, в какой-то период своей жизни так нуждался в этих самых «связях»! Но теперь они не имеют никакого смысла, ведь у тебя есть я, верно?       — Да, конечно… Мне кажется, или вкус в этот раз отличается? Чувствую горечь… — заплетающимся языком пробубнил себе под нос Форд, попросту надеясь, что существо его услышит. Он не прогадал.       — В прошлый раз ты жаловался на количество сахара. Я уменьшил его, как ты и просил.       — Но откуда горечь… — морщась и качая головой, он потер рот рукой. Отказаться от стакана теперь не позволяли собственные манеры. Шестипалая рука переместила слона по доске.       — Не отвлекайся, Стэнфорд. У нас тут две занимательные игры развиваются, — новый ход — и слон съеден.       — Стараюсь, но я никак не могу понять, к чему ты клонишь… С одной стороны ты заявляешь, что смеешься над человеческими чувствами и отношениями, а с другой — говоришь о себе. В чем тогда смысл?       — Не ищи смысл там, где его нет. Но ты прав, я с уверенностью тебе это заявляю. Люди всегда строят межличностные связи на хрупких основаниях: на эмоциях, на мимолетных чувствах, а ведь они исчезают как дым. Любовь? Она ослепляет все светлые умы, заставляет принять слабость за силу, а проклятие — за дарованное счастье. Дружба? Всего лишь временное соглашение, действующее до тех пор, пока им это выгодно. В конечном итоге все всегда рушится, оставляя людей в одиночестве, которого они так боялись.       Билл рассказывал не спеша, как если бы мама рассказывала заученную сказку своему малышу на ночь. Стэнфорд слушал его с читаемым в глазах сомнением, разрываясь между тем, что сам несогласен с Сайфером, и тем, что «ну не будет же он спорить с божеством, Муза знает лучше».       — Билл, ты просто чертов мизантроп!.. Я хочу сказать… Хочу сказать… никак не могу сложить мысли воедино, подожди… — раздраженно шипит он, схватившись за голову одной рукой. Билл наделяет его непринужденным взглядом, после чего указывает кивком своего верхнего угла на доску.       — Твой ход, — напоминает, как будто исследователь сам не в курсе.       Форд делает ещё один короткий глоток алкоголя в своих руках, скорее для вида, чем для намерения выпить. В прошлый раз подобного эффекта не было… Разум плывет сам по себе, при чем чересчур быстро. Он даже не уверен, что способен адекватно анализировать слова Билла, из-за двоящегося в голове голоса…       Сайфер с напыщенным безразличием наблюдает, как черная пешка шагает по доске. Шагает на клетку назад.       — Но, видишь ли, Стэнфорд… Наша связь — абсолютно другая. Наши чувства — полностью отличаются от привычных человеческих. Наши жизни переплетены не по прихоти каких-то нестабильных факторов, по типу дофамина и серотонина, а потому, что я выбрал тебя среди всех остальных жалких мешков с костями. Ты понимаешь это? Осознаешь ли ты, насколько глубока эта связь? — интересуется Билл, выступая ладьей вперед. — Вилка, Стэнфорд Пайнс.       Мужчина в этот момент пытается обратить свое внимание на доску, вспомнить, как же, черт возьми, ходят эти дурацкие фигуры, но ничего не приходит на ум. В голове как будто жужжит целый рой пчел, не давая протиснуться ни голосу его благословенной Музы, ни здравым мыслям…       Его губы дрожат, веки нервно дергаются, пока оставшаяся цельной часть разума пытается понять, откуда появилось такое странное ощущение во всем теле… Это был не алкоголь, нет… Совсем нет… Это был…       — Секретный ингредиент. Не беспокойся, я усердно подбирал необходимую дозу, чтобы снизить вероятность повреждений твоего умного мозга к минимуму… — его треугольная фигура поднимается с мягкой поверхности кресла, подлетая к оцепеневшему в кресле человеку.       — Ты понимаешь, Форд? Ты по-настоящему уникален. То, что происходит между нами это нечто гораздо большее, чем любые другие людские отношения! И ты, возможно, подумаешь, что я всегда считал ваши общепринятые установки полным абсурдом. В конце концов, разве позволить другой особи лицезреть себя без тряпок на своем ужасном теле — высшая степень доверия? Это даже неинтересно! Но, борясь с очевидными фактами, вы все равно считаете это чем-то интимным, как будто все ваши тела не похожи как один друг на друга!       Форда понемногу отрезвляет то, как стремительно к нему приближается его Муза, пока не зависает напротив него. Он вжимается в кресло затылком, пытаясь понять намерение полуприкрытого глаза, проходящего по всему его телу.       — Я изучил их тела, к моему большому сожалению, достаточно, чтобы найти в этой похотливой деятельности хоть что-то увлекательное. Власть! И, несомненно, неприличное откровение…       Форд не замечает, как перестает дышать, будучи прикованным к креслу. Сдвинуться с места — страшно, вопреки тому, что внутренний голос кричит о безопасности ситуации. Он чувствует жар во всем теле и уже мысленно проклял этот «волшебный элексир» раз тридцать, не меньше. Ощущение было… неприятным. Хочется паниковать, но все ещё не забытое доверие к своей Музе держит его на месте, заставляет неуютно ерзать, вынуждает щеки непроизвольно алеть от смущения.       — И совсем недавно меня посетила мысль… Что, если нам стать с тобой чуточку ближе? Что, если я поддамся на их людские условия и сыграю по другим правилам? Это тебе понравится больше? — мурлычет Билл сверху, кладя маленькую ладошку на чужое плечо. Его проницательный взгляд легко улавливает прошедшую по всему телу исследователя крупную дрожь от прикосновения. Стэнфорд, поняв, к чему клонит существо, теряет напрочь дар речи и способность мыслить рационально… или он теряет это из-за других вещей?       Словно прочитав чужие мысли, Билл опускается ниже и парит перед Стэнфордом, маня одним своим видом… Веки глаза медленно моргают, смыкаются, и Сайфер поддается вперед, притягивая к себе человека длинными руками.       Карие глаза резко расширяются. Стэнфорд, который до этого момента с трудом верил в происходящее, потерял счет времени полностью! Его Муза, его Гений, его Бог… поцеловал его!       Большие — по сравнению с человеческими, — губы-веки размеренно двигались навстречу чужим устам, как бы подталкивая их. Тело Форда задрожало от спутанного ощущения удивления и приятного тепла в груди. Он вцепился руками в оба угла существа, но затем, словно опомнившись от охвативших его чувств, ослабил хватку и лишь нежно придержал Билла руками сзади. Стэнфорд едва ли осознанно смог ответить существу взаимностью, смиренно приоткрыв рот и абсолютно неумело углубив поцелуй. Ему не доводилось раньше ни с кем целоваться, но прошлые несколько глотков выпивки ослабили бдительность, помутив разум. Смертный, правда, не был полностью уверен в том, что во время обычного поцелуя в конце рта кончик языка может нащупать соленое око, спрятанное за зубами и языком, но его это нисколько не смущало, даже будоражило…       Каждое прикосновение теплых ручек будоражило его кровь.       — Билл… — шепчет он через несколько минут, даже не зная, чего желает сам, — что… что ты мне подсыпал?       Форд судорожно дышит, когда Сайфер добросовестно его отпускает, а сам остается висеть напротив. Человеческое тело двигается чересчур нервно, потеет, в то время как для самого исследователя все пространство больше напоминает душную комнату. Хочется содрать с себя кожу, вырвать собственные ребра, вынуть из себя легкие, лишь бы удалось вдохнуть полной грудью. Горло словно сдавили невидимые руки, позволяя вдыхать только малые объемы кислорода.       Стэнфорд хватается руками за воротник рубашки, и несложно догадаться, что Билл уже норовит стянуть с него пальто, учитывая, куда тянуться его кропотливые пальцы. Новый поцелуй дурманит разум исследователя ещё сильнее, не позволяя ни протестовать, ни отстраниться. Вместо этого он с большим пылом пытается ответить Биллу.       Нечеловеческий голос с трудом сдерживает хохот, заговаривая:       — Ну же, Форд, это просто смешно! Прекращай так делать, — Сайфер отодвигает руки Форда, пытающиеся удержать его от дальнейших действий. — Людские отродья считают подобный акт таким страстным и приятным процессом… Просто потому, что это транслировалось на кассетах с порнографией именно с таким уклоном. Ах, впечатлительные человеческие умы.       Сначала Форду кажется, что кресло под ним плавится, превращаясь в жуткую черную субстанцию, но в конце он осознает, что это ему совсем не привиделось. Мужчина, ранее сидевший в кресле, беззвучно приземлился на пол, чувствуя под собой уже не воздушную каплю, а целые ручьи сомнительной на вид жидкости, что оплели его запястья, подобно лианам. Их вид завораживал его. Наблюдать за тем, как черные языки огибают его тело, можно было бы бесконечно.       — Вот черт!.. — хрипит Форд, ворочаясь в путах, но не в попытке вырваться, а с желанием сорвать оковы, не позволяющие дышать. Пальто полетело в сторону — не без помощи самого Сайфера.       — Воздуха… мало! Каким образом я вообще… могу задыхаться?! Во сне! — беспокоится исследователь, панически цепляясь за все, что попадется под руку. Он хватал ртом воздух, впитывая, вбирая его в себя и надеясь сохранить внутри как можно подольше, но это не помогало. Казалось, тело переставало принадлежать ему, отодвигаясь куда-то на задний план сознания.       — Как я и говорил, всё, что происходит с тобой во сне, отражается в реальности. Но если хочешь, я помогу тебе, — предлагает Билл, подлетая ближе. Он помогает Форду освободится от лишней ткани, и жилет с рубашкой отправляются в путешествие по открытому космосу. Хочется потянуться руками вниз, гораздо ниже туловища, но проявлять резкость нельзя — Форд этого не любил.       Однако это не значит, что Билл не будет «резок» потом.       Стэнфорд медленно дышит, все еще пытаясь вынудить себя вдохнуть больше воздуха, чем за короткие глотки. Лицо теперь не искажает гримаса страха, но это не означает, что ему легче. Зрачки сильно расширены, если присмотреться, однако сейчас Сайфера интересует не это.       — Всё ещё мало? Что ж, я думаю, я мог бы дать тебе возможность вдохнуть глубже…       В этот момент шум в ушах Форда затихает, и все ради того, чтобы услышать негромкий щелчок пальцами. Глаза помутнели, и ему сложно увидеть какое-либо изменение, ради которого демону бы потребовалось использовать силу, но в первую очередь ему обязательно нужно было чувствовать это.       Только появившиеся когти его Музы скользнули по коже под грудью, оставляя тонкую, но мгновенно кровоточащую линию. Форд слабо дергается от болезненного ощущения и тянется руками к кистям существа, пытаясь остановить Билла.       — Твое сердце и легкие сковывает эта никчемная клетка. Поэтому, если ты не возражаешь, я… — не предупредив, Сайфер вонзает когти глубже. Плоть разрывается с отвратительным хлюпающим звуком, и горячая кровь хлещет наружу из-под его пальцев. Форд дергается, втягивая живот от напряжения, когда его пронзает боль. Когти, беспощадные и острые, полностью уходят внутрь, скрываясь в человеческом теле и раздвигая плоть. Алые дорожки уже во всю стекали от раны вниз, впитываясь в пояс брюк. Эти пальцы, уже ставшие для не здравомыслящего Форда ненавистными, влезают только глубже. Рана становится шире, преображаясь в кровавую кашицу благодаря стараниям существа. Боль безумная, но по какой-то причине отдается одним лишь эхо в сознании Форда. Для человека все становится нестерпимо больно, при этом сил настолько мало, что единственное сопротивление, которое он может оказать, это сжать руками запястья Билла и попытаться вытянуть его руки из себя.       — Нет… Нет, хватит… Всё хорошо… хорошо… О-ой-ой… — стонет сиплый голос. И когда он успел его потерять?       Пальцы его Музы нащупывают одно из нижних ребер, цепляясь за него с противным хрустом. Билл незамедлительно действует, начиная тянуть на себя кость, под глухой треск под человеческой кожей пытаясь вытащить ее.       — А-а… У-ух… Неприятно… А что ты… делаешь?.. Жжет…       Исследователь слеповато щурится, как будто очки уже не помогают ему разглядеть существо перед собой. Пелена затмевала зрение от боли снизу, приходя на пару с солеными каплями в уголках глаз.       — Я хочу тебе помочь, — утешающе отвечает другой. Говорить правду нельзя — Форд не любит такое.       Словно пробудившись от дурного сна в один миг, Стэнфорд по новой вздрагивает и широко распахивает глаза, оглядываясь по сторонам и в конечном счете опуская взгляд вниз. Его руки крепко сжали черные запястья, лицо исказила гримаса осознания, как если бы его окатили ледяной водой.       — Билл! Нет-нет! Не нужно! О, черт… больно! — зашипел исследователь, корчась на земле от резкой и жгучей боли. Ему не удается уловить перемену в выражении Сайфера, едва до того доходит, что Форд снова в состоянии осознавать происходящее и сопротивляться. Пайнс с облегчением выдохнул, почувствовав, как Билл, исполняя его просьбу, оставляет ребра в покое и вынимает руки. Ранее заполненная пустота теперь была обожжена холодом прикосновений рук существа. Черные ладошки сейчас были необычайно холодными, почти дополняя чувство опустошенности внутри…       — Не парься, сейчас все верну, — обещает Билл, кладя руки на раны и прижимая их. Форд не мог понять, что он делает, ровно до того момента, пока кровь не перестала изливаться наружу, а на месте разрезов осталось не более, чем легкого покраснения. Дыхание, по какой-то причине, все никак не хотело приходить в норму. Форд рефлекторно взялся за протянутые ему руки, разлепляя тяжелые веки и медленно моргая. Недоверчивый взгляд сменился ещё большим смятением. Вопреки воле Форда его щеки сразу побагровели, когда мысли наконец прояснились настолько, чтобы он осознал, что остался без верха. Исследователь попытался успокоить бешено колотящиеся сердце, уверяя себя в своей несомненной паранойи. Биллу, его Музе, ни за что не было бы дела до такой чепухи! Это лишь глупый, навязанный людьми ему стыд, и ни в коем случае что-то большее…       Оказавшись окутанным длинными черными змеями-руками, у Форда не было выбора, кроме как повиснуть в объятиях Сайфера. Кокон заблокировал всякую возможность двигать руками и ногами. Разум сладко дурманило, но спокойствие никак не приходило. Скорее нарастающая паника, тревога…       Что бы Стэнфорд не испытывал потом — всё пропало, стоило ослепляющему свечению треугольного силуэта перед ним приблизиться слишком близко. Форд замычал, жалуясь, что не может ни ответить, ни схватиться за Билла сам. Боже, он думал, что задохнется в этом поцелуе… Но такая альтернатива вовсе не казалась для него ужасной, а даже соблазнительной.       Черные удавы медленно распутываются вокруг хрупкого тела, хотя могли бы сломать его, только сжав. Они сползают вниз, укорачиваются, пока, в конечном итоге, не возвращаются к своей обычной длине. Форд не теряет полученной возможности, сразу хватаясь отчаянной хваткой за гладкую спину. Хочется обнять крепче, до хруста костей и лопающихся сухожилий, притянуть ближе, но Форд не позволит себе утянуть Билла так низко. Осквернение бога само по себе было пугающим.       — Б…Билл… Билл… О, Билл… — с выдохами, между поцелуями, произносил Стэнфорд. Как только его ноги почувствовали, что тело тянется вперед, он пошел. Безоговорочно, не сопротивляясь, последовал за своей Музой на еле плетущихся ногах.       Билл развернулся кругом, подтолкнув Форда легким движением вперед. Он, отстранившись, заговорил:       — Ты ведь хочешь, чтобы мы стали ближе, Стэнфорд? Хочешь укрепить нашу связь? Я начинаю сомневаться в том, что ты вообще этого желаешь…       — Не знаю… То есть… Конечно!.. Как ты… Я хочу! Но как?..       Бормотание Форда было пропущено мимо ушей сразу после «конечно». Пайнс двигался назад, а взор его с трудом прояснялся, лишь вспышками. Шаг, второй, третий… Неожиданная ступенька сбивает с ног!       Стэнфорд начинает падать, но, прежде чем коснуться земли, с радостью замечает, что Билл его поймал. Кривая улыбка с трудом появляется на лице, но быстро исчезает из-за возобновившегося поцелуя.       — Билл… Хва… — не договаривает, его Муза запрещает словам вырываться. Спорить нельзя — Билл это не любит. Следующая ступенька, чуть выше предыдущей, не заставляет себя ждать. В этот раз Форд почти не спотыкается.       Прищур глаза Сайфера — подобие хитрой улыбки, которая явно не внушает ничего хорошего для Форда, но он откидывает эти мысли, спорит с ними, презирает, отрицает… ведь это неправда! Билл так нежно, бережно к нему относится… Совсем не так, как относились к нему люди. Стэнфорд всегда хотел выразить всю свою благодарность по отношению к нему. Неважно как.       Новая ступенька выше прошлой в два раза и высотой чуть ли не превосходит метр, из-за чего Форду приходится на мгновение отвлечься от сладкой близости и повернуться к ступени, чтобы в который раз забраться наверх. Проворная ручка Сайфера растягивается, тянется вниз, цепляет когтем ширинку брюк и рывком вырывает молнию с корнем. Реакция Стэнфорда видна в виде волнения на его лице только через несколько секунд, когда брюки уже спускают до колен, а его разворачивают лицом к тому, кто сейчас предстал перед ним как самый страшный кошмар его жизни.       Вид Билла искажен. Кажется, у него появляются дополнительные углы, искаженные конечности, цветная палитра награждает зрение человека отменным шоу. Перед глазами мелькают молнии, совы и пирамиды, пряча за собой реальную картину, из-за чего протест исследователя проглатывается с такой же тяжестью, как и слюна.       Ноги сами собой отступают назад — Биллу достаточно только хлопнуть ладонью по чужой груди, отдавая немой приказ. Очередная высокая ступенька вырастает из пространства за спиной Форда, вынуждая его упереться в неё поясницей и замереть. Сейчас он был похож на заблудившегося на улице пса, где, вроде как, всё как обычно, но без хозяина находится там уже не так уж и уютно. Трюк с поднятием на ступеньку пытается повториться, пока одним прикосновением руки Билл не останавливает человека.       — Дальше некуда, Пайнс. Не двигайся, — велит он, и Форд застывает на месте. Какая-то здравая часть мозга делает мысленную пометку о том, что все эти ступени служили не просто подъемом наверх, а пространственной, огромной пирамидой, на верхушке которой Форду пришлось оказаться.       Секунды длятся как минуты, минуты — как часы. Счет времени пропадает у Форда, а ощутить себя живым человеком ему удается исключительно в тот момент, когда его грудь соприкасается с поверхностью высокой ступени. Как же не вовремя осознание ситуации мелькает в его глазах, блеклыми искрами проскакивая за туманом неразборчивого бреда.       Форд пытается подняться обратно, но сотни маленьких ручек на его спине быстро придавливают его к месту.       — Моя… Муза… Я не понимаю… Подо…жди… — шептали сухие губы, немного дрожа. Стэнфорд не сопротивляется, когда его лицо впихивают в прозрачное облако нематериальной ступени, дыхание все равно уже не вернуть в прежний темп.       — Стэнфорд, ты не можешь усидеть на месте? Неужели ты мне не доверяешь? — голос Билла сейчас кажется чрезмерно громким, но человек слишком слаб чтобы жаловаться. Ему не удается стать свидетелем того, как один из кирпичиков на теле Билла отползает в сторону, выставляя напоказ жуткую тьму за ним. Черная, вязкая субстанция формирует из себя небольшой отросток, который с каждой секундой удлиняется, увеличиваясь в размерах. Волнистыми движениями он извивался в воздухе. Билл слегка провел по нему рукой, испачкав ладонь в черной слизи, что тотчас же ожила и задвигалась между пальцев, пока не сползла обратно к основному сгустку.       — Би-и-илл… — раздался снизу приглушенный шепот, — голова раскалывается… Мы можем… притормозить?.. Мне страшно…       — Ты довольно сговорчив, да? Может, ещё три глотка? — с приторно дружелюбным тоном интересуется Билл, помогая исследователю поднять голову рывком за волосы на затылке. Стакан, чье содержимое не изменилось с начала их встречи, появился в воздухе напротив лица Форда.       — Я лучше отка-гха-кха! — кашель и гортанное бульканье сыграли роль прозвучавшего в воздухе приговора.       Выбора Форду давали только в том, насколько быстро будет вливаться алкоголь в его горло, если давали хоть на это… Без предупреждения, его голову запрокидывают назад, ненароком открывая рот одной из рук. Форд попытался дернуть головой, сомкнуть зубы, потянуться руками к стакану и остановить насильственные действия, однако попытки борьбы больше походили на неряшливые взмахи руками. Задыхающиеся глотки оглушают тишину пространства, стакан наклоняется с каждым разом все больше, алкоголь безостановочно обжигает чужое горло, намереваясь, видимо, прожечь его насквозь. Шкала безумия ситуации уже перевалила за самую высокую планку, но дело было в том, что Форд больше не имел контроля ни над ней, ни над собственным телом. Его пугала возможность того, что может произойти и что предшествует сейчас. Паника накатывала на разум без конца, измываясь над нестабильным сознанием. Единственным спасением оставались мелькающие мысли, повторяющиеся в голове как мантра: «Сайфер не сделает плохо», «Билл не зайдет слишком далеко», «Я доверяю своей Музе».       Стэнфорд беспорядочно задергался в крепкой хватке, пытаясь подняться, вывернуться из-под мучителя, но его сил не хватало даже на то, чтобы отвернуться от стакана. Когда весь алкоголь был выпит, Форд задыхался и хрипел, весь покрасневший от недостатка кислорода. Его голова упала вперед тяжелым грузом. Теперь не было необходимости даже вдавливать лицо исследователя в ступень — он и без этого едва ли смог бы произнести что-то внятное.       — Давай ты просто не будешь таким противным, а я не буду особо долго тебя тут держать? Это беспроигрышный вариант для нас обоих, Шестопал! — уверяет Билл. Форд фыркает и мотает головой. Он совершенно не может собрать мысли воедино, чтобы осознать, что вообще происходит.       «Я противный?» трижды повторяется в голове Пайнса, но это не самое главное, что должно было его сейчас волновать.       Черный отросток, чем-то напоминающий щупальце, скользит по ноге смертного выше. Он оставляет за собой пляшущий черный след, который потихоньку тянется за ним. Немедля, ему удается скользнуть под серые боксеры, окутывая своей длиной член Пайнса.       Глаза исследователя раскрываются шире, он подается вперед, даже сам не понимая: пытаясь убежать от прикосновения или получить больше ласки.       — Это почти смешно, Стэнфорд. Даже будучи не в состоянии оценить ситуацию, ты все еще поддаешься этим мерзким человеческим потребностям… — весь голос Музы пронизан презрением, пока он чеканит грубые слова.       По взмаху одной из ручек в воздухе щупальце отпускает подергивающийся орган, стрелой устремляясь вниз и огибая промежность, пока наконец не трется об напряженное колечко мышц. Билл неподвижно стоит позади, из полуприкрытого глаза наблюдая за происходящим, как будто руки, идущие из его спины, не принадлежат ему, и он тут не причем. В это время отросток медлит, почти играючи — или нетерпеливо? — охватывая сначала ягодицы Форда, а затем скользя ниже, по бедрам и ногам, полностью сковывая и без того ослабевшего человека, отчего впереди раздается хриплый стон. Кончик щупальца поддаётся вперед, больше не в силах стоять без дела. Он небольшими толчками проникает в чужое тело, раздвигая внутренние стенки. Узкий проход за секунду оказывается растянут инородным телом, которое быстро врывается внутрь, кажется, не особо заботясь о том, что для подобного нужна подготовка. Как много Билл вообще знал о сексе у людей, и знал ли вообще, что люди занимаются им не только по велению «матушки природы», но и ради удовольствия?       Резкой, пронизывающей насквозь волной незнакомое чувство боли задушило Стэнфорда окончательно. Болезненное ощущение в том месте, в котором он даже не подозревал её ощутить, обескуражило его. Тело молодого исследователя забилось по сторонам, мечась влево и вправо на ступени, полностью наплевав на все былое бессилие. Сопротивление было слабым, бессвязным, пока тело Форда чисто интуитивно пыталось вырваться слабыми рывками.       Не соображая, Форд вертел головой и хватал воздух ртом, на выдохах издавая хриплые хныканья.       — Билл, посто-огх!.. Не… хорошо… — пытался шептать он, боясь поднять взгляд. Ему не хотелось видеть, чья мертвая хватка его удерживает. Ему не хотелось видеть, где он находится и в компании кого. Ему не хотелось знать, что с ним делают и почему ему так чертовски неприятно… больно…       — Погляди, Стэнфорд. В чем смысл этого грязного занятия? В удовлетворении собственных похабных потребностей? В процессе? В минутной страсти, которая очень часто становится причиной разводов, если один из супругов делает это с кем-то другим? Как глупо полагаться на желания… — говорил Билл сам с собой, и не рассчитывая на ответ снизу.       Черная ручка щелкает пальцами, а щупальца входит глубже, как будто этого мало, как будто Билл и сам получает какое-то удовлетворение из всей ситуации. Форд не способен сдержать сдавленный стон, вырывающийся из горла. Сил нет даже на такую мелочь. Руки беспомощно пытаются схватиться за что-то: за воздух, за космос вокруг или звезды вдалеке, за потоки ветра… но не находят ничего, в том числе и собственного рассудка. Стэнфорд цепляется сгрызенными ногтями за поверхность ступени, на которой вынужден лежать, царапая ее и жалобно поскуливая. Отросток внутри ещё даже не начал собственное движение, а ему уже хотелось задохнуться окончательно и умереть прямо на этом месте. Всё казалось таким странным… пугающим… болезненным.       Щупальце, растянув смертного, по собственным расчетам, достаточно, вдруг изогнулось внутри него и двинулось назад, чтобы с таким же темпом ворваться вперед. Спина резко выгибается, и с губ Форда летят новые стоны, оглушая пространство вокруг. Лицо горело, а глаза стали слезиться от чувств внутри собственного тела. Неустойчивые ноги задрожали под Пайнсом, то и дело норовя подкоситься в любой момент, но как будто Билла за его спиной должно было это волновать, когда он, без всякого там зазрения совести, накачал его неизвестным наркотиком и прямо сейчас насиловал на чертовой пирамиде.       