{Послушник}

Лололошка - послушник. Молодой монах, посвятивший свою жизнь храму и его обитателям. Вообще, планов на жизнь, как таковых, у него просто не было. Воспитанный верховными епископами и монахами постарше, он не знал другой жизни, кроме как поклоняться божествам с полотен на стенах и нести службу, покорно выстраиваясь в ряд с другими послушниками. Пятница - проповеди в городе, суббота - уроки иконописи и большое застолье, остальные дни - служба. Только служба, молитвы и исповеди. Не то, чтобы плохая жизнь, просто очень однотипная для простого человека. И спокойного, добродушного Лололошку она устраивала. "Божий одуванчик," - ссылаясь на послушника, переговаривались монахи, глядя ему вслед, пока нечистивые распускали языки, подобно бесам обзирая тощие руки из-под закрытых рукавов и тëмно-русую макушку. Было мало поводов презирать и ненавидеть Лололошку, но завистливые всегда находили, что можно было обмусолить, только заглянувшись на лицо, над чьей головой всегда будто бы сиял нимб. Единственный, кто не притворялся святым, а именно был им, часто наблюдал косые взгляды в свою сторону. Среди завистников, увы, находился и брат этого земного ангела... Подобный Люциферу, Джон - лицемерный, высокомерный пасынок, недостойный называться монахом. Человек, от которого Лололошка хотел, но не мог откреститься. Потому что по писанию нельзя было откреститься от ближнего, как от дьявола. Когда он ходил по паркету храма, младшие послушники вздрагивали и покидали его поле зрения, молясь и спеша разойтись по покоям, пока худший из близнецов не остановился на ком-нибудь из них. К счастью, чаще всего, место главного мученника доставалось Лололошке... На поступки Джона всегда закрывали глаза. Лололошка не раз обращался к патриарху с просьбой сделать что-нибудь с ним, но тот как всегда отмахивался, требуя у послушника быть терпимее. В конце-концов, Джон - его кровный брат. Лололошке не позволительно было клеветать на того, с кем он был рождëн из единой утробы. Как же тяжело давалось жить, когда тот всегда был рядом... Хорошо хоть "братские узы" разделяли стены покоев меж правым и левым крыльями, отделяя одного близнеца от другого. Чаще всего, Джон и Лололошка виделись на службе, или же после еë конца. Однако, легче это не делало... Видеться-то всë равно приходилось. Как-то раз, на очередной молитве, Лололошка стоял на коленях, сложив руки в замок и обернув их в свой талисман из бусин, крепко сжимая пальцы. Поскольку молиться про себя парню давалось тяжело, он всегда произносил тексты шëпотом, шевеля одними губами и по несколько раз повторяя заученные фразы. Думать надо было о молитве... Рассуждать именно о ней, убрав всë остальное на задний план. Однако кое-что не давало покоя... ...А конкретно - взгляд из другого конца зала, что сверлил его насквозь. Лололошка чувствовал его спиной, презирая и страшась его обладателя. На гранях отполированного серебряного медальона были видны неполные силуэты послушников, но среди них отчëтливее всего были заметны две жëлтые точки, подсвеченные огнями свечей. Заметив их, Лололошка опустил глаза на подвеску, рассматривая в отражении блеск: Джон и вправду глядел на него, стоя на корточках. Нет, он не молился: он смотрел прямо на Лололошку, не отвлекаясь ни на что другое, в то время как вокруг него все остальные продолжали зачитывать строки из святых писаний, скрючившись над полом. Кажется, никто не обращал внимания на юного монаха, что внаглую выпрямился и ухмылялся в спину брата, отвлекаясь от молитв. Все были заняты обращением к богам: епископ, стоящий у алтаря с закрытыми глазами, сложил ладони вместе, а младшие служители и не увидели жеста грубого юнца, которому плевать было на заветы и письмена. Либо они не хотели замечать, либо действительно не видели. Лололошку это настораживало. Пытаясь отделаться от мысли, что за ним следят, он развернул медальон на талисмане боком, но тот, как на зло, остановился с обратной стороны, до сих пор являя недобрые искры из радужек близнеца. Тогда, Лололошка попытался оглянуться, пока никто не видел. Обернувшись к нему, он в моменте застал чужой взор на себе, после чего Джон отвернулся, как