Расправляя крылья

      Уолл-стрит — маленькая тесная улочка в нижней части Манхэттена, ведущая от огромного проспекта Бродвея к побережью пролива Ист-Ривер. Старейшая улица пролегает всего через несколько деловых кварталов, и её можно легко пройти от начала до конца всего лишь минут за десять, но в час пик, как сейчас, она похожа на осиный рой. Здесь почти не осталось внушительных финансовых учреждений, как прежде: многие перебрались на Средний Манхэттен или другой берег Гудзона. Однако Уолл-стрит, как считают сами американцы — всё равно остаётся главным финансовым и торговым центром планеты, но отчего-то никто не спешит вспоминать, что всего несколько веков назад Уолл-стрит была крупнейшим в стране рынком работорговли, и как не старались облагородить сие место величественными ратушами, часовнями и жилыми домами, здесь во все времена приживался лишь бизнес. Это место будто притягивает деньги, и каждый, кто попадает сюда, надеется, что очень скоро непременно обогатится, однако есть и те, кто обходит Уолл-стрит стороной, ведь недаром поговаривают, что там, где водятся деньги — там жди и дьявола.       Название улицы проистекает от стены, являвшейся северной границей некогда голландского города Новый Амстердам. Используя рабский труд, к моменту войны с Англией была возведена двенадцатифутовая стена из древесины и земли, укреплённая палисадами. Она защищала поселенцев от нападений индейских племён, колонистов Новой Англии и британской армии. Жители проложили дорогу вдоль неё и назвали Уолл-стрит, что буквально означает «улица стены». Когда-то давно, в самом начале улицы рос огромный платан, возле которого продавцы и спекулянты барыжили ценными бумагами, и два десятка брокеров решили закрепить свою ассоциацию договором торговать только друг с другом, подписав «Платановое Соглашение». Это и стало началом Нью-Йоркской фондовой биржи.

***

      Совещание было в самом разгаре, но Молох откровенно скучал. Данные, что выводили на большой прозрачный экран, он видел ещё вчера, и ничего нового в докладе его брокеров и аналитиков не оказалось. Отчуждённый взгляд застыл в одной точке, где-то на центре длинного стола из красного дерева, словно он полностью погрузился в мысли и перестал слушать докладчиков, но каждый из присутствующих здесь знал, что это не так. Молох всегда всё слышит и видит, словно у него повсюду глаза и уши, потому, даже меж собой его подчинённые старались больше помалкивать.       — Как видите, несмотря на все наши усилия, фондовые индексы продолжают снижаться.       — Прекрасно. — Наконец, подал голос Молох не поднимая глаз.       — Что же тут прекрасного, мистер Молох? — осторожно спросил удивлённый докладчик, переглянувшись с близсидящими коллегами, озадаченными ничуть не меньше. — Это же самый низкий уровень с начала года.       Мелькарт не спеша поднялся и под несколькими десятками глаз отошёл к панорамному окну, за которым простирался суетливый город, укрытый серой дымкой облаков и туч. Накрапывал тёплый летний дождь. Пятьдесят четвёртый этаж небоскрёба позволял разглядеть Нью-Йорк весь, словно детальный макет. Молоху нравилось подолгу смотреть отсюда на город. Как будто зависаешь между небом и землёй. Между Раем и Адом. Где-то внизу, вдоль Бродвея, в сторону готической церкви Святой Троицы, спешат люди, пытаясь укрываться от усиливающегося дождя. Крошечные, словно муравьи, они спешат по своим ничтожным делам, совершенно не задумываясь о том, что их век так короток. Глупые, приземлённые создания, из-за которых он тысячелетиями томился в заточении.       Вдали простирается серая, широкая лента Гудзона, а сбоку, там, где зеленеет островок парка Боулинг-Грин, виднеется бронзовая статуя исполинского быка — символа финансового района Нью-Йорка, олицетворяющего напористость и силу брокеров. Молох заказал отлить точно такую же себе, только поменьше и из золота, и поставил в своём кабинете. Это тешило его самолюбие и напоминало о том, кем он является. «Бык с Уолл-стрит», «Золотой Телец» или «Атакующий бык». Мало кто знает, что несколько десятков лет назад создатель статуи — тогда ещё никому не известный американский скульптор итальянского происхождения Артуро ДиМодика, тайно подбросил её к Нью-Йоркской бирже, страстно желая богатства и славы. Молох охотно помог воплотить этот замысел, заключив с ним сделку, и ДиМодика создал быка, корпя над ним два года, и после долго выбирая подходящее место для установки. Выбор пал на здание Нью-Йоркской биржи. Под Рождество, ДиМодика вместе с помощниками тайно привёз статую, но к своей досаде обнаружил на запланированном месте рождественскую ёлку. До прохождения полицейского патруля оставались около четырёх минут, и он объявил помощникам: «Бросьте быка под ёлку — это мой подарок городу».       Появление Быка стало большим событием, ему даже посвятили первую полосу газет. Поначалу подарок не оценили — властям и боссам биржи не понравилось, что скульптура появился без их ведома, да ещё и фактически посреди улицы, устроив крупную пробку. К вечеру полицейские раздобыли кран и увезли Быка на склад в Квинсе, но общественности он понравился. Успевшие увидеть его граждане устроили акции протеста, и вскоре статую вернули, однако установили на площади Боулинг-Грин. С тех пор «Атакующий бык» превратился в одну из визитных карточек Нью-Йорка. Формально, скульптура до сих пор установлена лишь временно — но очевидно, что Бык останется на месте навсегда. Множество туристов, и даже биржевых клерков натирают его гениталии, считая, что они приносят удачу и богатство.       Как и желал, ДиМодика до конца жизни купался в деньгах, ездил на «Феррари», много путешествовал, и главное — благодаря «Золотому Тельцу», обрёл ту мировую известность, о которой всегда мечтал, а Молох получил место поклонения, ибо Бык олицетворял признание его как божества денег, богатства, стяжательства и жадности. Он невольно вспоминал те времена, когда финикийцы и хананеи поклонялись ему вместо Создателя, и чтоб добиться его милости, несли в жертву не корзины с фруктами и скот, а собственных детей!       Тишина висела несколько длинных минут.       — Мистер Молох…       — Через пару дней Федрезерв примет новое решение по ключевой ставке, а это значит, что торговая сессия откроется ростом котировок акций. Мы изрядно наваримся и привлечём новые финансовые потоки. Дела стремительно пойдут в гору.       Молох чувствовал спиной, как по конференц-залу волной прошлось замешательство, ведь никто из них ни о чём таком даже не слыхивал.       — Откуда информация? С чего вы взяли, что…       Молох всё же повернулся и с прищуром глянул на наглеца, что осмелился сомневаться в его словах и тот мигом замолк.       — Откуда информация — не имеет значения. Важно лишь то, что вы будете делать так, как я скажу, и тогда каждый из вас окажется в выигрыше. Надеюсь, это понятно?       — Конечно, сэр.       Молох вдруг застыл как вкопанный, видение посетило, как всегда, внезапно, и его взгляд стал пустым и бездвижным, все звуки затихли. Внутренне он переместился совсем в иное место. Зрачки закатились, мышцы окаменели. Молох увидел небольшое озеро, окрашенное в красный, оно бурлило как гейзер, и сначала казалось совершенно пустым, но уже через секунду, изойдясь пеной, стало являть на поверхность знакомую фигуру нефилима, который, как думал Молох, давно сгинул в Аду. Рейвен Райт… Звезда — это имя Молох впитал со всеми прочими знаниями и памятью Мелькарта, при слиянии сущностей.       Также он имел сведения о том, что Звезда — единственный прямой потомком Люцифера. Последней дверью, что могла освободить Короля всех падших и выпустить в этот мир. Нефилим поднялся из пенящихся кровавых вод, взгляд его горел алым пламенем, вороные крылья расправились за спиной, и по ним Молох узнал, что перед ним уже не «немощная» оболочка отпрыска, а сам Люцифер, исполненный сил и ненависти ко всему сущему. Видение быстро трансформировалось. Точка на карте Европы сменилась сумбурной баталией на том же водоёме. И перед взором Молоха замелькало множество смазанных фигур, большая часть из которых не являлись людьми. Среди них он также опознал Шеннон и Мартти, что уже не являлись нефилимами. Старые знакомые Мелькарта, которые должны были погибнуть на вулкане, но каким-то чудесным образом оказались живыми и здоровыми. Всё оборвалось.       Молох очнулся в холодном поту, на стуле в конференц-зале, под пристальными взорами своих подчинённых. Они были обеспокоены, подносили к его губам стакан с водой, лепетали что-то о докторе, о необходимости отдыха.       — Оставьте меня. — Выдохнул сумбурно Молох, отодвигая от своего лица чужие руки.       — Мистер…       — Вон! — взревел неожиданно Молох, подскакивая как ошпаренный и разметав сердобольных сослуживцев. — Все вон!       Ошарашенные, сбитые с толку люди быстро покинули помещение.       Он отёр лицо, в ужасе осмысливая всё, что увидел. Впервые за год на земле Молохом овладело нехорошее чувство беспокойства. Он не знал, как интерпретировать это видение, и что делать. В одном он точно был уверен — в каком месте искать нефилимов… или падших. Среди которых, как минимум, коварный Велиар. Нужно хорошенько всё обдумать, как говорили римляне: «Торопись медленно». Вопреки присущей Молоху манере решать всё молниеносно и грубо, тут необходимо проявить осторожность и воспользоваться рассудительностью помощника. Им оказался Абигор — демон-воин, которого Молох предусмотрительно прихватил с собой. Он служил Молоху ещё в Аду и имел богатый опыт в войне, как на земле, так и в иных измерениях. Прекрасный тактик и стратег, искусный воин, которому Молох подобрал подобающее человеческое тело, дабы тот мог наслаждаться всеми благами материального мира, недоступными ему прежде, и раболепно служить своему хозяину, будучи его должником. Вечером того же дня Молох принимал у себя Абигора. И за ужином они обсуждали план действий.       — Значит… последыш Люцифера выжил. — Беспокойный глоток красной жижи из бокала, которую можно было бы принять за вино. — Люцифер на свободе, а я только сейчас об этом узнаю!       — Нет. Будь так, он бы обозначился в первый же день, — Абигор положил в тарелку сразу несколько стейков.       — Тогда что? Нефилим выбрался из пекла не тронутым? Как?!       — Если это и случилось, то он вряд ли остался в своём уме.       — Мне можешь не рассказывать! Но я чётко видел, что он не «овощ», даже умудрялся биться с кем-то.       — Хм. Тогда, этот… — поморщил густые белёсые брови Абигор, — Рейвен, действительно особенный. Во всяком случае, только благодаря ему мы сейчас здесь.       — Предлагаешь отблагодарить его? — взъелся Молох.       — Нет, что ты, я лишь хотел сказать, что раз он сумел отказать Люциферу и вернуться невредимым, то стоит быть осмотрительными. В наших кругах бытует слух о существовании некой группировки нефилимов, отказавших своим предкам в свободе. Что-то вроде сопротивления. Не до конца ясны их мотивы и цели, но предполагаю, что Рейвен может быть их предводителем.       — Кучка слепых котят нам не помеха, я легко передушу их. — Молох переломил запечённые рёбрышки и жадно принялся их грызть.       — Всё так. Но разве ты не говорил, что видел среди них Велиара?       — Он может быть и не с ними, — чавкая ответил Молох, облизывая засаленные губы, хотя рядом на столе лежит свернутая салфетка. — Велиар не пошёл бы против себя же, он один из нас.       — А я помню, что он и в Аду не был твоим горячим поклонником, Молох. И дерзко выступал против, прошу заметить, твоих действенных методов.       — Что есть, то есть… — Бык призадумался, обсасывая измазанные жиром пальцы. — История становится всё запутанней.       — Но ты, как всегда, во всём блестяще разберёшься. Нет ничего в этом мире, что смогло бы тебя сломить, хозяин. — Залебезил беловолосый широкоплечий детина, по виду едва вошедший в совершеннолетие.       Молох был падок до лести, о чём знали все, включая Абигора, но только этот пройдоха умело пользовался ею. Вот и теперь он заслужил в свой адрес самодовольную улыбку Молоха.       — И что же делать? Ждать или…       — Тогда распорядись, чтобы заправили самолёт. После ужина я планирую посетить Европу.- Отличное решение. Ты очень прозорлив.       К столу подали последний поднос, накрытый золотым клошем. Его поставили перед Молохом со словами:       — Ваш десерт, господин.       Клош вспорхнул вверх, поднимая за собой пар от свежеиспечённого блюда, являя взору то, что некогда было головой пятилетнего ребёнка.

