Nataraja

Июль, 1858 год, фюльке Мере-ог-Ромсдал, Норвегия.        Весь быт норвежских рыбаков с давних времен и поныне бесхитростен и довольно монотонен. Он, по сути, состоит из трех процессов: лов, обработка и, затем, продажа рыбы. Труд, несомненно, тяжелый даже для современного рыбака, использующего в ловле могучие траулеры на дизельном топливе, высокопрочные сети и автоматику. А в середине XIX века норвежским рыбакам большинство работ приходилось делать вручную и выходить на лов в хрупких и утлых деревянных суденышках. Хорошо было людям побогаче, тем, у кого хватало денег на большой бот и команду, но зачастую менее обласканные судьбой смельчаки рыбачили с простых лодок, не желая делить улов с кем-то еще. И неудивительно, что лов мог представлять большую опасность, если не сказать, угрозу жизни простого рыбака в бурных водах Гольфстрима. Но он же представлял и источник этой самой жизни для множества обитателей побережья. Море брало свою скорбную дань человеческих душ, и, вместе с тем, кормило на протяжении долгих веков поколения и поколения пахарей моря с младенчества и до самой смерти.        В тот памятный день Ульвбьерн и Каспар Нильсены находились с отцом в море на лове. Погода была не из самых приятствующих, волнение достаточно сильным, и семейство больше возилось с парусами, чем с сетями. Соседним лодкам удача также не улыбалась. Двое рыбаков повернули свои суденышки к берегу, не надеясь заработать сегодня что-нибудь значимое, но Нильс не хотел сворачивать снасти. Денег в семье совсем не оставалось. Двое его ребят понимали это и не ныли, послушно и стойко исполняя команды отца. Они должны были добыть хоть сколько-нибудь рыбы: шторм усиливался, и следующие пару дней им предстояло пробыть на берегу, довольствуясь тем, что волны пошлют сегодня.       Ульвбьерн перебирал окоченевшими пальцами легко идущую сеть и с досадой прицокивал языком. Рыба никак не шла. Вечно угрюмый отец, видя это, дал уже было сигнал сворачиваться, но тут с одной из соседних лодок раздался крик рулевого: — Смотрите!       Человек в лодке показывал пальцем на горизонт. Ульвбьерн поднял голову и оторопел. С севера, из самого сердца моря на них надвигалась диковинная флотилия. Мальчишка стоял, опустив сеть, и с открытым ртом наблюдал, как деревянные суда, летящие под всеми парусами, вырастали из туманной мглы. Это было завораживающее зрелище. Рыбаки на лодках замерли, как один, и наблюдали, как скользили мимо эти ладьи. Длинные, изящные корпуса, высокие носы, украшенные резными фигурами лошадей, драконов, воронов, дюжины весел в уключинах. Веселые матросы на них гребли под дружные песни, распеваемые зычными голосами. Ульвбьерн никогда не видел таких людей. Настоящие великаны из маминых сказок! Все как на подбор здоровенные, с длинными, заплетенными в косы волосами, кто-то с бородами, кто без, в грубых полотняных рубашках, расшитых узорами — никаких брезентовых курток, никаких рукавиц и шапок, и это в такую мерзкую погоду! Волны били об борта, захлестывали тела загадочных мореходов, но это только забавляло их еще больше. На кормах ладей стояли, как решил Ульвбьерн, капитаны, люди постарше, с суровыми и одновременно веселыми лицами, широкоплечие, с накинутыми на спины медвежьими и волчьими шкурами, и отдавали команды на старом языке. Ладей было штук десять, и все они шли так близко, что казалось, вот-вот и столкнутся, но дюжие молодцы работали слаженно, словно были частью своих судов, и суда эти держались на волнах, как заговоренные. Да и в море творилось непонятное. То тут, то там впереди ладей и вокруг них то и дело из волн появлялись золотистые спины каких-то животных, похожих то ли на тюленей, то ли на собак. Животные фыркали и исчезали в глубине, выгребая своими мощными лапами. Одно из них, с упругим, обтекаемым телом, прошло аккурат под лодкой Нильсенов и Ульвбьерн заметил, что те звери гонят большущие косяки рыб. Ладьи же спускали на воду сети. Как деревенские пастухи гнали коров в ворота, эти звери гнали в сети знатный улов. Рыба шла прямо к ним в руки. — Это Ут-Рёст¹! Ут-Рёст вышел на промысел! Благословение небу! Спускайте сети! — услышал младший Нильсен голос из соседней лодки. Знакомый старый рыбак Вальдемар Карлссон радостно махал им руками, а его подручные в это время разматывали снасти. Нильс дал такую же команду своим детям, и море закипело работой. Чудесные корабли, казалось, ничуть не возражали тому, что деревенские рыбаки составили им конкуренцию на вылове, они просто занимались своей работой.        Маленькие крепкие ладони быстро перебирали грубые узелки сети. Привычная тяжесть доброго улова грела душу, и Ульвбьерн уже чувствовал на том конце трепыхание тысячи больших и маленьких жизней, не желающих покидать этот мир. Но все было предрешено. Вскоре поверхность моря внутри ловчего чулка забурлила и заискрилась мечущимися рыбьими спинами, Ульвбьерна обрызгало с головы до ног прозрачной душистой слизью, и рыба живым серебром полилась в лодку. Младший Нильсен, широко улыбаясь, вытирал пот со лба. Другие рыбаки тоже восторженно голосили. Знатный улов!       Ладьи Ут-Рёста, так же внезапно, как появились, смотали снасти и стали уходить в открытое море, уводя за собой и веселые песни, и своих морских помощников. Рыбаки деревни махали им шапками и кричали слова благодарности. Ульвбьерн тоже хотел это сделать, но Каспар вовремя прикрыл ему рот ладонью и указал на отца. Тот, несмотря на отличный улов, был мрачнее тучи, а в таком настроении он мог запросто отпинать за любую провинность. Ульвбьерн непонимающе уставился на брата, но Каспар лишь многозначительно кивнул ему головой. Тем временем пелена серых брызг проглотила последнюю из чудесных ладей, и рыбаки поспешили домой.        Чистка рыбы была одним из повседневных занятий рыбацких детей, живущих в бедных лачугах. И на следующий день после чудесного явления в море, Хельга, Ульвбьерн и Каспар занимались тем же, чем обычно занимаются рыбаки в штормовую погоду, то есть вспарывали большими ножами скользкие и тугие тресковые и сельдяные брюшка.       И, на счастье младшего Нильсена, пока отец околачивался в кабаке, к ним пришел поболтать тот самый старый моряк Вальдемар Карлссон, который опознал чудесные корабли.       