Мой Всадник Апокалипсиса

Ты медленно открываешь глаза. Комната тиха, наполнена мягким полумраком. Твоё тело приятно ломит, а на губах играет лёгкая улыбка. Всё-таки, жаркая ночка с твоим прекрасным мужчиной даёт о себе знать. Но, почувствовав пустоту рядом, ты хмуришься. Голода уже нет. Поднявшись с постели, ты накидываешь лёгкую рубашку и босиком выходишь в коридор. В воздухе витает слабый аромат кофе, и ты следуешь за ним на кухню. Голод стоит у плиты, задумчиво наблюдая, как капли тёмной жидкости стекают в кружку. Его широкие плечи напряжены, волосы растрёпаны, будто он не спал. — Ты давно встал? — твой голос ещё сонный, но тёплый. Он чуть поворачивает голову, встречаясь с тобой взглядом. — Некоторое время назад. Ты молча подходишь и устраиваешься за столом, подпирая щёку ладонью. Несколько мгновений просто наблюдаешь за ним, прежде чем небрежно, будто между делом, произносишь: Ты делаешь глоток кофе, наслаждаясь его крепостью, и несколько мгновений просто сидишь в тишине, ощущая, как тепло медленно пробирается внутрь. — Вкусно, — наконец говоришь ты, ставя кружку на стол. — Ещё бы, я же делал, — отвечает он без тени скромности. Ты закатываешь глаза. — Конечно, конечно, ты во всём хорош. — Рад, что ты это признаёшь. Ты качаешь головой, но не можешь сдержать лёгкой улыбки. В кухне по-прежнему тихо, лишь тикают часы и поскрипывает стул, когда ты немного меняешь положение. И вот в этой почти домашней, уютной тишине ты, будто невзначай, произносишь: — Я тут вспомнила… Вики рассказывала мне о ритуале. О том, который мог бы… защитить меня. Голод не оборачивается сразу. Его пальцы сжимаются вокруг ручки чашки, и на мгновение тебе кажется, что он просто проигнорирует твои слова. Но затем он медленно ставит кружку на стол и разворачивается к тебе, его зелёные глаза темнеют. — Нет. Одно слово. Резкое, твёрдое, без тени сомнений. Ты моргаешь. — Но ты даже не дал мне… — Я сказал нет, — его голос чуть ниже, чем обычно, в нём скользит что-то опасное. Ты чувствуешь, как внутри зарождается лёгкое беспокойство. — Почему? — осторожно спрашиваешь ты. Голод вздыхает, проводит рукой по волосам, словно собираясь с мыслями. — Потому что это не защита. Это риск. Это… — он замолкает, опуская взгляд. — Этот ритуал не работает так, как тебе рассказывали. Ты сжимаешь пальцы. — Ты знаешь о нём больше? Он горько усмехается. — Да. И если бы ты знала всю правду… ты бы даже не подумала об этом. — Тогда объясни. Голод молчит. Несколько долгих секунд ты просто наблюдаешь, как напряжённо двигаются его плечи, как пальцы едва заметно сжимаются в кулак. — Я не могу, — наконец говорит он. Ты щуришься. — Не можешь или не хочешь? Он резко оборачивается, его взгляд холодный и жёсткий. — Я не хочу. Потому что если я расскажу, ты всё равно не оставишь эту идею. Ты открываешь рот, но он перебивает: — А я не собираюсь смотреть, как ты рискуешь собой ради… ради этого. Последние слова он почти выговаривает сквозь зубы, и ты замечаешь — в его голосе слышится не только раздражение, но и что-то ещё. Голод действительно боится. Ты чувствуешь, как внутри зарождается тревога. — Что случилось? Ты ведь знаешь что-то больше, чем говоришь. Он снова отворачивается, но в его напряжённом силуэте читается сдерживаемая тяжесть. — Довольно . Просто оставь это, Алина, — тихо говорит он. Ты смотришь на него, чувствуя, как сердце вдруг сжимается. В его словах звучит что-то такое… что заставляет тебя понять: это не просто страх. Это не просто нежелание. Это нечто большее. — Голод… — произносишь ты тише. Он остаётся неподвижен. Секунда, другая. Затем медленно проводит рукой по лицу, словно стирая какое-то невидимое напряжение. — Ладно, — глухо говорит он. — Ты хочешь знать? Хорошо. Я расскажу. Он садится напротив, скрещивает руки на груди и какое-то время молчит, будто решая, с чего начать. Когда он наконец говорит, его голос звучит тихо, почти отрешённо. — Есть одна легенда про этот ритуал... Давным-давно жила одна смертная девушка. Лис. Она была