Сохрани моё горе

- Все кончено. Наслаждайтесь, мальчики. Хлопок и на месте Чака пустота. Пластиковый пейзаж их новой реальности. Он стоит как вкопанный и на мгновение ему кажется, что вместе с Чаком ушли все звуки и краски. В этот раз Всевышний не шутил, оставив их в гордом одиночестве, среди пустынных улиц и домов целого земного шара. Впору бы засмеяться, только вот глядя на лицо старшего брата, хочется куда-нибудь деться. Вслед за Богом, например. Еще раз умолять, на колени встать, да вот только дело дрянь. Теперь доступ к Раю и Аду закрыт, если вообще не стерт из реальности. Даже и попросить некого, ни Каса, ни Дюма, ни Гавриила, чья энергия еще иногда искрила в его сновидениях. Про Кроули и Ровену тоже говорить не стоит. Джек даже не оглядывается вслед, глядит куда-то в сторону. Лазейку что ли ищет в межпространстве? - Я найду выход. Мы найдем. Сэм сухо кивает. В ближайшую вечность их ждут консервы и отсутствие интернета. Что может быть веселее? Вечером Сэм лениво валяется на кровати и смотрит на очередной рандомный потолок номера. Смешно, что в их распоряжении теперь любой особняк, а они заехали в самый занюханный мотель у дороги. Гораздо привычнее ютиться в душе на одного, но знать каждый угол, чтобы предугадать опасность. Иногда им доставались неплохие номера, те самые, с маленькими шоколадками. От подобной роскоши глаза всегда окутывала пелена, а мир начинал казаться каким-то неестественно ярким и приятным. Не то чтобы он сильно обращал внимание на такие вещи, но как-то так получилось, что несмотря на неуемную детскую энергию Дина именно он выступал «принцессой» и капризным ребенком. Охота всецело принадлежала старшему и отцу, их решения должны были соблюдаться неукоснительно, как бы это не бесило. И почти всегда ему доставалась роль пассивного участника, интеллектуального звена, мозга операции. Искать информацию в сети и сидеть за книжками, опрашивать свидетелей и сочувствовать потерпевшим в больницах? С этим отлично справится младший, как орешки щелкать. Стрелять по монстрам, носиться по кустам и валяться в грязи? Нос еще не дорос, мешаться только будет. Оглядываясь назад, Сэм почти с отеческой нежностью вспоминает себя подростком. Так старался показать всем, что он взрослый и самостоятельный… Даже в колледж сбежал, чтобы доказать себе, что он один вершитель своей судьбы. А сейчас даже если и есть возможность не лезть, он ведь все равно везде встрянет, всюду нос сунет и свое мнение огласит. В бытовых же вещах будьте любезны, считаться с мнением Сэма. Даже если он смотрит на весь этот нескончаемый как под копирку фон сквозь пальцы. За столько лет некоторые потребности вытесняются напрочь и оставляют самые базовые – сон хотя бы пять часов, более или менее горизонтальная поверхность, на которую можно прилечь и еда, от которой не будет заворота кишок. По неизведанной причине после того, как он перешел на раздельное питание считай - вечность назад, его тут же записали в эстеты, словно для того, чтобы не пихать в рот всякую дрянь нужны особые навыки и умения. Его всегда поражала удивительная покладистость брата в выборе места, где им переночевать. Даже если бы Сэм выбрал кукурузное поле или подвал в доме призраков – Дин бы молча и спокойно это воспринял. Словно выбор такого толка его не касается, ему и стоя будет нормально спать, лишь бы младшему где задницу приткнуть да голову помыть. Касательно их рациона младший забил давно, лишь изредка следя за уровнем поглощаемого в, казалось, бездонный желудок старшего. И, пожалуй, все это скорее забавляло, чем приносило дискомфорт. Они были слишком долго в одном пространстве, чтобы обращать внимание на такие мелочи. Да, конечно, они ссорились то тут, то там, но в конечном итоге, всегда неизменно мирились за бутылкой пива. Хотя сейчас решить эту проблему простым алкоголем уже нельзя. Он прислушивается