Собственно, никто в округе Молде не знал, сколько точно Вальдемару Карлссону лет. Кто-то говорил, что под сто, а кто-то — больше ста. Сам же он на подобные расспросы улыбался и говорил, что безграмотен, считать не умеет, церковь, в которой хранилась запись о его рождении, сгорела еще в прошлом веке, а новую он сам помогал строить. «Неважно, сколько я живу на свете, важно, что все годы мои», — любил приговаривать почтенный старец.       Под этим подразумевалось то, что он помнил великое множество событий, и во многих же принимал непосредственное участие. Конечно, Ульвбьерну не терпелось всесторонне расспросить его о недавнем происшествии. Но старик, впрочем, и сам охотно об этом заговорил. — Что, мальцы, понравились вам кнорры ² конунга Хаакона? — прищурив один глаз, поинтересовался старик. Мать вздрогнула и обронила нож, хотя дети накануне уже успели все ей восторженно описать. — А кто этот Хаакон? — в свою очередь спросил Ульвбьерн. — О, вы, я вижу, ничего не знаете об Ут-Рёсте? — удивился старик. — Господин Карлссон, может быть, не стоит забивать им головы всякими сказками... — было начала мать, но старик неожиданно крепко ударил кулаком по столу и зычно гаркнул: — Цыц, женщина! Это не сказки, а чистая правда!       Любому другому несладко бы пришлось, позволь он себе в отношении Хельги подобную грубость, но дети Нильса прекрасно знали открытую натуру старика. Его вспыльчивость даже позабавила Ульвбьерна, который закрыл рот ладошками и прыснул смехом. Хельга всплеснула руками и с нарочитым протестом покачала головой. — А я говорю, есть Ут-Рёст! — продолжил старик. — Иначе почему далеко в море мы иногда слышим девичье пение и мычание скота, или находим в наших сетях золотые колоски с его тучных полей? Или почему иногда флотилии кнорров выходят вот так на лов, и делятся со всеми рыбаками своей милостью? И куда летят глупые птицы, когда кажется, что там дальше, на север, нет земли, только океан, да льдины? Есть Ут-Рёст! И благословен тот будет, кто хоть раз побывает на нем! — Дедушка, а что же такое Ут-Рёст? — вопросил Каспар. — Ут-Рёст, малец, это остров. Благословенный край на севере отсюда, среди океана. Никто не знает, где он точно находится. Обычно считают, что он скрыт в волнах морских, и поднимается на поверхность лишь в случае нужды. Когда его жителям нужна свежая рыба, или что-нибудь от внешнего мира, вроде спичек и газет. На их море никогда не бывает шторма, остров вечно зелен, по нему гуляют тучные стада, а поля колосятся пшеницей. Ульвбьерн сразу вспомнил те пшеничные зернышки, которые он как-то нашел в рыбе. Неужели, это тоже весточка с Ут-Рёста? — А кто там живет? — спросил он вслух. — Северное племя. Они именуют себя «валлара», а мы считаем, что вся Скандинавия народилась от них, потому у нас и люд такой крепкий. Это люди необычные. Они живут на море, едят сырую рыбу, а в полнолуние превращаются в диких зверей. Еще у них огромная сила, как у медведей, и на волнах они держатся не хуже китов. Они выходят на лов всегда в самую непогоду, когда простые смертные сидят, как мы, взаперти, и молятся о том, чтобы их дома не унесло ветром. Их корабли не знают потопления, и потому, что сделаны как надо, и потому что на Ут-Рёсте живут лучшие мореходы на свете. — Ого! — развесил уши Ульвбьерн. — А я видел в волнах животных со светлой шерстью, тех, что загоняли рыб. Это их животные? — Малец, да они сами и есть эти животные! Они меняют облик, перекидываясь через спины, и могут ходить как людьми, так и зверьми. В стародавние времена викинги брали их в походы на чужие земли, и лучших воинов не было во веки веков. Такое вот племя. Ульвбьерн слушал, открыв рот. Его сложно было заставить поверить в сказку, но эта явно пришлась ему по душе. Каспар смотрел на брата и хитро улыбался. Но Карлссона было уже не остановить. — Я не видел этих кораблей уже лет двадцать. А до этого один раз корабль Ут-Рёста спас меня от бури. Я тогда далеко заплыл, и шквал налетел одним мигом. Волны были выше елей, что у вас под окнами растут. Думал, все, прости прощай, божий свет. Да только вот так же, как сегодня, из ниоткуда появилась лодка с капитаном, гребцами и рулевым, подплыли ко мне, пришвартовались и позвали на борт. Я не будь дурак, пожаловал, знал ведь уже, кто это такие. Поклонился капитану и говорю: «Я Карлссон, рыбак из Молде! Будьте здоровы, добрые господа! Откуда плывете и в какие края?», а капитан, детина такая, что и описать не получится, говорит: «Добро пожаловать, господин Карлссон, мы идем к папуасским берегам, за невестами!» Это у них обычай такой, брать себе невест из их же народа, но других, дальних земель, чтобы кровь разбавлять. «Ну, говорю, удачи вам, а я вот заблудился в море, компас сломался, и не видно ни зги». А капитан говорит: «Мы тебя, рыбак, отвезем поближе к Молде, только высадить не сможем, не обессудь. Нам нельзя лишний раз приставать к берегам». А я и тому рад был. И тогда капитан мне говорит: «Услуга за услугу, рыбак. Не знаешь ли в деревне, или еще где женщину, по имени Хельга Розенкранц?» — «Нет, говорю, не знаю». Капитан погрустнел, а потом сказал: «Если вдруг где встретишь ее, скажи, что ярл Хальвдан, конунга Хаакона сын, ищет ее и найдет непременно». Вашей семьи в те времена в этой деревне не было еще, а ведь Хельга, Хельга твое имя, милая?        Мать все это время сидела бледнее луны и тихо чистила рыбу. Но при этих словах старика, нож неловко скользнул в ее руке, и она обрезалась. Кровь закапала в корыто с потрохами. — Мама, вот, возьми тряпку! — подорвался с места Ульвбьерн. — Нож тупой, поточить надо! Хельга странно посмотрела на них троих и со словами «ничего, ничего, пройдет», встала и выпорхнула на улицу, где гремела непогода. — Мама! — удивился Ульвбьерн, злобно зыркнул на старика, так разволновавшего Хельгу, и выбежал за ней. — Ну, а дальше, что было? — с интересом спросил Каспар, умело вспарывая очередную сельдь. На улице хлестал дождь, Ульвбьерн шлепал по лужам, пытаясь догнать мать. — Мама! Мама! Ты куда? Ты чего?        Она бежала к морю и остановилась у самых грохочущих волн, одежда ее вымокла, а косы выбились из под чепца и развевались на беспощадном ветру, словно змеи. Мокрое лицо было обращено в океан, она металась по берегу, вглядываясь вдаль. Ульвбьерн не слышал ее рыданий, но чувствовал, что ее сердце рвется на части. — Мама! — он схватил ее за юбку платья. Она обернулась к нему, упала на колени и, кутая в совершенно намокшую шаль, прижала к себе. — Он твой отец, — рыдала Хельга. — Он твой отец. — Тише, тише, мама, — успокаивал ее десятилетий сын, защищая своим телом от непогоды. — Тише. Я никому не скажу.

