Песнь Серафима

      Темная тень надвигающихся туч постепенно наступала на город всем своим весом. Легкое дуновение пропитанного запахом дождя ветра заставляло Кадзуху чувствовать себя стоящим на краю обрыва, под которым находилась лишь бесконечная синева. Демон практически видел то, как у его шеи вновь затягивают петлю, выбраться из которой не получится, даже если постараться. Так же было в тот момент, когда Баал запретила выходить из ада на многие годы, так же, как когда пропал Скарамучча. Бесконечный ужас перед потерей последней ниточки, соединяющей с человечностью, охватывал каждую клеточку тела. И сейчас, стоя лицом к лицу с наблюдателем от ада, с той, кого он не сможет победить, сколько бы ни старался, Каэдэхара не мог не думать о том, что теперь о его появлениях рядом с бывшим Эребосом может стать известно и Баал. — Госпожа Ху Тао, прошу прощения за столь ненадлежащий вид, — вторя своим словам, Кадзуха опустился на одно колено перед школьницей и склонил голову.       Глаза закрылись сами, как только генерал заметил, что девушка начала приближаться ближе. Ему оставалось лишь гадать, насколько же много проблем он взвалил на свои плечи. Но все это не важно. Позади него, прямо в церкви, происходило что-то, на что нельзя было закрывать глаза. — «Расслабься немного, ты не должен показывать своего страха», — напомнила Кусари, заставляя выдохнуть скопившуюся дрожь, но неосознанно все же скосить взгляд в сторону небольшого окошка.       Из замкнутого подвала внезапно вырвался истошный крик. Кадзуха подскочил на месте, порываясь быстрее добежать и остановить Барбару. Это точно была ее вина, даже демон мог почувствовать, что что-то шло не так. Чувства внутри вновь закрутились в неприятный тугой узел страха. В этот момент, стоило лишь осознать, что он действительно почувствовал настоящий, неподдельный ужас, парня резко схватили за руку, останавливая попытки уйти. — Генерал Вельзевул, вас прислала Баал? — спросила девушка, вливая добрую часть своей силы в пальцы, чтобы в конце концов Каэдэхара почувствовал, как его запястье треснуло.       Боль от осколков кости, впившихся в плоть, заставила ум протрезветь. Что бы сейчас ни делала Пегг, она не сможет полностью лишить разума мессию. На это потребуется гораздо больше времени, за которое демон будет обязан поговорить с ней. Но в данный момент времени не было.       Под находящими на солнце тучами, шелестом веток окружающих деревьев, в нарастающей бездонной яме напряжения, прямо перед ним стоял вестник смерти. Эта девушка была способна одним своим существованием лишить жизни не только людей, но и демонов, и ангелов. Но что делать? Как отвечать на ее вопрос? — Хи-хи, она бы не подняла тебя из мертвых без особых причин, — посмеялась Ху Тао, после чего резким рывком заставила Кадзуху запнуться и упасть на серые камни полностью.       Парой легких движений девушка заломила ему руки, ставя ногу сверху и вжимая в землю до треска камней, или же это были его кости? Понять было трудно, боль разошлась по всему телу. — Не вмешивайся, Кадзу-Кадзу. Я знаю, ты так мечтал увидеть Эребоса, но он уже не тот. Бывшего его я лично сопроводила до чистилища, — низко проговорила смерть, нагибаясь ниже к генералу.       Кадзуха попытался вырваться и сдвинуться хотя бы на сантиметр, но никаких сил не хватило бы, чтобы сравниться с всадником смерти. Не у такого посредственного демона чревоугодия, как у него. Все, что он смог выучить и узнать, — все это лишь овечье блеяние по сравнению с силой этой девушки. — Он не помнит тебя, забудь и ты его. — Госпожа, вы неправильно меня поняли, — прохрипел демон. Сломанные ребра неприятно впивались в легкие, заставляя попутно откашлять собственную кровь, медленно заструившуюся обратно в тело. — Мое расследование... кха... по делу сбежавшего узника привело меня сюда.       В воздухе повисло молчание, прервавшееся новым болезненным стоном со стороны церкви. — «Что она вообще с ним делает? Бедный мальчик», — со вздохом проговорила ведьма, но почему-то это ее замечание взбесило Вельзевула.       