Падший Ангел

      Похмелье — ужасное состояние, словами не опишешь, как плохо бывает в эту пору. И ведь каждый раз после такой попойки зарекаешься: больше никогда и ни при каких условиях не наклюкиваться, и все равно все повторяется из раза в раз!       — Моя голова! — стонет Арсений с утра пораньше. — И почему человеческое тело настолько слабое?       Он задавался этим вопросом, собирая по осколкам вчерашнюю ночь. Ему в ближайшее время нужно было связаться с Варнавой и Добрачевой, разузнать, что удалось выяснить, в порядке ли они и удалось ли хотя бы на крупицу сдвинуться с мертвой точки.       — Не знал, что Падшие тоже страдают от похмелья, — с усмешкой сказал Антон, заходя в спальню со стаканом воды и таблеткой аспирина. — Я думал, вы всесильные, а оказывается, даже такие существа страдают от похмелья! — рассмеялся он и тут же схватился за голову. Похмелье действительно страшная вещь.       Арсений принял воду и таблетку, благодарно кивнув Антону.       — Не всесильные, а скорее… адаптированные. К боли, к потерям, к вечной борьбе. Но похмелье — это что-то совсем другое. Это предательство собственного тела, — проворчал он, залпом выпивая воду. — Спасибо, Шаст. Как ты сам?       Антон поморщился.       — Хуже, чем у умирающей чайки, — признался он. — Но, кажется, отхожу. Что вообще вчера произошло?       — Ты не помнишь? — уточнил Попов, стараясь рассмотреть в глазах любой нездоровый проблеск. Все же опасения за остатки яда были у него на подкорке.       — Смутно. Помню, мы много пили, танцевали… кажется, ты рассказывал какую-то душераздирающую историю, — Антон нахмурился, пытаясь восстановить картину в голове. — А потом все как в тумане.       — Ясно, значит, яд не подействовал, — пробормотал Арсений, больше себе под нос. Он не собирался посвящать Антона в детали, по крайней мере, пока. — Ничего особенного, просто расслабились после тяжелой недели.       Антон уселся на край кровати, массируя виски.       — Расслабились так, что теперь оба валяемся, как тряпки. Слушай, может, закажем пиццу и весь день проваляемся в кровати?       — Ну насчет тряпок я бы поспорил. Все же есть свои плюсы после смерти, — усмехнувшись, сказал Арсений и, сконцентрировавшись, расправил крылья, что-то нашептывая себе под нос. Его лицо через пару незначительных мгновений приобрело более живой вид. По крайней мере, он выглядел живее, чем сам Антон: глаза больше не слипались, и неприятного привкуса алкоголя во рту не осталось. — Ваш аспирин — вещь слишком долгого действия, мои методы мне нравятся гораздо больше.       — Вот ты, сука! Арс, так не честно, я тоже так хочу! — упав на стул напротив, начал негодовать Шастун.       Попов подскочил с кровати и в секунду оказался напротив лица Антона. Взяв того за плечи, заговорчески проговорил:       — Тогда для начала тебе нужно умереть. — И расплылся в такой лисий улыбке, что застонать от горя захотелось.       — Ты мог бы хотя бы за компанию пострадать со мной, — буркнул Антон, когда Падший вновь плюхнулся на кровать, так и зияя энергией жизни. Ну не сука, а?!       Арсений пожал плечами, вальяжно откинувшись на подушки.       — С чего бы мне страдать за компанию? Ты сам вчера так отчаянно тянулся к этой бутылке, словно в ней был эликсир бессмертия. Я лишь составил тебе компанию, а уж как ты ею воспользовался — это твоя ответственность.       Антон бросил в него подушкой, но промахнулся.       — Легко тебе говорить, когда ты тут весь такой свежий и бодрый! А мне теперь как быть? Лежать и умирать в муках?       — Не преувеличивай, — усмехнулся Арсений. — Закажи пиццу, включи фильм, и через пару часов будешь как новенький. Или, — он хитро прищурился, — можешь попробовать мои методы. Но предупреждаю, они необратимы.       Антон застонал и закрыл лицо руками.       — Не искушай меня, падший искуситель! Я еще слишком молод для вечной жизни. Ладно, пицца, так пицца. И фильм. Может, хоть так переживу этот ад.       — Вот и отлично! Я присоединюсь к тебе через полчаса, к тому времени как раз пицца приедет. — С этими словами Падший Ангел растворился в воздухе, даже не удосужившись объяснить, какого черта вообще происходит.       Антон проводил взглядом пустое место, где только что сидел Арсений, и обреченно вздохнул. Ну что за друг такой? Мог бы хоть немного посочувствовать! Впрочем, чего еще ожидать от падшего ангела? У них, наверное, сочувствие в принципе не предусмотрено в комплектации. С другой стороны, если бы не Арсений, кто знает, где бы он сейчас был. Поднявшись с кровати, Антон побрел на кухню, заварил себе крепкий кофе и заказал большую пиццу с двойной пепперони. Пока ждал заказ, включил на ноутбуке какой-то комедийный сериал. Нужно было хоть как-то отвлечься от пульсирующей боли в голове.