***

       Когда они вернулись в лачугу, старик Карлссон уже ушел. Каспар, закончив работу, мирно посапывал в сундуке ³. Хельга легла с ним рядом, прижав к себе и укрывая от студеного ветра младшего сына. Ульвбьерн слушал, как засыпала мать, как ее дыхание сделалось сперва шумным, затем едва слышным, и, наконец ровным и глубоким. Но сам он не мог сомкнуть глаз, обдумывая все, что вызнал. Решение пришло ближе к рассвету. Он как можно тише поднял крышку сундука, встал, надел брезентовую куртку, отцовские сапоги и вышел к морю, беснующемуся в неистовом танце гибели. Мальчик отвязал лодку и, прыгнув внутрь, направил судно от берега.       Выйти в море при таких волнах нелегкая задача, и Ульвбьерн греб изо всех сил, чтобы только его не размотало о прибрежные скалы. Но, в конце концов, он попал в течение, и его стало относить все дальше от берега. Да, поступок был глупый, глупый и опасный, он понимал, что это путешествие может стоить ему жизни, но он увидел и узнал достаточно. Брат не врал ему, когда рассказывал о морском царе, за которого якобы была сосватана мама, а слова старика Вальдемара подтверждали его рассказ. Как и неожиданное признание матери. «Они выходят на лов в самую непогоду», — припомнил мальчик слова старого рыбака.       Нужно было плыть на север, туда, откуда, как он помнил, пришли эти кнорры ² конунга Хаакона, и где на картах не отмечалась суша. Нужно было помочь маме. Волны болтали ветхую лодку из стороны в сторону, Ульвбьерн едва управлялся с рулем и парусом, так несладко ему еще в жизни не приходилось. Каждая волна могла растереть его в щепки. Он боролся с морем уже часа три, лодку постоянно заливало водой, ему приходилось бросать руль и парус, чтобы вычерпать воду отцовским сапогом. Не было видно ни земли, ни неба, только валы, валы, беспрестанно беснующиеся, как необъезженные лошади. Уле специально не взял с собой еды, потому что не знал, куда плывет. Еда могла пригодиться тем, кто остался дома, а Ульвбьерн не тешил себя особыми надеждами на удачу. Но, доведенный до отчаяния ужасными условиями их жизни, и узнавший, что она могла бы быть совсем другой, Мелкий Гном не мог бездействовать. Очередной вал обрушился на лодку, ее завертело в водовороте и опрокинуло. Ульвбьерн оказался в ледяной воде фьорда. Барахтаясь, он пытался залезть на горбину киля лодки, но каждый раз скатывался. Волна несла его в одну сторону, лодку в другую, потом перевернутое суденышко накрыло валом, и он больше его не видел. Волны нависали над ним, как зловещие руки, пытаясь заграбастать его к себе в нутро, накрывали с головой, но он, как пробка, каждый раз выскакивал на поверхность за вдохом. Отцовские сапоги слетели с его ног, он расстался с курткой, которая мешала ему двигаться, и удивлялся тому, как, оказывается, хорошо он умеет плавать, хотя до этого только плескался на мелководье, да в горном ручье неподалеку от дома. Он нырял и видел пузыри и рыб, выныривал и вновь погружался под воду. И тут, когда надежда на спасение, казалось бы, иссякла, прямо над ним вырос огромный резной корабль с фигурой дракона на носу. Ульвбьерн от страха и изумления набрал побольше воздуха в легкие и нырнул. Под ним пронесся косяк перепуганных рыб, и секундой позже его чуть не сшибло быстрое, сильное морское животное, гнавшееся за поживой. Ут-Рёст охотился! Уле понял это, и его переполнили радость и трепет. Он вынырнул и начал кричать: — Эй, валлара! Валлара! Я здесь! Мне нужно вам сказать...       Но мальчика вновь накрыла волна, он ушел под воду, едва успев вдохнуть, и тут его чуть не зацепило килем проходящего над ним судна. Ульвбьерн с замиранием сердца смотрел, как над его головой легко и стремительно скользил по волнам прекрасный корабль, потом перевел взгляд ему вслед и встретился глазами с морским зверем. Тот очевидно, заметил барахтающееся в волнах маленькое тельце ребенка, подплыл ближе и теперь с интересом его разглядывал. Ульвбьерн заорал под водой, выпуская воздух, и ринулся к поверхности. Зверь всплыл рядом с ним, подставив ему широкую голову для опоры. Мальчишка вцепился в густой светлый мех. У зверя была широкая морда, похожая и на волчью и на медвежью одновременно, крохотные ушки, большой, теплый нос и золотистого цвета глаза. — Ты как здесь оказался? — зверь неожиданно спросил его человечьим языком. Голос у него был, как гудок у парохода. Ульвбьерн онемел от неожиданности. — Эй, малыш, ты совсем замерз, — решил зверь. — Держись за спину покрепче, я тебя вынесу к нашим.        И прежде, чем мальчик успел что-либо сообразить, мощное тело повлекло его с собой в пучину. Он поначалу зажмурился от испуга, затем отрыл глаза и изумился той скорости, с которой летел под водой этот зверь. Выпрыгивая из воды для того, чтобы его всадник имел возможность вдохнуть, зверь тут же погружался и скользил дальше. Ульвбьерну начинала нравиться эта езда, он восторженно улыбался и ловил ртом соленую воду. Рядом послышалась трескотня, какую обычно при общении издают дельфины и киты, и мальчишка увидел рядом еще пару таких же животных. Они переговаривались между собой, и тот зверь, на котором он ехал, ответил им таким же «ке-ке-ке». Двое зверей поняли соплеменника и, ускорившись, улетели вперед. Вынырнув очередной раз, Ульвбьерн понял, что они находятся у борта ладьи. Он увидел, как улыбающийся мокрый человек на носу судна тянет руку в море, и тут из моря выскочил один из зверей, с которыми они только что плыли. Прямо в полете он превратился в крепкого парня, ухватился за предложенную другом руку и с его помощью забрался на борт. Теперь двое скалящихся во весь рот ребят с растрепанными волосами смотрели на них и тянули к ним пятерни. Ульвбьерн почувствовал, как человеческие руки из бездны поднимают его подмышки, испуганно обернулся и поймал на себе тот же веселый взгляд зверя, но теперь он принадлежал человеку со светлой, длинной гривой и бородой. — Приехали! — весело сказал ему спутник.       