С уголка рта исследователя потекло несколько дорожек слюны, но и их он не замечает, с трудом успевая сглатывать рвоту в горле. Это безумие, полное безумие…       — Но знаешь, чем отличается это от всего остального? Тем, что это не имеет ничего общего с их убогими желаниями и порывами эмоций. Никаких чувств, лишь укрепление наших отношений! Ты понимаешь это, Форд? Люди думают, что находятся на вершине пищевой цепи, но посмотри, кто на самом деле находится на вершине пирамиды! Ты смотришь на них сверху вниз, приятель, — расплываясь в довольном прищуре, заявляет Билл. Было почти смешно наблюдать за тем, как некогда гордый ученый извивается и задыхается под ним. — Это и называется власть.       Форд не слышит ни слова, оказываясь полностью оглушенным собственным тяжелым дыханием, стонами, всхлипами и отвратительными хлюпающими звуками, которые издает щупальца при входе внутрь его тела… Даже жужжание в ушах заглушилось под этим напором разнообразия.       Тело человека на ступени поддается взад-вперед, слегка раскачиваясь. Слезы стекают по щекам, к подбородку и ниже. Бедра ерзают на месте, как будто пытаясь вырваться, пока стоны нескончаемым потоком продолжают срываться с дрожащих губ.       — Билл!.. Н-не мог бы т-ты-гха-А!.. остановиться… п-пожалуйста?.. — между хрипами попытался прохныкать Форд. Билл, подняв взгляд на пригвозжденную голову на пирамиде, хмыкнул.       — Что-то не так, Умник? Мне кажется, всё абсолютно нормально. Расслабься, я же рядом, — беспечно бросил он, ободряюще хлопнув Форда по спине. Шестипалые руки моментально бросили свои попытки расцарапать под собой поверхность, потянувшись к руке, что коснулась спины. Маленькая ручка, назло, скрылась прочь, оставив Стэнфорда в тошнотворном одиночестве. Как жаль, что Форд не мог полностью постичь тот факт, что прямо сейчас вся его сущность была окутана сетью конечностей его Музы. Причем не только снаружи.       Стенания становились тише, смешивались с рыданиями. В глазах теперь прыгали пятна, что даже при сильном желании нельзя было бы разглядеть что-либо. Ни слова Билла, ни все его «утешающие» прикосновения не помогали. Форд не имел представления о том, что с ним делают и что происходит, однако жуткое ощущение непривычной полноты внутри не сулило ничего хорошего. С трудом подняв голову, он попытался оглянуться назад, но его организм напрочь отказался поддерживать такие сложные алгоритмы. Вместо этого человек был ослеплен целым хороводом кружащих вокруг тварей, бегающих из угла в угол, мерещащихся время от времени. Они были уродливыми, с дикой жаждой крови и мяса устремляясь к Форду, но по пути, не доходя до смертного, перевоплощаясь в длинные черные ручки. Каждая озверевшая сущность рвалась вперед, пытаясь зацепиться за место поближе и отхватить свой лакомый кусочек. К тому моменту Пайнс уже не вникал, отчего слезы текут из его глаз: от ужаса или от мучительного движения внизу живота. Билл, судя по всему, заметив его отрешенность, решил добросовестно «помочь». Он перегнулся через Форда, «отпружинив» и оказавшись перед ним. Подняв голову Стэнфорда выше, ему удалось добиться внимания карих глаз. Толку от этого было мало, по правде говоря… Размытый взор не видел перед собой ничего, кроме желтого пятна, а расфокусированное зрение легко выдавали стеклянные глаза. Лицо Форда олицетворяло собой изнеможение, усталость, навязанное спокойствие. Ни на что из этого Билл не обратил внимания. Вместо этого Сайфер сконцентрировался на вибрирующих сигналах в голове Форда… Необъятный ужас, иррациональная тревога и неприязнь…       — Всего-навсего побочный эффект, не раздувай из дитя гиганта! — несколько небрежно проронил Билл, потянувшись рукой к лицу Форда и нежно погладив мокрую щеку. Глаза исследователя расширились при прикосновении. Желтое пятно неожиданно стало спасением от монстров, нападающих на него со всех сторон. Дрожащие пальцы, по шесть на каждой руке, разом разжались и потянулись к огоньку среди тьмы, так и норовя ухватиться. Реальность была потеряна в дымке галлюцинаций и собственного беспамятства.       — Му-уза… Я хочу… — он прерывается на новый тихий стон, вырывающийся у него из приоткрытого рта. Реакция тела заметно ухудшилась.       — Я могу помочь тебе.       Когтистая рука касается чужой глазницы, уходя в плоть и давя. Лицо Форда все еще не выражает ничего, кроме безжалостной усталости, однако Билл никогда не имел привычки верить своим глазам. Он предпочитал просто «знать» чьё-то самочувствие, чьи-то мысли…       Больно-больно-больно! Пожалуйста, прекратите! Не трогайте меня! Я не хочу! Хватит! Мне страшно! Кто-нибудь, помогите! Я не могу дышать! Больно! Слишком больно! Спасите-спасите-спасите!       Билл с трудом сдерживает смешок, лицезрев думы молодого исследователя. Тот, очевидно, потерял всякую способность анализировать свое положение и в целом ситуацию. Кто ему мерещились? Монстры? Ну, он почти угадал…       Билл подцепляет когтями глазное яблоко, пуская кровь стекать ручьями вниз, а сам улыбается одними веками.       — Ты уверен, что больше не хочешь видеть этих отвратительных чудовищ, Шестопал? — откровенно переигрывая, обеспокоенно спрашивал он. Глаз угрожает выпасть из своей орбиты, когда рука надавливает на него сильнее, но прежде чем неизбежное происходит — Сайфер падает вниз!       Шестипалые руки наконец находят острые углы треугольной фигуры и тянут их вниз, не разбирая, что к чему. Форд притягивает Билла ниже к себе, но сил на то, чтобы опустить его на свой уровень, недостаточно.       Сайфер, сжалившись, убирает когти с глазницы и опускает взгляд. Стэнфорд бился под ним в отчаянии, беспорядочно двигаясь и извиваясь. Пайнс в который раз попытался подняться, но ноги подкашивались, и он опять рухнул на ступень. Карее око, благо, сохранилось на своем предназначенном месте, вот только теперь из него обильно текла кровь, смешанная с солеными слезами.       Щупальце совершало быстрые, резкие движения внутри, постоянно меняя свою форму и даже размер. Черная слизистая субстанция оставалась живым следом на ягодицах Форда, шевелясь, но пока не решая возвращаться к своей большей копии. Такие же самые остатки могли быть и внутри Форда, перекатываясь от внутренних стенок к отростку и обратно. Было загадкой, сделал ли Сайфер это нарочно таким отвратительным или по своей натуре не мог иначе.       — Хватит… Хватит… — слабо просит Форд, не узнавая собственного голоса. Тело начинало нещадно болеть от неудобного положения и по причине того, что каждый раз было вынуждено ударяться об ступень под собой. Он двигался на автопилоте, выворачиваясь, скребя ногтями по поверхности пирамиды и по своей коже. Непроизвольное желание причинить себе боль было спонтанным, неконтролируемым. Мир вокруг все больше расплывался в нечеткие контуры, каждый вдох давался с трудом.       — Всегда знал, что драматизм — черта твоей натуры. Не преувеличивай, твой ум останется цел и невредим, — отвечает Билл, вертя в руке черный отросток, точь-в-точь похожий на тот, что сейчас находился внутри Форда. Он со скучающим видом раскручивал его, как лассо, наблюдая за зрелищем снизу.       Истязания рассудка Форда продолжались целую вечность — или, по крайней мере, так ему казалось. Сайфер не давал и намека на прекращение пытки, что уже вызывало сомнения в его «презрении» к подобной деятельности. Ни разу за весь процесс Стэнфорд не ощутил ничего, кроме боли, дискомфорта и жуткого влажного чувства внутри, не говоря уже об отростке там, где быть ему явно не место. Его тело всё ещё было напряжено и безостановочно дрожало, пока он скулил и хрипел что-то неразборчивое, что было больше похоже на бред. Верхушка пирамиды теперь была испачкана в лужице смеси чужих слюней, слез и крови, но это не заботило ни человека, ни существо над ним. Держась на одних локтях, ведь ноги уже больше походили на неподвижные бревна, готовые сломаться при первом движении, Форд пытался оттолкнуться от удерживающих его рук. Хотелось сползти с другой стороны пирамиды, отодвинуться от щупальца и навязчивых прикосновений, но тело его не слушалось.       Внезапно, нежданно-негаданно как для Форда, так и для Билла, происходит необъяснимая перемена. Человек, недавно изнемогавший от слабости, находит последние крупицы сил и резко выгибает спину дугой. Стон, гораздо громче всех предыдущих и больше похожий на протяжное «ах», срывается с его губ сквозь стиснутые зубы. Дергания мгновенно останавливаются, а тело теперь кажется хрупким, словно крошечное изваяние, способное сломаться от неосторожного толчка…       Расширенные зрачки Стэнфорда смотрели в никуда, глаза были широко распахнуты. Что-то странное происходило с его организмом, что-то, что нетрезвый разум не в силах был разобрать сам. Тело в очередной раз пробило крупной дрожью, но теперь — совсем не от боли…       — Ну надо же! Новая реакция? Молодец! Вижу, физиология действительно творит чудеса с вашими маленькими мозгами, — Билл задумчиво постучал пальцем по кирпичику над бабочкой, подражая человеческому жесту. Спустя несколько секунд раздумий он поднял указательный палец вверх, как будто что-то понял, и щелчок разнесся краткой вспышкой…       В разуме Форда смешалось недоумение с шоком. Собственные реакции подвели его в который раз, заставив взвыть чрезмерно высоким голосом и попытаться подняться на руках. Он сжимался на столе, рыскал руками в поисках любого намека на спасение, молил в мыслях о прекращении, однако тело… не слушалось. Напротив, даже поддавалось, среди моря страданий нащупав островок удовольствия, за который удалось зацепиться одной рукой. Форд вновь оцепенел от страха, вот только на этот раз — боясь двинуться навстречу непривычному удовольствию.       Существо, видно, вникнув в ситуацию, понаблюдало немного сверху и махнуло рукой, подав команду. Толчки щупальца внутри исследователя возобновились с новым темпом, полностью изменив собственный мотив и углом движений.       Форд издает громкий стон — до того непристойный, что почти не верится, что он принадлежит ему. Его фигура неосознанно вытягивается на ступени, пытаясь удержать себя от лишних движений бедрами. По телу волнами проносится чувство наслаждения, однако это не то наслаждение, что заставляет людей чувствовать себя хорошо, а то, что с каждым разом становится все невыносимее, издеваясь над беспомощным смертным.       Форд надеется сдержать реакции своего тела в узде, но это больше похоже на попытки удержать летящий астероид. Тело было явно не настроено на сопротивление появившемуся удовольствию, чего нельзя было сказать о все ещё паникующем разуме, что медленно, пусть и верно, усмирялся…       Резкие движения, совершаемые щупальцем внутри тела человека заставляют его раскачиваться взад-вперед. Вздохи срываются в тихие, опаздывающие за толчками стоны. Стэнфорд против собственной воли чувствует, как тело начинает двигаться в такт быстрому темпу, пусть и с запозданием. Он расслабляется; удовлетворение заполняет его изнутри, охватывая каждый дюйм его тела. Здравые и адекватные мысли больше не могут формироваться, превратившись в кашу из экстаза и желания. Это не было прекращением пытки, но даже такой исход казался блаженным облегчением от боли… Форд напрочь позабыл о том, что минуту назад он задыхался от боли, ведь теперь его Муза услужливо позволила ему испытать недостаток кислорода от эйфории.       Уши улавливали звуки, как если бы они исходили откуда-то с другой стороны, а не из его же рта. Звуки, настолько хриплые, что было проще подумать, что это мертвец, пытающийся дышать под слоем земли над собой. Звуки, которые были до того непристойными и дикими, что Форд ни за что бы не поверил, что они могут принадлежать ему. Щупальце, ныне нащупавшее небольшой выпирающий бугорок среди мягких тканей, принимается играючи извиваться вокруг него, касаясь, надавливая и лаская. Сопротивление человека по мере продолжения акта пропало, превратившись скорее в нервное вращение бедрами и их попытки дернуться назад, но это не имело уже ничего общего с попытками вырваться на волю… Член мужчины, ранее безвольно висящий, теперь медленно начинал приходить в возбужденное состояние, наливаясь кровью.       Слюни пускались с раскрытого рта, вырываясь вместе со вздохами. Форд не успевал отдышаться, как по телу по новой прокатывались искры, выскакивающие из глаз и заставляющие его пылать изнутри. Разум плыл в истоме, тело — дрожало от еле ощутимого экстаза. Исследователь не контролировал свое тело, а, скорее наоборот, наблюдал со стороны за собой.       Стэнфорд может услышать, как его рот издает новый поток тихих стонов, но он не мыслит достаточно трезво, чтобы пристыдить себя за это. Бедра уже сами по себе приподнимаются, толкаясь назад, как бы навстречу сладким толчкам. Узы желания связали его рассудок, завладев телом. На губах Форда появляется легкая улыбка удовольствия, глаза блестят от слез и чувств внутри него. Пальцы сжимаются и разжимаются, нерешительно скребя ногтями по поверхности пирамиды, ноги неустойчиво подгибались. Его хриплые мольбы с каждой секундой становятся все менее разборчивыми. Глаза сами по себе закатывались наверх, желая, по-видимому, провернуться на все триста шестьдесят градусов. Ему так хотелось больше. Нужно было больше. Сейчас он чувствовал себя совсем не так, как в начале. Это было похоже на рай после девяти кругов ада. Дышать тяжело, говорить ещё сложнее, однако Форда это не останавливает.       — Билл! Билл!.. Ещё… П-пожалуйста-пожалуйста… Ещё… Да-да!.. Ещё… — хрипел он, слова вырывались между попытками вдохнуть. Он давился собственными слюнями, не находя сил — и времени, — даже банально сглотнуть их, вытереться, привести себя в порядок… То, что делал Билл, заставляло его чувствовать себя так хорошо… Слишком хорошо.       — До чего ты опустился, Стэнфорд? Это уже перепрыгнуло все границы грязи и разврата! — раздается ехидное замечание Билла парящего над головой Форда. Тело мужчины почти рефлекторно дергается вперед, стоит ему только заслышать щелчок пальцами, который за этот вечер стал ему ненавистен. К облегчению, в этот раз ничего не происходит, не считая внезапного появления зеркала перед ним.       Билл вплетается в каштановые волосы пальцами и дергает вверх, заставляя Пайнса поднять голову и взглянуть на свое отражение.       Форд с трудом может исполнить желание Билла: зрение плывет, не желая проясняться, и это не по причине того, что очки его давно спали с лица. Он жмурится и вновь распахивает тяжелые веки, надеясь, что отражение наконец покажет ему то, что Билл так увлеченно высматривал в зеркале, хотя он и не был уверен, что будет рад этой картине… Вот только вместо знакомого лица он видит чужое, женское, размалеванное макияжем и с пышными блондинистыми волосами, выглядящее на лет двадцать… Лицо было искажено от подлинного наслаждения, оголенная фигура с пышными формами никак не могла принадлежать ему, но то, как двигалась незнакомка в отражении, полностью соответствовало движениям Форда. До того неприличный вид, что ученый едва ли мог поверить собственным глазам. Руки потянулись к своему телу, ощупывая его, но не находя изменений. Отражение в зеркале было лишь иллюзией.       — Отвратительно, не так ли? Я взял это из твоих воспоминаний. «Сека», кажется?       Только после прозвучавших слов Форд смутно вспоминает, где он видел подобную особу… Та самая привлекательная личность, с чьим участием видеозаписи неприличного содержания Форду по ошибке пришлось лицезреть на одной из купленных у не внушающего доверия продавца кассет, которые он приобрел, собираясь перейти на более удобную запись своих экспедиций. Как оказалось, у лавки была дурная слава, но узнал об этом Стэнфорд слишком поздно, уже ослепнув от подробностей половой жизни того человека, кого он даже в глаза не видал! Исследователь принял решение остаться на приевшемся способе записи — дневниках. Большинство кассет пришлось выкинуть, но некоторые, возможно, все еще где-то валяются…       — Похож, как считаешь? — спрашивает Билл, по взмаху руки заставляя отражение в зеркале показать истину, а не ложь. Разницы действительно было не так много, как хотелось бы… Разве что у Форда явно не было таких светлых локонов, округлых бедер и выразительных грудей.       — Фордси, да ты просто вылитая жрица любви!       Очередной насмехающийся комментарий неслышен Форду. Голова обессиленно падает вниз сразу после того, как рука исчезает с влажных волос. Капли пота стекают по лицу на поверхность пирамиды, дополняя остальную смесь ещё одним ингредиентом. Лицо пылает алым, разделяя жар со всем телом смертного. Член начинает пульсировать от длительной эрекции до того, что мысли затмеваются окончательно, и рука Форда инстинктивно скользит вниз. Хочется покончить со всем этим как можно скорее, но нескончаемое удовольствие, проносившееся в области живота, подобно щекочущим нутро бабочкам, убеждает в обратном. Пайнс разрывается между двумя гранями, хотя тело, как казалось, решило уже за него, двигая бедрами в такт движениям внутри. И без того нерешительную руку человека останавливает прикосновение черных пальцев, сжавшихся вокруг запястья. Ноющий член остается без необходимого внимания, но и это не вызывает у Форда разочарования — после этого Билл щедро предлагает ему свою «помощь»… Острые как бритва когти неожиданно встречаются с чужой поясницей, чертя на ней кровавые линии. Жжение и легкая боль служат дополнительным адреналином, что проходит крупными мурашками по спине Форда.       Каждый раз, стоит Биллу коснуться его спины, оставить новую тонкую линию, и тело сразу наполнялось жаром, что явно не имело никакого адекватного объяснения. Царапины оставляли за собой уже не просто боль, а подобное порочному блаженство, которое заставляло его трястись от приятых искр в теле. Стэнфорд мотал головой, недоумевая, не соображает он уже настолько, что получает удовольствие от боли, или все это время он не догадывался о своих мазохистских наклонностях. Хуже было то, что тело попросту сгорало, стоило Биллу вогнать когти глубже под кожу, а щупальцу внутри — вновь приласкаться к простате.       Билл не убирает руки от поясницы в течение нескольких минут точно, как будто он что-то увлеченно выписывал на ней. Форд не смеет жаловаться на это, когда каждое прикосновение к себе ощущается так чарующе. Его спина к концу «записи» Билла истекает кровью, но ему плевать. Все, что его сейчас волнует, это то, как тело сводится в умопомрачительных судорогах последних нот экстаза. Поимка оргазма происходит внезапно, почти как насмешка над несуразным исследователем. Со рта срывается долгий стон, спина дергается вверх и вниз, выгибаясь, а руки остаются хвататься за углы ступени. Дыхание сбилось, замедлилось, как бы растворяясь в остальных звуках. Дрожащие губы в последний раз шепчут заветное имя, смешивая его со стоном. Белый туман застилает взор, но это уже неважно… Ему так хорошо… Так чертовски хорошо… Стэнфорд и предположить не мог, что может испытать такой огромный спектр ощущений и чувств в одном лишь сне со своей Музой…       Отросток выползает волнистыми движениями, покидая истощенное тело. Черные следы так и остаются на ягодицах Форда, начиная стекать вниз, на ступень. Щупальце спешит вернуться к хозяину, легко запрыгивая в тьму за кирпичиком на треугольном теле. Форд в это время тихо скулит, сжимаясь на своем месте в трясущийся ком. Всё лицо его было перекошено от переизбытка чувств. Только оказавшись «пустым» он смог ощутить, насколько же сильно у него ныло все тело, в особенности между ног и в пояснице, которая лишь сейчас получила возможность расслабиться.       — Ну и шоу ты тут устроил, Пайнс! — бесстыдно комментирует Билл, глядя на вытекающие из обвисшего члена мужчины остатки спермы. — Отвратительно.       