к посторонним звукам и понимает, что если брат не спит, то где-то шухирится в противоположном углу двухэтажного дома. И поделом, не маленький мальчик, разберется со своими тараканами. Пальцы нащупывают подушку и притягивают, чтобы улечься удобнее. Если завтра им предстоит сделать невозможное, то только после полноценного сна, которого не хватало с неделю, а то и больше. Несмотря на трудности еще со времен Люцифера, ему быстро удается найти утешение в спасительном мраке комнаты. И кажется, что проходит лишь секунда, как голова уткнулась в пух, потому что когда он открывает глаза, то видит перед собой Дина. В голове взрываясь фейерверком, проносится куча мыслей, которая тут же тает словно снег по весне. Здесь не может быть монстров, потому что гребаный Бог забрал их вместе с людьми и всем, что было для них ориентиром. А значит рядом единственный оставшихся в живых его старший брат, все, что у него осталось. Вес чужого тела вносит ясность и стабильность. Кажется, что даже дышать становится легче, когда знаешь, что рядом есть кто-то еще. Кто защитит, кто подскажет, что делать. Так было раньше. Сейчас на него смотрит пара немигающих, темных как оникс глаз. Мышцы Дина бугрятся под футболкой, перекатываясь от легких телодвижений. Будто в трансе покачиваясь, что кукла, которую дергают за ниточки. Сэму кажется, что если он коснется, то в руках тут же рассыплется в пыль. И не может заставить себя пошевелиться, конечности налились свинцом и безвольно лежат по обе стороны от матраса. Крохотная мелочь в виде надежды все еще теплится где-то там, на задворках памяти. А Дин продолжает играть в молчанку, смотря каким-то новым, совершенно неизученным взглядом. Так хищники наблюдают за новым стадом, прикидывая, примериваясь к новым стандартам. Сэм не понимает, что может быть нового в этой гнусной и суровой действительности, но не мешает, даже дышит через раз, а то и в половину. У них иногда происходили такие заскоки. Обычно сразу после веселых каруселей под названием «Сигани в Ад/Чистилище, чтобы брат выжил». И первые две недели что волчата, пытались притереться заново, принюхаться даже, к уже забытому запаху. Вспоминали общее прошлое, которое каждый раз доводило до отчаяния и безоговорочного счастья, драки до крови и объятий до хруста костей. Когда его наконец отпускает достаточно, чтобы ощущать воздух вокруг себя, он замечает еще одно важное обстоятельство. И оно приятно, почти ласково холодит шею. Ангельский клинок у самого горла давит основательно, но не всерьез, словно они играют в игру, где можно выбрать. И поразительным остается то, что Сэму даже ни на секунду не приходит в голову мысль о неправильности происходящего. Это слишком… нет, это слишком плохо. Потому что он никогда никому об этом не говорил. Даже Ровене в минуты слабости, когда та пичкала его какими-то отварами и огромным количеством вина, верно, считая, что на такую тушу надо влить не меньше цистерны. А то, что младший Винчестер пьянел как любил говорить старший, «пробку понюхав», почему-то все забывали. Когда он умер первый раз, все казалось странным и туманным, как сквозь дрему. Очнувшись и увидев перевозбужденного его присутствием брата, словно не виделись двести лет, было… неловко. Тогда он еще не знал, чем все может обернуться и насколько они глубоко застряли в этом дерьме, чтобы вовремя остановиться. Но другие разы… чувствуя, как уходят последние силы, как нечто съедает изнутри и пытается занять твое место – это было слишком, слишком, чтобы плюнуть и идти дальше. Потребовалась не одна чистка от Каса, чтобы потом делать вид, что его черепушка функционирует достаточно хорошо, чтобы просто находиться рядом с людьми, выполнять свою работу. Не всегда эта актерская игра удавалась с первого раза. Проблема казалась даже не в демонской крови, которая все еще где-то бурлила на дне, плескалась