***

      Стоило Арсению оказаться в вагоне памяти, как перед ним тут же появилась Варнава и Добрачева. Для обычных человеческих существ они были невидимы, как и сам вагон, который двигался в направлении какой-то станции, кажется, люди называли этот транспорт метро. Варнава сидела напротив Арсения, барабаня пальцами по колену. Катя стояла у окна, наблюдая за мелькающими огнями туннеля. В воздухе висело напряжение, которое ощущалось даже сквозь магическую защиту вагона.       — Мы нашли её, — тихо произнесла Добрачева, не оборачиваясь. — Студентку. Её зовут Лиза. Она из богатой семьи, увлекается оккультизмом. Отец спонсирует какие-то сомнительные исследования.       Арсений нахмурился. Богатые родители, оккультизм… это уже складывалось в неприятную картину.       — И что дальше? — спросил он.       — Дальше — интереснее, — хмыкнула Варнава. — У Лизы есть учитель. Какой-то старик, профессор университета. Говорят, он помешан на древних культах и магии. Мы покопались в его архивах. Он изучал Флороенсию… и не только её, но вот в чем загвоздка: история флоренсии корнями уходит в те времена, когда этот ученый даже еще не родился, а все свитки о её свойствах были уничтожены после той проклятой кровавой ночи. Ангелы и Демоны лично провернули это. Поэтому обычному человеку физически было невозможно достать даже крупицу информации об этой гадости.       Арсений задумчиво потер подбородок. «Значит, кто-то помог старику с информацией. Кто-то, кто имеет доступ к запретным знаниям или же сам является их хранителем, — пронеслось у него в голове. — Это становится все более опасным. Нужно действовать быстро и осторожно».       — Варнава, узнай все о профессоре: его прошлом, связях, увлечениях. Добрачева, продолжай следить за Лизой. Выясни, что именно она ищет и какие ритуалы проводит. — Варнава кивнула, а Катя слегка повернула голову, подтверждая получение приказа. Арсений чувствовал, как напряжение в вагоне нарастает. Флороенсия — это не шутки. Если она попадет в руки к тем, кто не знает её истинной силы, последствия могут быть катастрофическими. — И будьте предельно осторожны, — добавил Арсений, глядя на обеих женщин. — Мы не знаем, с чем столкнемся.       — Арс, это ведь не может быть он? — уточнила Варнава. Даже имен говорить не пришлось — Армарос и так всё понимал.       — Я отправил его туда, откуда выхода нет. Ни подкуп, ни сделка, ни договор ему не помогут. Даже если за него бы похлопотали Ангелы, их бы отправили назад в рай, всё с тем же отказом.       Арсений помрачнел. Имя, не произнесенное вслух, эхом отозвалось в его сознании. Он надеялся, что это просто паранойя, плод его бурного воображения, но интуиция кричала об обратном. «Не может быть», — мысленно повторил он, пытаясь унять нарастающую тревогу. — Проверьте все архивы, — приказал Арсений, — каждую зацепку, каждую мелочь. Если есть хоть малейшая вероятность его возвращения, я должен знать об этом. Варнава, свяжись с архивариусами, пусть поднимут все дела, касающиеся его… заключения. Добрачева, узнай, кто посещал профессора в последнее время. Любые контакты, любые подозрительные личности.       Вагон памяти погрузился в тишину, нарушаемую лишь мерным стуком колес. Варнава и Добрачева принялись за работу, растворившись в воздухе. Арсений откинулся на спинку сиденья, закрыв глаза. Флороенсия и возможный побег старого врага — слишком много совпадений, чтобы игнорировать их.