бы невзначай глядя в сторону. Лололошка прекратил молитву, на автомате срывающуюся с его губ. Он задумался, медленно повернув лицо к епископу, пока ему не сделали выговор, после чего начал зачитывать слова с самой первой строчки, наказывая себя за рассеянность. Зря он это сделал... Если Джон поймëт, что он поймал его взгляд на себе, то наверняка захочет обсудить их зрительный контакт после службы. А Лололошке не хотелось лишний раз беседовать с ним. Увы, теперь другого выхода нет... Он закрыл глаза, стараясь отогнать тревогу прочь. Сейчас нельзя паниковать: Боги всë слышат. Может, они и спасут его, но зачем же зря беспокоить их, тем более во время молитвы? *** Когда молитва закончилась, все разошлись, поклонившись епископу: пока монахи удалялись по своим покоям, за пределы храма и в почевальню, сам патриарх покинул зал, спеша в церковь на территории монастыря, чтобы выслушать исповеди постояльцев. Остался лишь Лололошка, не завершивший своë обращение к Богам, и кое-кто, оставшийся ждать его. Ох, напрасно он отвлëкся от текстов... Никогда прежде Лололошке не приходилось так сожалеть о том, что позволил себе сглупить на службе, забывшись в страхе и ненужных размышлениях. Ему нужно было ещё несколько минут, чтобы закончить молитву. Стараясь сосредоточиться, он положил лоб на костяшки пальцев, смотря в пол: узоры на полу не мешали тараторить слова, помогая настроиться, а пустота храма и вовсе посодействовала в концентрации, расслабляя плечи и голову юного послушника. Однако, умиротворение и тишина продлились недолго: словно нарочно тяжëлые шаги шли по ковровой дорожке храма, подбираясь к алтарю, пока Лололошка стоял на паркете. "Епископ или кто-то из старших собратьев," - подумал на миг он, продолжая зачитывать строки. Но тут, приближающиеся шаги прекратились, а послушник ощутил чужое присутствие спиной. Аура этого человека была подобна теплу тела: она отдавала неестественным жаром, как в лихорадку, но при этом в еë пространстве ощущалось нечто удушающее, словно если бы Лололошка обернулся, то в его глазах бы потемнело. Лололошка не обращал внимания. В этот раз, не отвлекаясь ни на кого, он пытался отделаться от неуютного чувства, мысленно напоминая себе, что обращается к Богам. Не имеет значения, кто рядом: пока он не мешается, пусть нагнетает и дальше. Лололошка верен своей религии, и ничто не заставит его прерваться сейчас. По крайней мере, первую минуту неизвестный не делал ничего. Просто стоял и смотрел, находясь в шаге от спины послушника. Лололошка точно не знал, что ему нужно, но, по всей видимости, он пришёл за ним. В перерывах между отрывками писаний, Лололошка от всей души надеялся, что его хотят видеть старшие и кто-то из них ждëт конца его службы, но его надежды на то, что его хотят забрать по делу, рассыпались на осколки, когда неизвестный позволил себе схватить его за плечи сзади, заставив Лололошку вздрогнуть от неожиданности. Он чуть было не забыл слова, но после такого жеста послушник начал читать обращение быстрее, испытывая панику. Это точно не кто-то из старших монахов... Отвлекать служителя от молитвы - деяние непростительное. У старших собратьев не принято так делать, поскольку они имеют достаточно уважения к ближним. Патриарх бы точно никогда не тронул послушника без ведомой причины. Конечно же, Лололошка догадался, кто это, но он искренне надеялся, что его догадка неправдива. Увы... Но это был он. Стискивая чужие плечи, Джон начал массирующими движениями надавливать на косточки лопаток, как бы говоря: "Отвлекись. Обернись и посмотри на меня". Лололошка до последней строки не поддавался, сдерживаясь и ускоряясь, чтобы точно успеть. Уже плевать, как часто он делал пробелы между фраз: если Боги простят ему спешку, то наверняка позволят уйти от неприятеля, спася себя от мерзавца и, если те дадут ему шанс, он отмолит своë спасение уже в покоях. Стоило молитве закончиться, как Лололошка осознал одну вещь... Он в опасности. А повтор писаний его точно не спасëт: он только разозлит Джона, если позволит себе игнорировать его. Тот точно не простит близнецу подобное. О Боги, будьте же милостивы... Неуверенно сглатывая, Лололошка дëргано