горячим бульоном в ожидании своего часа. У Ада была вечность, чтобы дождаться, но и тут он играючи все испортил. Просто однажды оно пришло само, огромным баннером сверкнув на периферии. Сначала мысль подобного рода пугала. Не только возможностью сойти с ума, но и в целом подвести итог всем его философским рассуждениям о другой жизни. Тихой гавани на окраине страны за белым забором. Сказка прожила относительно недолго и превратилась в уродские ошметки. Даже сейчас, оказавшись один на один, он ожидает, что так случится. У него было много шансов увидеть, как это работает во всех вселенных. Вот только с этой что-то не заладилось, поэтому Бог так и вспылил. Во всех версиях их себя Сэм видел точку отсчета, которая давала импульс для конечного решения. Как это не выглядело со стороны, именно он делал первый шаг к бездне. И всего лишь намек на такой исход кажется ему безмерно… желанным. Поэтому Сэм просто лежит и смотрит. Во рту пересыхает, но он не позволяет ни одной части тела двинуться в сторону. Чтобы не спугнуть. Кадык аккуратно сдвигается вверх, комфортнее располагаясь на холодном металле. И видимо, это становится его ошибкой, потому что Дина как током шарахает. Дергается, неестественно двигает конечностями. Просыпается от странного сна и смотрит с еще сомнительным, но вполне ощутимым немым ужасом. - Твою…! Приятное тепло мгновенно уходит, оставляя чувство пустоты. Сэм лишь коротко вздыхает и слегка переворачиваясь на бок, наблюдает, как спина брата тяжело вздымается – вверх-вниз, и холодный пот капельками собирается на шее. Он почти любовно хочет пройтись по скользкой дорожке, но все же в последний миг отказывается от этой затеи. Тараканов сегодня и так слишком много, бессмысленно добавлять новых. Дин вроде бы успокаивается, по крайней мере его дыхание больше не смахивает на предсмертные хрипы. Сэм молча лежит и ждет, когда тот или свалит или скажет уже что-нибудь. - Сэм… ты совсем головой поехал? Сэм не успевает толком ответить. Дин разворачивается к нему на секунду и снова утыкается в пол, находя там явно что-то поинтереснее, чем разговор с братом. Проходит минута, две и кажется, он проваливается в дрему, когда хриплый голос громко разносится в тишине: - Ты считаешь это нормальным? Сэм тихо хмыкает, свешивает руку и тыкает пальцем в теплый бок. - Что ты морозишь себе зад? Да. Дин приваливается спиной о деревянную перекладину кровати с резким выдохом, словно выкачали весь воздух. Затылком укладывается ему на колени, молча поворачивает голову и ждет ответа. Хотя Сэм не знает, что в итоге нужно на это отвечать и стоит ли. Теперь у них на двоих сплошная усталость и ненадежность в завтрашнем дне. Накаркал все-таки. - Ляг нормально, если не хочешь завтра скрипеть как несмазанная телега. Ди, давай. И не думает, что тот послушает, тут же переводит взгляд в одеяло, чтобы не провоцировать невесть что. Дин кряхтит стариком трехсотлетним, встает с трудом, словно все кости склеились и всем весом проминает матрас. Сэм услужливо делится местом, теплой ямкой, которую Дин тут же занимает. Ему и не надо думать о том, как это выглядит. Потому что раньше никто об этом не знал, а сейчас уже никто не осудит. Они почти всегда так делали, несмотря на тесноту или неудобство. Сначала в детстве, когда отец экономил на всем, чем только можно и два комочка еще легко помещались на матрасе. И даже после, когда Джон уезжал, даже когда Сэму стукнуло пятнадцать и его длинные ноги занимали все пространство, они все равно делили одну кровать, словно боялись, что если разойдутся, то уже навсегда. В Стэнфорде было тяжело, пока не появилась Джесс. Девушка умудрилась заполнить ту пустоту, которую он обрел после ухода из семьи, а позже все вернулось на круги своя. Сэм никогда не спрашивал, как справлялся Дин с этой нездоровой, болезненной ситуацией, куда девал руки и ноги, когда