***

      Через полчаса раздался звонок в дверь. Курьер протянул коробку с ароматной пиццей, и Антон, расплатившись, поспешил обратно в спальню. Там уже, как по волшебству, появился Арсений. Он вальяжно развалился на кровати, как будто и не было никакого похмелья.       — Ну что, умирающий, — с усмешкой произнес Падший. — Приступим к реабилитации? — спросил с довольной усмешкой он. Благо, эмоции скрывать умеет флегментарно, да и пока это не должно было касаться обычного человеческого студента.       Антон, едва сдерживая стон, поставил пиццу на тумбочку.       — Ты хоть понимаешь, как мне сейчас плохо? Какая реабилитация, когда в голове будто целый оркестр играет?       Арсений ловко выхватил кусок пиццы и откусил, не обращая внимания на возмущенный взгляд Антона. — Я пока разбирался со своими делами, решил поиграть в доброго самаритянина, и поскольку у меня сегодня хорошее настроение, я могу тебе помочь.       — Никаких сделок, мне и так с тобой пожизненный срок мотать. — Тут встрепянулся Антон и снова схватился за голову.       — О, да ладно тебе, немного магии, и как новенький будешь. Или предпочитаешь страдать дальше? — он лукаво прищурился. — Выбор за тобой, смертный.       Антон тяжело вздохнул и сдался.       — Ладно, уговорил. Но если после твоих манипуляций у меня вырастут рога, пеняй на себя.       Арсений рассмеялся, и в его глазах мелькнули озорные искорки. Он щелкнул пальцами, и комнату наполнил слабый золотистый свет.       — Не бойся, рога не вырастут. Обещаю, будет только лучше. И не забудь поблагодарить меня потом, когда будешь готов покорять новые вершины. — Антон закатил глаза, но промолчал, чувствуя, как тепло магии постепенно рассеивает туман в его голове. Кажется, падший ангел все-таки умеет сочувствовать, хоть и скрывает это за маской цинизма. Арсений ухмыльнулся. — Не стоит благодарности, просто не пей так больше, а то мне тебя каждый раз спасать придётся, а у меня и помимо тебя дел хватает.       Довольный собой, Падший вновь вернулся на кровать, представляя, как бы ворчала на него Катя, если бы узнала, что он поместил крупицу своей силы внутрь человеческого тела. Может, он и накручивал себя, но так его душе было точно спокойнее. По крайней мере, если Шастун и встретится с «человеком» извне их живого мира, Арсений тут же получит сигнал, оказавшись в ту же секунду рядом со своим человеком.       Антон, почувствовав облегчение, с благодарностью посмотрел на Арсения. Боль отступила, и в голове прояснилось. Он осторожно сел на кровати, оглядываясь вокруг. Золотистый свет исчез, оставив после себя лишь легкое ощущение тепла.       — Спасибо, — искренне произнес Антон. — Реально помогло.       Арсений отмахнулся.       — Забудь. Главное, чтобы ты усвоил урок. А теперь давай, угощайся пиццей, пока она не остыла. А то я тут старался, энергию тратил, а ты даже не ценишь.       