Форд слушает его так, что все слова моментально вылетают из другого уха, бесследно исчезая. Казалось, что теперь уж ничто не может сбить его с этого воздушного облака свободы и блаженства…       Ничто, кроме рук его Музы.       Крепкой хваткой они обхватывают все тело Форда, болезненно сжимая. Форд в ответ сдавленно стонет, чувствуя, как будто его потревожили от сладкого сна.       — Теперь ты видишь это? Мы стали ближе, Шестопал! Гораздо… гораздо ближе! — с восторженным видом заявляет Билл, не замечая того, как приносит исследователю боль своими руками. Он перемещает Форда в сторону, теперь держа его над пропастью, уходящей вниз по пирамиде. С такой высоты можно было бы легко разбиться…       — Однако, Стэнфорд, ты ведь понимаешь, что тот, кто попирает ногами остальных, не может быть оскверненным?       Речь Билла слишком расплывчата, чтобы человек мог обработать ее в своей голове и разобраться, что к чему. Единственное, что ему остается, это попытаться изобразить немой вопрос на своем лице.       — Ты использован, Фордси. Разве не ясно? А я терпеть не могу порочных, грязных питомцев. Дрожь проходит по телу Форда, пока он пытается осознать чужие слова.       — И ты отлично понимаешь, что больше недостоин находится на верхушке пирамиды вместе со мной, ведь так? — вкрадчиво растягивает Билл. Его руки немного ослабляют хватку, и больше объяснений не нужно.       Пайнс встрепенулся как ошпаренный, когда смысл слов дошел до него. Подсказкой сразу стало все происходящее: и пропасть под ним, и руки, лишь слегка теперь сжимающие его тело, и мрачные нотки в голосе Музы… Ужас показался в его глазах, отражаясь в еще не высохших слез.       — Я… я… — стал заикаться он, руками вцепившись в конечности вокруг себя.       — Спасибо за то, что одолжил мне свое тело.       Голос гремит, как гром, однако на крик это не похоже. Скорее власть. Власть над крохотным, по сравнению со всем пространством, исследователем.       Руки Билла распутываются вокруг человека одним движением. Форд замирает, забывает дышать, думает, что даже сердцебиение остановилось в один миг. Он летит вниз с огромной скоростью, крутится в воздухе и беспомощно размахивает руками. Сопровождающее единственное око смотрит на Форда не моргающим взглядом, как бы прощаясь.       Когда Стэнфорду кажется, что он вот-вот разобьется об упругие капли и, несомненно, что-то себе сломает, до него доходит очевидная вещь: дна нет, точно также, как и конца огромной пирамиды. Сверху она казалась меньше… Не то чтобы у Форда была возможность присмотреться.       Разум Форда — только разум, — резко останавливается, застывает в одном моменте, когда черные ладошки ласково обнимают его, поймав. Безмятежный покой и блаженство запирают его в себе, не отпуская, и Форд хочет, чтобы это длилось вечно. Впервые за всё время в его голове воцаряется тишина…       Билл следил за Пайнсом до того момента, пока второй не вылетел из мысленного ландшафта. Смеяться над непутевым смертным он мог еще очень долго, но до тех пор, пока он не вернулся в Царство Кошмаров, он решил отложить подобную забаву. Несмотря на то, что он был невероятно доволен собой, у него присутствовало ощущение, что Стэнфорд не будет особенно рад, когда узнает о произошедшем этой ночью. Но как будто Билл собирался выдавать ему правду…       — Мало, — прозвучал его нетерпеливый голос, требуя большего. Словно то, что он сделал со своей марионеткой, — недостаточно. Словно он, подобно дикому зверю, просто жаждал фееричного окончания ночи безудержного «сближения». Хотелось вкусить плод собственных деяний, проникнуться им, запомнить этот момент навсегда…       Билл Сайфер одной невзначай брошенной мыслью заставляет пустой стакан метнуться к нему. На дне всё ещё можно заметить несколько оставшихся капель спиртного, фиолетовыми шариками перекатывающихся между собой. Билл полагает, что после случившегося его непревзойденная особа, несомненно, достойна награды. Вся смесь тошнотворного цвета поднимается со ступени, не оставляя после себя ни следа, со звуком всплеска обрушиваясь в стакан. Её не так много, как существу казалось на первый взгляд — всего-навсего полстакана, но, вопреки этому, её содержимое было бы недопустимо назвать однообразным. Это было дело вкуса. Дело вкуса Форда.       Радостный прищур не сходит с его глаза. Небольшими покачиваниями он перемешивает все ингредиенты в стакане, наблюдая, как смесь становится однотонной, бело-красной, вязкой и с пузырьками воздуха в ней. Целый набор биологических человеческих жидкостей в двух глотках, и всё это от его благородной марионетки!       Билл с интересом рассматривает творение, а затем, не дождавшись позволения к началу трапезы, одним махом опрокидывает содержимое на собственный глаз. Око отъезжает вглубь, освобождая место для острых зубов и толстого фиолетового языка, которые быстро поглощают предложенный деликатес. В итоге, слизав языком остатки с краев век, он неудовлетворенно причмокнул. Не сказать бы, что Сайфер ожидал вкуса как у шедевра от шеф повара, но желание похрустеть всё-таки имело свой вес…       — Ты был очень щедр сегодня ночью, Шестопал… — звучит голос существа, прежде чем оборваться скрипучим хрустом. Билл сжимал в своей второй руке окровавленное, отломанное ребро, часть которого уже пережевывалась острыми зубами. Человеческое ребро.

***

      «О мой БОГ… Такое чувство, как будто из меня выжали все соки. Когда я проснулся в очередной раз за своим рабочим столом, то обнаружил, что мое тело нещадно болит во всех возможных и невозможных местах. Было ощущение, как будто вместо записей этой ночью я бежал марафон на сорок два километра без остановок. Даже подняться со своего места без боли было очень сложно! А странное ощущение снизу Я не знаю, — не помню, — что произошло, но отчетливо помню свою встречу с Музой, на которой мы что-то обсуждали… не помню что именно. Может, Билл ненадолго одолжил мое тело? Он часто делал это в последнее время. По крайней мере, сегодня утром я вновь наблюдал на своем теле синяки и царапины неизвестного происхождения. Справа под ребрами я даже смог лицезреть огромный оттек, который меня немного пугает, а мой правый глаз мучает меня постоянно после того, как Билл каждый раз овладевает мной… Мне даже несколько раз почудилось, что он кровоточит… Думаю, мне придется пока просто смириться с этим. Задавать слишком много бессмысленных вопросов нельзя — Билл не любит такое. В прошлый раз он даже усомнился в том, достаточно ли я ему доверяю…»