не за кого зацепиться мертвой хваткой. Дин укладывается слитным движением, вроде бы даже не толкнув никуда острым локтем или коленкой, но спустя мгновение Сэм слышит еле слышный хруст ребер, которые сдавили слишком сильно. Дин носом сопит как ежик, вызывая картинки их раннего детства. Когда брат также обнимал его каждый день, пока отец не отнимал из рук, чтобы дать глотнуть воздуха. Он никогда не признается, что хуже, чем не чувствовать стальные объятия на его шее ничего не было. А тот дышит глубоко, зарывается в его спутанные волосы, которые все время подвергает насмешкам и молчит, молчит, словно в этом нет ничего такого. Словно им снова пять и девять, ночью холодно, темно и нет никого вокруг, кто может защитить от монстров под кроватью. Сэм тихонько выдыхает, плотно прижимается и руками сминает еще сильнее, еще ближе, хотя ближе только под кожу. В такие моменты непонятно, у кого сердце стучит громче, и невозможно держать глаза открытыми. Он сам не понимает, в какой момент отрубается, не замечая ни боли в груди, ни немоты в ногах. Просыпаться в гордом одиночестве привычно, не обидно и даже не странно. Опять же, некому осудить. А сами они давно бросили это неблагодарное дело. Утро встречает равнодушно, легким ветерком обдувает босые ноги. Сэм смотрит из окна и пытается переварить вчерашний день. Бесполезно, даже и пытаться не стоит. Надо заняться поиском провизии и попытаться наладить интернет, чтобы скрасить чем-то молчаливые вечера. На то, что старший скорее всего, будет играть именно в эту игру он ставит мысленно десять баксов. Кто там говорил – и в богатстве, и в бедности? Сейчас они самые богатые люди на планете без гроша в кармане. В холле очевидно пусто, поэтому он не стесняется своего вида - тонкой майки к его извечным заношенным джинсам и проходит мимо, в столовую. Сейчас там тихо и Сэм на секунду думает, что брат свалил, но нет – в углу копошение. - Есть сэндвичи и фрукты. Вроде бы еще нормальные. Сэм критично разглядывает готовые порции. Вертит в пальцах и пожав плечами, откусывает. Вкус едва откладывается на языке, но жаловаться грех. Дин сам в один укус сметает половину тарелки, о чем-то задумавшись. - Надо бы скататься до ближайшего маркета. Старший угукает и отходит, все еще где-то в своих грезах. А может и кошмарах, тут как посмотреть. Младший готов к этому, но все равно тащится хвостиком, прямо как когда ему было пять. Какой-то устойчивый радар заставляет всегда выискивать темную макушку; это аксиома его жизни и, честно говоря, менять он ее не намерен. Яркий рассвет встречает безумцев, готовых к новым подвигам. На улицах ожидаемо никого, но они продолжают всматриваться, если кого-то пропустили. *** Они не говорят об этом, не строят никаких планов. Собака становится последней каплей для Дина и еще долгое время он молча бесится, не зная, куда и как выплеснуть накопившуюся обиду и гнев на Чака. Ругаться с воздухом не поможет, даже если выплюнешь все легкие. Но Сэм ждет чего-то с вящим ужасом. Проходит ровно неделя, как они в последний раз виделись с Джеком. Тот спокоен и как-то сверхъестественно сосредоточен, будто у него план, который и осталось-то, что воплотить в жизнь. Сэм верит с трудом, но послушно кивает. - Чак давит на нервы, выжидает. Не дайте ему вас сломить. Говорит так, словно уже завтра все будет решено. Но не отвечает на главный вопрос, пропадая как и полагается ангельской сущности – тихо, без опасения быть настигнутым. - Ты бывал в отпуске? Солнце клонится к горизонту, в руках все еще прохладное пиво. Дин поворачивает голову, делает вид, что обдумывает вопрос. Не находит видимо, никакой логики и смотрит на него выжидательно. От этого взгляда веет сомнением, так он смотрит только когда у младшего есть теория – дурная, опасная и чаще всего – смертоносная для всех участников. Сэм не дает себя остановить и продолжает: - Когда я был в Стенфорде и ты охотился. Когда отец уезжал. Ты делал что-то? Сам, без оглядки? Ему почти смешно, как в глазах старшего смещаются эмоции, лавиной, падающей в водоворот диалога. Ему требуется два глотка и задумчивое мычание. - Сказал бы, что мы и так в вечном отпуске, но не буду. - Правильно. Не будешь. Сэм усмехается краешком губ, но больше ничего не говорит. Следующее утро почти уютное, заднее сидение кажется мягким облаком после многочасовых пеших прогулок. Пара глотков воды и они снова за рулем. Солнце жарко палит в окна, заставляя щуриться. В бардачке очки, которым почти столько же, сколько им, если не больше. Сэм крутит их и так и этак, изучает, пальцами ощупывает металлические душки. Одни из них были отцовскими, потом их забрал Дин, редко носит, но всегда держит недалеко. Под ними проще скрыться и младший сам предлагает, молча, без обычных жалостливых глаз. В тишине есть забвение, но не покой. - Мы никогда не были в Гранд-Каньоне. Осесть в бункере было бы самым правильным решением. Найти ответы, привести голову в порядок. Но у них больше нет такой роскоши, как стратегия. У Сэма в ушах звон и гибель здравого смысла. А за рулем полное понимание и тихое мычание. Ехать меньше суток, а солнце даже не в зените. - Что, даже спорить не будешь? - О чем, что не были? Так ведь не были. Думаю, только… У Сэма крутятся шарики в голове, с глухим стуком сталкиваясь гладкими гранями. Только вот твой брат сошел с ума от безысходности? Только твой брат не сделал ничего, чтобы катастрофы не случилось? Снова не пожертвовал собой? Снова всех подставил? Так много вариантов, выбирай любой. - Только, что? - Жрать охота. Давай найдем чего, слона готов съесть. Он улыбается так, что становится больно. Кожа натягивается, челюсть сводит, но он просто не может остановиться. Полоска шоссе – лучшее, что с ним случилось за эти дни. *** Ближе к вечеру воздух по-прежнему спертый и сухой, чужой и непонятный. Ветер задувает в воротник рубашки, но не дарит ни свежести, ни уверенности. Вокруг – простор, какого не бывало. От него легкие надуваются что воздушный шарик, отчего в груди почти больно. Они идут долго, почти с ног валятся, но хотят на вершину, повыше, где совсем нет преград. Дважды чуть не ломают шею в попытках ухватиться получше. Они охотники, их приучали не сдаваться. Они умирали столько раз, что даже смешно. Кровь демонов, благодать ангелов, вечная война и противостояние. Все ради того, чтобы повеселить Бога и приблизить друг друга к скорой кончине. Только вот каждый раз они находили лазейку, чтобы страдали другие. Наверху ощущения совсем другие. Будто у мира на ладони. Будто ОН может как следует их рассмотреть. Не глупо ли. Но Сэм доволен. Ветер путает волосы, грозит сорвать вниз. За спиной тишина, а ему хочется неожиданно рассмеяться в голос. Дин веселья не разделяет, смотрит подозрительно. - Сэм? Дин умен, чрезвычайно горделив и особенно – верен своим принципам. Человек действия, злой мести и мгновенных решений. В его движениях – грация хищника, готового к атаке. Он всегда здесь, всегда настороже, выслеживает добычу. И этот коктейль мощной энергии, едва помещающейся в слабом смертном теле, бурлит что адский котел, грозится опрокинуться и потопить все вокруг неистовым гневом. Но для Сэма все это лишь фасад, затвердевшая оболочка, призванная защитить уязвимую мягкость. Под ней волна страхов потери, кошмаров в ночи, робких надежд на будущее и осколков детских воспоминаний до Азазеля. Все это делает из его сильного брата человека – истинного творения Бога, что запутался в собственных рассказах. - Я тут просто… просто знаешь. Подумал, что мы ведь даже никогда не думали на эту тему. Сэму не сочувствует своим двойникам, но иногда ему любопытно, что постигло других игрушек в ЕГО убойном шоу. Кто не погиб от руки другого, где произошло что-то