Сквозь шелест крыльев

°°° I will love you till the end of time, I would wait a million years. Promise you'll remember that you're mine. © Lana del Rey – Правда или действие? – Действие! Сан смеётся так заразительно, что вся компания едва заметно улыбается. Чёрное мешается с белым, от крыльев не протолкнуться; всё, что они могут себе позволить – спрятать нимбы и рога, надеяться, что их родные и близкие, снизу и сверху, ни о чём не догадаются. Уён теперь всегда возвращается домой в приподнятом настроении, Чанбин несколько раз презрительно спрашивал – и что это от тебя ангельским дерьмом воняет? Опять с кем-то подрался из-за дурацкой души? Оставь их в покое, говорю же, итак все наши будут – если есть сомнение, точно так будет, не спорь. Уён проходит через ненавистный лавовый водопад после возвращения, чтобы утончённый нежный аромат Сана остался лишь на периферии сознания, едва уоовивым проблеском, который можно списать на очередные разборки с молоденькими ангелочками. По правде говоря, они с Сонхва стоят под этим водопадом вместе, ведь запах Хонджуна ещё сильнее запаха Сана, Хонджун древний и могущественный ангел, его положение на небесах вызывает уважительное «о-о-о…» юных херувимов. Сонхва его понимает – молодняк с крошечными рожками склоняется перед ним в уважительном поклоне, карьера Сонхва выглядит как нельзя лучше, и в кабинет начальства его вызывают исключительно выпить по бокалу адского пламени и поблагодарить за очередную душу президента или мировой знаменитости. Они переглядываются, Сонхва ободряюще сжимает ладонь Уёна и выводит из лавы – на крыльях эфемерно остаётся пламя, не принося сизо-чёрным перья вреда, и Сонхва снова всё берёт в свои руки. По пути домой он отгоняет навязчивых демонов и суккубов, желающих непременно свести с Уёном более близкое знакомство, направляется в домик Уёна, показывая всем их сцепленные руки и улыбается до невозможности пошло. Их фальшивый служебный роман поощряют, даже начальство лишь тихонько хихикает за закрытыми дверями, отпуская на Землю почти ежедневно, чтобы дать демонам возможность побыть друг с другом. Никого не смущает, что они не принимают участия в положенных приличиями оргиях, всё списывают на грех ревности, на молодость Уёна и на снисходительность Сонхва. Уён это ненавидит – но разве ненависть ненормальна для демона? Разве не положено ему испытывать что-то такое постоянно? Почему же его глупое сердце (которое из трёх у демонов отвечает за чувства?) выбрало молодого забавного ангела? Жара вокруг – адская, Сонхва про себя чуть усмехается, а какой ей ещё быть, если они дома? Сонхва чувствует себя здесь хорошо, но вот Уён… он слишком молод, чтобы приветствовать консервативные декорации, приятные глазу нынешнего руководства. Кажется, его адское превосходство господин Хван у них надолго, таких амбициозных начальников давно не было, и Сонхва это даже интересно. Господин Хван хитёр, как лис, его улыбка всегда такая знающая… Даже если они с Уёном одного возраста, о разнице опыта и говорить нечего, господин Хван носит почётное звание зачинателя двух мировых войн, а Уён всего лишь работает в департаменте политической пропаганды среди местных. Сонхва незаметно окутывает их прохладным куполом, позволяя вздохнуть свободнее, он знает, как Уён ненавидит жар, к которому его тело естественным образом адаптировалось за время жизни в аду. Но сейчас Уён слишком много времени проводит на Земле со своим ангелом, и такая пустяковая жара, как солнечная поверхность уже кажется ему почти невыносимой. Сонхва качает головой – не дай демон, спалятся, будет огромный скандал, лишение регалий и прочие утомительные разбирательства: они ведь в аду, нужно соответствовать статусу и устраивать порядочные нужные выматывающие совещания (хоть Рай и противоположность ада, Сонхва подозревает, что с Саном в случае чего сделают ещё что похуже. В тихом омуте ангелы водятся). Сонхва заталкивает их обоих в дом и забывает расцепить руки, уйдя в свои мысли. В груди клокочет гроза, где-то над Лаосом может начаться преждевременное цунами, так что Сонхва старается успокоиться. – Да пусти меня! – Уён вырывает руку, видя, как Сонхва кривит губы в фальшивой улыбке. Они опускаются на кровать рядом, лежат, смотря в потолок и думают о том, что же им делать. Уёну кажется, что он не умеет плакать – не совсем так, конечно, просто в аду слишком жарко, влага, скатываясь из глаз, с едва слышным шипением испаряется, оставляя на коже мерзкую солёную плёнку. Уён прижимается к боку Сонхва и тот, повернувшись в дркгу, обнимает его крепче; им обоим тяжело, но Сонхва всё понимает, Уён ещё совсем молод и неопытен, и его чувства, хоть и не сильнее чувств Сонхва, но ярче, они ослепляют и заставляют умирать под водопадами лавы каждый день, как бы ему не было мерзко. Сонхва гладит Уёна по голове и ощущает, как на его собственных щеках тоже подсыхает солёная корочка. – Ну знаешь! Выпусти меня! Смех Сана звонко разносится по кристальной мерзлоте. Хонджун улыбается горько, зная, что веселье Сана скоро закончится, его накроет холодом и придавит к брюху мироздания почти человеческой истерикой. Хонджун кланяется