***

      Вся эта затея с объединением Рейвену категорически не нравилась, а видя сомнение других нефилимов, его собственные только росли. Он прекрасно осознавал, что каждый день мир людей, пока врата стоят нараспашку, подвергается опасности, ведь демоны — это не нефилимы, им не ведомо сочувствие и милосердие, они разгневаны длительным заточением и ждут возможности отыграться на людях за низвержение, и не пощадят никого на своём пути.       И всё же он сейчас больше боялся за тех, кто был ему дорог. Вот так эгоистично и просто. Что, если после закрытия врат, Касикандриэра вернётся в Ад вместе с Шеннон?! Он сойдёт с ума, если сестра не вернётся, и, будучи так близко к этому, оказался совершенно не готов, тем более, что ему даже не довелось с ней нормально попрощаться. Он злился, думая о том, что Шеннон так просто бросила его, отдавшись ангелу. Сотни раз вспоминая последний разговор с сестрой, он терзался чувством вины за то, что пока была возможность, так мало говорил, как она для него важна. Нефилим поймал себя на мысли, что не хочет закрывать врата. Так, сестра хотя бы частично будет рядом, пусть даже как оболочка.       Второй причиной не спешить запечатывать врата был Мартти — пока тот во власти Велиара, он тоже рискует стать пленником Ада. Он скорее он сам отправится в Ад сам, чем позволит Мартти оказаться там! По крайней мере, так будет справедливо, ведь Рейвен всегда плевал на других и ни во что не ставил чужие жизни. Появление Мартти всё кардинально изменило.       Сейчас они собрались в холле гостиницы своего штаба, желая обсудить грядущий союз с храмовниками. Конечно, здесь были не все. Касикандриэра выбрала самых сильных, вдумчивых и прозорливых нефилимов, чтобы определить дальнейшую стратегию действий, и обсуждение тянулось уже без малого час. Рейвен больше молчал, отвечал, лишь когда его спрашивали, однако остальные никак не могли прийти к согласию, спор продолжался.       — Как вы не понимаете, это такой шанс! Мы не можем его упустить! — Ангел начинала терять терпение. На вечно бледных щеках Шеннон появился приятный здоровый румянец.       — А что, если это уловка? Вдруг так Ватикан пытается заманить нас в свою ловушку?       — Я тоже так думаю! Всё это шито белыми нитками! Мы же не идиоты!       — Да послушайте, — пыталась достучаться до них Касикандриэра, — какой смысл им было предлагать союз, особенно после того, как мы уничтожили одну из Властей? Вы же знаете, как Ватикан ценит этих существ! Подумайте. Если они проглотили такую потерю, значит…       — Нет, Каси. Тут что-то не так. Сама посуди. Слуги Ватикана обкладывали нас веками, загоняли в угол, как животных, убивали и мучили в своих лабораториях, а теперь, когда они сами в опасности, мы должны все забыть и помогать им?! Я против!       Зигфрид поднял руку, призывая соплеменников успокоиться. Нефилимы унялись.       — Но нам надо закгыть вгата и будет нелишним, чтобы люди нам не мешали. Я согласен с Каси, но понимаю и и вашу позицию, и не пгошу забыть обиды, нанесённые людьми, и повиноваться им. Мы используем их, чтобы добиться своей цели, а дальше будет видно.       Ангел с благодарностью посмотрела на Зигфрида, чувствуя некоторый перелом во мнениях после его слов. Потом она повернулась в сторону праздно попивающего кофеёк Велиара.       — А ты что молчишь?       — М? — тот будто очнулся от глубоких раздумий, совершенно прослушав большую часть дискуссии. По возвращении с озера Велиар был непривычно молчалив, отстранён и немного мрачен.       — Тебя это не касается?       Все затихли, уставившись на единственного падшего, совершенно странным образом затесавшегося в круги сопротивления. Большинство скорее терпело этого лощёного увальня, не спешащего никому на помощь, и всякий раз, будто делавшего одолжение своим присутствием и участием. Его давно бы прогнали или попытались убить, не будь у него наиполезнейшего дара внушения, не раз вызволявшего их из бед. Впрочем, это случалось лишь тогда, когда Велиару самому грозила опасность и никак иначе.       — Что вы хотите от меня услышать?       — Вообще-то, твоё мнение насчёт союза с Ватиканом. — Терпеливо разжевала Касикандриэра.       — Так я же его высказал ещё на озере. Неясно выразился? Я не планирую возвращаться в Ад.       — А придётся. — Тихо себе под нос буркнул Рейвен, но Велиар его услышал и посмурнел ещё сильнее.       — Это неизбежно, — продолжила Касикандриэра, — ты знаешь, что когда я попаду туда, то позабочусь, чтобы все падшие вернулись на свои места.       — Откуда тебе знать, где моё место? Может быть, оно как раз здесь. Я нужен, меня любят. Полагаю, что такого поворота и Рейвен не жаждет, да дорогой? — Велиар игриво подмигнул ему. Рейвен демонстративно покривился, но комментировать это не стал.       — Потерять сразу и сестру, и возлюбленного будет для него смерти подобно, да и я успел к нему привыкнуть. Что до остальных… — Велиар обвёл всех презрительным взглядом, — мне честно говоря наплевать, что с вами будет.       — Кто бы сомневался… — фыркнул один из нефилимов. — Ты эгоистичная скотина, Велиар, тебе тут не место!       — Да! — вторили ему несколько голосов.       — Гнать его в шею! Всё равно Мартти уже давно нет. А может, больше и не будет.       — Заткнитесь! — рявкнул Рейвен, сжимая кулаки. — Не смейте говорить такое при мне.       Велиар заулыбался, ощутив волну возмущений и споров, которую ему удалось поднять.       — Как же я устал от вас. Отдохну, а вы пока решите, что будете делать. Идём, страсть моя, мне требуется твоя ласка. — Последнее он шепнул Рейвену, проходя мимо, а потом громко добавил. — Кстати, совершенно никакой разницы нет. Что бы вы ни выбрали, финал будет один — или воссоединитесь со своими основами, или… умрёте. — С этими словами и под всеобщее возмущение Велиар удалился к себе в номер.       — Каси, когда этот бардак кончится? — возмутились нефилимы. — Почему он до сих пор среди нас? Ему ничего не стоит предать.       — Уймитесь, — попыталась усмирить споры Каси, видя, как вскипает гнев Рейвена, готового защищать Мартти. Его аура опасно вспыхнула, и она уже чувствовала исходящий от него жар. — Каким бы уродом и эгоистом ни был Велиар, он много раз спасал ваши спины от лихой пули храмовников. Не вам решать его судьбу. Никому из вас. — Процедил сквозь зубы Рейвен. — И между прочим, Власть завалил именно Велиар, а не кто-то из вас.       — Беги малыш, твой трахаль тебя уже заждался, — выдал один из нефилимов, пытаясь посильнее задеть Рейвена, и ему это удалось, однако, встретив озабоченный взор сестры, он подостыл и не стал разжигать конфликт дальше.       — Да, пойду, пока он не начал без меня.       Велиар, дождавшись, когда Рейвен войдёт в номер, тут же прижал его к двери, захлопывая её.       — Мой сладкий Пирожочек, — прошептал он в самые губы нефилима, — я сегодня так утомился этой суетой, иди сюда. — Велиар собственнически накрыл ладонью ширинку Рейвена.       — Не называй меня так. Я уже не раз просил тебя об этом, — раздражённо отвел взор Рейвен. Он не сопротивлялся. Не мог. Едва лицо Мартти оказывалось ближе, чем в паре шагов от него и мысли сразу путались. Он много раз корил себя за эту слабость, но, когда на него вот так смотрели глубокие, синие, словно морская пучина глаза Мартти, он терял волю, даже без ментального воздействия со стороны Велиара. Рейвен не раз давал себе слово, что вот сегодня он точно скажет «нет», но стоило Велиару-Мартти приблизиться, легко коснуться, и вся его воля мгновенно рассыпалась в пыль.        — Стоп, — задыхаясь вдохом, Рейвен поймал его руку у себя между ног и сжал. Волоски по всему телу тут же встали дыбом, словно по коже пропустили электрический разряд. — Я пришёл не за этим, а… поговорить с тобой.       Велиар недовольно скривился.       — Хочешь испортить такую чудесную ночь? Сегодня и так было слишком много слов. Давай поговорим потом… когда-нибудь. Я желаю занять свой рот другим делом. — Он начал покрывать поцелуями шею Рейвена и стал спускаться ниже, норовя освободить его от оков одежды.       — Боже…— зажмурился Рейвен, судорожно сглатывая, когда обжигающе горячие губы искусителя добрались до ключицы, а натянутый Велиаром воротник футболки слегка затрещал под его назойливыми пальцами.       — Не поминай всуе, но зови меня так. — С придыханием произнёс Велиар, разорвал футболку и припал к маленькому тёмному соску, играя с ним кончиком языка.       Расстёгнута пуговица, разведена в стороны молния брюк и высвобождено очевидное нетерпение чернокрылого нефилима, и оно было тут же обласкано. Жадно и влажно Велиар принялся охаживать тело любовника, наслаждаясь властью над ним.       Затем Рейвен был брошен на кровать, а на пол слетели остатки одежды и обуви, и два голых тела, тесно прижавшись друг к другу, хотели быть едины. Велиар никогда бы не признался даже самому себе, что стремился обладать этим нефилимом не только физически. Что где-то в глубине пустой души, он страстно хотел наполниться им настолько, чтобы ощутить то, что чувствовал Мартти. Любовь. Невозможность быть, без Рейвена. Для него это было слишком очевидной и губительной слабостью, а значит, и глупостью.       И теперь, когда он окунался в горячее лоно и наблюдал, как бьётся в страстной агонии потомок Люцифера, Велиар метался меж двух желаний — заставить его стонать от наслаждения громче или убить. Ладони легли на шею Рейвена и слегка сдавили её, заглушая стоны, но так и не смогли сжаться достаточно сильно, чтобы придушить. Это злило и заводило одновременно. Никто, кроме Создателя и Люцифера прежде не имел права властвовать над Велиаром. И он стал врываться в Рейвена резко и глубоко, будто хотел тем самым причинить боль, отомстить за это своё безволие и слабость.       Никогда прежде их ночи не были столь горячи и разнузданы, и хотя разум Рейвена витал, пока тело наливалось огнём страстей, где-то на краешке сознания он уловил некую перемену в партнёре. Пряди его чёрных, взмокших волос скользили между их губами, когда они целовались. Мартти был то нетерпеливо яростным, то до одурения чувственным, и аура его также истерично меняла цвета с ярких всполохов на явную агрессию, а потом резко снова переливалась вожделением. Но среди алых и бордовых цветов вдруг ненадолго появилась нежно-розовая дымка. Рейвен успел узреть её из-под подрагивающих ресниц, но потом его сразу унесло в водоворот быстро приближающегося оргазма.       Он стонал от удовольствия, и это было прекрасно. Его пальцы исступлённо сжимали плечи и лопатки Мартти, оставляя на них глубокие царапины, а когда он оказался у черты, то пропустил вздох и резко подался навстречу любовнику, чувствуя, как внутри разливается пожар, а тугой узел у основания его члена вдруг растаял, даря ощущение полной свободы и лёгкости. Велиар с упоением впитал мощнейший взрыв энергии, это было самым сладким в его незавидном положении полуслившейся сути с Мартти. Нечто новое для падшего от частички нефилима. Когда их страсть потухла, и Велиар лёг рядом с Рейвеном, переводя дыхание, то спросил:       — Признай, я ведь гораздо лучше Мартти в постели?       Рейвен полусидел, обнажённый. Согнутая в колене нога прикрывала стыд, он был совершенно расслаблен и оттого походил сейчас на одну из тех мраморных статуй в музеях, что изображают утомлённое божество, за исключением зажатой меж дрожащими пальцами сигареты. Нефилим нехотя повернул к Велиару голову.       — Не льсти себе, — Рейвен пустил в лицо Велиара струйку сизого дыма и снова глубоко затянулся.       — Если меня каким-то несуществующим способом уберут из этого тела, ты будешь дьявольски скучать по мне. И хотя член останется тот же, я владею этим инструментом куда искуснее.       — Ошибаешься. Раньше я тоже думал, как ты. Что довольно иметь красивое тело и уметь им владеть, но хорошим секс делает не только страсть. Страсть — искра, она лишь помогает огню разгореться. У тебя нет того, что распаляет меня, но это есть у Мартти. Его чувства. Они прорываются ко мне, даже когда ты подавляешь его. Когда мы вместе, я вижу, чувствую и впитываю его, а не тебя. И если бы не это, я никогда не позволил бы тебе к себе прикоснуться.       — Ой ли. — Хохотнул Велиар. — К твоему сведенью, это я придумал гомосексуальные отношения, я совратил первого мужчину, после чего он возжелал своих сыновей, а некоторые из тех продолжили совершенствоваться в искусстве однополой любви, в итоге склонив и женщин к подобному. Мне нет равных в этом. А ты лукавишь, и в этом, поверь, я тоже знаю толк. Меня не обмануть.       Велиар повернулся набок, перенял сигарету у Рейвена и, затянувшись, внимательно всмотрелся в его тёмные глаза.       — Ты прекрасно знаешь, что сейчас с тобой именно я, и минуты назад ты принадлежал только мне. Я могу владеть тобой, когда захочу, и ты не сможешь отказать не потому, что у меня это лицо и тело, а потому что я знаю, как вознести тебя на пик блаженства, сорвать все твои покровы стыда, тревоги, вины, страха. Люди издревле любили это, а нефилимы впитали эту черту от своей человеческой половины. Знал бы ты, скольких праведников, чужих мужей и жён я совратил, и все они кричали, что преданы кому-либо до гроба. Никакие убеждения, никакая любовь, никакие чувства… всё это тлен, Рейвен. Даже для вечно живущих чувства — атавизм, признак недоразвитости духа. Чтоб ты знал, настоящая любовь, это не то, что вы, смертные, тут выдумали, это не чувство, ограниченное во времени. Это Абсолют, не привязанный к материи, он не знает слов «я», «мы», «они», в нём вообще нет слов, он всюду и нигде… он всё… но в итоге — ничто, — Велиар докурил и пульнул окурок в открытое окно. Через секунду кто-то внизу громко матерился, — а ничто, ничего не стоит. Так что, не пытайся мне лгать, Пирожочек. Я тебе нравлюсь, Велиар или Мартти. Ты прикипел ко мне всецело. Вскоре тебе больше не придётся выбирать или искать себе оправдание, потому что я буду един.       — Сколько пафоса, — Рейвен лениво вытянул зубами из пачки новую сигарету и прикурил её от указательного пальца. Длинная речь демона его не впечатлила. Он поднялся и подошёл к нему вплотную и серьёзно посмотрел прямо в лицо. — Можешь сколько угодно рассыпаться в речах, но меня тоже не проведёшь. Там, на Теплицком озере, ты ведь пытался меня убить, как и полчаса назад. Думаешь, я идиот и не вижу твоих тщетных попыток меня грохнуть? Но ты не можешь причинить мне вред. Мартти не даёт тебе этого сделать. Значит, он не так бессилен, как ты выставляешь. Однажды он возьмёт над тобой верх, Котик. — Очередная струйка дыма почти щекотнула лицо Велиара.       — Ошибаешься. Просто я ещё недостаточно наигрался с тобой. Ты редкая особь, отпрыск моего дражайшего брата. Всё равно что племянничек. Вот я и медлю. Но будь уверен, придёт тот час…— Велиар прикоснулся к гладкой щеке нефилима, — когда эти руки, свернут твою сексуальную длинную шею, — он прошёлся кончиками пальцев от мочки уха вниз, — или вырвут твоё трепещущее от возбуждения сердце, — горячая ладонь спустилась к груди и невзначай задела сосок. — Впрочем, я надеюсь, что это случится не так скоро, и ты ещё мне послужишь.       Велиар прекратил ласку и отвернулся, таращась в окно, матерясь про себя оттого, что Рейвен был прав. Мартти в чём-то до сих пор слишком силён.       — Ты, кажется, что-то хотел у меня попросить? Теперь можно, ты заслужил. Проси.       Рейвен рассмеялся.       — Ну, ты даёшь. «Проси». Пошёл нахер из моей комнаты.       Он выставил Велиара за дверь, уже давно забыв о том, что именно хотел с ним обсудить, да и сейчас это было уже неактуально.       — Эй, а как насчёт вернуть мне одежду? Или ты позволишь всем любоваться моей красотой? — в ответ ему в лицо из едва приоткрытой двери полетел ворох одежды. — Фу, как грубо, Пирожочек!       — И учти, это было в последний раз! — громко возвестил Рейвен в уже закрытую дверь.       — Больше верь делам, нежели словам, — тихо усмехнулся падший.       Не успел Велиар пройти и пары шагов, как в его голове раздался грубый хрипловатый голос Молоха: «Я знаю, что ты там, Велиар. Я тебя чувствую. Могу я войти внутрь?»       Велиар: «Ох, как люди верно говорят — помяни чёрта…»       Молох: «Не заставляй меня ждать».       Велиар: «Как можно, дорогой друг, но боюсь, тебе тут никто не обрадуется, и понаделают в твоей уродливой шкурке несколько лишних дырок, не успеешь войти. Это, знаешь ли, больно», — он невольно прикоснулся к перевязанному плечу, которое совсем недавно узнало муки плоти от пули, и, хотя боль была не такой уж великой, Велиар был впечатлён новым ощущением, которое прежде мог наблюдать только извне.       Молох: «Не испытывай моё терпение пустыми речами, Велиар»       Велиар: «Неужели ты обзавёлся такой роскошью, как терпение? Отпуск на Земле тебе только на пользу», — Велиар спешно натянул брюки и помятую рубашку, оглянулся по сторонам, будто загнанный зверёк.       Молох: «И не ищи, куда бы скрыться, я тебя везде найду»       Велиар: «Вот ещё. Ладно, чего тебе нужно? Я вроде бы не лез в твои «величайшие» дела и на здешний трон прав не заявлял, хотя бесспорно, их у меня поболее будет».

***

      Многие нефилимы были категоричны в отношении присутствия столь нежданного гостя. Касикандриэра тоже не обрадовалась, но и не препятствовала Молоху. Ему позволили войти. Хотя переговоры на тот момент уже закончились, и в холле остались лишь единицы, все как один с недовольством и настороженностью наблюдали сейчас, как разодетый в неброский кашемировый джемпер цвета слоновой кости «Бриони» и простенькие синие джинсы, один из верховных демонов Ада, вальяжно прошествовал вдоль диванов, осматриваясь и выбирая себе наиболее достойное место, коим оказалось отдельно стоящее кожаное кресло, знавшее времена и получше.       — Касикандриэра. — Тонких губ Молоха коснулась однобокая улыбка, которая быстро сошла. — Чудесно выглядишь. Эта новая шкура тебе идёт, хотя суть осталась неизменной.       — Не могу сказать того же.       — Итак…       Демон сел с достоинством особы царских кровей, закинул ногу на ногу. Взгляд его снова скользнул по присутствующим, но к своему разочарованию он не узрел здесь того, ради кого так спешно прилетел на собственном самолёте, зато его взору предстал Анимус. Он знал о его существовании, видел много раз в воспоминаниях Мелькарта, когда поглощал его, но он не чувствовал того, что открылось ему сейчас. Этот искусственно созданный ребёнок был исполнен чистой энергией, он сиял так ярко, что впору ослепнуть, от него во все стороны исходила благодать и непорочность, и Молох невольно сглотнул, ощущая внезапно обуявший его голод. Собравшись мыслями, он отвёл взор от мальчика, сидевшего прямо напротив на спинке дивана по правую руку от Касикандриэры, источающей крайнюю степень недружелюбия.       — Думаю, нет смысла объяснять, что я забыл в этой дыре.       — Отчего же. Есть нужда. — С ходу начал нефилим с сигилой одного из демонов низшего порядка.       «Повелитель страны слёз» даже не взглянул в его сторону, словно того не существовало. Он зрел сигилы каждого из присутствующих, даже если те находились глубоко под одеждой, наблюдал, как переливаются недоверием и толикой страха их ауры. Страх был ему особо приятен. Горьковатый привкус страданий всегда были для него всё равно, что нектар. — «Дети. Глупые дети, решившие поиграть в спасителей мира».       — Я знаю о вашем договоре с Ватиканом. — Начал Молох.       — Кто бы сомневался. Будешь нас отговаривать?       — А смысл? Я в курсе, что вы объединяетесь с теми, кто веками уничтожал вам подобных, чтобы помочь им и дальше убивать вам подобных. Я что-то упустил?       — Хватит агитаций. Мы все так решили. — Отрезал один из присутствующих.       — О, конечно. У вас же тут демократия.       — Так что тебе надо? — подытожила Касикандриэра, не желавшая разводить лишние скандалы.       — Скажем так — я тоже заинтересован в том, чтобы врата поскорее закрыли, но желаю остаться по ЭТУ сторону. Я, и те, кто примкнул ко мне, готовы помочь вашей группе в решении данного вопроса, но…       — Но тебе что-то нужно взамен, так? — Касикандриэру трудно обмануть. Она, как всегда, оказалась прозорлива, недаром именно её поставили посредницей между небесами и Адом, дав статус Хранительницы равновесия.       — Сущая безделица. — Молох снова воззрился на мальчика и Ангел, словно прочитав его мысли, подскочила с места.       — Даже не думай! Ты круглый дурак, если пришёл сюда с подобным предложением!       — Не кипятись, девочка. Подумай. Какая вам всем разница, что станется с этим созданием? Он не нефилим, не человек и не ангел, а всего лишь плод лабораторных изысканий, как овечка Долли, к чему вам заботы о нём?       