Я могу противостоять всему, кроме искушения.
Оскар Уайльд
***
До… всей этой неурядицы с попаданием в тело славившейся своим переменчивым характером Демона Гоэтии, Стелла никогда не видела в своем имени ничего плохого. Наоборот, в детстве это не раз выручало ее, когда она с подругами билась за право то, какую феечку из клуба винкс можно было бы сыграть.
Да и если быть совсем честной, ее имя было единственным, что выделяло ее — ничем непримечательного флориста, когда-то бывшего юристом.
Делало по-настоящему
значимой.
Звездной, если совсем завышать ее самооценку.
А потому когда имя антагониста ее новоприобретенной жизни после смертельного номера с автомобильной аварией оказывается таким же как у нее, это становится еще одной причиной для того, чтобы впасть в депрессию.
Она не видела в этом ничего зазорного.
Во-первых, как еще реагировать абсолютно обычному
человеку на наличие белых перьев и острых красных с клюквенным носом? Первый месяц Стелла при всей демонической красоте прошлой владелицы тела шарахалась от любых зеркал и свето-отражающихся поверхностей как от огня, искренне пугаясь своего ужасающего и непривычного вида.
Во-вторых,
личина злостной, мерзопакостной госпожи, которую пришлось принять несчастной Стелле, тоже совсем не украшало картину. И да, как бы неприятно ни было ей закатывать каждодневные истерики ни в чем неповинным слугам или дворецкому, но своего обнаружения, а следом и возможного убийства Стелла как никак боялась больше, а потому продолжала эту пантомиму страдающего мима.
В-третьих, огромное, высасывающее из нее все соки, тотальное
одиночество. При всей известности и эпатажной яркости прошлой Стеллы, у нее было удручающе малое количество по-настоящему близких друзей, не учитывая брата, с которым она старалась контактировать как можно меньше из желания избежать еще одних подозрений.
Возможно та и считала иначе, но куда более эмпатичная Стелла
видела, что прячется за масками наведывающихся к ней «друзей». Каждому из них было что-то от нее нужно, да и сами по себе они были не самыми приятными… демонами. Не то, чтобы у нее было право осуждать, она в конце концов оказалась в аду.
В последнем как раз и скрывалась главная причина ее меланхолии и постоянных попыток утопиться в вине с цветами, которыми она надышаться не могла, пока безвылазно торчала в здешнем саду.
Мало ей было попасть в ад.
Она еще и демоном оказалась.
Казалось бы жизнь у Стеллы хуже стать не может, но тут встревала еще одна примечательная деталь. Ведь у нее был муж.
Поправка, пребывающий в таком же меланхоличном, вечно дующийся в их спальне муж с
беременным животом… или что там у этих мифических демонических птицах еще есть.
Этот вид Стеллу и вовсе добил и пить она продолжала хотя бы ради того, чтобы не терять связь с реальностью.
А не то и впрямь сошла бы с ума.
В общем-то она бы так и продолжала томиться на третьей стадии горя, с блеском миновав две первые, если бы в один чудесный (
нет) день, у Столаса, а именно так звали идущего в комплект с новой жизнью мужа, бы не начался период… гнездования.
Стелла узнала об этом совершенно случайно, когда однажды утром выразила глубокую обеспокоенность отсутствием достопочтенного мужа крайне язвительным тоном, тщательно маскируя настоящее волнение.
Все таки за все три месяца, что она провела в этом мире, совершенно отличавшийся от своей прошлой жены Столас был на редкость порядочным и милым демоном, учитывая, что за все время ее наблюдений ни разу не нагрубил, хотя явно сдерживался.
Она даже иногда находила его привлекательным, когда сильно напившись, начинала забывать, что у обычных людей нет светло-голубых перьев, маленького клюквенного носа и узких темно-красных глаз без зрачков.
Дворецкий тактично прокашлявшись, напомнил, что эту неделю их дорогому господину придется провести в гнезде.
Стелла могла гордиться тем, что у нее наконец перестал замыкать мозг от не перестававшую сваливаться на нее новую информацию об обитателях подземного царства.