привратнику – молоденький ангелок Хан улыбается во все тридцать два, крылышки, ещё совсем маленькие, только проклюнувшиеся, трепещут за спиной, выдавая радость встречи. Хонджун покровительственно улыбается ему и благословляет, конторе нужны такие кадры, такие вот пылкие просветители. Рядом материализуется невысокой должности ангел-хранитель, который только осваивает искусство незаметного перемещения, и зависает рядом с Ханом в почтительном поклоне… Кажется, его зовут Минхо? Хонджун давно это заметил, но, кажется, они думают, будто очень скрытные. Улыбка на губах Сана медленно меркнет, и Хонджун знает, почему: этим мальчишкам не нужно прилагать столько усилий, чтобы быть вместе, они оба ангелы, они близки по статусу и месту работы, лучшей пары и не выдумать. Хонджун оборачивается и видит, как дурашливый Хан наворачивает круги вокруг Минхо, а тот позволяет себе редкую скупую улыбку. Как же им просто! Не нужно создавать каждый раз новое измерение, подстраивая его под Землю, забираться туда всем вчетвером, ютясь в непроглядной темноте, где даже бывалый демон таких тварей увидит, что все сердца разом в пятки уйдут. Когда они доходят до дома Сана, Хонджун заталкивает его внутрь и закрывает дверь – какая страшная, злобная насмешка! Откуда только в небесном начальстве столько ехидства и целенаправленного контроля! Дома здесь вообще – фикция чистой воды, проформа, правило приличия. Здесь настолько холодно, что космос кажется по сравнению с Раем солнечным курортом, Великая Мерзлота помогает поддерживать духовную чистоту и сохранение традиций, а прозрачные дома из тончайшего льда делают ангелов одной большой семьёй… или во что там ещё верит нынешнее начальство. Хонджуну куда больше нравились плодовый сады, но практика показала, что они не выдерживают испытаний. Сан мается из угла в угол под пристальным взглядом друга, а потом не выдерживает: – Пойдём. Хочу увидеться с ним. Хонджун поднимается – дома он холода не чувствует, ему хорошо в этой кристально ледяной долине, нравится, что лёгкие адаптировались к бесконечно отрицательной температуре… интересно, что было бы, если бы он наплевал на свою должность, спустился в ад и вдохнул полной грудью кипящий густой воздух ада? Он знает, все знают, это нескончаемое мучение, которое порождает боль бесконечной муки, и Сан тоже это знает… Они останавливаются перед застывшей статуей – когда-то давно Крис был демоном, который связался с херувимов, и в наказание Рай и ад решили устроить им жестокую казнь, чтобы показать, к чему могут привести такие запретные отношения. Демона подняли в Рай и облачили в лёд в тот момент, когда он сделал первый вдох; его пропитал холод, он застыл с ужасом и скорбью на лице, уже не живой, ещё не мёртвый, вечный прах, по чьим щекам никак не скатиться ни одной слезинке. Сан спрашивал Уёна, как у них поступили с ангелом. Сонхва рассказал вместо него – он старше, ему проще скрыть свои истинные чувства; Ли Феликс был помещён в Вечное Пламя, едва сделал свой первый вдох в адских глубинах, закреплён цепями, выкованными из тьмы и первородного греха, и помещён на центральную площадь. Его глаза так и остались подняты вверх, словно он искал взглядом своего любимого, которого где-то далеко-далеко наверху, на расстоянии миллиардов световых лет, на расстоянии влюблённого вздоха, заковали в вечные оковы льда. Сан смотрел на него сейчас с той же жалостью, что и всегда, и видел, что глаза демона опущены вниз – он не знал, пересекутся ли их взгляды, но точно знал, что не хочет такой страшной кары для своего любимого. Во имя их любви ему стоило быть осторожнее. – Завтра останемся дома, хорошо? – тихо говорит Сан, отворачиваясь от пленника. – Нам… нам нужно… Боже. Хонджун оставляет его одного, позволяя выплакать свою печаль. Сан зябко ёжится, но тут же одёргивает себя – нельзя, чтобы даже самый пропащий ангелок заметил, что ему хотелось бы чуточку тепла, самую малость… чтобы внутренности не замерзали в естественном процессе очищения, чтобы не приходилось проходить сквозь заморозку каждый раз, возвращаясь с Земли, чтобы томный, сладостный запах его любимого остался лишь едва уловимым шлейфом – так его можно списать на разборки с обнаглевшим демоническим молодняком, конечно, можно, но как же ему плохо! – Господин Чхве! – слышится откуда-то сзади голос Минхо. – Не желаете выпить по бокалу ледниковой воды? Сегодня в меню такие деликатесы… кто-то принёс с Земли святую воду, вообразите себе… – Благодарю, откажусь, – скромно отвечает Сан, улыбаясь дежурной улыбкой. – Мне ещё необходимо заняться отчётом. – Ммм… – понимающе кивает Минхо, но не уходит. – Сейчас много разборок с демонами, не так ли? Сан смотрит на заключённого во льдах демона и чувствует, что ходит по – ха-ха – тонкому льду. – Один из демонов сказал, что у них выпускной класс в этом столетии, поэтому много всякой мелочи шастает без дела. – Сказал? – Минхо с прищуром цепляется за каждую мелочь, и у Сана что-то падает вниз. – Перед тем, как отдать Господину душу с помощью моего пламенного меча, – увиливает он, улыбаясь, но замечает, что Минхо ему совершенно не поверил. Знал бы Господин, что