Чёрный маг

            Порой в жизни происходят события, меняющие наше представление о жизни. Все, что вы знали до этого, вдруг перестает быть важным и нужным, а люди начинают считать вас душевнобольным лишь потому, что не видели того, что довелось увидеть вам.       Как это возможно, спросите вы?       Легко!       Финдиректор театра Варьете Григорий Данилович Римский, засидевшись в своем кабинете на втором этаже, уже добрые пол часа пялился на некролог в газете. Новость о гибели человека, встретившего свою смерть под колесами трамвая, не то чтобы потрясла, скорее удивила.       — Это ж надо на ровном месте под трамвай попасть, — размышлял Римский, почесывая лысеющий затылок.       Ум его заходил за разум. Возведя воспаленные глаза к потолку, он встал со стула и, сунув руки в карманы черных брюк, принялся мерить шагами просторный кабинет.       Театр давно опустел. Темный коридор на втором этаже отталкивал зловещей темнотой, и Римский, ничуть не сомневаясь, быстро преодолел расстояние от стола до двери, закрыв ту на замок.       Легче не стало. Необъяснимая тревога, сдавившая грудь, и новость о человеке, погибшем под трамваем произвели на финдиректора неизгладимое впечатление.       Достав из внутреннего кармана пиджака пачку сигарет, Римский дрожащей рукой выудил из общей массы одну помятую. Покрутив сигарету между пальцев, он обхватил ее сухими губами. Чиркнув спичкой, финдиректор, наконец, закурил, выпустив густой пар из носа.       Подойдя к окну, Григорий Данилович распахнул его створки, впуская ночную прохладу улицы в душный кабинет. В небе светила яркая луна, но чем дольше Римский на нее смотрел, тем больше боялся.       За спиной вдруг скрипнула половица.       Поперхнувшись, мужчина обернулся, но, как и полагается, никого не обнаружил.       — Тьфу ты, черт...       Затушив сигарету, плотно вдавив ее в переполненную стеклянную пепельницу, Римский вернулся к столу, намереваясь покинуть театр.       Свернув бумажные афиши, предварительно перетянув их заводской резинкой, финдиректор раскрыл свой портфель, укладывая очки и некоторые предметы канцелярии.       Скрип повторился.       Но теперь Римский старался не обращать на это внимание.       «Если я проигнорирую это, оно исчезнет.» — подумал мужчина.       Щелкнув выключатель, тем самым лишив себя последнего источника света, финдиректор закрыл портфель и решительно направился к двери.       Повернув в замке железный ключ, Римский распахнул дверь, пытаясь рассмотреть пустынный коридор сквозь непроглядную тьму.       Было тихо.       Вцепившись в портфель, мужчина вдруг снова услышал скрип. Но теперь скрип этот походил на медленные шаги. Причем казалось, что шаги эти раздаются на лестнице в самом конце коридора.       Шаг.       Еще один.       И еще.       И вот уже видные очертания ночного визитера: остроносые туфли, костюм, руки как руки, ноги, туловище, голова.... а головы и не было вовсе.       Туловище поднялось по лестнице, вытянуло вперед руку, как бы обозначив направление движения, и устремилось прямиком к финдиректору, который стоял ни живой, ни мертвый.       Хлопая глазами, Григорий Данилович пытался понять, а главное, осознать, как так получилось, что происходит это именно с ним.       «А я ведь даже не пью.»       Зажмурившись, он сильнее сжал вспотевшими руками портфель, надеясь на чудесное спасение или, как минимум, пробуждение. Мысль о том, что он спит, промелькнула в голове, и страх, до этого сдавивший грудную клетку, медленно, но верно сходил на нет.       Очевидно, новость о смерти литератора так повлияла на Григория Даниловича, что воспаленный информацией мозг подкинул видение о человеке, разгуливающем по коридору его театра без головы.       Когда Римский, совладав с собой, снова открыл глаза, в коридоре никого не оказалось. Облегченно выдохнув, он пулей устремился вниз, едва не сбив заснувшего охранника.       — Это все нервы, — прошептал финдиректор, удаляясь от Варьете.