Золотистые глаза его мгновенно стали серыми, как морская вода. Чудеса продолжались. Мальчишку подхватили с борта ладьи, и он оказался в компании длинноволосых великанов, которые со смехом передавали его один другому, как какую-то диковину, а Ульвбьерн ни жив ни мертв так и ходил по их рукам, как по волнам. — Ну, ну, хватит, братья! — хохотал первый зверь. — Отстаньте от ребенка, ему и так, бедному, досталось, лучше согрейте его. Тут же на Ульвбьерна накинули настоящую медвежью шкуру. Он обводил ошалевшим взглядом своих спасителей, а звери-люди тормошили его и сушили, как умели. Потом один из них поддел его ладонью под зад и посадил на колени. — Ты кто ж такой будешь, малёк, белёк или китенок? Этот снисходительный тон вернул Ульвбьерну чувство собственного достоинства и дар речи. — Я... Я ищу своего отца, — серьезно заявил он, смотря каждому валлару в глаза по очереди. — Он один из ваших. Его зовут Хальвдан, сын Хаакона, вашего конунга. Теперь ребята вмиг притихли. Их лица вытянулись в изумлении. Первый зверь, тот самый, что подобрал его в море, кинулся к нему, растолкав толпу друзей, и, схватив подмышки, высоко поднял над землей. Ульвбьерн болтался в воздухе и едва мог дышать, с такой силой его сжимал светловолосый мужчина, в беспокойных переменчивых глазах которого стоял немой вопрос. — Я сын Хельги Розенкранц, — прошептал Ульвбьерн своему отцу, прежде чем его стиснули в тех крепчайших объятьях, из которых просто так не выпускают.

***

       Хельга проснулась от того, что кто-то толкал ее под бок. Она потянулась и открыла глаза. Ульвбьерн стоял над сундуком и улыбался. Ни слова не говоря, он поманил мать за собой. Она села на одеяле и аккуратно освободилась из-под руки спящего Каспара. Ульвбьерн приложил палец к губам и снова поманил ее жестом. Они вместе вышли из хижины, и Хельга обомлела. У берега стоял резной, самый настоящий кнорр. Ульвбьерн взял ее за руку и повел к морю. Из кнорра уже спрыгивал им навстречу светловолосый мужчина с пышной окладистой бородой. Он побежал к ним, брызгаясь водой и остановился рядом. Хельга была безмолвна и бледна, ее губы дрожали, по щекам текли слезы. Ульвбьерн взял руку отца, соединил с рукой матери, хлопнул по сплетению из двух родных ладоней своей маленькой ручонкой и засмеялся. Но двое взрослых не могли оторвать друг от друга взгляд. Хальвдан улыбался и плакал, Хельга вытирала слезы и смеялась. Наконец, он сказал ей: — Мы уезжаем на Ут-Рёст. Я забираю тебя и Уле. Сейчас, — и с этими словами он повел их на корабль.       Хельга не протестовала на этот раз, хотя мысль о брошенном Каспаре промелькнула у нее в голове, материнский взгляд невольно метнулся к хижине. Но теперь, когда ей представилась возможность изменить участь младшего, любимого сына, она понимала, что не должна думать ни о чем другом. Каспара она не оставит, придумает, как принять участие и в его судьбе, она пока не знала как, но только после, после. Второго подаренного жизнью шанса терять было нельзя. Она прекрасно помнила, как конунг не позволил ей вместе со старшими детьми от Нильса перебраться на легендарные земли. Теперь же Хальвдан вновь прижимал ее к себе, и словно не было всех невзгод и печалей, не было стольких лет, разлучавших их, а были они вдвоем, и был их общий сын, с аппетитом уплетавший подаренный отцом калач. Что до Уле, то он млел от нового доселе неизведанного чувства отцовской ласки, когда огромная лапа Хальвдана легла ему на голову, и пальцы, унизанные золотыми перстнями, перебирали его жесткие, как лошадиная грива, волосы. Он никак не отвечал на эту ласку, но и не отстранялся, только изредка пересекался с отцом довольным взглядом, отрывая сладкий рот от угощения, пока их кнорр уходил все дальше от берега. — Отец уже знает, что я нашел вас, — сказал Хальвдан, — я послал Кумле отнести весть на тинг.       Хельга помнила Хаакона Соррена очень смутно, они встречались один единственный раз, когда к ней сватался Хальвдан, еще в Дании, в поместье ее отца Натана Розенкранца. Тогда конунг валларов показался ей суровым и немного напугал ее. Потом, спустя много лет, он запретил ей с детьми показываться на Ут-Рёсте. Поэтому она с недоверием спросила: — А твой отец не будет против нас? Ведь, помнится, он не одобрил твое решение взять меня на Ут-Рёст, помнишь, десять лет назад? — Глупости, — возразил ей Хальвдан, — он был против того, чтобы посторонняя кровь смешивалась с нашей. Это людскому племени на Ут-Рёсте делать нечего. А тебя, хавла, он сам выбрал мне в жены, ты ведь, волшебница, совсем не изменилась с той поры, как мы виделись в последний раз, только вот этого мальчонки у меня не было. А теперь вы двое есть! Разве я вас оставлю, что бы мне отец ни сказал? Я полжизни потратил на то, чтобы найти вас, и вот, нашел. Вы мои, моя семья! — с этими словами он прижал голову Ульвбьерна к своему бедру.       