его ангелы тут враньём промышляют, вылетели бы вперёд собственного визга с небес. – Что ж, смотрю, Вам, господин Чхве таланта не занимать. Извините, что побеспокоил. Минхо удаляется лёгкой походкой, нимб над его головой мигает и на неуловимо короткое мгновение гаснет – даже сама ткань времени не колышется от этого, а в головном офисе микро-аномалию списывают на проходящие внизу учения демонов. Сан смотрит в глаза замороженного демона и не может ему не сочувствовать. Ах, если бы можно было воссоединить его с возлюбленным! – Действие! Точно действие! Никакой правды! Сан-а, перестань меня щекотать, ну… эй ты! Сонхва хохочет до слёз в глазах, откинувшись на грудь Хонджуна, и поглаживает его бедро. С ним так хорошо… Так бесконечно хорошо! Сонхва не хочет ничего менять, его устраивают неспешные встречи в их собственном уютном измерении, где можно побыть с друзьями или вдвоём, и он знает, что Хонджуна это тоже устраивает, им важна их карьера – не даром же они корпели над него столько тысячелетий! Не зря же Хонджун помог Адаму и Еве бежать из Эдема, пока Сонхва уговаривал Змия уползти домой. Это было так давно, а Сонхва всё ещё помнит, как яростно скалился молоденький ангелок, сжимающий в руках великоватый для него огненный меч. Он и сам тогда был совсем юным, рожки едва на дюйм выросли, а глаза сияли любопытством и озорством. Подсунуть Змия, домашнего питомца тогдашнего господина, было отличной смелой идеей, из-за которой его карьера быстро пошла в гору… – О чём думаешь, моя любовь? Сонхва улыбается, вдыхая аромат благовоний на прохладной коже любимого. – Помнишь Эдем? – Хонджун, хохотнув, удивлённо смотрит ему в глаза. – И к чему ты эту древность вспомнил? – Да так. Просто. Уён и Сан так счастливы вместе… Сонхва позволяет себе мельком заглянуть в их ответвление измерения, и тут же закрывает обзор – на такое он точно смотреть не готов! Всё же молодость берёт своё, неважно, демон ты, ангел или человек. Любовь уравнивает всех. – Уён-а! Ну перестань! Ты будешь пахнуть ещё сильнее! – Я так хочу! – Уён целует Сана в шею, медленно ползёт губами вниз и хочет, кажется, впаяться в него, слиться, стирая грань между Раем и адом, размывая Добро и зло, смешивая их в умопомрачительный, порочный и чистый коктейль, выпить его и не сметь поднять глаз на Небеса, не сметь опустить взгляд в преисподнюю, не сметь даже дышать, ведь стоит сделать вдох – и гореть тебе в Вечном Пламени, и рассыпаться тебе на миллиарды льдинок в Вечных Льдах. – Сан, послушай. – М? Уловив изменение его настроения, Сан садится, втягивая за собой, и прижимает ближе. Как хорошо! Как с Уёном сладко и тепло! Сан ищет этот жар дома, но в Раю лишь духовно чистые льды, прозрачные и мерзкие, только здесь, вдали от глаз Добра и зла, вдали от самого времени и пространства, где ад и Рай кажутся лишь неумелыми гравюрами, лишь здесь, в их личном крохотном мире, Сан может украдкой коснуться горячей кожи любимого, прильнуть к нему, ощутить щемящую нежность и понять, что слёзы легко катятся по щекам, не замерзая льдинками, не испаряясь на жаркой коже… Уён так нужен ему, как дом, до простят его Небеса, как лучшее лекарство от душевных терзаний. – Послушай. Сан. Что мы будем делать? Я не могу так! Мне больно из-за этого! Делать вид, что я вместе с Сонхва, невыносимо… – Уён скорбно поджимает губы, ложась на грудь Сана, и его горячее дыхание приятно согревает кожу. – С тобой так… прохладно, что ли. Хорошо. Я не могу так говорить, но… мне страшно надоела эта жара! В аду пекло такое, что у меня скоро коже лопнет! И как я терпел это раньше?! Ещё и Ли Феликс, я… – Я ходил к Крису, – осторожно перебивает Сан. – Я понимаю тебя. Не думай о них слишком много, родной, тебе это не на пользу. С нами такого не случилось до этих пор, и ничего не случится. Мы… – он проглатывает комок в горле, боясь и мечтая заплакать. – Мы должны быть сильнее. Ради нашей любви, ради того, чтобы у нас и дальше было место, где мы можем встретиться. Я люблю тебя. – И я люблю тебя, – демону такое говорить запрещено по статусу, в аду за такое бы жестоко наказали, но… они сейчас не дома… Вернее, дома, это их настоящий дом. Лучший. Возвращаются только через неделю – Сонхва уговаривал пойти раньше, но Уён и Сан так соскучились друг по другу, что разлучить их не представлялось возможным. В конце концов Хонджун чуть ли не насильно приволок Сана домой и так долго держал в ледяном фонтане, что у того чуть крылья не замёрзли. – Здравствуйте! – улыбается Хан, поигрывая подросшими крылышками, и Хонджун благословляет его. – Долго же вас не было! Работа? – Работа, малыш, – тепло улыбается Хонджун. – Сан, мне пора идти. Увидимся через неделю. – Да, – скрывая тоску, улыбается Сан. Машет рукой Хану и скрывается – это громко сказано! – за поворотом. Безликий прозрачный лабиринт, какая жестокая насмешка. – И снова пропадёте надолго? Сан едва не вздрагивает, когда его окликает Минхо. – Здравствуйте, господин Чхве, – не дожидаясь ответа, Минхо пристраивается рядом и непринуждённо помахивает крылом. – Могут слухи пойти. – Какие ещё слухи? – Сан поднимает одну бровь и смотрит в упор. Обычно коллеги