простой, доброй и улыбчивой, с мягким взглядом и тёплым сердцем. Её жизнь текла спокойно, наполненная светлыми мелочами — тёплыми лучами солнца на коже, ароматом хлеба по утрам, смехом детей на улице, любила слушать рассказы стариков. Она верила в лучшее, любила людей, никогда не видела истинного зла. Утончённая девушка с длинными белыми волосами, мягкими, словно лунный свет. Её глаза — ярко-зелёные, живые, полные искорок любопытства и смелости. Она похожа на лесной огонёк, лёгкую и свободную. Но однажды Лис встретила Рена. Он был демоном. Опасным, древним, рождённым из теней и проклятий. Высокий, с тёмными волосами, в которых словно мерцают тени. Его глаза — холодные, серебристо-серые, как затянутое облаками небо перед бурей. В его облике есть что-то необъяснимо притягательное. Его имя не произносили вслух, его присутствие означало бедствие. Рен не знал жалости, не знал любви. Только голод и разрушение. Он не должен был замечать Лис, не должен был останавливаться перед ней… но почему-то сделал это. Она не испугалась. Она посмотрела ему в глаза — и увидела не чудовище, а одиночество. Рену было интересно. Он появлялся снова и снова, смотрел, как она живёт, как улыбается. Она говорила с ним так, как никто никогда не говорил — без страха. Это раздражало его… и притягивало. Они тянулись друг к другу, словно два существа из разных миров, которым не суждено встретиться. Лис любила Рена, несмотря на его природу. А Рен… он тоже полюбил. Настолько, насколько мог. Но любовь не изменила его суть. Каждый раз, когда он был рядом, её сердце билось слабее. Её тело теряло силу. Она угасала, медленно, незаметно для себя. Рен видел это и пытался бороться с неизбежным. Он искал способ спасти её, искал путь, чтобы они могли быть вместе. И тогда Лис предложила ритуал. Они связали свои души древней магией, веря, что это защитит её, что сделает её частью его мира, а его — частью её. Но они ошиблись. Связь не спасла Лис. Она лишь ускорила неизбежное. Её сердце не выдержало. Она исчезла в его объятиях, растаяла, как дым, оставив Рена одного. Навсегда. С тех пор демоны больше никогда не пытались связать себя с людьми. Потому что теперь они знали — такой ритуал приносит не любовь. Только боль. Ты не сразу осознаёшь, что по твоей щеке скользит слеза. История Лис и Рена… она не просто грустная. Она ужасает. Ты быстро смахиваешь слезу тыльной стороной ладони, но Голод замечает. Его взгляд становится тяжёлым, каким-то непривычно мягким, но он ничего не говорит. — Это несправедливо, — шепчешь ты, опуская голову. — Они просто… хотели быть вместе. — Но некоторые вещи нельзя изменить, — его голос звучит глухо, словно он сам ненавидит эту истину. — И если попытаться… можно потерять всё. Ты молчишь, перебирая пальцами край ткани на коленях. В груди что-то сжимается, мысли путаются. — Ты рассказал мне эту легенду… потому что… Голод на мгновение закрывает глаза, будто собираясь с силами, а потом медленно, ясно произносит: — Потому что я не хочу так рисковать тобой. Ты мне дорога, и знаешь это. Ты ощущаешь, как холодный ком застревает в горле. Слова Голода отдаются эхом в твоей голове, заставляя сердце сжиматься. Он не хочет рисковать тобой. Не хочет потерять тебя так, как Рен потерял Лис. Ты опускаешь взгляд, не зная, что сказать. В комнате становится слишком тихо. Даже дыхание кажется громким. Голод чуть подаётся вперёд, его тёплая ладонь на мгновение касается твоей. Но прежде чем ты успеваешь ответить на этот жест, он отдёргивает руку, словно одёргивая самого себя. — Пора идти, — его голос снова ровный, холодный. Словно и не было всей этой искренности минуту назад. Ты киваешь, но ощущение пустоты внутри никуда не исчезает. Голод поднимается, отводя взгляд. — Нам пора, — повторяет он. Ты хмуришься, не понимая. — Куда? Он задерживается на долю секунды, прежде чем ответить: — Туда, где ты сможешь понять, почему я так сказал. Его слова звучат тревожно. Ты не знаешь, что именно он собирается показать, но чувствуешь — это будет важно.