Мой Всадник Апокалипсиса

В мире, где время само по себе становится незначительным, где вечность тянется без конца, всё подчинено неизбежным законам. Судьба всегда неумолима, а Всадники Апокалипсиса - лишь её инструменты. Но что, если сам закон жизни нарушен? Что, если даже бессмертный ощутит страх перед потерей? Там, где столкновение стихий и разрушения неизбежно, возможно ли найти свет? Иногда одна душа способна изменить ход событий, разорвать замкнутый круг и встать на пути собственной судьбы.

***

Мир окутал непроглядный мрак. Ветер пронёсся по опустевшим землям, словно сам воздух затаил дыхание в ожидании неизбежного конца. Всё стихло - ни звука, ни шороха. Только бескрайняя тишина, наполненная страхом и потерей. Алина лежала неподвижно, её глаза закрыты, а лицо казалось бледным, как будто жизнь ушла из её тела. Голод склонился над ней, беспомощно держа её в своих объятиях, его руки дрожали. Это не могло быть правдой. Но всё вокруг указывало на одно: она больше не дышала. Время будто остановилось, мир, казалось, рухнул в бездну. Это было тем, чего он боялся больше всего - потерять её. Он почувствовал, как его сердце начало разрываться от боли, невыносимой и глухой. Всё, что он когда-либо делал, всё, что он был готов разрушить ради своего предназначения, вдруг стало бессмысленным. Как могла её жизнь погаснуть? Как мог он, Всадник, не уберечь её? Апокалипсис прекратился для него. Остался только холод пустоты, где больше не было надежды. Но затем - едва уловимый вздох. Лёгкий, почти незаметный, как шорох ветра. Голод замер, не веря своим чувствам. Её ресницы дрогнули. Жизнь возвращалась к ней, а с ней и свет, который, казалось, уже угас навсегда.

Это не конец для них обоих.

Ты с трудом открыла глаза. Пульсация боли в затылке заставила тебя стиснуть губы, но в этом мгновении ей было важно понять: она не одна. Голос, который звал тебя, был полон отчаяния и страха, непривычного для Голода, всегда уверенного и безжалостного. — Алина, — прошептал он, и в его голосе звучали нотки, которые ты никогда раньше не слышала. Это было похоже на нежность, но окутанное мрачной тенью. Постепенно тьма вокруг начала рассеиваться. Ты почувствовала, как Голод, собравшись с силами, вбирает в себя твои страдания. Его тело дрожало от усилий, когда он, будто поглощая твою боль, позволял тебе вновь обретать силу. Его собственная тёмная энергия шипела, когда сжал твои мучения в своих кулаках, оборачивая их в нечто другое — в силу, которая могла помочь вам обоим. Ты чувствовала, как твоя слабость уходит, а с ней и тяжелые оковы страха. Вместо этого пришло спокойствие, пробивающееся сквозь остатки мрака. Ты подняла взгляд на Голода, и в его глазах отражалась не только тьма, но и искра надежды, которая давала ей сил. — Ты не один, — прошептала ты, и твой голос, хоть и едва слышный, был полон уверенности. Голод, поглотивший твои страдания, стал защитником, готовым сразиться с невидимыми демонами, стоящими на вашем пути. Вместе вы могли противостоять всему, даже Апокалипсису. Глаза Голода. Те самые знакомые, тёплые глаза, которые всегда несли в себе нечто большее, чем просто холодное олицетворение одного из Всадников Апокалипсиса. В них сейчас была боль - глубокая, неподдельная. - Алина! - снова прошептал он, словно боясь, что ты может исчезнуть. Его руки бережно обхватывали тебя, и на его лице отражалась смесь надежды и вины. - Я... здесь, - тихо ответила ты, твой голос был слабым, но живым. Ты попыталась улыбнуться, чтобы успокоить его, но наткнулась на собственную слабость – Ты... Ты забрал мою боль. Голод кивнул, а после облегчённо вздохнул, будто в его груди отпустила невидимая рука, сжимавшая его сердце. Но на его лице всё равно осталась тень той боли, которую он испытывал за последние мгновения. Он отодвинулся, но не отпустил твою руку, словно боялся, что ты снова может исчезнуть. - Конечно забрал, ангел. Ты не должна была страдать, - его голос был полон раскаяния. - Я... я не могу контролировать то, кем я создан быть. Но если бы я мог, я бы всё изменил ради тебя. Ты посмотрела на него внимательно. Его слова были настоящими, и ты знала, что за его холодной природой скрывался тот, кто давно разрывается между долгом и чувствами. В нём, несмотря на всю жестокость мира, была часть, способная на сострадание и, возможно, любовь. - Ты не виноват, - тихо прошептал ты, слабо сжимая его руку. - Это не твоя вина. Мы все подчиняемся своим судьбам, но это не значит, что мы не можем выбирать, кем быть для тех, кто нам дорог. Голод опустил голову, его плечи слегка ссутулились. Он всегда был уверен в своём предназначении, но теперь, перед тобой, это казалось слишком хрупким. Как Всадник Апокалипсиса, он должен был нести разрушение, но перед этой хрупкой девушкой - тобой, которая смотрела на него с такой мягкостью и пониманием, он чувствовал себя слабым, неспособным защищать её от самого себя. - Я не могу потерять тебя, Алина. - Его голос сорвался, словно он говорил это впервые. Ты коснулась его лица, ваши взгляды встретились снова. И в этот момент время действительно замерло. - Ты меня не потеряешь. Я здесь. И я с тобой. Мы справимся с этим... вместе. Голод осторожно прикоснулся к твоей руке, как если бы не был уверен, что имеет право на такую близость. Но твои слова заставили его замереть, и впервые за долгое время он почувствовал надежду. Надежду на то, что даже в мире, созданном для разрушения и боли, есть место для чего-то большего. - Вместе, - прошептал он, и его голос уже был твёрже. - Я сделаю всё, чтобы защитить тебя. Даже если это будет стоить мне всего. Вечность потеряла свою бессмысленность в твоих глазах. Ты была для него не просто той, кого он должен был спасти от себя. Ты была его светом в этом бесконечном цикле тьмы. И ради тебя он был готов противостоять своей судьбе, даже если это означало идти против самой Вселенной. Тем временем, где-то вдали, Апокалипсис набирал силу. Стихии начали сдвигаться с места, как будто сама природа протестовала против нарушенного порядка. Другие Всадники уже начали свои приготовления, предвкушая конец. Но в этот момент Голод знал только одно: он больше не одинок. - И ради своего ангела, он был готов встать между своим долгом и тем, что подсказывало ему сердце.