смущаются, но Минхо не так просто пронять, он кажется непробиваемым, улыбаясь Сану и спокойно выдерживая его взгляд. – О том, что у вас с демонами… дела. Уж не знаю, что там, но… – Минхо вдруг останавливается, и кладёт руки на плечи Сана. Он значительно ниже – и ростом, и по статусу, – но сейчас смотрит почти покровительственно. – Господин Чхве, тот демон, с которым вы видетесь… кажется, он занимается политической пропагандой, не так ли? – Что… что ты несёшь, чёрт тебя дери, ты… – Замолчи! – вскрикивает Минхо, сжимая пальцы на плечах Сана. – Не смей упоминать здесь такие вещи! Ваше общение с демонами вас меняет! Я прикрываю вас с господином Хонджуном только потому, что питаю глубокое уважение к вам обоим, но вы должны быть осторожнее! Прошу вас! Если вы сделаете что-то не так, то накажут и меня тоже, а я… – он отступает на шаг, смущённо пряча руки за спиной. – Я не хочу разлучаться с Ханни. Я не делаю ничего плохого, просто плачу вам долг чести. Но вы должны быть осторожны. Сан оседает на лёд, словно безвольная кукла, и едва может вдохнуть. Воздух такой колюче-холодный, такой неприветливо-стерильный… Как ему одиноко! Как ему нужен сейчас Уён! Как ему жизненно необходимо прижаться к его горячему телу, ощутить покалывающие мурашки на теле, осыпать любимого сладкими поцелуями, как… Сан плачет, и на щеках остаются льдинки, падают на лёд под ногами, разбиваясь крохотными осколками и печальным звоном поя песню его тоски. Где же сейчас Уён?.. – Где Уён? – в лоб спрашивает Чанбин, останавливая Сонхва по пути к начальству. – Я спрашиваю тебя, чёрт возьми, где… – Заткнись, сопляк, – Сонхва изящным движением крыла обвивает сильное тело Чанбина целями и припечатывает к земле. – Рога ещё не доросли старшим хамить. Твой друг отдыхает после весьма… я повторяю, весьма… выматывающего боя с ошалевшими ангельскими отродьями. И, если ты посмеешь ему помешать, я подниму вопрос о твоём переводе на дальний круг. Ясно выражаюсь? – Вполне, – Чанбин сплёвывает на землю, улыбаясь презрительно, и повиновением старшему демону тут и не пахнет. – Но, если я заткнусь, я смогу спросить вас о том, почему вы целуетесь с ангелом едва не у самих Врат? – Что?.. – Сонхва от неожиданности ослабляет давление цепей, и Чанбин выскальзывает из них – сначала он червь, потом ужик, гадюка, невиданная страшная змея – и снова становится собой. Восхитительная трансформация, которую Сонхва заметил бы, если бы не был так шокирован. – Я знаю, что Уён видится с ангелом, – сдаётся Чанбин, и на его лице отражается мука. – Я вынужден его прикрывать, когда он пропускает совещания своего совета. Разрываюсь тут за двоих. Мне пришлось убить привратника, который увидел вас и того архангела у Врат. Меня… – Чанбин хмурится, мотает головой, и Сонхва замечает, что рогов у него нет. – Меня будут судить сегодня. Недопустимо убивать привратника. Я не смогу сохранить секрет… господин! – Что ты говоришь такое… – Сонхва садится рядом и прижимает денома к груди, утешающе качая в своих объятиях. – Я буду рядом. Мне запрещено просить прощения здесь, ты знаешь, поэтому… я могу что-то сделать? – Не думаю, – горько усмехается Чанбин, отдыхая рядом с Сонхва. – Полагаю, я не смогу сохранить визуальные воспоминания слишком глубоко, чтобы их не вытащили наружу. Боюсь, вам, как и господину Хонджуну, необходимо бежать. – Ни за что, – спокойно отзывается Сонхва. – Я приму любую судьбу. Я… боюсь, я не смогу помочь тебе, но постараюсь оградить твой разум. Хотя против мощи господина Хвана я лишь букашка. Они сидят так ещё долго, пока не звенит большой колокол – суд над Чанбином вот-вот начнётся. Сонхва помогает ему подняться и вместе они заходят за Уёном; его, наверное, лучше было бы спрятать где-то, но в голову ничего не приходит, так что все втроём отправляются к ыеремониальному кругу, где их уже ждут заседатели – почтенные господа, большие демоны на высоких должностях, с огромными крыльями, выдающими их опыт и возраст. Чанбин оказывается в центре круга, перед лицом господина Хвана, и чувствует, как к нему в голову без прелюдий забирается его цепкое колючее сознание. Это больно, очень больно, это… почти приятно? Сонхва всё видит – как Чанбину больно, как он мучается, но искренне старается сохранить секрет своих друзей… кто вообще сказал, что демоны могут иметь друзей? И вдруг наступает тишина. – Ты сошёл с ума, – тихим, полным ярости голосом цедит господин Хван. – Ты, мерзкое отродье, ты, грязный, низменный червь… Как посмел ты… – Простите, господин, – вмешивается Сонхва, не в силах смотреть на измученного демона. – Я знаю, что это недопустимые отношения, и я… – Да насрать мне на ваши отношения! – голос господина Хвана взрывается громовым раскатом, и сидящие за столом заседатели испуганно вжимают головы в плечи. – Соситесь сколько хотите, хоть у самых врат! Срать я хотел на это дерьмо! Если этим соплякам так хочется трахаться круглые сутки и забивать на работу – вечная жизнь в руки, крылья на стол и пусть валят на Землю, такая безамбициозная шваль мне тут не нужна! Но не сметь, ты слышишь меня… – господин Хван приближается к Чанбину опасно близко, его острые чёрные