Между нашими мирами

Драко

— Это возмутительно! Я один из самых уважаемых людей в Лондоне, как такой отброс, как ты, может меня в чем-то обвинять! — Пошел ты, чертов Пожиратель Смерти, не тебе решать мою судьбу! — Хах, кто аврор? Он? Этот жалкий отпрыск Люциуса… Предатель. В течение трех лет службы Драко слышал бесчисленное множество подобных фраз если не тысячи, то сотни раз. Изначально каждое высказанное слово или фраза приводили его к тому, чтобы выпустить пар в магловском бойцовском клубе и утопить свои проблемы в алкоголе. Однако, время если и не лечит, то точно закаляет, и поэтому он уже отказался от подобных способов справляться с трудностями. По крайней мере сейчас жаловаться на самом деле было не на что: он не загремел в Азкабан и ему даже позволили закончить обучение в Хогвартсе. С помощью мальчика-который-победил-Волдеморта его даже взяли на работу в Лондонский Аврорат. Даже эта часть его жизни не обошлась без всеми любимого Гарри-чертового-Поттера, главы Аврората магического Лондона. Если бы кто-то сейчас слышал его мысли, то сказал бы: «Малфой в своем репертуаре, и даже война его не изменила, всё также ненавидит Гарри и как ребенок разбрасывается оскорблениями, неблагодарный кусок говна». И он бы ответил, что, конечно, не перестанет его ненавидеть, ведь этому человеку-молнии было мало того, что он и так обаял весь магический Лондон, ему обязательно нужно было забрать единственную подругу Драко, его любимую сестру не по крови — себе. Пэнси Элоиза Поттер. О милостивый Мерлин! Он все мог вытерпеть и принять, но только к этому никогда не привыкнет. Ах, нет, есть ещё кое-что, к чему он никогда не привыкнет… Джиневра Молли Забини. Никто ему так и не смог дать логичного ответа на то, как такое могло произойти. «Это любовь, Драко» — именно этим заканчивались все споры на эту тему. Нет, конечно не потому, что Драко нечего было на это ответить, но кто он такой, чтобы рассуждать на эту тему, ведь сам он ничуть не лучше. А если точнее — даже хуже. Ведь в отличие от них он так и не смог быть рядом с той, в кого влюблен. Вот оно. Именно то, что не изменилось за эти годы. Драко Малфой — один из лучших Авроров, умнейший зельевар, крестный отец и уважаемый друг — абсолютный трус. Говоря о трусах, Люциуса он пытается не вспоминать, ссылка по его мнению — слишком легкое наказание для него. После приговора Люциусу Нарцисса уехала вместе с ним. Драко так и не смог понять её эту безоговорочную любовь к этому человеку, впрочем, он не то чтобы пытался. Он одновременно и восхищался, и презирал её за то, что как бы ни вел себя его отец, в какую бы дерьмовую ситуацию ни привел их семью, как бы отвратительно ни выглядел, мать никогда его не бросала. Сейчас она пытается поддерживать с Драко связь, делая вид, что не было никакой войны, её муж не приводил Волдеморта на порог их дома, Пожиратели Смерти не делили с ними обеденную трапезу, отец не избивал сына во время белой горячки, её сестра не пытала единственного ребенка заклинанием Круциатус, чтобы закалить его. Но нет, такое не забывается. Единственное, что заставило его, не ненавидеть мать так же, как отца — её поступок во время схватки Поттера с Темным Лордом. За жест материнской любви он будет вечно благодарить Нарциссу и безгранично уважать, но о взаимной любви к родителям речи быть не может. Любовь к ним очерствела, осталась запертой где-то в его детских воспоминаниях. Война на каждом оставляет глубокие шрамы, и свои он решил больше не открывать. Тот период своей жизни Драко также решил никогда не вспоминать, за исключением случайного диалога в день слушания по делу Люциуса на улице около Министерства Магии Лондона. Девушка двадцати восьми лет, азиатской внешности в деловом костюме, прибывшая из магического министерства Казахстана. Этот разговор как раз-таки наоборот, крутился у него в голове почти каждый день. Как тогда понял Драко, она свидетельствовала против Люциуса в связи с тем, что одним из приказов Темного Лорда для него стало уничтожение пары городов их страны и изъятие ценных камней. Ему это, конечно же, не удалось — Люциус был слишком тщеславен и слишком глуп, чтобы хоть что-то узнать о магической подготовке страны, о которой он тогда слышал только краем уха. Драко в тот день, не выдержав давления, удалился из зала Визенгамота, чтобы отдышаться. Та самая девушка подошла к нему и закурила, предложив Драко сигарету из своей пачки. Он пытался не выдавать того, что это была его первая затяжка в жизни, но — тщетно. Незнакомка решила промолчать в ответ на его неуклюжую попытку показаться взрослым, она только лишь широко улыбнулась, когда Драко начал кашлять. — Редко встречаю достойных отцов среди нашего поколения. Но твой, конечно, всех переплюнет. Полный кусок дерьма, — она говорила это так легко, что первая эмоция, которую испытал Драко была очень очевидна — злость. — Спасибо, если бы не ты, я бы не заметил, — съязвил он в своей привычной манере, ожидая криков о его невоспитанности, но в ответ она только усмехнулась и продолжила. — Я это только к тому, что, похоже, ты будешь очень сильным. Тебе придется, выхода у тебя все равно не будет. Ты либо станешь сильным, чтобы выдержать всё, вылезти из дерьма, в которое он тебя окунул и очистить свое имя от грехов фамилии, либо сломаешься, и только подтвердишь то, что он считает тебя жалким и слабым. Драко предпочел не думать, откуда она знает о его фамилии, будучи иностранкой, и о том, что Люциус о нем думает. Им овладело чувство спокойствия после третьей, правильной затяжки и он, наконец, запутавшись в спиралях дыма, смог услышать этот прекрасный аромат пряностей, древесины и освежающего ментола. Ощущение возвращающейся жизни и мгновенный эффект осознания собственного существования — вот что тогда почувствовал юный Малфой. — Так вот зачем люди курят. Чтобы почувствовать себя живыми? — он не собирался говорить этого вслух, но слова сами попросились наружу. Скорее всего думая, что оставлять даму без ответа дурной тон, чертовы джентельменские повадки. — Не всегда. В большинстве случаев. — А для тебя… Зачем они тебе? — мысленно Драко готов был убить свои язык и губы, за то, что они до сих пор шевелились, а горло за то, что оно до сих пор выдавало звуки, но любопытство брало вверх. — Чтобы не переубивать всех, кто меня бесит и не уничтожить все, что попадется под руку во время порыва злости или тревожности, — в этот момент он понял, как они были похожи, по крайней мере в этом уж точно. — Знаешь, юный Малфой, жизнь полная дрянь сама по себе. И только ты сам можешь обратить всё в свою пользу. Отбрось всё, что тебе когда-либо говорили или будут говорить и послушай, наконец, себя. Что сделает твою жизнь хотя бы немного лучше, что ты САМ считаешь правильным, и беги напролом в этом направлении. Насрать на всех, кто учит тебя жить по-другому. Никто на самом деле не знает, как правильно проживать отведенный ему срок. Драко явно не ожидал услышать от незнакомки, свидетельствующей против его отца, такую пламенную речь в свою поддержку. Позже он подумал, что она увидела в нем себя, и возможно поэтому не смогла пройти мимо. Но это было так похоже на гриффиндорские замашки, он не был точно уверен в своем заключении. Однако, что он точно знал, её, казалось бы, обычные слова не дали ему утонуть во всём этом и были сказаны как раз вовремя. Ведь выходя из Министерства, Драко уже точно решил для себя, что закончит в тот день свою бренную жизнь… Но непрошеный совет и пачка сигарет с ментолом возродили в нем желание жить дальше.

Гермиона

Проснувшись в 6 утра от будильника, Гермиона заранее знала, как пройдет ее день. Этот скучный и однообразный сценарий повторялся день за днем, словно нескончаемый дежавю. Это стало истинным испытанием ее душевного равновесия, и она осознавала, что жить изо дня в день одним и тем же сценарием — ненормально. Однако после войны строгое планирование каждого дня с минимальными изменениями было для нее единственным способом не потеряться в бесконечном потоке событий. Нет сюрпризов, нет последствий, нет кошмаров — так она обманывала себя, стараясь сохранить хоть какой-то контроль над своей жизнью. Крики. Я снова слышу крики. Пожалуйста, пожалуйста… Не надо больше. Перестаньте кричать. Прошу… ПЕРЕСТАНЬ! Гермиона знала, прекрасно знала, чей это был крик. Кого она должна успокоить в своем сне. Но разве есть смысл просить не кричать саму себя?.. Как ей это сделать? — Герми… Гермиона… Пожалуйста, проснись! — Джинни говорила это всегда, каждую ночь, когда ей приходилось просыпаться из-за криков Гермионы. Подруга никогда не жаловалась, но Гермионе было видно, как сильно это утруждало её, по утрам она всегда видела следы бессонной ночи на лице Джинни. Ей было стыдно. Так стыдно, что через два месяца жизни с подругой они разъехались, по инициативе Гермионы. Несмотря на то, что Джинни отговаривала её и утверждала, что та никак ей не мешает, девушка стояла на своем. Хотя ей было очень жаль: из-за своих опасений и страхов их общая мечта — жить вместе после окончания Хогвартса — осталась неосуществимой. Первое время Джинни приходила к ней и напрашивалась на ночевку, или специально делала вид, что засыпала над просмотром фильмов, гладя Живоглота. Она даже приводила с собой Гарри и Рона, чтобы не оставлять её одну. Но спустя пару недель таких дружеских визитов Гермиона заявила им, что