И именно таким обыденным, а главное совершенно случайным образом она оказалась в столь незавидном положении, в котором поневоле оказалась, стоило лишь приблизиться к образовавшемуся на огромной кровати округлому гнезду, свитому из подручных средств.
Красный плащ с меховой отделкой, в котором часто можно было увидеть Столаса, что был аккуратно сложен возле края кровати в продолговатой форме, пара домашних футболок, которые Стелла в тайне мечтала украсть, а также куча других вещей с сиротливо уложенной чуть ли не снаружи гнезда… ее розовой кофтой.
— Это моя кофта? — забывшись, улыбнулась она.
Это было, на удивление, мило.
Возможно, даже слишком мило.
— Это было нужно не мне, а ей! — нахмурился смущенный Столас.
— «Ей»? — удивленно моргнула Стелла, забираясь внутрь гнезда. — Ты думаешь, что это девочка?
— Я
чувствую это, — нахохлился он и угрюмо проследил за тем, как она неловко пристроилась к самому краю любовно сотворенного им гнездышка.
Стелла с трудом сдержала желание съежиться от этого взгляда. Часть нее не переставала стремиться к выходу, но другая — здравая и слишком уж романтичная — настаивала на том, чтобы она была рядом.
Столас судя по всему тоже заметил ее нервозность, так как наконец увел взор в сторону и натужно вздохнул.
— Если уж ты все равно пришла сюда, то могла бы оказать любезность и помочь мне избавиться от старых перьев.
— Что?
Вместо ответа он красноречиво повернулся к ней спиной и вновь раздраженно вздохнул. Заставившая себя успокоиться Стелла в который раз удивившись магическому строению местных жителей и подвинувшись вперед, провела кончиками пальцев по его спине, слепо нащупывая поддающиеся давлению перья, которые сорвались с поражающей ее легкостью.
Она охнула, когда собрала после пары подобных ласкательных движений целую кучу серо-голубых перьев. Все еще приятных на ощупь, но явно доживающих свой век по потерянному блеску и легкой неровности по краям.
Этот мир точно еще не раз ее удивит.
— Я никогда не спрашивала, но… — Стелла запнулась, чувствуя себя на редкость нелепо и робко одновременно, когда они наконец оказались лицом к лицу в смехотворном близком физическом расстоянии. — Можно ли потрогать ее?
Он явно смягчился в лице, когда расщедрился на издевательски медленный кивок.
Стелла сдержала неуместную в подобной ситуации дрожь и неуверенно протянула ладонь между ними, чтобы положить на его живот, чувствую сквозь слой теплых на ощупь перьев, как слегка выпирал его живот. Он не был таким большим, как у обычных женщин и ребенок внутри него не спешил подавать признаки жизнь, наверное, потому что там был не эмбрион, а яйцо, но все-таки…
Внутри Столаса билось живое сердце.
Это было прекрасно и… странно одновременно.
Он все-таки был мужчиной, пускай и в нетрадиционном смысле этого слова.
На миг ей даже интересно, как же вообще происходил процесс спаривания, что беременным оказался именно он, но от дальнейшего развития столь грязных мыслей Стеллу спасло его тихое рокочущее уханье, смутно напоминающее мурлыканье кота.
Она улыбнулась и ласково провела рукой по его обнаженной спине, выщипывая несколько старых, зудящих перьев, расслабляя еще больше.
— Как ты планируешь назвать ее?
— Ты… — изумленно посмотрели на нее распахнувшиеся алые щели его глаз. — …хочешь, чтобы ее назвал я?
Стелла не знала, как работали устои этого мира, но была уверенна, что выбрать достойное имя будущему ребенку мог только тот, кто его родил… или отложил, а затем выседил.
— Думаю, ты сможешь придумать что-то сносное, — притворно отмахнулась она, но заметила, что ее лживая колкость теперь задевала его не так сильно как раньше.
— Октавия, — улыбнулся Столас. — Я хочу, чтобы ее звали Октавией.
Стелла не смогла удержать заразительное желание улыбнуться в ответ.
Может быть, она все-таки могла заставить этот брак работать, как надо.
— Очень красивое имя.