когти впиваются в его шею, разрывая артерии и выпуская чёрную кровь на волю. Глаза становятся узкими щёлочками, в которые просачивается чёрный обволакивающий свет. – Не смей убивать моих стражей направо и налево из-за всякого дерьма. До тех пор, пока Сонхва работает идеально и не таская свою ангельскую шваль в мой дом, мне насрать, чем он занимается. – Господин Хван медленно отпускает когти, напоследок ещё ниже проведя когтями по шее. Под ними медленно скапливается чёрная кровь Чанбина, но все знают, что это лишь дань традиции: если бы демона можно было убить так просто, ад вымер бы, не зародившись. – Что смотришь? – вдруг приторно сладко спрашивает господин Хван притихшего демона. – Нравлюсь? Конечно, нравлюсь, как же иначе… Поработаешь пока у меня под боком, я понаблюдаю за твоим поведением. Развернувшись, господин Хван выходит из церемониального круга, и все разом свободно вздыхают. – Ах да, господин Минги, позаботьтесь о том, чтобы вернуться во вчерашний день и заранее подготовить нового стража. Эй, красавчик… – он подмигивает Чанбину, обернувшись. – Завтра жду в своём кабинете. – Д-да, Хёнджин… господин Хван… прошу прощения… точнее, не прошу, я… – Забавный какой, дерзкий, – бормочет себе под нос господин Хван, взмывая в чёрные небеса, а с Чанбина снимают оковы, и тот самый демон – господин Минги – ухмыляется ему, попутно залечивая его раны. – Что вы, молодёжь, так прицепились к этой ангельской статуе? Это же просто достопримечательность, памятник прошлому, можно сказать, дань… – Что?! Так это не… – Не перебивай! – господним Минги возмущённо отвешивает Чанбину затрещину. – Никакого уважения к старшим по званию… Иди отсюда уже, ну! Завтра сам всё спросишь у начальства… красавчик. Господа потихоньку расходятся, успокоенные благополучным исходом дела – Чанбин многим заочно нравится, демоны усмехаются, хлопают его по плечам и советуют получше подготовить тело к встрече с господином Хваном… говорят, он не знает пощады не только в вопросах власти. Когда церемониальный круг покидает последний заседатель, в нём остаются только Сонхва, Уён и сидящий на земле Чанбин. Расплавленный ветер обдувает его измученное и залеченное тело, на горле ещё хранится огонь хозяйских пальцев… Чанбин не хочет думать о том, как это было приятно. – Значит, крылья на стол – и лети куда хочешь? Уён растерянно моргает и мотает головой. – Я не понимаю… я не понимаю ничего. Почему всё… так? Я не думал об этом, я думал, что ничего нельзя изменить, а тут так… просто… – Не просто, – Сонхва обнимает его за плечи и успокаивающе покачивает в своих руках. – Насколько я понимаю, это церемония Добровольного отказа. За твою службу тебе подарят вечную жизнь, но ты заплатишь своими воспоминаниями. Тебе выберут биографию, потом Сёстры вплетут её в ткань времени и пространства, и ты станешь бессмертным человеком, который не знает, почему он бессмертен. – Что?! – поражённо восклицает Уён. – Если так… мы с Саном забудем… нас? – Такова плата за твою свободу, – подаёт голос Чанбин. Его одежда висит лохмотьями, а на лице застыло удивлённое выражение: он всё не может осознать, что отделался так легко и даже приятно, а главное… – Я рад, что с тобой всё хорошо. Уён аккуратно снимает с себя руку Сонхва и чувствует, как тот подталкивает его в спину. Наверное, нужно поблагодарить или что-то сказать, и сейчас Уёну особенно обидно, что слёзы сохнут на щеках, не успевая сверкнуть в свете бесконечного алого зарева над горизонтом. Они раньше не обнимались – да где это слыхано, чтобы демоны таким занимались? – но теперь всё иначе. Горький вкус близкого расставания оседает на языке пеплом. Вокруг базальт и лава, и больше ничего, что осталось бы в памяти ярче и глубже. – Пойдёмте в мой дом. Пожалуйста, – тихо говорит Уён. Внутри что о сжимается – так у людей ощущается разлука? Он уже человек? Или этот вопрос будет решаться завтра? – Я хочу побыть с вами ещё немного перед тем, как… Немного. Сонхва обхватывает их обоих за талии и взлетает быстрее горячего ветра – его огромные чёрные крылья свободно несут тяжёлую ношу, и Уён прижимается к его боку, ища утешения. Его дом уже обнесён кисловатым на вкус магическим барьером – очевидный признак выселения. Внутри пахнет стерильно и горько, словно к его отъезду готовились очень тщательно. Вот здесь Уён провёл всё своё время, вот здесь они с Чанбином хохотали над глупыми смертями новых подопечных, строили мелкие козни и интрижки, здесь Уён бесцельно плакал ночами на груди Сонхва, когда другие демоны думали, что они занимаются совсем другими вещами. Теперь, конечно, нет нужды скрываться. Они разговаривают всю ночь – и ещё немного, позволив себе вольность в игре со временем, растянув ночь на несколько часов. Уёна обнимают с двух сторон, и он вдруг понимает, что не знает, как будет жить без них двоих: своего негласно лучшего друга и своего старшего наставника. Вдруг на короткий миг пламя и жар кажутся такими родными и уютными, и Уён чувствует, как мысли его мечутся, словно ошалевшие псы, не находя покоя. – Мы будем с тобой всегда, – тихо говорит Сонхва, кладя руку на грудь Уёна. – Вот здесь, – Чанбин