Тот был доволен. Наконец-то невзгоды для них кончились! Он был рад за себя, но еще более за маму, которая соединилась со своим суженным спустя столько лет! Гордость переполняла мальчишку. Ведь это именно он нашел отца и положил конец их лишениям. Теперь у них все будет хорошо. Каждый получил по заслугам — все, как говорила мама! Рыжий, вороватый гад остался не у дел со своим гнусным отцом, а Ульвбьерн — уплыл в прекрасные земли с Хельгой и ее возлюбленным — морским бароном! И настоящим отцом Уле. Долой голодное и грязное прошлое! У зла ноги шаткие, и за добром ему не поспеть! Мальчик счастливо засмеялся, уплывая навсегда от унылых родных берегов.        Когда они прошли мимо Лафотенских островов, выскочило солнце, море заискрилось всеми красками, салютуя их воссоединению, кнорр летел по волнам, как нож по маслу, команда Хальвдана распевала старинные песни. А Ульвбьерн слушал и смотрел, и ему все, абсолютно все здесь нравилось. Он наконец-то не чувствовал себя чужим и непохожим на других. Это было его племя, он смеялся вместе с матросами и пел с ними: — Летят наши кони по волн степи, Брат острозубый, греби, не спи! Там, где Мальстрём ⁴, Явится дом, Ждут нас любимые в нем! — Что такое Мальстрём, отец? — спросил Ульвбьерн. Хальвдан воззрился на него с высоты своего роста. — Увидишь, тебе понравится.        Мальстрём не заставил себя долго ждать. Гигантская грохочущая воронка посреди моря, как раз там, где заканчивался теплый Гольфстрим, привела Ульвбьерна в неописуемый восторг и трепет одновременно. Он гадал, как же судно преодолеет этот засасывающий водоворот, но отец совершенно не беспокоился. Он вел кнорр прямо на воронку. Судно накренилось, зарылось драконьим носом в розетку и начало уходить вниз. Хельга прижалась всем телом к Хальвдану, он крепко обнял ее и подмигнул сыну. Ульвбьерн смотрел во все глаза. — Держись, малыш! — крикнул ему отец. И только успел мальчик вцепиться в уключину, как крылатый кнорр сложил мачту и ушел под воду. Их закрутило как волчок и выбросило на ровную, как зеркало, поверхность моря. Гребцы налегли на весла и вновь затянули песню. — Вот это да!!! — Ульвбьерн затряс от восхищения мокрыми волосами, как вылезший из воды щенок. Хельга с невыразимым укором осмотрела свою мокрую насквозь одежду. — Ты теперь жена валлара, привыкай мокнуть, счастье мое, — утешил ее Хальвдан.        Тем временем, впереди из-за горизонта показалась земля. Ут-Рёст! Остров, на котором не бывает зимы!       Остров рос, как будто вставал из морских вод, отвесные пещеристые скалы, зеленые деревья наверху, прыгающие по камням в море водопады. Птицы летели сюда на гнездовья, те самые птицы, которые, как говорил моряк Карлссон, улетают, якобы, на север, в пустые льды. Они подплывали к шхерам, образующим береговую кромку острова, кнорр нырнул в один из тоннелей между скал, и один из ребят зажег на носу корабля масляную лампу. Они шли в пещеристом русле, в темноте. Видимо, весь остров был, как губка, пронизан этими пещерами, поскольку, как видел Ульвбьерн, они пересекались меж собой. Кое-где в пещерах горели огни и доносилась человеческая речь. Но гребцы вели судно все дальше вглубь острова. Наконец, они заплыли в прекрасно освещенную подземную бухту, где стояло на приколе множество таких же кнорров и больших драккаров. Хальвдан велел заякоряться, зажег факел и спрыгнул в воду. Команда последовала за ним. На берегу их встречали люди. Один черноволосый молодой парень, коротко стриженный, с бритым затылком, подошел и обнял Хальвдана, затем приказал перекинуть на борт кнорра длинный дощатый трап. Хельга с сыном аккуратно спустились по нему на берег. Хальвдан мотнул головой в сторону мужчины и сказал: — Узнаешь его? Когда я приезжал к тебе свататься, этот негодяй был от горшка два вершка. При этих словах парень смущенно потупился. — Это твой младший брат... Пер, кажется? — припомнила Хельга. Пер Соррен застенчиво улыбнулся и потер бритый затылок. — Рад новой встрече, Хельга из рода Розенкранц. — Ну чего стоишь, рот разинув? — подтолкнул Хальвдан Ульвбьерна. — Поздоровайся с дядькой! — Добро, — коротко бросил Пер, судя по всему, он был тем еще бирюком, и протянул Ульвбьерну широкую ладонь. — Привет, — ответил мальчик, пожимая от силы пальца три дядькиной руки. — Странная у тебя прическа, дядя Пер. — Это затем, что я берсерк, — еще больше смутившись, ответил тот. — А что такое берсерк? — поинтересовался Ульвбьерн. — Ульви, ты ведешь себя неучтиво, — мать потыкала его в бок. — Дяде некогда тебе отвечать. Но когда она отвернулась, Пер Соррен шепнул племяннику: — Берсерк это воин означает. Я тебя как-нибудь поучу сражаться. Глаза Ульвбьерна сверкнули неподдельным интересом, и он кивнул дяде. — Пер, отец ждет нас? — вопросил Хальвдан. — В отъезде конунг, — развел руками младший брат. — В шведских землях с Торвальдом и Бъярки. Будет дня через три. — Вот как... Зато у нас есть три дня, чтобы освоиться! — он хлопнул себя по коленям, подхватил Ульвбьерна, и посадив его на плечо, прошествовал к дубовой двери, ведущей от пристани вглубь горы.       