поднял голову, глазами встретившись с Джоном: глядя на него сверху-вниз, тот ухмыльнулся и ослабил хватку на теле брата, сползая руками ниже, чтобы взяться за запястья. Послушник же застыл, ожидая действий со стороны близнеца. Что же делать? Бей или беги, бей или беги, бей или беги, бей или беги, бей или беги, бей или беги, бей или беги, бей или беги... Лололошка испытывал такой страх, из-за которого он на какое-то время задержал дыхание. Создавалось впечатление, что Джон свернëт ему шею, если он осмелится сделать рывок. Но разве Джон не сломает ему шею и при том раскладе, если он останется?.. Была не была. Джон не успел схватить Лололошку за руки, потому что тот резко вырвался, ринувшись на выход: перейдя на бег, Лололошка одолел метров пять, будучи в нескольких шагах от двери, но грудь будто обожгло кипятком. Споткнувшись об пола своих белых одеяний, он рухнул на пол, съëжившись на паркете и хватившись за сердце. Монах медленным шагом встал над ним, спокойно разглядывая корчащегося от боли братца. Мучая близнеца, он овалом ходил вокруг послушника, будто стервятник, варьирующий рядом с подбитым птенцом, словно растягивал время. Немного заскучав, он присел на корточки, переводя внимание с тела послушника на его лицо. Краснея от удушения и накатывающих слëз, Лололошка держался за область между грудью и глоткой, смотря на Джона с выражением: "За что ты так со мной?". Увы, Джон не верил слезам. Он взял близнеца за подбородок, осматривая радужки, в чьих глазах отливал ужас: оглянув его, Джон задумчиво покачал головой, щëлкнув пальцами. Удушение тут же ушло, в отличие от того, кто его душил. Продолжая держаться за горло, Лололошка прокашлялся и дал по рукам монаху, отползая назад. Джон встал на колени и подошëл ближе, не желая отступать. - Какое жалкое зрелище, - приметил он, потирая руки. Выпрямившись, он встал ровно, сделав шаг в сторону: сначала Ло наивно решил, будто Джон наигрался и сейчас уйдëт, но как бы не так. Внезапно, воздух резко вышел из лëгких, а перед глазами всë поплыло: некая сила перекинула Лололошку через всю залу, грубо приземлив у края алтаря, и тот не успел отойти от боли, как его тут же пригвоздили к стене, лицом к его обидчику. Джон поднял его за ворот одежд, стиснув ткань в кулаках, после чего рывком заставил встать прямо, глядя глаза в глаза. Лололошка пискнул, но повиновался, схватившись своими руками за руки брата. Этот раз не похож на прошлые издëвки... Всë куда больнее и опаснее, чем казалось изначально. Эта сила - нечто нечеловеческое и очень мощное, от одной еë ауры Лололошке невыносимо, а тут Джон встал к нему носом к носу. "Мамочки... Джон..." - послушник сдавленно дышал, вглядываясь в глаза напротив: янтарные радужки горели, но не тем тëплым светом, какой обычно бывал от тления свечей, а красным пламенем, доедающим дрова в камине. Скорее даже, таким огнëм полыхали деревни, стоило кому-нибудь кинуть спичку в стог сена. - "Господи..." Лололошка застыл, не в силах отвести взгляд. Джон скалился и держал его, подобно гиене представляя то, что он сделает с близнецом. Неужели Лололошка из одной утробы с демоном?.. Его брат - один из посланников дьявола? Тогда кто он сам, если Джон - не человек? Ох, Лололошка, сейчас твои мысли ни о том... Ой, как ни о том. Вдруг, застёжка ворота начала трещать по швам: Джон разорвал верх одеяний, оголив декольте брата, стянул ткани до плечей, припав губами к ключице, а Лололошка, будучи в мандраже, рвано выдохнул и на рефлексе попытался оттолкнуть монаха, но тот был слишком настырным. Держа Джона за плечи, Лололошка под давлением откинулся на алтарь: монах навис сверху, вжав тело в поверхность, пока послушник глядел в потолок, чувствуя, как подбирается накатывающая истерика. Он пытался отбиться, но Джон держал крепко, игнорируя удары и крики. Совсем ни на что не реагирует... Ну точно тварь из недр! "Мозаика..." - Лололошка пытался отвлечься на потолок: в его середине располагалось широкое окно, собранное из битых стëкол, чьи сизые осколки окрашивали помещение в разные оттенки голубого и синего, олицетворяя небо. Только одна из фигур в потолке отличалась по цвету, а именно - белая звезда. Символ монастыря; символ их религии. Сейчас, белое, тусклое свечение уходило в бок алтаря, едва касаясь спины Джона, а Лололошка смотрел прямо на звезду, умоляя Богов помочь ему. К его несчастью, небо молчало, а руки монаха ползли к голой груди, опускаясь всë ниже. Поцелуи и засосы наоборот становились всë выше, пока мурашки пробирали кожу. Всë так закончится?.. Его изнасилует нечто в обличии его брата, а он будет просто смотреть на витраж, позволяя ему сделать это? Он станет грязным, Джон его испортит и выбросит, а Лололошке до конца жизни придëтся скрывать этот грех, стыдясь себя перед небом... Это и вправду случится? И ему никто не сможет помочь?.. Лололошка сам не заметил, как начал молиться. Тихо, хрипло и надломленным голосом он зачитывал строки иных писаний, расслабляя пальцы на чужих плечах. Эта молитва была не обращением к Богам, или даже мольбой о его спасении: это была обычная мантра. И зачитывал он еë не для того, чтобы попросить помощи или вызвать жалость у демона, а для собственного успокоения. От строк было спокойно: если сейчас станет больно, то Лололошке хотелось бы отвлечься от происходящего привычным способом - простым повторением отрывков, дающих хоть какую-то надежду. Во время молитвы можно было на автомате повторять слова, которые знаешь, и при этом представлять свои собственные ассоциации, где звëзды - это аквариумные рыбки, священные реки - опрокинутая чашка молока, а млечный путь - тропинка, усеянная фонариками. Всë это вызывало умиротворение, позволяя забыть о том, что происходит в самом храме. Маленькие, проворные рыбки... Тëплое молоко и такой же свет летним вечером. Юркие, жизнерадостные рыбки... На миг, Джон отстранился от шеи, надкусив ближе к гортани. Он рассмеялся, ухмыльнувшись Лололошке в лицо, и скрючился над ним, скривив губы. - Молись громче, Лололошка! - насмешливо съязвил он, вцепившись в запястья послушника. - Боги не слышат твоих слëз! Лололошка всплакнул, но всë равно продолжил читать вслух, став ещё тише из-за дрожащего голоса. Пальцы Джона опустились на живот, а губы поцеловали впадину на груди, заставив мыщцы напрячься под воздействием нежелательной ласки. - И там, где будет млечный путь идти, благославите странника, о божества... - слетало с губ, пока монах разделывался с пуговицами одежд, языком проходясь по рельефным линиям груди. - Явите милость, Вас прошу, и свет вдруг засияет там, где тьма касается невинных рук... Тело вздрогнуло, а прибитые к алтарю кисти напряглись: кончик языка плавно спустился к едва заметным линиям пресса, пройдясь к низу живота через пупок, а хватка Джона пусть и ослабилась, но всë ещё была цепкой. Лололошка подавил отторжение организма, пытаясь сконцентрироваться на мантре. - ...И там, во мраке меж двух стен, рассыплется тропа, и засияет солнца свет, - закончил он, продолжая смотреть на звезду. Та отливала неярким бликом, но, глядя на неë, послушник ещё даже не подозревал, что так свет хочет помочь ему. Внезапно, облачное небо сменилось на пустой участок высот, а облако уплыло вдаль: слабый лучик, что недавно касался плеча Джона, сменился на чëткую ленту света, что опалила верх спины и затылок монаха, заставив того зарычать и оторваться от цели. Лололошке пришлось зажмуриться и опустить глаза из-за того, что на звезду стало невозможно смотреть из-за режущей зрачки яркости. Джон ринулся в тень, а именно туда, где был лишь приглушённый, синеватый свет. Держась у стены, он смотрел на Лололошку, пытаясь сообразить, как к нему подобраться: освещение целиком и полностью падало на алтарь, не позволяя даже прикоснуться к послушнику, а сам монах был вынужден оставаться в стороне, не в силах пройти сквозь луч. Лололошка просто наблюдал, сцепив вместе два конца ворота, чтобы прикрыться. Он сел прямо и сгорбился, ожидая действий со стороны близнеца. Однако, Джон лишь растерянно пятился у стены, недоумевая из-за препятствия. Спустя две минуты переглядок и напряжëнного молчания, Джон цыкнул и выбежал из залы, подобно стреле пропав из виду. На миг Лололошке показалось, будто он растерялся из-за его внешнего вида, а не из-за преграды между ними. Стоило только Джону исчезнуть, как свет