повторяет его движение, и поглаживает горячую кожу под одеждой. – Ты забудешь нас здесь, но, когда мы встретимся, ты почувствуешь в нас родные души и узнаешь. – Я вспомню вас? – с отчаянной надеждой спрашивает Уён. – Нет… не вспомнишь. Но ты поймёшь и без того, – Сонхва укладывает голову на плечо Уёна, и тот слышит тихое шипение его высыхающих слёз. – Я обещаю, мы тебя найдём. Уён закрывает глаза, продолжая видеть под ними картинки прошлого – ему жаль, ему хорошо и горько, тесно в груди и хочется сбежать. Наверное, он действительно становится человеком: спина там, откуда растут крылья, чешется и побаливает, и ещё… ему кажется… возможно… он ощущает что-то вроде сна. Спустя некоторое время Уён открывает глаза. Чанбин и Сонхва о чём-то говорят, стоят у окна, и их руки переплетены, словно они ищут поддержки друг в друге. – Ты спал, представляешь? – скупо улыбается Сонхва. – Как ощущения? – Потрясающие… – медленно говорит Уён, потягиваясь каждой клеточкой тела. Ему и правда так хорошо, так спокойно, что вчерашняя бесконечная грусть кажется далёкой и неуместной. – Нам нужно идти? Вы же… вы пойдёте со мной? – Конечно, пойдём. Мы поможем тебе закончить здесь все дела и проводим тебя, – голос у Чанбина слегка смущённый и непривычно тихий. – Пойдём. Теперь, пролетая над адом в последний раз, Уён широко раскрывает красивые чёрные крылья, каждым пёрышком чувствуя кипящие потоки кровавого ветра… и ему больше не жаль уходить отсюда. Он облетает все Круги, прощается со знакомыми и коллегами, ловит пожелания удачи и шутливые обещания вернуть его сюда в качестве грешника. Дворец господина Хвана прямо в центре, фонит крепко настоявшейся древней магией, от которой захватывает дух. Отсюда открывается великолепная панорама на алые и чёрные долины, полные городов, стран, галактик, воплей и хохота, и, куда ни глянь, любая мелочь видна так отчётливо, словно всё происходит прямо здесь. Уён мотает головой, выбрасывая оттуда несколько неприглядных сцен, которые успел ненароком подсмотреть за эти несколько минут. – Добро пожаловать, – раздаётся за их спинами вкрадчивый голос господина Хвана. – Кто-то из вас здесь в качестве… хм… наказания. Кто-то провожает, а кто-то покидает нас. За всё нужно платить свою цену, но вы все получите желаемое. Прошу следовать за мной. О, и, пожалуйста, не трогайте Цербера, она беременна и будет не в восторге от наглых гостей. Цербер, и правда, оказывается невероятно беременной – огромное брюхо свисает почти до пола, все три пасти щерятся на гостей в злобном оскале, и Уён думает, кому же принадлежит эта особь и как её зовут… Он видел одного Цербера у Врат, но тот был помельче и явно не такой роскошно ухоженный. – Бэрри, малышка, иди сюда! Услышав своё имя (Бэрри? – думает Уён – Что за странное имя для Адкого Пса?), Цербер, виляя хвостом, скрывается в комнате, откуда её позвал, вероятно, хозяин. Сонхва сжимает руки на плечах Уёна и Чанбина и хмурится. – Что мы должны делать? – Всё уже устроено, не беспокойтесь. Господин Чанбин, проводишь господина Чона и отправишься в купальни. Суккубы подготовят твоё тело, как нужно, после этого ты сможешь… исполнять свои обязанности. Господин Сонхва, ты можешь проводить своего подопечного до Земли и помочь ему устроиться в новом теле. А я… – А Сан? – не выдерживает Уён, тяжело сглатывая. Тело быстро очеловечивается, и дышать становится сложнее – у него немного времени до того, как раскалённый воздух сможет убить его при первом же вдохе. – Он… – Господин Чон, – с нажимом произносит господин Хван. – Вы так и не научились уважать старших по званию… на Земле вам это пригодится. С ангелом всё улажено. Но я не могу сказать тебе о его решении, – господин Хван смотрит на Уёна с интересом, склонив голову вбок и прищурив глаза. – Я не имею права разглашать результаты заседания Райского Собрания. Твоё решение покинуть ад должно быть самостоятельным и добровольным, также, как ангел не знает о твоём решении и будет принимать своё сам. Это одно из ключевых правил – эмоциональная привязка при Церемонии Отречения должна быть сведена к минимуму. Хотя… – он разворачивается спиной и делает знак следовать за ним. – Церемония – это слишком громкое слово. Поорёшь немного когда тебе отрежут крылья, потом я исцелю тебя, твои друзья проводят тебя на Землю и там ты, надеюсь, встретишься со своим ангелом, чтобы попрощаться в таком обличии. Ты узнаешь о его решении, и тебе помогут устроиться в новом теле. Сёстры уже вплели ваши новые жизни в ткань Времени и Пространства, вам остаётся лишь согласиться или отказаться. Впрочем… вижу, ты уже очеловечиваешься, так что проблем возникнуть не должно. Идём. По пути в Главную Залу Уён читает свою новую биографию, и чувствует, как сердце наполняется любовью и трепетом к этому… человеку, если он может теперь так себя назвать. – Айдол? Серьёзно? – он едва заметно улыбается. – Мои коллеги столько их сюда привели… – Биографию составлял Великий Летописец, – отзывается господин Хван. – Вы не имеете права на получение другой. – Я не жалуюсь, – смущённо отзывается Уён. Главная Зала дворца захватывает дух – она была создана с мыслью воспроизвести