За ней оказалась просторная зала, где складывался добытый улов и другие запасы, за ней была еще одна, уставленная длинными, рядком стоящими столами. Столы ломились от еды, чего там только не было! И мясо, и похлебка, и копченая сельдь, и овощи, и сыр, одного хлеба сорта три, а также пиво и вино, все свежее, самого лучшего качества и пахло восхитительно. Ульвбьерн не помнил, когда он так хорошо ел.        Все валлары сидели за одним большим столом, с ними сидели их жены, в зале резвились крепкие дети, Ульвбьерн смотрел на их возню и думал о том, что этим малышам никогда не доводилось бегать голодными. Один из мальчиков, все посматривавший на него искоса, наконец, осмелел, и, подойдя к нему, коротко кивнул головой. Ульвбьерн недоуменно посмотрел на Хальвдана. — Он приглашает тебя подраться, — объяснил отец. — Что, вот так, без повода? — дожевывая кусок, осведомился Ульвбьерн. — Валлару повод драться не нужен, если его приглашают, — сказал Хальвдан. — Ты не можешь отказаться от поединка, если тебе бросили вызов. Хельга, было, попыталась вмешаться, не желая, чтобы ее сын участвовал в очередной потасовке, но Хальвдан взял ее за руку, показывая, что здесь опасаться нечего. — А я и не собираюсь, — подбоченившись, встал из-за стола «тот, кто всегда дает сдачи». В нем разом вскипела злость. Сейчас он покажет этому сытому валларчонку, что такое настоящая улица!        Выйдя на середину залы Уле дико зарычал и бросился с кулаками на соперника, явив всю свою ярость. Но валларский мальчишка удивленно хохотнул и так ловко увернулся от разящей мощи Ульвбьерна, что тот неуклюже грохнулся на пол. Сын Хальвдана ощерился и зарычал еще злее, и снова кинулся на мальчишку. Снова уклон, снова Ульвбьерн пролетел мимо, так этот пострел еще и прибавил ему скорости, ощутимым толчком под зад. Приземление было отнюдь не мягким, Уле ударился коленом об пол, но не обращая внимания на боль, вскочил на ноги. Оглядев залу, он понял, что валлары с интересом наблюдают за их поединком. Отец давился слезами от смеха, а дядя Пер приложил ладонь к щеке и смотрел на него сочувственно. И тут Уле поймали за шею и начали крутить из стороны в сторону. Он пытался отмахаться кулаками от этого неожиданного плена, но кулаки каждый раз свистели по воздуху. Приходилось бегать за соперником, как бычок на привязи, потом его лихо перевернули в воздухе и пригвоздили к полу. Мелкий Гном лежал на лопатках, а мальчишка на нем. Положение было прямо скажем не завидное, и Уле ожидал, что сейчас ему как следует разукрасят лицо. Но мальчишка улыбался во весь рот, он встал с соперника и ласково потрепал его по волосам. Зал захлопал в ладоши. Уле вскочил на ноги, побежал за мальчишкой, оскорбившем его достоинство, и преградил ему дорогу. Мальчик не понял этого жеста. — И что, это все? — злобно воскликнул Ульвбьерн. — А тебе еще хочется? — улыбнулся мальчишка. — Хочется! — рявкнул Мелкий Гном. Кивок головы и ответный кивок Уле. И снова он не мог попасть по противнику, снова его мотыляли из стороны в сторону, потом дали подножку, он плюхнулся на колени и локти и был тотчас же прижат к земле. И снова мальчишка встал с него, не собираясь добивать. — Это что, игра такая? — озадаченно буркнул Ульвбьерн. — Ну да, — засмеялся мальчишка. — Выдохся? — Как тебя зовут? — спросил Уле. — Аксель Скалагрейн, — представился валларчонок. — А меня Ульвбьерн Соррен! — Я знаю, — улыбнулся Аксель. — Эй, Аксель! — позвал Мелкий Гном. — Что? Ульвбьерн, еще с пола, кивнул головой. — Что скажешь, Пер, как тебе мой сын? — тихонько обратился к брату Хальвдан. — Он неутомимый, складный, сильный очень. Руками машет, как попало, но то не беда, научим. Плохо другое, думает слишком много. В глазах жуть стоит. Для него каждый бой, как последний, видать, ему несладко пришлось в жизни, — неторопливо заключил Пер. — Чтобы он мог драться и ни о чем не думать, нужно много, очень много его натаскивать. А так, есть резон, если, конечно, конунг его примет в дружину. Ты же сам видишь, что порченой крови пострел. Не с тобой одним его Хельга зачала, Хальвдан. Кашрук получился, как ни крути. Хальвдан скрипнул зубами и замолчал.        После трапезы они отправились смотреть остров. Выйдя из длинного туннеля на поверхность между морщинистых скал, отец повел сына лесными тропами, попутно рассказывая ему многие интересные вещи. — Вот так мы и живем, сын. Ловим рыбу в море, разводим скот, растим пшеницу и овощи. Раньше наши предки жили военным делом, но теперь времена мирные, и мы предпочитаем держаться в стороне от людских передряг. Ут-Рёст тайное место. Здесь ты в безопасности. — Отец, а дед Хаакон — конунг? Что это значит, он, получается, король над всеми вами? — Он просто старший и опытнейший среди всех родов. Для валлара род очень много значит, и каждый из нас принадлежит своему роду. К примеру, роды Скаллагрейн, Тьедвальд, Эпскер. Мы стараемся помнить всех своих предков. Наш род именуется Соррен. Но конунгом, то есть предводителем племени, может стать кто угодно. Конунг отбирается голосованием на тингах. Чаще всего на эту должность выбирают кого-то из ярлов, старших в родах, но иногда случается так, что и не самый старший в роду валлар все равно становится конунгом из-за особых качеств. — Каких качеств? — Мудрости. Прозорливости. Умения руководить и держать