Нога, держащая руки и тело, пропала. Потребовалось несколько секунд, чтобы Кадзуха смог подняться с земли и присесть, сжимая губы от тупой боли срастающихся костей. — Что ж, тогда доложи мне о расследовании, — Ху Тао сложила руки на груди, выжидающе смотря на демона. — О таком мне следует доложить напрямую повелительнице. Я не имею права обсуждать... — Но ты можешь передать мне, тогда не придется возвращаться в ад и встречаться с Баал. Я могу проинформировать ее о твоих успехах через докладной лист, — задумчиво проговорила девушка, поправляя складки школьной юбки. — Госпожа, вы понимаете, что я не могу этого сделать. Мне нужно обговорить дальнейшие действия с правительницей, — выдохнул Каэдэхара.       Кажется, эта небольшая деталь возымела свой эффект, и Ху Тао недовольно нахмурилась, но не сказала ничего. Демон практически успел выдохнуть, но от нее послышались легкие смешки: — Обо всем, что касается жатвы, я позабочусь, не смей поднимать тему того, что ты тут был, если не хочешь оказаться на месте сбежавшего заключенного. Если же я снова увижу тебя рядом со свидетелем от рая, прикажу выкопать для тебя самую глубокую могилу во всем аду, — с легкой улыбкой проговорила смерть. — Ступай обратно, Вельзевул, я не стану повторять. — Как прикажете, госпожа, — выдохнул Кадзуха.       Он бросил лишь один взгляд в сторону церкви, но, стиснув зубы, растворился в воздухе, возвращаясь в глубины, пропитанные запахом гниющей плоти, криками и вечным кровавым закатом.       «Что происходит?» — спрашивал сам себя Куникудзуси, выходя из дверей церкви.       Все внутри сводило от тошноты, голова болела так, словно в нее только что впились тысячи спиц, тело едва отзывалось на команды мозга. По нему расходились волны бушующего океана, сметающие любые попытки нормально мыслить, не зацикливаясь на том, куда нужно было идти и что делать.       Легкий ветер, наполненный холодным, обжигающим влагой запахом, заставил пропустить внутри еще один крупный удар. Парень едва успел добежать до каких-то кустов, находящихся у забора, чтобы согнуться пополам, тщетно пытаясь опустошить желудок. В нем совсем ничего не было, а кислота, подступающая к горлу, лишь усугубляла рвотные позывы.       Сводящий с ума раскаленный свет, который лился прямо из его души, струился мыслями о молитвах, бесконечных божественных образах, сливающихся в одну кашу в голове. Парня рвало изнутри желанием привести к вере как можно большее количество людей, но вопреки тому организм не давал даже нормально идти.       Он шел между серых домов, между капель начавшегося дождя, людей, фантомов, словно провожающих пошатывающегося школьника взглядом. Все сотни и тысячи глаз смотрели на него отовсюду: из сырости асфальта, из теней, из одежды прохожих. Вокруг все следили, наблюдали, а ему, как проповеднику, нужно было говорить. Все больше и больше говорить. — Господи, помоги мне... — прошептал себе под нос парень, опираясь плечом о стену жилого дома. — Прошу прощения, тебе плохо? Не нужна скорая? — раздался голос спереди.       До сих пор Куникудзуси не мог понять, куда шел и в каком состоянии находился. Он услышал, как по прозрачному зонтику незнакомки бьют капли дождя, как собственная одежда прилипла к телу, словно срастаясь с кожей. Неприятное чувство. Из-за него вновь затошнило. Язык скользнул по губам, которые, несмотря на дождь, пересохли. Рот заполнил металлический привкус застывших на них капель крови. — Господь присмотрит за мной, — прошептал в ответ Сумирэ, пытаясь хотя бы выпрямиться. — Он присмотрит за нами всеми, нужно лишь верить.       Получалось плохо. Конечности не слушались, а желудок сводило в новых приступах. Мессии начало казаться, что он стал жертвой пропускных испытаний для космонавтов. Голову кружило, а вместе с ней — и картинку перед глазами. — Что? О чем ты говоришь? У тебя идет кровь из носа, может быть... Хотя бы это поможет? — спросила незнакомка и протянула вперед светлый платок, который достала из рабочего портфеля.       