Они молча ели пиццу, каждый погруженный в свои мысли. Антон размышлял о странном союзе с Падшим ангелом, а Арсений продолжал обдумывать тревожные новости, полученные в вагоне памяти. Эта крупица силы, оставленная в теле Антона, была не только способом защитить его, но и своеобразной страховкой для самого Арсения. Если худшие опасения подтвердятся, и старый враг вернётся, у них будет шанс предотвратить бесчисленную гибель смертных, как было в тот раз.       — Храни господь Лизку! — отвлекая от своих мыслей Арсения, почти промурлыкал Антон с набитым ротом.       — Ты о чем? — тут же напрягся Арсений.       — Ты прикинь, она вчера оказывается говорила о том, что пьесу у нас будут ставить «Мастер и Маргарита», и говорила, что кастинг будет сегодня утром, а я даже это не вспомнил. Слава богу, она сейчас пишет, что его перенесли на послезавтра. Ну, чудо, а не девушка.       Арсений замер, словно его ударило током. «Мастер и Маргарита»? Пьеса… кастинг… совпадение? Слишком много совпадений. Он резко вскочил с кровати, отшвырнув недоеденный кусок пиццы. — Антон, что ты знаешь об этой Лизе? Где она учится? Она что-то еще говорила о пьесе?       Антон, опешив от резкой перемены в настроении Арсения, поперхнулся пиццей.       — Да ничего особенного. Просто, ну, она староста у нас в группе. Всегда в курсе всех дел. Написала, что режиссер какой-то известный, что это шанс для нас засветиться… а что такое?       Арсений не слушал. Его мысли лихорадочно метались. «Мастер и Маргарита» — это не просто пьеса. Это ключ. Ключ к вратам, к силе, к знаниям, которые не должны попасть в чужие руки.       — Ничего, просто не самые лучшие воспоминания вспыхнули. Забудь, — быстро взяв себя в руки, сказал Армарос. В конце концов, если бы это был тот, о ком он думает, то этот бы не действовал так глупо и опрометчиво. — Ты ведь хочешь принять участие в этой постановке? — быстро перевёл тему Армарос, не нужны его человеку лишние и не самые приятные подробности.       — Да, — сдается Антон, он уже свыкся с этой привычкой Арсения.       — Дай угадаю, на роль «Мастера»? — с довольной улыбкой подметил Падший.       — С чего ты взял? — бурчит Антон. Да, он думал об этом, но никому не говорил. Да и в конце-то концов, там много и других ролей. — Может, я в образе «Воланда», хочу себя попробовать.       Арсений смеется.       — Шаст, это же очевидно. Я готов твою душу поставить, все равно она и так и так моя, что на роль «Маргариты» будет пробоваться Ирина.       Антон покраснел, отводя взгляд.       «Ирина и правда идеально подходит на роль Маргариты», — промелькнуло у него в голове. В глубине души он понимал, что Арсений прав, но признавать это вслух не хотелось. Арсений наблюдал за смущением Антона, и его сердце болезненно сжалось. Он видел его тайные мечты, надежды, которые тот прятал за маской цинизма. «Как же ты похож на меня, смертный, — подумал он. — Оба боимся показать свою истинную сущность».       — Не стоит стесняться своих желаний, Антон, — мягко произнес Арсений. — Если ты хочешь эту роль, иди и возьми её. А я… я помогу тебе, чем смогу.       — Каким образом? Только не говори, что опять вороны, лягушки и прочие живности появятся.       — Обещаю, никаких старых сказок.