другое. Что-то… хуже. Навсегда потеряться в агонии одиночества. Обратиться в монстра. Медленно угаснуть от божественной силы. В ребрах сдавливает невыносимой виной несуществующих событий. Что было бы, не открой Дин первую печать, а он последнюю? Не ответь Люциферу «да»? Так много возможностей и так мало понимания, как следовало поступить. Они все время как на ладони у высших сил, а им самим и выбирать не из чего – только в пропасть, навстречу неизвестности. Ветер утихает и сквозь шепот ему вдруг слышится решение. Прекрасное, незамутненное в своей искренности. - Чак ведь всегда смотрит одну и ту же концовку, верно? Ты убиваешь меня, я убиваю тебя. Гнусный ублюдок любит гладиаторские бои. Из желудка чернилами поднимается ненависть, Сэм почти чувствует, как тело покрывается темными пятнами. Их всегда кто-то разделял – отец, демоны, ангелы, вампиры, божественные сущности. Всегда заставляли действовать по сторонам баррикад, которые никак их не касались. Одинокие ночи в ожидании собственной кончины и кончины бесполезного мира, в котором у них нет друг друга. - Ты же понимаешь, что он не оставит нас в покое. Никогда. Я готов умереть, Дин. Давно готов, ты это знаешь. Признание не дарит никакой радости, это как ножом прокручивать в груди. Губы Дина кривятся, чувствует эту боль взаправду, но молча проглатывает, знает, как это было. У них не осталось секретов, по крайней мере, не таких, которые могут повлиять хоть на что-то. - Это так глупо. Как ты там сказал? Как белка в колесе. День за днем унылые стены мотелей, долгие ночи за чтением книг и полицейских сводок, опасность попасть под ядовитые когти или клыки, стать вместилищем для очередного призрака или другого сверхъестественного ублюдка. Пиво в промежутках и теплые ладони под ребрами. Дом давно пророс сквозь ребра их невысказанных опасений. - Но ведь… ведь можно попробовать иначе, - резко развернувшись, произносит Сэм. Миг покоя, когда все только ушло, промчалось с потоками крови, желчи и кроме них никого, только небо над головой и тишина в голове. Когда остальные значат не больше, чем картонный пейзаж. В пальцах приятно пощипывает, но он еще не настолько уверен, чтобы вцепиться ими в чужие плечи. - Ты не понимаешь? Мы теперь никому не должны отчитываться. Он ушел. ОН ушел. - Сэм…? Звонкий поцелуй в лоб на ночь. Теплые объятия после ссоры. Мерзкая каша комочками на обед. Игрушка в обмен на хлопья. Смех под одеялом с фонариком. Одна жизнь в обмен на другую. Одинокая слеза при взгляде на холодное тело. Игрушечный солдатик в отблеске памяти и прыжок в Ад. Пустота на душе без привычного ворчания и фальшивого пения. - Ты столько лет тянул эту лямку. Но это не твоя вина. Этого ничего никогда не было твоим. Этот выбор… Чертовы книжки Чака. Чертово противостояние Ада и Рая. Чертовы игры в кошки-мышки с Метатроном. Их тушки как очередное оружие массового уничтожения с библейских времен. - Но теперь мы можем выбрать. Только ты и я. По-настоящему. Дин смотрит, словно его в угол зажали и придавили к стенке. Дышит часто, поверхностно, с легкой хрипотцой. Слушает внимательно, но бестолково. - Дин-Дин-Дин-Дин, смотри на меня. Речитативом зовет, как мантру, как самую главную молитву перед сном. Потому что он должен понять. Дин должен понять, или все это будет бессмысленно. Сэм раскидывает руки, словно приглашает последовать за ним, но брат все еще молча буравит его взглядом. От еще пока неявной, блеклой паники в зеленых глазах у него мурашки по спине табуном пробегают. - Ты видишь? Смотри, какая красота. Мы не были в отпуске считай… почти никогда. Это лучшее место. Ноги топчутся, цепляются за камни и щебень, мешаются, не дают плавно и ровно сделать позу уверенного в себе человека. - Сэмми, не смей… Оно там, позади. Простор, настоящий простор для их истерзанных душ. - Я наконец могу выбрать. - СЭММИ, НЕ СМЕЙ!! Наконец свободен.