Подняв глаза на женщину, Куникудзуси обомлел. Все его тело прошибло невыносимым холодом, смешанным с чем-то, что трудно было описать. Одетая в светлое кимоно, где-то потертое, где-то порванное, с ее впалых щек, точно очерчивающих скулы, скатывались капли дождя. На пышных ресницах налипла какая-то грязь, а веки прикрывали замутненные поволокой смерти глаза. Бледная, на ее шее висела петля, свисающая оборванным концом точно меж запаха халата. На нитках все еще оставались темные иссохшие пятна. — Мама... — выдохнув лишь это слово, парень почувствовал новый разрыв сознания, но, удержавшись на месте, еще раз взглянув на женщину, увидел лишь обычную рабочую в офисной одежде: черная юбка, черный пиджак, белая рубашка. Выглядела она опрятно, а глаза бегали по лицу странного школьника.       «Это была не моя мама, кто это был?» — спросил сам себя Куникудзуси, подбирая трясущимися пальцами платок. — Может быть, мне стоит довести тебя до больницы? — Бог присмотрит за этим тленным телом, если мне не время умирать, он не заберет меня, — хрипло ответил парень.       Он прижал к носу светлую ткань, продолжая идти вперед. Нельзя было опускать глаза, если он опустит их — упадет. Упадет гораздо глубже ада, туда, где его не должно было быть. Если Бог действительно не хотел пока что видеть своего мессию на небесах, он не заберет его в свои руки. Даже если какая-то нечисть облизнет потрескавшиеся челюсти, если коснется кончиком острого языка уха и попытается лишить истинного дара — жизни человеческой, она не сможет это сделать. Ведь ему суждено быть тем, кто станет гибелью для зла, для грехов и людских пороков.       Картинка перед глазами начала размываться. Хрип дыхания выходил из груди с явным трудом. Желудок сворачивало с каждой вспышкой света, которая застилала глаза. Хотелось прекратить все это. Где-то на дне школьного портфеля, оставшегося дома, должен был лежать нож. — Самоубийство — наиболее тяжкий грех, — прошептал себе под нос Куникудзуси, проходя мимо какой-то детской площадки.       Он остановился, пытаясь рассмотреть качели, которые по легкому скрипу напоминали о себе, но как бы светло, даже несмотря на тучи, ни было, единственным, что видел парень, был песок. На нем лежал одинокий пестрый шарик темари*. Он был выеден временем, нитки торчали во все стороны, и, должно быть, даже звук бубенцов уже был не таким, как раньше.       Белая вспышка снова поразила взгляд и голову, заставляя мессию опереться о зеленый забор. На детской площадке было пусто, никто не стал бы выпускать детей играть под дождем. Качели безрадостно поскрипывали под порывами ветра, железную горку омывали капли дождя, а лабиринт так и манил к тому, чтобы забраться на него и прилечь меж балок. Не было песка, не было темари. — Темари...       Куникудзуси судорожно втянул в себя воздух, когда понял, что вместо окровавленного платка он держал в руках небольшой плетеный мячик.       От резко нахлынувшего на него ужаса он выронил из рук игрушку, что с глухим и звякающим стуком ударилась о землю, пропадая так же быстро, как появилась. Сердце зашлось в быстром ритме.       Сорвавшись с места, несмотря на слишком явное недомогание, парень побежал вперед. Он не мог понять, что именно наполняло его ноги адреналином, но безумная, на грани помешательства мысль о том, что его мама должна была сегодня повеситься, вела вперед и не позволяла остановиться ни на секунду.       Забежав в квартиру и закрыв с громким хлопком дверь, Куникудзуси даже не вспомнил о том, что должен был снять обувь. В ванной, в прихожей, в гостиной и в спальнях было пусто. Родителей не было дома, как и обычно, они работали по субботам. Они должны были вернуться сегодня раньше, не позже шести часов вечера. Впрочем, это не останавливало свидетеля.       Раз за разом осматривая все комнаты по очереди, Сумирэ остановился лишь тогда, когда понял, что кровь из носа продолжает стекать на одежду, растекаясь по ней темным пятном.       Прикрыв рукой нос и запрокинув голову, парень наткнулся взглядом на фразу, расползающуюся темной кровью, смешанной с чем-то белым. Пузыри обтекали ее края, смешивались с красным цветом, разили своим невыносимым запахом.       «Я выжгу наш договор на твоей душе. Преступление требует наказания».       Проглотив собственную кровь, Куникудзуси ощутил, что больше не может держать себя в руках. Еще чуть-чуть — и его точно стошнило бы прямо на пол, но парень успел добежать до ванной, выплевывая в раковину скопившуюся на языке кислоту и кровь. — Под Твою защиту прибегаем, Святая Богородица! — воскликнул мессия, складывая руки перед собой, наблюдая за тем, как красные капли падают на текущую воду и распадаются на десятки брызг. Они окропили белую керамику, словно священник кропил святой водой одержимого. — Не презри молений наших в скорбях наших, но от всех опасностей избавляй нас всегда, дева преславная и благословенная!       Белая вспышка заставила Куникудзуси закрыть глаза и на ощупь достать из кружки ватный диск, после чего заткнуть нос.       Больше не в силах стоять, парень опустился на холодный кафель, поднимая взгляд к потолку. Нужно было проверить, точно ли на потолке оставалось то странное пятно, но парень не мог заставить себя выйти. В груди слишком сильно давило, сердце билось изнеможденно билось, да так сильно, что хотелось собственной смерти. — Барбара... Ты меня слышишь?! — попытался позвать своего ангела мессия, но в ответ получил лишь тишину.       Зарывшись рукой в волосы, он облокотился плечом о ванную, позволяя себе хотя бы немного отдохнуть. От двух противоборствующих желаний, смешивающихся внутри, хотелось повеситься. Но неужели Пегг действительно так требовалось внушать что-то Сумирэ? Он не понимал этого и не хотел понимать. Единственное, чего хотелось, — молиться и слать Бога к чертям одновременно.       Не заметив того, Куникудзуси уснул на полу ванной комнаты. Перед глазами плясал белый свет и картинки, которые сознание старалось отрицать всеми своими силами. Но сквозь вспышки, сквозь приглушенные звуки старого темари, удары мячика о землю парень замечал темноту и холод. Это была не его жизнь. Пусть с самого детства он пытался выжить, игнорируя демонов и призраков, но то, что удавалось понять из искромсанных обрывков, — это то, что никогда в своей жизни он не хотел оказаться в кошмаре. От него защищали молитвы, защищал ангел, но запах гнилой плоти, запах крови и смерти, людского страха был слишком знаком.       Он сидел на старом деревянном стуле. Рука пропадала в тени, отбрасываемой единственной свечой. На ощупь, словно копаться в хитросплетении вен и артерий, проводить когтями по самым темным уголкам души, переминать меж пальцев и натягивать, сплетая в узлы рыболовных сетей. — Господин Эребос... Не так давно я начала изучать вашу печать и...       Переведя глаза в сторону юной девушки с пепельно-белыми волосами, с глазами морозного инея, губы растянулись в усмешке. — Я не позволял тебе прикасаться к ней, — захватив рукой нить чужой тени, он потянул за нее, заставляя девушку повиснуть в воздухе.       Встав с табурета, на котором сидел, он приблизился, прихватывая пальцами подбородок задыхающейся незнакомки. Она закатывала глаза, царапала ногтями шею, но после перевела взгляд на своего мучителя. — Первое правило — не предавать. Второе — исполнять обязанности. Третье — не смей изучать мою печать, — прошипел его голос.       Пальцы расслабили хватку, а девушка упала на пол, вдыхая воздух глубоко в свою грудь. — Неужели десяти лет не хватило, чтобы выучить это? — присев на корточки, усмехнулся он...       Судорожно втянув в себя воздух, Куникудзуси распахнул глаза, осматриваясь вокруг. Привычная ванная, светлый кафель, натяжной белый потолок, по краям раковины расставленные средства для ухода за кожей. Ни затхлого запаха гниющей древесины, ни треска свечи, ни завывающего сильного ветра. Все это было лишь сном, но до чего же правдоподобным.       Сумирэ взглянул на собственные ладони. Его пальцы подрагивали, на них еще ощущалось что-то эфемерное, что-то бархатно-живое. Он был уверен, что сможет сделать все то же самое, если дотронется до тени ванной, сможет погрузить свою руку в темную плоскость. — Это был я? Нет... Этого не может существовать... Этого не должно существовать.