испарился с ним же: другое облако закрыло солнце, спрятав свет от стëкол, а Лололошка остался в храме один, сидя на алтаре и придерживая ткани у груди. "И что это было? О, господи..." - быстро вспомнив, на чëм он сидел, послушник вскочил с поверхности алтаря, быстро встав и оглядев поверхность: вроде чисто и ничего не сломал. Следом, взгляд перешëл на звезду в потолке: блик на ней мелькнул на секунду, потому что облачное небо не позволяло просочиться свету никуда дальше обрывков белых пятен. Лололошке было достаточно и того, что ему дали знак. Мелко дрожа от стресса и приводя пульс в норму, Лололошка спешно собрал пуговицы одеяния, чтобы позже можно было починить одежду и не ходить нагим на службы, после чего вновь обернулся к алтарю и знамëнам, чтобы поблагодарить Богов. Он кратко поклонился, в последний раз оглядывая потолок, и поспешил на выход, понимая, что долго находиться одному в зале небезопасно. Джона прогнал свет звезды, но на нëм не было следов ожогов... Значит, он не демон. Возможно, его брат кем-то одержим. Иначе не объяснить то, что сейчас произошло, и эти изменения в глазах... Поведение... А может ли быть такое, что характер Джона - черта нечисти в нëм, а не его истинное лицо? Означает ли это, что все эти придирки, издëвки, срывы на нëм - на самом деле, не жесты братца, а послед или даже подчерк демонической сущности, засевшей в его брате? Лололошка всерьёз задумался о том, что Джона он знает давно, но, кажется, не слишком. Пришивая пуговицы у себя в горнице, он пытался вспомнить признаки одержимых: нехарактерное поведение, богохульные действия, изменения в чертах лица или полная деформация мимики, частая жестикуляция, немногословность, ведьмины повадки и задатки чернокнижников... В Джоне всегда были эти черты. Всë то время, что послушник знал брата, он постоянно наблюдал отклонения в нëм. Одни лишь старшие собратья и епископы не замечали ничего потустороннего в одном из близнецов. Лололошка впервые увиделся с Джоном лет в двенадцать в одной зале, однако только увидев его он уже чувствовал: с близнецом явно что-то не так. Либо это говорила его кровь в Лололошке, либо родственная душа, отчаянно кричащая о том, что это не его брат. Точнее, его, вот только кто-то таился в его теле, мешая развидеть самого Джона. Когда демон вселился в монаха? В какой момент это произошло? Если ещё в младенчестве, то всë куда хуже, чем могло бы быть. Изгнание демона, пустившего корни в теле оболочки издавна - процесс тяжелейший, нежели изгонять недавно вслелившуюся тварь из головы человека. От рождения бес способен изменить личность до неузнаваемости: хуже всего только тот час, когда тварь овладевает жертвой окончательно. Изгнать в таком случае, конечно, потустороннего возможно, вот только вопрос в том, останется ли душа обладателя в оболочке. Или демон обгладает еë, словно дворняга кость, не оставив и жизни в человеке... Но что делать?.. Если Лололошка даже и скажет кому-нибудь из старших об этом, то ему всë равно не поверят. Джон слишком хорошо располагает к себе людей: демон на славу постарался скрыть свои следы, подняв авторитет монаха среди окружающих. Лололошка только выставит себя дурнем в глазах остальных, если на полном серьёзе начнëт доказывать, что Джон одержим. Ладно если ещё не выкинут из храма, но если даже и повезëт, то бес постарается не оставить на нëм живого места после своей бездарной попытки докричаться до других... Придëтся разбираться самому. В конце концов, Джон - его брат. Пускай и одержимый. В любом случае стоит помочь ему избавиться от твари раньше, чем та расправиться с храмом и самим близнецом окончательно... Лололошка вздохнул. На плечи послушника действительно выпадает такая ноша, как борьба с родным братом? Хотя нет, не братом... С тем, что пользовалось им. Вот так правильнее. "Это не может так продолжаться... Нужно будет заглянуть в архивы," - поразмыслил Лололошка, закончив с последней пуговичкой. Зубами отгрызя нитку, он сунул иголку в игольницу и надел одеяния, поправив расшитый серебряными нитками ворот. Пора повысить свой ранг и знания в области демонологии... Только это сможет спасти близнецов и облегчить жизнь обоим.