ответ. Чести. Чистоты. — И силы? — добавил Ульвбьерн. — Сила — это хорошее качество, но не главное. Среди наших конунгов были и женщины, а ведь они у нас совсем не сильные. — Женщины — конунги? — удивился мальчик. — Кёнигены. До твоего деда Хаакона нами командовала Туве Хескульд. Она была сестрой ярла Густава, старшего в роду Хескульдов. И она была настолько умной и так прекрасно управлялась с делами, что ее избрали кёниген почти единогласно. Против был лишь Хаакон, так как он с ней соперничал. Но соперничество длилось недолго и окончилось свадьбой, — он засмеялся и Ульвбьерн тоже улыбнулся, понимая, что отец рассказывает ему о бабушке. — Она была настоящей правительницей, отважной и всеведущей. Когда ее брат Густав отошел к предкам, ей даже было позволено носить шкуру на плечах, как старшей в роду. — Шкуру на плечах? Что это значит? Я видел у многих ваших такие шкуры, но ты ее не носишь? — Потому что мой отец еще жив. Ульвбьерн не понял Хальвдана и нахмурился. — Малыш, то, что ты видишь, не мой настоящий облик. На самом деле мы звери. Мы рождаемся зверьми и только потом превращаемся в людей. И когда мы умираем, мы тоже превращаемся в зверей. Таков обычай: старший сын снимает с отца его шкуру и возлагает себе на плечи. Это значит, что ты старший в роду. После смерти старшего шкуру принимает младший, а бывает так, что шкуру отца и на части делят. Хоронят же нас без кожи, завернутыми в шкуры наших отцов и старших братьев. Наши обнаженные мышцы показывают, что мы были чисты при жизни, а заворачивание в шкуру — что мы достойны соединиться со своими предками. Знаешь, какое самое страшное проклятие для валлара? — Какое? — с ужасом и интересом спросил Уле. — Когда желают «в своей шкуре на тот свет отправиться». Это значит, умереть, не продолжив рода. А угроза знаешь какая? — Какая? — «Я тебя в шкуру заверну» или «из шкуры выверну». «Из шкуры вывернулся», «отправился без шкуры плавать» — значит умер, «шкуру сменил»— значит вырос. Ульвбьерн рассмеялся. — Вы, как гадюки, когда растете, кожу сбрасываете? — он поморщился от одного упоминания о змеях, к которым исытывал омерзение. — Подрастешь, сам узнешь, каково это, расставаться с детской шкурой, — приласкал его Хальвдан. — Слово «берсерк» и означает «медвежья шкура». Так, наши предки-воины и выходили в бой, с оружием в обеих руках и в шкурах своих отцов на плечах. Они не знали слабости, не чувствовали боли, усталости и могли драться день и ночь. — И Пер тоже берсерк? — спросил Уле. — Да, он отличный воин, и он обещал мне поучить тебя. — А ты? Этот вопрос заставил Хальвдана потупиться. — Малыш, я отличный мореход. Войны и битвы это не мое. Я люблю проводить жизнь в море, плавать к другим землям и возвращаться домой. — Но ты тоже умеешь драться? — А как же! — шутливо воскликнул отец и толкнул сына ладонью в лоб.       Крепкий ребенок неуклюже плюхнулся на зад, вскочил на ноги и прыгнул на отца верхом. Тот засмеялся и начал играючи отбиваться от мальчишки. И так они возились, весело и с любовью мутузили друг друга, как это принято у всех валларов, от мала до велика. Спустя какое-то время их отыскала Хельга, Хальвдан подхватил ее на руки и удирал с ней по пшеничному полю от хохочущего в экстазе сына. Тугие колосья мягко стучали Ульвбьерна по лицу, он несся спасать свою мать от лап синеглазого ревущего чудовища, и в тот миг счастливее него не было ребенка во всем свете.

***

      Позже его отловил Аксель и, дружески хлопнув по плечу, сказал: — Хочешь узнать свою судьбу? Ульвбьерн, конечно, был бы не прочь, но весьма недоверчиво покосился на валларчонка: — А разве ее можно узнать? — Можно! Если знать у кого, — добавил он с трепетом и гордостью в голосе. — И у кого же? — Пойдем, — мальчик, не спросясь, схватил Уле за руку и потащил в лесную чащу.        Тому не понравилось такое панибратство, и он поморщился, но руки не выпустил. Так они бежали через лес, через корни и сосновые иглы, пока ноги не привели их к неприметной пещере в одной из гор. — Здесь, — пыхтя от бега, сказал Аксель. — Здесь живет наша Вёльва. Никто не знает, сколько ей лет, она держится особняком и всем говорит будущее, дает советы. Мы любим сюда бегать. Не бойся, она хорошая, — и с этими словами он потянул его за собой под гору. — А я и не боюсь, — буркнул Уле, разглядывая скалистый свод над головой. — Вёльва! Старая Вёльва! — звонкий голосок Акселя эхом разнесся по гулкому камню. — Я привел новенького!        Они пробрались глубоко внутрь горы, и за одним из поворотов подземного хода Ульвбьерн увидел теплый свет. Он ожидал, что там окажется какое-нибудь дикое зрелище, вроде дурно пахнущей, косматой, полубезумной старухи, какие ему попадались на улицах Молде — обыкновенно они предрекали надрывным голосом конец света. Но вскоре взгляду мальчиков предстала уютная комната с протопленной печью (Уле, хорошо разбиравшемуся в этом вопросе, сразу стало интересно, куда должна выходить печная труба) и опрятная моложавая женщина с бесконечно мудрыми глазами. Над печью повсюду свисали сушеные травы, в склянках стояли семена и жидкости, а об ноги Уле начал тереться большой серый кот с глазами, как у совы. Хозяйка ласково встретила детей и усадила их с Акселем за дубовый стол. — Знала, знала, что вы придете, — улыбалась она. — Как раз угощение вам поспело. Она