Подобные речи всколыхнули присутствующих, поднялся хай. Кто-то гнал демона взашей, другие хотели выслушать его. Касикандриэра злилась, а сам Анимус хранил молчание, легко выдерживая тяжесть хищного взора мутных глаз Молоха.       — Зачем он тебе? — спросил кто-то, но вместо Молоха ему ответила Касикандриэра.       — Чтоб сожрать. Врата слишком долго открывали, и его потомок — Мелькарт, чьё тело он сейчас занимает, успел порядком состариться. Тело его скоро отомрёт, он почти у черты, и поддерживает себя, поедая безвинных. Но этого явно недостаточно, а сущность Анимуса даст ему возможность законсервироваться, остановить старение, причём очень надолго.       Молох нагло улыбнулся. Всё было именно так, как она сказала, и он даже почувствовал некое облегчение оттого, что не нужно выдумывать какую-то байку.       — Как всегда, зришь в корень. Всё так.       — Ты прекрасно знал, что я тебе откажу тебе в этой прихоти. — Касикандриэра недовольно покачала головой. — Так зачем явился? — Ангел совершенно не боялась его, хотя жестокому падшему в своё время поклонялись как божеству. Его почитали от Карфагена до Иудеи, даже мудрый Соломон не устоял перед поклонением Молоху, в честь которого построил огромное святилище, во главе которого возвели исполинскую золотую статую быка, внутри которого бушевало пламя. Позднее именно в него и приносились чудовищные жертвы демону: матери и отцы задабривали Молоха, отдавая своих новорождённых детей. Считалось, что именно после поднесения страшного дара Молоху человек обретает постоянную удачу, благоденствие, славу и способности, о которых не мог и мечтать. Произнося простое: «Желаю тебе удачи!», люди, сами того не осознавая, как и их далёкие предки, призывают в помощь именно Молоха.       — Мы давно не виделись. Я соскучился. — Съязвил Молох, сверля взором Анимуса. Он только что не облизывался, как голодный кот, узревший беззащитную канарейку.       — Что у вас тут опять за шум? — Рейвен так и не смог уснуть, а гомон, доносящийся снизу, раззадорил его любопытство. Он спустился в холл босой, прямо в халате, благо, что хотя бы наглухо зашторенном и подвязанном.       Молох уставился на него, рассматривая отпрыска Люцифера как можно лучше. Его он тоже видел в памяти Мелькарта, но зато теперь мог ощущать в полной мере. От нефилима исходило много силы, больше, чем от всех остальных вместе взятых, причем Молох чувствовал и пока сокрытую её часть, что Рейвен ещё не освоил. Рейвен даже не удивился его появлению и отреагировал на удивление спокойно.       — Опять эта страшная рожа. Не думал, что снова её увижу, — ворчливо пробубнил себе под нос Рейвен, видя Молоха во всей его демонической красе. С самого первого дня их знакомства он всегда относился к Мелькарту с некой предубеждённостью. Тот никогда ему не нравился, а уж после того, как вскрылись его мерзкие делишки и закулисные интриги, Рейвен и вовсе не жаловал его, не говоря уже о том, чтобы радоваться слиянию Мелькарта с его батей.       Откуда-то со стороны кухни в холл вошел и Велиар, нехотя здороваясь с гостем и садясь подальше, потягивая из пузатого низкого стакана дорогой коньяк. На Велиара Рейвен тоже не глядел, делая это демонстративно, хотя это и было для него непросто. Он подсел на подлокотник уже занятого другим нефилимом кресла и со свойственной ему наглостью и отсутствием такта уставился на гостя.       — Если припёрся молить взять тебя в нашу банду, то ты опоздал.       Уголок губ Велиара дрогнул в усмешке, как это напоминало ему бесконечные собрания в Аду, когда Люцифер также нагло осаждал Молоха в его слишком очевидно-грубых и бессмысленных идеях.       Молох: «Люцифер всё-таки остался в клетке»       Велиар: «Да, тебе повезло»       Молох: «А ты решил наслаждаться тем, что было тебе недоступно? Если не весь Люцифер, то хотя бы его частичку поиметь? Ха-ха, как мелко, Велиар. Ничего не меняется, засунь тебя хоть на Небеса, хоть в пекло Ада, хоть в тело смертного. Ты всё будешь таскаться за ним, как собачонка, и жаждать внимания, которым он тебя никогда не одарит»       Велиар: «Не пытайся задеть, Молох. Тебе прекрасно известна моя сила. Не зли меня напрасно»       Молох только сейчас перевёл внимательный и молчаливый взгляд на Велиара, сидящего по правую сторону в дальнем углу. Их мысленный диалог не слышал и не видел никто. Затем он решил ответить Рейвену:       — Это вам стоит просить меня присоединиться к вашей затее. Неужели кто-то из вас способен вычислить все семь преддверий врат, чтобы захлопнуть их? Сомневаюсь. А может быть, вы располагаете информацией, где наш достопочтенный Ключник?       Нефилимы переглянулись, загудели. Многие не знали ни о каких преддвериях и уж тем более ни о том, что существует некий Ключнике.       Молох: «Сила, говоришь? Но почему я не вижу всепоглощающего свечения, куда делась твоя мощь? Ты и вполовину не тот, которого я знал прежде. Неужели так и не договорился со своим отроком?»       Велиар: «Он упрям, но это ненадолго, я почти сломил его. Но даже так я способен на многое»       Молох: «Например, вращаться в кучке неудачников, во главе с бывшей надзирательницей? Что ты забыл среди них? Идём со мной, вдвоём мы можем перекроить этот мир. Оставим распри, разделим власть. Они хотят закрыть врата, и в конечном счёте Каси не оставит нас здесь, тебе это известно»       Велиар: «И что ты предлагаешь?»       Молох: «Убьём их всех»       Велиар нахмурился и невольно сжал кружку.       Молох: «Что? Почему я чувствую в тебе сомнение? Неужели…ты и впрямь прикипел к мини Люциферу?»       Велиар: «Не говори ерунды, ни к кому я не прикипел. У меня иные мотивы. Они могут быть нам ещё полезны. Ни ты, ни я не знаем тонкостей закрытия врат просто потому, что мы были всегда по другую их сторону»       Молох: «Возможно. Используем Каси, а после убьём их»       Анимус чувствовал, что между демонами что-то происходит. Они старались избегать прямого взгляда, но было нечто меж ними, что его насторожило, хотя все остальные этого не замечали. Конечно, он не слышал их немого диалога, но понимал, что они сейчас общаются. Псионики такое чувствуют очень явно. Его беспокоило то, о чём два демона могут договориться за спинами у остальных. После того как Мартти перестал быть собой и отсутствовал в сознании порой неделями, Анимус присматривал за Велиаром издалека, по мере сил, чтобы тот не навредил себе, а заодно пытался вычислить его повадки и слабости. На ребёнка мало кто обращает внимание. Другие нефилимы, кроме разве что Зигфрида, сперва раздражались его присутствием, многие желали, чтобы он ушёл, но Рейвен и Касикандриэра упорно отстаивали его. За это Анимус был им очень благодарен. За время, проведённое вместе, они стали для него чем-то важным, даже Мартти. Он хотел помочь ему, остальным, а потому прямо сейчас встал, прерывая перепалку.       — А можно я тоже выскажусь?       На него уставились множество глаз.       — Валяй. — Рейвен отреагировал первым. Он почему-то был уверен, что мальчишка, как всегда, скажет нечто дельное. Этот ребёнок думает, как взрослый, а порой очень мудрый человек, а потому к его словам нефилим всегда прислушивался.       — Молох прав, нам действительно нужно разобраться с преддвериями, и если он требует плату за свою помощь, то я готов.       Рейвен хотел что-то возразить, но Анимус остановил его жестом и тот замолк. Анимус продолжил:       — Но он упускает тот факт, что для запечатывания врат не требуются кровь и жертвы, тут всё наоборот — нужны некие акты созидания. Кровавый демон вряд ли сможет нам с этим помочь.       Касикандриэра улыбнулась.       — Он прав. — Сказала Ангел. — Что до Ключника, то он появится сам, когда Звезда достаточно приблизится к вратам. Это непреложно.       — То есть не придётся снова нырять в вулкан? — оживился Рейвен, чувствуя облегчение.       — Нет.       — Фух! Это супер. Но что за Ключник, вы все говорите о нём, но я не понимаю, что это значит. Разве не я им был?       За Касикандриэру ответил Анимус.       — Им был Азза.       — У-у-у, тогда у нас проблемы. Он же слинял в Рай.       — Полагаю, что это ненадолго. — Анимус прямо посмотрел на Молоха, определяя по мелким подёргиваниям мышц на его лице недовольство и даже злость, но он, как никто, умеет держать эмоции под замком и все изменения длились не более доли секунды, потом суровое лицо демона разгладилось.       Глаза Молоха вдруг закатились и побелели, как у покойника, а густые брови съехались к переносице. Пред его взором появилось видение того, как Рейвен, Касикандриэра и остальные нефилимы бегут по длинному коридору. Белые стены, словно в больнице, прямо над дверным проёмом истошно моргает красная лампочка тревоги, крутой поворот туда, где за перегородками из армированного стекла, испещрённого множеством символов, из камер вырываются существа не из этого мира. Вокруг крики, страх. Люди в белых халатах и в военной форме разбегаются во все стороны кто куда, преследуемые вырвавшимися из заточения падшими. Выстрелы. Стены буквально гудят от криков и нечеловеческого рёва получивших внезапную свободу существ. Они беснуются, атакуют людей, рвут их на части, мстя за тысячелетия заточения, пытаясь пресытить свой голод.       И среди всего этого хаоса, Рейвен оборачивается куда-то, показывая остальным нечто на дальней стене… исполинское зеркало в три человеческих роста. Так странно было увидеть среди современных электронных аппаратов, стёкла и металла старинное зеркало в тяжёлой широкой раме из тёмного дерева. Поверхность его походила на ртуть, она едва колебалась, словно вода на озере в солнечную погоду, но нечто придавало этой безмятежной красоте совсем иной окрас: Молох увидел раму вблизи, то были фигурки, изображающие сценки адских мучений, и они двигались, словно живые. Стоило Рейвену подойти ближе, и его отражение в зеркальной мути тут же пошло рябью, исказилось тысячами тянущихся к свободе когтистых рук. Уродливые существа, толкаясь, дрались и ломились изнутри, истошно рыча и долбясь в зыбкую грань между мирами, но, не имея возможности вырваться наружу. Рейвен невольно отшатнулся, видя их потуги, но по ту сторону зеркала вдруг стало пусто и спокойно, словно все демоны вмиг передумали. Рейвен подошёл ближе, желая рассмотреть, что происходит, и тогда его взору предстала одинокая обнажённая фигура высокого, белокрылого ангела с ясными бездонными голубыми глазами.       В нём не было ни единого изъяна, грубой линии. Он — само совершенство, до кончиков длинных золотистых волос, вьющихся мягкими волнами по точёным плечам. Мужчина был так красив, что перехватывало дыхание. Рейвен никогда прежде не видел никого столь привлекательного и сексуального, что сердце в груди замирало, а глаза сами собой распахивались, желая не отрываясь смотреть на это чудо. Мужчина приблизился, глядя на Рейвена с такой ласковой улыбкой, словно они сто лет знакомы и вдруг встретились спустя многие годы. От мужчины исходил какой-то неземной свет, столь чистый и ясный, словно радуга после дождя, улыбка младенца своей матери, появление живого единорога посреди современного мегаполиса… Рейвен невольно заулыбался, как дурак. Ангел в зеркале приложил ладонь к поверхности, и Рейвен сделал то же самое. Их руки соприкоснулись, и серебристая зыбь отреагировала: отражение ангела исчезло, а вместо него на нефилима уже глядело уродливое рогатое существо с раскалёнными алыми глазами узкими щелями вместо носа, источающими смрад и пламя. Оно крепко держало Рейвена за руку своей когтистой лапой, и тот вскрикнул, попытался вырваться, но его кисть утонула в зеркале, а потом оно вспыхнуло ярким светом, и Рейвен вырвался из оков, упал на спину, а когда поднялся, то на Молоха, наблюдавшего словно со стороны, обернулся не Рейвен, на него в упор смотрели горящие адским пламенем глаза Люцифера. Молох пришел в себя и часто заморгал, едва касаясь гудящего болью виска.       — Так чем в итоге вы можете нам помочь? — повторил вопрос Анимус, ловя ускользающий мутный взор Молоха.       Велиар понял, в чём причина заминки и некой растерянности Молоха.       — Он видит будущее. — Сказал уныло Велиар, вздыхая. — Последствия вашего выбора, решений, действий. Всё, что каждый из вас сейчас делает, влияет на результат, так или иначе. И он единственный, кто может это видеть. И прямо сейчас он что-то узрел, так, Молох?       Тот едва заметно кивнул в ответ.       — И что ты видел, что нас ждёт? — нетерпеливо спросил у Молоха один из нефилимов, явно растревоженный течением дел, заходящих куда глубже, чем он рассчитывал.       — В текущем варианте ничего хорошего. Вот мы и выяснили, для чего я вам необходим. — Заключил Бык.       Велиар: «И всё-таки что ты видел?»       Молох: «Если мы не найдём общий язык, то в конце концов встретимся с нашим братом в этом мире после недолгой разлуки»       Велиар: «И полагаю, он не выглядел слишком довольным»       Молох: «Истину глаголешь. Твоя новая пассия станет его шкурой»       — Люди веками жили, не ведая своего будущего. Это не подтверждает твоей значимости в нашем деле. — Скептично произнесла Касикандриэра.       — Он вам нужен! — Вдруг как-то излишне яро возразил Велиар. — В противном случае вы рискуете выпустить в этот мир того, кто не станет вести переговоры! Если нужно пожертвовать всего лишь недоангелом, то, на мой взгляд, выбор очевиден.       Касикандриэра примолкла, в то время как другие шумно стали обсуждать. Она поняла, о ком говорит Велиар.       Молох: «Так ты со мной, брат? Я ведь правильно расслышал?»       