самое огромное помещение во вселенной, уходящий в чёрные небеса свод поддерживают полумильные колонны, а дальние стены теряются в темноте за много миль, и всё же Залу можно пересечь за несколько шагов. Уён в восхищении замирает на несколько мгновений, но тут ему на плечо ложится рука, и он оборачивается, чтобы вскрикнуть от удивления. – Вы! Но… я думал, что вы… – Статуя? – господин Крис собственной персоной улыбается хитро и тепло, явно многого понабрался от ангелов. – Думал, в Раю действительно мой бездыханный дух, заключённый в лёд? Помилуй демон, я не настолько глуп. – Но тогда господин Ли… – в шоке спрашивает Чанбин, отрывая, наконец, взгляд от господина Хвана. – Ваши ангелы не рассказывали вам о причудах нынешнего начальства? Почему их Господин не имеет имени не показывает лица, прячась за Великим Сиянием? – Так значит, сказка о трагичной любви ангела и демона это просто сказка? – с улыбкой спрашивает Сонхва, с вежливым интересом разглядывая господина Криса. – Не совсем, если честно. Нас действительно изгнали. Но, так как нашу работу никто не смог выполнять, нас попросили вернуться, но в наказание запретили упоминать о том, что мы живы. Вот так… господин Чон, проходите сюда, становитесь в центр круга и… будет больно, так что возьмите ваших друзей за руки. Сонхва и Чанбин ступают в круг следом и берут Уёна за руки, и он вдруг ощущает ужас, пронзивший всё его тело. Его трясёт, он хмурится и переступает с ноги на ногу, и друзья держат его крепко и улыбаются – и от этого только страшнее. – Мы начинаем. – Господин Чон Уён, демон третьего ранга, отвечающий за политическую пропаганду в близлежащей округе, – голос господина Хвана звучит всеобъемлюще и грозно, Уён судорожно вздыхает, остывающими руками сжимая руки друзей. – Вы подали заявку на очеловечивание, сейчас я зачитаю вам условия Нерасторжимого Контракта. Вам будет выдана бесконечная жизнь в человеческом теле в качестве оплаты за службу в аду. Вы забудете всю прошедшую жизнь, однако за вами будет приставлен контроль, чтобы корректировать ваше сознание в том случае, если сотрутся не все воспоминания. Вы не будете иметь возможности вернуться. Подтвердите, что всё вышесказанное вас устраивает. – Подтверждаю. – В таком случае господин Почётный Жнец произведёт процедуру изъятия крыльев, после чего господин Чанбин и господин Сонхва сопроводят вас в ваше новое тело. Уён закрывает глаза, глубоко вздыхает и слышит, как за его спиной с неслышным свистом взмывает в воздух Пламенный Меч. – Всё? Прощаемся здесь. К твоему телу может отправиться только твой старший демон. Уён прижимает Чанбина к себе, обнимая так крепко, как позволяет человеческое тело. От Чанбина пахнет огнём и пеплом, он выглядит здоровым – господин Хван милостиво исцелил даже застарелые раны. – Тебе пора в купальни, – поиграв бровями, Уён ловит тёплую улыбку друга, и думает о том, что теперь называть так демона совсем не кажется странным. – Пообещай мне, что мы видимся не в последний раз. – Клянусь, – серьёзно отвечает Чанбин, смотря в глаза, и Уён запоминает его взгляд ощущениями – лава и копоть, бесконечные мили выжженной родной пустыни. – Удачи в твоей новой жизни. – И тебе удачи, – искренне отзывает Уён, делая шаг назад, к чёрной пропасти, на краю которой его ждёт Сонхва. – Тебе предстоит карьерный рост и интересное знакомство с богом. Надеюсь, у Бэрри родятся здоровые Церберята. – Пошлю одного за твоей душой, – ворчит Чанбин, быстро моргая. – Иди уже. Увидимся ещё. – До свидания, друг, – Уён улыбается солнечно и делает последний шаг – звёздный ветер подхватывает его, и рядом тут же раздаётся хлопанье огромных чёрных крыльев. Это свободное падение, которому Сонхва не мешает, подхватывая лишь в конце, когда через миллиарды миль и веков они замечают на границе Времени и Пространства крохотную далёкую точку – это Вселенная, и у её Врат сидят три Сестры с веретенами из Света и плетут нити Судьбы. – С какой целью вы пожаловали к вратам? – произносят три тихих голоса. – Я веду своего подопечного, отрекшегося от своей демонической сущности, на встречу с его физическим бессмертным телом. Пожалуйста, пропустите нас, Великие Сёстры. Долгие секунды – тысячелетия – ничего не происходит, а потом Старшая Сестра приоткрывает Дверь мироздания, пропуская Сонхва с Уёном на руках сквозь границу видимой Вселенной. – Как здесь прекрасно! – ахает Уён, касаясь руками звёзд и гладя пролетающий мимо метеорит. Тело ещё не пришло в одну плоскость с Пространством и Временем, это странное ощущение, от которого становится чуть-чуть щекотно. Вот и всё, думает Уён. Он пытается напоследок припомнить свою прежнюю жизнь, но воспоминания угасают и тускнеют, словно выбеленные временем. Сонхва помогает Уёну войти в своё новое тело – оно почти не отличается – и эфемерно садится на постель рядом с ним. Он поглаживает его ладонь по щеке и смотрит с тоской, но улыбается по-отечески тепло, без слов обещая, что это не последняя их встреча. – Посмотри… Уён поворачивает голову и видит, как рядом с ним на постели лежит приготовленное для Сана тело – почти копия его ангельской версии, только… словно бы чуть