***

      Утром следующего дня, стоя у актового зала, где и проходил кастинг, Шасту трясло как в не себя. Да, ранее у него были роли, но те были второстепенными, на главную будущий актер пробовался впервые. Сердце Антона колотилось, словно пойманная в клетку птица, готовая вырваться на свободу. Двери зала казались вратами в неизведанное, где его мечты могли либо обрести крылья, либо разбиться вдребезги. Он глубоко вдохнул, пытаясь унять дрожь в коленях, и шагнул внутрь.       Внутри царила атмосфера волнения и надежды. Другие претенденты на роли, знакомые и незнакомые лица — каждый со своим багажом страхов и амбиций. Антон почувствовал укол сочувствия к ним, понимая, что все они — как он сам — жаждут признания и возможности выразить себя. Взгляд его зацепился за Ирину, стоявшую в углу. Её глаза светились решимостью, но в них мелькала и тревога, хотя она ранее уже играла главные роли.       Коридор медленно пустел. В зал поочередно приглашали студентов: кто-то говорил со слезами на глазах, кто-то напряженно молчал, не говоря ни слова о том, как прошло, а кто-то радовался, пускай и самой простой роли. Антон подошел к Ирине, чувствуя, как её нервозность эхом отзывается в его собственном сердце. — Всё будет хорошо, — прошептал он, стараясь придать своему голосу уверенность, которой сам не чувствовал. Ирина слабо улыбнулась в ответ, и этот короткий момент взаимной поддержки немного успокоил их обоих.       Ожидание тянулось мучительно долго. Каждый звук, каждое движение казались усиленными, напоминая о важности момента. Антон наблюдал за выходящими из зала студентами, пытаясь прочитать по их лицам хоть какой-то намек на результат. Разочарование в глазах одних и сдержанная радость других заставляли его сердце сжиматься от предчувствия. Наконец назвали его имя. Внутри всё похолодело, и Антон почувствовал, как ноги наливаются свинцом. Он сделал глубокий вдох, стараясь унять дрожь, и направился к дверям, за которыми решалась его судьба. В зале его встретили взгляды членов комиссии, оценивающие и бесстрастные. В этот момент всё вокруг перестало существовать. Остался только он, текст роли и шанс, который нельзя упустить.       — Молодой человек, кого вы бы хотели сыграть? — спрашивает один мужчина, внимательным взглядом оценивая студента.       — «Мастера», — выдохнул Шаст, словно это имя было молитвой, заклинанием, способным изменить его жизнь. Внутри всё замерло, и лишь образ Мастера, одинокого гения, преследуемого и непонятого, встал перед глазами. Он видел в нём отражение собственных страхов и надежд, жажду признания и страх быть отвергнутым.       Комиссия и глазом не моргнула, лишь тот самый мужчина позволил себе легкую ухмылку, явно слышал такой ответ, за сегодня не раз.       — Хорошо, хотите быть «Мастером», тогда нужно им стать, — сказал он, и Шастун может поклясться, что видел, как в его глазах заплясали черти. — Тогда смоделируем ситуацию: представьте, молодой человек, что перед вами стоит Воланд. Разыграйте нам конфликт с сии существом. Сделайте так, чтобы мы вам поверили.       В голове Антона будто щелкнул выключатель, и всё, что он подготовил, все отрепетированные фразы, все образы — рассыпались прахом. Он попытался выдавить из себя хоть что-то, но слова застревали в горле, словно комья глины. Руки тряслись так сильно, что он не мог их унять.       — «Воланд…», — прохрипел он, и этот звук больше походил на жалкий писк, чем на голос Мастера. Перед глазами всё поплыло, в ушах зазвенело. Он пытался вспомнить хоть строчку, хоть жест, но в голове была лишь пустота, наполненная липким страхом.       Он заламывал руки, словно моля о пощаде, но это выглядело не как страдание гения, а как истерика испуганного мальчишки. Голос дрожал, срывался на фальцет, слова путались, терялись в хаосе его сознания. Он чувствовал, как на лице выступил холодный пот, а щеки заливает краска стыда. Комиссия молчала, и это молчание было хуже любого приговора. В их взглядах не было ни сочувствия, ни понимания, лишь безучастное наблюдение за его провалом. Антон чувствовал себя обнаженным, выставленным на всеобщее посмешище.       