одной ей спать намного спокойнее. Поверили друзья ее словам или нет, но их посещения стали значительно реже, а позже и вовсе сошли на нет. Благо, у тех появилась личная жизнь, и Гермионе стало легче — она больше не являлась балластом в их жизнях. Но кошмары не ушли, страх не ушел. Она всегда слышала тот крик… Свой крик… В тех кошмарах Гермиона могла только бежать, пытаясь уйти от своего голоса подальше. И непонятно как, но она могла различать, из-за чего кричит её вторая версия в этих снах. Только три вида крика. Гермиона кричит, так как её родителей нашли и пытают Круциатусом. Гермиона кричит, так как Лестрейндж возродилась и снова пытает её, вырезая на ней те отвратительные слова. Гермиона кричит, так как Гарри умирает от рук Волдеморта, потому что она пропустила ещё один крестраж. И эти крики преследовали её каждую ночь с удивительной настойчивостью. Вы спросите: а чем тогда помог распорядок дня, если кошмары это не останавливало? Но одно дело испугаться, проснуться и жить дальше, и совсем другое дело — испугаться, проснуться и видеть целый день отголоски этого сна, живя в постоянной тревоге. Гермиона перестала ходить на тусовки с друзьями, перестала в принципе появляться на общих спонтанных собраниях, отказывалась от свиданий и даже к родителям никогда не ездила просто так. Для каждого дела у нее появился детально распланированный календарь с четким расписанием на каждый день. Каждое первое воскресенье месяца она ездила к родителям, дважды в месяц по субботам она посещала вечеринку в доме семьи Забини-Уизли. Теоретически, она могла бы отказаться и от этого, но тогда ее друзья могли догадаться, что у Гермионы серьезные проблемы. Она этого не хотела. Она решила не показывать свои шрамы, тогда можно будет сделать вид, что их нет. По крайней мере, в эти дни Гермиона могла видеть его. Она никогда не сможет объяснить, почему он её так волнует, когда это началось и зачем, но проведенное время с ним стало для неё неким умиротворением. На самом деле, вместе они находились только в конце каждой посиделки на балконе, за сигаретами и парой дежурных фраз. Это было ещё одним привычным действием в жизни Гермионы. Но милостивый Мерлин, эти сигареты и вид спокойного Малфоя-младшего при лунном свете — единственное чего она ждала с нетерпением в своей скучной расписанной жизни. На самом деле, Гермиона уже давно не курила, она делала это только с ним. Нет, дело было даже не в нём самом, а в сигаретах, что он давал Гермионе. Это были лучшие сигареты в её жизни: легкие для затяжки и тяжелые для головы, они окутывали своим флером очень яростно, но при этом не были такими отвратительными на вкус, как другие сигареты с похожим эффектом. И этот запах ментола и каких-то пряностей мог заставить Гермиону забыть о переживаниях, накрывающих её каждую ночь. Но загвоздка в том, что ни в магловском, ни в волшебном мире она так и не смогла найти такие сигареты, сколько бы ни искала. А спрашивать об этом Драко Гермиона не могла, потому что тогда она бы поменяла свои привычки. Ей пришлось бы заново привыкать к тому, что нужно выходить покурить каждые два-три часа в день, менять свое расписание с учетом этого, выделять время для покупки данной пачки, делать перерасчёт вообще всех своих ежедневных покупок и… Нет, всё. Нельзя думать об этом. Её снова окатило волной тревоги, но Гермиона, выпив свои привычные успокоительные, аппарировала в Министерство. Несмотря на свое состояние и панические атаки, она так и не смогла отказаться от работы в Отделе тайн. Даже смешно! С таким расстройством как у неё предпоследнее место работы — это Министерство Магии, эпицентр всех происшествий и неожиданностей. На последнем месте — квиддич, но будь Гермиона даже самой безрассудной ведьмой в мире, летать в таком состоянии она бы ни за что не стала. И всё же желание работать в Министерстве было ещё одной её заветной мечтой и если другими мечтами она уже пожертвовала, от этой отступать не собиралась. Возможно поэтому Гермиона до сих пор и не может избавиться от своих кошмаров, ведь на работе она имеет дело с мощными по силе артефактами. В зал пророчеств она, конечно же, не заходит, Гарри постарался, чтобы её оградили от них, но этого явно было недостаточно. Гермиона попыталась хотя бы сделать свою рабочую среду максимально комфортной и не выходила из своего кабинета без надобности. Друзья приходили к ней сами, но он — никогда, ведь друзьями их назвать было нельзя. Удивительно, что в их число она включила и Пэнси, и Блейза и даже Тео. Но не его. Он был другим. С ним она чувствовала себя другой. И если когда-нибудь ей пришлось бы открыть свои шрамы кому-то, это был бы кто угодно, но только не он.