ниже. Вдали сверкает радостная сияющая точка, и через миг Хонджун с Саном на руках замирает над постелью, улыбается Сонхва и помогает своему подопечному войти в своё тело безболезненно. – Где твои крылья? – шепчет Уён, двигая тяжёлой с непривычки человеческой рукой. Кажется, в этой жизни они уже пара, иначе почему их руки во сне переплетены и ноги лежат друг на друге? – А твои крылья где? – насмешливо улыбается Сан. – Я боялся, что тебя здесь не будет… Я рад, что ты решил остаться со мной, моя любовь. Тогда Уён понимает, ради чего это всё было. Неважно, сохранят ли они свои воспоминания, они всегда могут создать новые, если у них будет на это целая вечность. Разглядывать всё кругом становится сложнее, и Уён ощущает уже знакомое чувство – он засыпает, и не в силах этому противиться. Но Сонхва! Он отчаянно дёргается в сторону демона, смотрящего на него с горькой улыбкой. – Я побуду с тобой, пока ты не уснёшь, – тихо говорит он, целуя Уёна в лоб. Хонджун рядом что-то говорит Сану, но Уён не слышит. – Хорошей жизни, Уён. Надеюсь, у тебя всё будет хорошо. Я позабочусь о тебе. Сладких снов. Уён растворяется в белой дымке тумана, и лицо Сонхва медленно бледнеет и уплывает, словно растворяющееся в водовороте Пространства, и только рука Сана остаётся такой же знакомой и тёплой, как и все эти бесконечные века, что они провели вместе украдкой. Ещё немного, и… – Ай! Уён подскакивает с твёрдым убеждением, что проспал – в последнее время он так много работает, что, кажется, глаза начинает жечь от студийного света. – Выходной, – раздражённо бормочет сонный Сан, прижимая его осевшую на постель тушку к себе. – Спи, неугомонный ты мой. Я покормил Бёль, у нас ещё есть время. – Мне снилось что-то странное… – Уён вздыхает и поднимает руку, разглядывая её, словно видит впервые, в свете утреннего солнца. Он раскутывается, отбрасывая одеяло – ему всегда жарко, словно кожа у него на несколько градусов выше. – Что-то про ангелов и демонов… – Нечего было перед сном всякую херню смотреть, – неразборчиво бормочет Сан, гладя его по животу. Его дыхание за спиной удивительно прохладное, даже если он напялил на себя всё одеяло. Вот же мерзляк, умилённо думает Уён. – Ты так громко смотрел, что на меня тоже попало… тоже снилось… всякое… – М-м-м… Днём Сонхва говорит, что им нужно срочно встретиться – и по итогу они два часа сидят в кафе в напряжённом молчании. – У вас с Хонджуном всё окей? – словно невзначай бросает Уён. – Ты какой-то напряжённый. Сам позвал, сам молчишь. – Извините, – Сонхва нервно облизывается и теребит в руках салфетку. – Мы… добрались обратно хорошо. – Куда добрались? – переспрашивает Сан. – А! С вечеринки что ли? Ты поэтому нас позвал? – Кхм… да. Извините ещё раз. Что-то я сегодня нервничаю. Я пойду, хорошо? – Э… ладно! Позвони из дома! И что это с ним… – бормочет Уён недовольно. – Утром мне звонил Чанбин, тоже был какой-то нервный. Какого черта с ними творится? – Забей, – вздыхает Сан, бросая попытки понять что-то. – Захочет, расскажет. Раз уж мы здесь… закажем пасту? У них тут отменная паста! Уён мычит что-то в ответ, пытаясь анализировать странное ощущение, которое возникло у него во время встречи с Сонхва – облегчение, радость встречи, и… они друзья, это нормально, радоваться встрече с другом, но… нормально ли, что ему хотелось броситься Сонхва на шею и разреветься? Может, и правда, взять ещё один выходной и отдохнуть от работы? – Кстати! – вдруг вспоминает Уён. – Чанбин сказал, что у Криса Бэрри разродилась. Шесть крупных щенят, две девчонки, четыре пацана. Девочек было три, но одна родилась с тремя головами и сразу умерла. – Какой ужас! – Сан, который видеозвонок Чанбина бессовестно продрых, дёргает плечами и округляет глаза. – Надеюсь, Крис не сильно волнуется. Они весь день бесцельно бродят по Сеулу, заглядывая в магазинчики и кафе, долго сидят на берегу, глядя на вечерний город, и возвращаются домой затемно. Готовят ужин, толкаясь задницами у плиты, хохочут над дурацким ромкомом, играют с Бёль и долго занимаются любовью на диване в гостиной, пока их тела не начинают молить о пощаде. У них обоих сегодня странное ощущение, что всё сегодня словно впервые, они пару раз натыкаются на углы в знакомой до миллиметра квартире и списывают всё на переработки. Обсуждают, стоит ли брать у Криса одного из щенков, когда они подрастут, и в итоге созваниваются с Крисом, смотрящим на них как-то странно, он показывает им щенят, и говорит, что одна из выживших девочек вредная и задиристая, но Сан говорит сразу, что она им подходит. – Ну и Цербер! – смеётся Уён, и они с Сан тут же решают, что так и назовут малышку. – Она будет вас оберегать, – серьёзно говорит Крис, но его глаза улыбаются, и Сан смеётся тоже: – Вы все сегодня такие странные… как там Феликс? Крис нежно улыбается и говорит что-то о предстоящем концерте, а Феликс сияет рядом, словно солнце, но это, конечно, оптическая иллюзия, просто кругом темно, а у них там – светло, да Феликс ещё и в белоснежной кофте. Сан утаскивает в постель совсем скоро, оба чувствуют странную усталость, улыбаются прошедшему дню и засыпают в обнимку – и так будет вечно. ~