вытащила из печки румяный ягодный пирог и поставила на его место чайник. — Мама просила тебе передать масла, за то, что ты помогла ей с больной ногой, — протянул ей кулек Аксель. — А еще у нас новенький. — Спасибо ей передай, пусть впредь будет осторожнее с той коровой, а лучше совсем ее продаст кому-нибудь, — Вёльва приняла кулек и посмотрела на Ульвбьерна. — А тебя я уже видела. — Как это вы меня видели? — опешил тот. — Неправда. Мы с вами не встречались. — Таким тебя и видела, Фома Неверующий. Такой он и есть всю жизнь. — Кто он? — сгорая от любопытства, спросил Аксель. — Помнишь старую сагу, что я вам рассказывала? — Сагу? О Пламенном Страже? Или о хитроумном Локи и Эйсгарде? — Нет, до того, о Мертвом Конунге. — О Мертвом Конунге? — удивился Ульвбьерн, который таких саг у себя в деревне слыхом не слыхивал. Но старая Вёльва не стала тянуть с ответом, а нараспев заговорила: — Воздух, вода, земля и огонь, Дерево, сталь, Вижу, как конунг восходит на трон, Мертвый наш Ярл. Он крови нашей, но неродим Девой в ночи, Око Отца на его груди, Сердце молчит. Вижу, к восходу стоит спиной, Ликом в закат, И в его дланях с белой сестрой Врановый брат. Он двенадцать мечей износил, Трижды рожден, Фениксом пестован и Иггдрасиль Вырастил он. Тот мертвый конунг, племя собрав Властью Отца, Мир принесет нам и будет прав После конца.        Мальчишки, притихнув, слушали сагу, только новичок упоенно жевал пирог, а когда женщина закончила повествование, спросил: — И в чем он будет прав, этот конунг? И после какого конца? Аксель пнул его ногой под столом. Вёльва тихо засмеялась и пригладила жесткие волосы Ульвбьерна. Он сразу ощутил тепло ее мягких рук, а также приметил на белом запястье провидицы родимое пятно — что-то вроде птичьего крылышка. — После конца старого мира. В сагах говорится, что будет война миров, когда светлые эсиры схлестнутся в битве с великанами и земля станет объята пламенем. Но потом родится новый мир, где будет править этот конунг. — Но он же мертвый, как он может править? — поморщился Уле. — Мертвые гниют в могилах. — Ты еще увидишь много мертвых, с которыми предстоит сразиться ради нового мира, — сказала вдруг Вёльва, и мальчикам стало совсем не по себе. Она заметила это и, засмеявшись, потрепала Акселя по щеке. — Ешьте пирог, мои конунги, не то остынет! А, вот и чайник поспел. Они больше ни о чем таком не говорили, обоим мальчикам было жутко. Ульвбьерн задумчиво жевал выпечку, Вёльва, смеясь, расспрашивала о делах в племени, и сама рассказывала о них еще больше. Когда они ушли от радушной женщины, был уже вечер. Они шлепали босыми ногами по камням, каждый погружен в свои думы, а потом Аксель недоуменно воскликнул: — И чего она нам это рассказала? Про драугов ⁵ каких-то. Обычно она всякое говорит, где родился, когда женишься, а тебе какую-то сагу. — Уж не знаю, это ваша гадалка, — буркнул Ульвбьерн.       Мальчики приближались к пшеничному полю, и тут, точно из волшебной сказки, из ближайшей рощицы на них бесшумно вылетел олень. Уле, питавший особый трепет в отношении этих прекрасных животных, встал столбом и раскрыл рот от изумления. Олень устремился через поле, играя мышцами, тонкие ноги легко несли его, почти не губя пшеницы, а юная крона — всего пара ростков на макушке между чутко прядающих ушей — была красна, под цвет спелых ягод. Шкура зверя, необычно светлая, переливающаяся блеском здоровой шерсти, в закатном солнце казалась розовой. Но олень не только поэтому был удивителен. На длинной шее благородного животного посверкивал золотой обруч, а глаза полнились совсем не звериным умом. Он приблизился к детям и, когда маленький Нильсен ожидал, что зверь снесет их копытами, олень легко остановился, собираясь заговорить с ними. Его нежный голос будто бы прозвучал в голове — оттолкнулся от стенок черепа приятным эхом: «Мои воробушки, как вы припозднились! Дурная привычка — пропускать ужин, так можно и не вырасти крепкими!» — Мы от Вёльвы идем, Эдал, — с почтительным поклоном сказал оленю Аксель. — Она нас пирогами обкормила, да чаем напоила. «Вот как, сладкоежки. — Уле показалось, что зверь сейчас улыбнется. — Но все равно, бегите домой, матери вас потеряли!»       Олень подмигнул ребятам, взвился стрелой и в несколько сильных скачков оставил их. Аксель посмотрел на приятеля и поднял ему челюсть тыльной стороной ладони. — Это наш Великий Эдал, — объяснил он Ульвбьерну. — Муж Сив Тьедвальд. Гуллброт, как и твоя мать. Заправляет островом. Правда, он красивый? — Не то слово, — едва смог пробормотать мальчик.        Он засыпал тем вечером в одной из пещер на собственном ложе, устланном мягкими шкурами, сытый и нарезвившийся вдоволь, немного пьяный от такого количества внимания, и размышлял перед сном о том, как он будет жить здесь, плавать с отцом на резном драккаре, есть каждый день пшеницу и мясо. О том, как он вырастет, и у него будет свой драккар, и он будет берсерком, непременно берсерком, непобедимым и грозным, и как однажды превратится в могучего зверя с золотистыми глазами, и как шкура его отца ляжет на его плечи. Плечи конунга, величайшего из конунгов, самого мудрого и самого сильного. Ульвбьерн восторженно вздохнул, набрав полную грудь воздуха от осознания величия предстоящей ему судьбы и сладко уснул крепким, безмятежным сном.