***

      Два дня спустя.       Виктория снимает очки, аккуратно складывая их в бархатный футляр. Захлопывает книгу и кладет в сумку, куда следом отправляются и ее очки. Со вздохом поднимается со стула, мирясь с тем, что домой придется добираться пешком. После десяти автобусов уже не было, а дежурный трамвай ходил каждые пол часа до тех пор, пока стрелки часов не пробьют двенадцать. Вполне сносный вариант, если не брать во внимание сомнительных попутчиков, норовивших составить компанию.       Откинув эту идею, она идет к окну, рассматривая пейзаж за окном. Опирается ладонями на беленый подоконник, наблюдая, как ночь обнимает своим одиночеством ее застывшее отражение в зеркале. Смотрит в непроглядную тьму за окном. Видит, как гнутся деревья и листья, не способные удержаться на ветви клена, отрываясь, закручиваются в спираль, гонимые холодным ветром.       В тумане сгущающихся сумерек Виктория чувствует, как кожа покрывается мурашками, а идея провести ночь на рабочем месте кажется не такой уж и бредовой. Во всяком случае, у нее будет время подумать, свернувшись калачиком на небольшом и скрипучем диване, щедро выделенным начальством в качестве похвалы за безупречно выполненную работу.       Единственный минус — затекшая шея и не способность уснуть. Но даже это не пугало ее так, как темнота за окном. Свинцовые тучи, нависнув над городом, клубились на небосводе, готовые в любой момент обрушить ледяной дождь.       Кинув взгляд на вязаный кардиган на стуле, Виктория быстро надела его на себя, ощутив, как теплые ворсинки согревают оголенную кожу рук. Однако холод, сковавший ее тело, исходил изнутри, и ни одна вещь не могла согреть так, как руки, принадлежащие тому, кого она пыталась изгнать из своей головы.       Тщетно.       С каждой новой встречей Виктория ощущала необычайную легкость, и то чувство, что наполняло ее изнутри всякий раз, когда он касался ее, пьянило не хуже вина. Но призрачная надежда и недосказанность мрачным пятном висели в воздухе и были почти осязаемы в минуты молчания. Она не могла сказать, что молчание это тяготило ее. Вовсе нет. Оно было скорее приятным. Ей было приятно его общество. Были приятны его невесомые прикосновения. Но, к ее чести, она никогда не позволяла себе лишнего. Впрочем, как и он.       Хоть между ними и была непреодолимая, как ей казалось, пропасть, она не могла отрицать очевидного. Она была очарована. И тот волнительный трепет от каждой новой встречи, и его теплые губы не тыльной стороне ее ладони, которые стали обыденностью, сдавливали грудную клетку до невозможности сделать вдох.        До абсурда.       До предвкушающей дрожи в теле.       До предела.       Ругая себя за излишнюю чувствительность, которую Виктория прежде за собой не замечала, теперь стала главным опознавательным знаком ее заинтересованности.       Она пыталась изгнать это из себя. Выжечь изнутри. Но, как ни старалась, никак не могла забыть его глаза каждый раз, когда ложилась спать. Как и не могла оторвать взгляда от его тонких губ, когда он говорил.       Меряя шагами кабинет, освещенный тусклым светом лампы, Виктория пыталась понять, в какой момент она погрязла в том, что сейчас происходит. Загадочный профессор, интересующийся искусством, клетчатый черт с треснувшем пенсне, падший ангел, ныне демон безводной пустыни, пушистый кот, который и не кот вовсе, и покорная служанка Гелла, готовая исполнить любую просьбу.       Шутка ли это? Или глупый розыгрыш?       К сожалению, нет. Теперь эта реальность, с которой Виктории приходилось мириться.       Сказать, что это угнетало, значит не сказать ничего. А поделись она с кем, непременно оказалась бы в психиатрической больнице, откуда ее ни за что бы не выпустили.       Тяжело вздохнув, Виктория все же приняла решение идти домой и там, приняв горячую ванну, лечь в постель, предварительно заварив себе травяной чай.       Погасив свет, она закрыла кабинет на ключ, а после покинула здание университета через заднюю дверь.       Оказавшись на улице, Виктория подняла голову, надеясь, что тучи скоро рассеются, а луна ярким пятном засияет на звездном небе. Однако этому не суждено было сбыться. С неба падали редкие, но тяжелые капли дождя, грязным пятном ложась на асфальт. Холодный воздух пробирался под платье, вызывая ворох мурашек на теле. Отругав себя за выбор столь легкого платья, Виктория спустилась по мокрым ступеням, кутаясь в мягкий кардиган.       Желтый свет фонарей освещал улицы города, который будто опустел. Неудивительно, ведь погода оставляла желать лучшего. Парки и скверы опустели, а машины, проезжающие по дорожной ленте, казалось, не обращали на незнакомку никакого внимания.       Единственным плюсом было отсутствие порывов ветра, что, несомненно, скрашивало эту вынужденную прогулку. Стук каблуков эхом разносился по пустым улицам, привлекая внимание, а туман из-за перепада температур зловеще опускался на землю, лишая возможности рассмотреть бледную тень, мелькнувшую среди арок.       Сжав сумочку, Виктория ускорила шаг, почувствовав, как участилось сердцебиение.       Бледная тень теперь стала ярче. Она не отставала и, казалось, дышала в спину, но шагов позади Виктория не слышала. Призрачная догадка, что это могли быть Коровьевские шутки, вселяло надежду. Но от осознания того, что она перестала бояться того, кем обычно пугают детей, губы Виктории непроизвольно расплылись в улыбке. Как и тогда, в библиотеке, Коровьев пришел ей на помощь. И если это не он, ее дела явно плохи.       Цепляясь испуганным взглядом за отступ между зданиями, Виктория быстро зашла в темную арку, стараясь не привлекать внимание. Прислонившись к кирпичной стене, она слушала глухие удары сердца. От прилива адреналина кровь пульсировала в ушах, а мысли расползались, не способные собрать воедино план дальнейших действий. В этот момент Виктория почти забыла о собственном дискомфорте, и лишь покалывание на кончиках пальцев напоминало о том, что было бы неплохо надеть что-то внушительнее тонкой вязаной кофты.       В этот момент шум мотора оглушил, заставив замереть и задохнуться. Желтый свет фар озарил улицу, и черный автомобиль, остановившись между зданиями жилых домов, отрезал любые пути к отступлению.       — Вот же черт!       Виктория заметила дверь, ведущую в многоквартирный дом с противоположной стороны арки.       «Немного подожду в подъезде, а в случае необходимости всегда можно позвать на помощь.»       Как в замедленной съемке она двинулась вперед, оценивая обстановку. Из соседнего дома раздался крик мужчины, явно не довольного стряпней, поданной на поздний ужин. Вздрогнув, Виктория непроизвольно сделала шаг назад, врезаясь в грудь того, кого ожидала увидеть меньше всего.       Раскрыв рот в немом крике, она обернулась, наткнувшись на цепкий взгляд бездонных глаз напротив.       — Виктория, что вы здесь делаете? — Воланд мягко обхватил девушку за плечи, скользя по ее лицу обеспокоенным взглядом.       — Если бы вы знали, как я рада вас видеть, — прошептала Виктория, уткнувшись в его плечо.       Ничто больше не имело смысла, кроме его рук, плавно скользящих по ее спине, и нежного шепота «все закончилось» над ухом...