Велиар: «Я сам по себе. В участии во всей этой суете я до сих пор не увидел никакой выгоды для себя. Я просто закуплюсь попкорном и буду дожидаться окончания ваших совместных потуг. У нас с Люцифером, как ты знаешь, вовсе не дурные отношения, и я не препятствовал его свободе, да и не убивал последышей и падших, в отличие от тебя. Так что…»       — Мы не можем доверять падшим.       — А если это правда?       — Но такая цена, как жизнь Анимуса неприемлема!       — А по-моему, не бывает войны без жертв.       Нефилимы спорили уже не менее получаса. Велиар наблюдал сперва с интересом и ухмылкой, потом откровенно заскучал.       — Я оставлю вас. И буду ждать решения завтра утром. — Молох встал, прервав этот галдёж, и медленно направился к выходу. — Провожать не нужно. — Никто и не собирался, — сказал ему вслед Рейвен.       Молох: «Возможно, ты изменишь свой выбор, если я скажу, что обладаю кое-чем очень важным для тебя, Велиар. Тем, чего тебе, скорее всего, и не хватает для полноценного воссоздания сути. Я знаю твой маленький секрет. И хотя я не вижу твоего будущего, но могу легко его предсказать».       Велиар: «Ты блефуешь»       Молох: «Вот и проверим. Продолжи упорствовать, и я с удовольствием посмотрю на то, как твоё Альтер эго тебя поглотит. Скажи, он уже начал стирать твою врождённую самоуверенность? Сомнение и страх — эти свойства недоступны падшим. А ты ведь ещё падший, или уже нет? Я даю тебе время, а тут оно бесценно. До завтра».       Дверь захлопнулась за Молохом, а в руке Велиара лопнул пустой бокал, чего он, казалось, даже не заметил, застыв в своих вязких от гнева мыслях. Он долго и мрачно посмотрел на Касикандриэру, гадая о причинах её бесстрашия перед очевидной угрозой освобождения Люцифера. У неё нет причин сомневаться в том, что видения Молоха, как правило, всегда сбываются, тем нелогичнее её желание отринуть необходимую помощь, сохранив жизнь искусственному существу. В конце концов, что такое один мальчишка, в сравнении с миллионами других? Ангелы жертвовали куда бо́льшим. Было время, когда крылатые не брезговали массовым убийством младенцев, а позже, в истории это списали на кровавого Ирода — обычного человека. Так было выгодно, удобнее управлять людьми. — «Что же тобой движет в действительности Касикандриэра? Для чего тебе это глупое стадо? Совсем другое дело — Молох. Его мотивы прозрачны как стекло. Он не скрывает своих целей, как всегда прямолинеен, но разве что приобрёл немного лоска и ему явно кто-то помогает. Сам он не склонен к манипуляциям и шантажу, и никогда бы не узнал о моей тайне, слишком туп. Значит, есть кто-то ещё на его стороне, не обделённый умом».       — Всё нормально? — Рейвен озадаченно посмотрел на него. Почему-то внутри кольнуло беспокойством. — На тебе нет лица.       — Не твоё дело. — Тихо и без агрессии сказал Велиар и стряхнул с ладони осколки. — «Рейвен… возможно именно ты и есть ключ к мотивам Каси? Ведь для чего-то она тебя спасла и хранит до сих пор, вопреки рискам, которые ты рождаешь одним своим существованием. Ты ей нужен».       — Пойдёмте уже спать. — Поддержала Касикандриэра, подводя итоги. — Мы приняли решение?       — Да. — Один за другим отзывались присутствующие.       — Мы не станем связываться с Молохом. У него свой интерес, так что пусть строит козни в другом месте, подальше от нас. — А уж с храмовниками как-нибудь справимся. Так?       — Так!       — Отлично. Хватит этой болтовни. Завтра у нас сложный день — мы летим в Италию.       Все стали расходиться, а вот Велиар не спешил. Он подошёл к стоящей в задумчивости Касикандриэре, обнявшей себя в жесте самоуспокоение и поддержки, взял её за тонкое запястье, сжав его слишком сильно, и тихо произнёс в самое ухо:       — Что ты задумала?       — Навести порядок, Велиар. Как всегда.       — Лжёшь, ягодка. Ты явно что-то затеваешь, о чем не знают другие.       — Не страдай паранойей, а то становишься слишком похожим на Люцифера.       — То есть начинаю тебе нравиться? — ехидно осклабился Велиар.       Она выдернула руку из его хватки, усмехнулась и отошла подальше.       — Не льсти себе. Доброй ночи.

***

      Молох неторопливо плёлся по брусчатке Карлова моста, слушая, как затихает город, а прямо под ним тихо течёт Влтава. На удивление, кроме него на мосту никого, за исключением фонарщика в длинном плаще и цилиндре, зажигающего газовые фонари поочерёдно, как делалось в старину. Шагает размашисто, чёрный плащ развевается. Говорят, если встретишь на улице трубочиста или фонарщика, значит, тебе повезёт. Мелькарт усмехнулся.       Огни выстроились в ряд по всей длине моста, а меж ними на него глядят тридцать пар глаз скульптур, изображающих святых: Анна, Кирилл и Мефодий, распятие Христа, святой Иво, блаженный Августин. Молох остановился напротив святого Христофора, несущего на плечах маленького Иисуса. Он уже знал, что решили нефилимы. Мальчишку Анимуса ему не отдадут. Что ж, значит, придётся действовать иначе. Он всё равно его получит! Молох задумался о Рейвене и Велиаре. В его голове роились мысли о том, что он сделает с каждым из них, если они решатся перейти ему дорогу. И не допустит, чтобы Люцифер явился в этот мир, и уж тем более не станет сюсюкаться с Велиаром: на этот раз ему придётся выбрать, на чьей он стороне! И если Велиар не совсем дурак, то рано или поздно выберет нужную.       Фигурка фонарщика исчезла, и от восточной мостовой башни, являющейся проходом с моста, отделился силуэт. Он ненадолго слился с сумерками, а потом Молох почувствовал волну растревоженного воздуха. Абигор приземлился почти бесшумно и сразу спрятал свои крылья.       — Я так понимаю, они отказались. — Он проследил за взглядом Молоха и теперь тоже воззрился на святого Христофора.       — Нефилимы покорно пойдут за своей крылатой пастушкой. Это неудача. Мне стоило решить всё по-своему, а не слушать твои бредни, Абигор.       — Хозяин, иногда нужно немного времени, чтобы блюдо приготовилось и обрело должный вкус. Ты, конечно же, сообщил Велиару о раскрытом секрете?       — Сообщил, но он не поверил. Да и что ему эта безделушка? Он веками существовал прекрасно и без этого. И уж коварства-то в нём хватит, чтобы обуздать своего отпрыска. Ты знаешь, как искусно он манипулировал людьми, но никто не мог проделать то же самое с ним.       — Ты хотел сказать почти никто.       Молох задумчиво перевёл взгляд на Абигора:       — Тогда Велиар не был падшим. В нём была искра, дававшая ему способность любить и потому быть одураченным.       — Совершенно верно, хозяин. — Раболепно и многозначительно улыбнулся Абигор.       — Но сейчас он этого лишён…       — Оттого способен трезво оценить ситуацию, и не допустить.       — Люцифер не должен выйти на свободу. Он останется в тюрьме навеки. Затем, мы отдадим желанное Велиару, приманим к себе поближе, и покончим и с ним. — Молох самодовольно оскалился.       — Ты, как всегда, на зависть прозорлив, Молох. — Абигор почтенно преклонил голову, теша своего господина.