В голове билась лишь одна мысль: «Я не справился». Мечта о главной роли, казалось, уплывала от него навсегда, оставляя лишь горький привкус разочарования и ощущение собственной никчемности. И тут позади он услышал знакомый шелест. Обычно Падший Ангел появлялся с таким же тихим шелестом, и, обернувшись, он увидел его. Арсений сидел на одной из декораций и надменно ухмылялся.       — Никчемное создание, — сказал он, словно ядом плевался. — Как ты вообще со своими данными на актёра поступил? Может, стоило пойти на менеджера, хотя там тоже нужно говорить. Тебе бы лучше на сварщика было учиться. Тоже мне, гений, высшая степень эволюции. Трёх слов связать не может. — Его ухмылка поражала, Антон знал, что сейчас только он сам видит Падшего Ангела, а тем временем сам Арсений продолжал свои издевки. Помог, блять, называется!       — Кто вообще тебе сказал, что ты можешь быть актёром? У тебя ни крупицы таланта, разве что дерево играть.       Внутри Шастуна вскипела ярость, затмевая собой недавний стыд. Слова Арсения, словно плевки раскаленной лавы, обжигали его душу, высмеивая самые сокровенные мечты.       — Заткнись! — вырвалось из его груди хриплым рыком. — Ты понятия не имеешь, кто я такой! Ты не имеешь права судить меня!       Голос дрожал, но в нём слышалась неприкрытая злость, которая, казалось, вырвалась из самой глубины его сердца.       — Да, возможно, сейчас я облажался! Возможно, я не гений, каким себя возомнил! Но это не даёт тебе права топтать мои мечты! Ты, ходячий сгусток высокомерия, ты никогда не поймёшь, что значит страстно желать чего-то, отдаваться этому целиком! Ты питаешься чужими слабостями, но сам — ничто! — Шастун сорвался на крик, игнорируя оценивающие взгляды комиссии. В этот момент он не думал о кастинге, о роли, о будущем. Он просто защищал себя, свою мечту, своё право на существование. — Уйди! Исчезни! Я не хочу тебя видеть! Ты — воплощение всего того, что я ненавижу в себе!       Он подошёл к Падшему ещё ближе, и в этот момент тот довольно хмыкнул.       — Говорил же, что помогу. А я не привык не сдерживать собственных слов. — Антон стоял, тяжело дыша, словно после долгого бега. Внутри бушевала буря, сметая остатки страха и неуверенности. Он чувствовал себя опустошённым, но в то же время — невероятно свободным. Впервые за долгое время он позволил себе выплеснуть всё, что накопилось внутри, не заботясь о впечатлении, о правилах, о последствиях.       Внезапные аплодисменты обрушились на него, словно теплый летний дождь. Он непонимающе оглянулся на комиссию, ожидая увидеть насмешку или разочарование. Но вместо этого в их глазах он увидел восхищение, удивление и даже признание. Тот самый мужчина, с ухмылкой предложивший ему сыграть конфликт с Воландом, теперь стоял и аплодировал, его лицо светилось искренней радостью.       — Молодой человек, я поражён! Так искусно сыграть не каждый профессионал сможет, но я впервые за свою практику вижу, чтобы так искусно играл обычный студент.       Антон стоял, оглушённый аплодисментами, словно громом среди ясного неба. Неужели всё это было правдой? Неужели он действительно смог, вопреки всему, прорваться сквозь броню страха и неуверенности? В его сердце робко пробивался росток надежды, согревая душу теплом долгожданного признания.       — Поздравляю, молодой человек, — услышал он голос члена комиссии. — Вы проходите в следующий этап.       Слёзы подступили к глазам Антона, но он сдержал их, боясь разрушить волшебство момента. Слова благодарности застряли в горле, он лишь кивнул, не в силах произнести ни слова. Внутри разливалось тепло, от которого хотелось смеяться и плакать одновременно. Он чувствовал себя так, словно после долгой зимы наконец-то выглянуло солнце. Арсений, всё ещё сидевший на декорациях, подмигнул ему, и в этом взгляде, полном насмешки, вдруг промелькнуло что-то похожее на гордость. Антон вдруг понял, что всё это время Падший Ангел был его катализатором, его мучителем и спасителем в одном лице.       — С тебя дома шоколадный торт «Мастер», — с улыбкой сказал Арсений и растворился в воздухе.