прячет за собою ночь.

Глеб любил быть наполненным. Всегда растянутым для своего Ангела. Глеб извивался под крепкой рукой на спине, что жёстко придавливает к полу, пока вторая рука проталкивает в него шарики. Глебу хотелось сменить позу, чуть сдвинуться, чтобы легкий дискомфорт от количества внутри себя сменился на наслаждение. Но на попытки это сделать Серафим шлёпнул его и усмехнулся на громкий вскрик. Протолкнув в парня последний, самый большой шарик, Серафим ослабляет давление на тело и с беспокойством смотрит в лицо хныкающего Глеба. Почувствовав взгляд любимых глаз, тот теребит зелёную резинку на запястье и ловит ответный кивок. Глеб всегда был готов принять в себя Серафима. И все, что тот захочет ему дать. Они сидели в клубе, в компании друзей закидывали в себя коктейли и смеялись. Глеб пьяно улыбался на чью-то шутку и подмигивал на такие же пьяные улыбочки в ответ. И только Серафим, рукой поглаживающий его бедро, знал, что беспокоит кудряшку больше всего. Только Серафим знал, как тот отчаянно старался быть расслабленным, старался не сжиматься вокруг пробки, которую в растянутое ещё раньше отверстие вогнал Серафим. Только он знал, каких трудов Глебу стоило вести себя как обычно; только он знал, почему Глеб пил меньше обычного. Знал, как Глеб благодарен, что Серафим пил ещё меньше и гладил успокаивающе по бедру, постоянно кидал заботливые взгляды на лицо и запястье, где неизменно висела зелёная резинка. Глеб любил, когда после жёсткого секса Серафим заботливо пенил его в душе, мягко вычищал сперму пальцами, нежно укладывал в постель и привычно проникал внутрь, чтобы даже сквозь сон Глеб чувствовал себя полным до краев. Нужным в любую секунду. Принадлежащим. И, довольно улыбаясь, прижимался к груди Серафима, чувствовал его тепло внутри, теплые руки, сжимающие в объятиях, горячее дыхание в загривок и крепко засыпал.