Сохрани моё горе

Это невозможно остановить. Оно расцветает кровавым букетом в груди, вызывает колики в животе, тремор в конечностях. От этого не спастись, вокруг лишь безмолвные стены и тихий гул. Его тюрьма, гроб из бетона. Из груди вырывается хрип, в спине что-то дергает, пытается вырваться наружу. Мерзкой жижей расползается по венам. А в голове непрерывный стук. Звон разносится по голове, расширяя черепушку, раздвигая и без того широкие стенки. Становится страшно, больно и до жути одиноко. Он себе не хозяин, вокруг только крики, крики и стук молотка по его коленям, что дробит кости в порошок. Ему стоило бы перестать барахтаться и закончить свое жалкое существование здесь, на холодном бездушном полу. Среди равнодушных символов, призванных помочь, а на деле – приближающих скорую кончину. Просто сделать последний выдох и закончить это, сделать всем огромное, просто нечеловеческое одолжение. Но это – слишком просто. Слишком несправедливо по отношению к тем, кто будет умирать в муках из-за того, что он сделал. Они не виноваты, что он подставился, не смог удержаться, захотел попробовать. Захотел узнать больше, поиграть в сильного и независимого. Сколько раз уже падал и поднимался? Не счесть. И каждый раз на одни грабли. А мерный гул все не утихает, показывая, кто здесь главный, давит своим присутствием. Каждое моргание как день или неделя. В горле сухо, а вода слишком далеко, до нее не дойти, не доползти. Да и не почувствует вкуса, только зря переведет целительную жидкость. Ничего из этого не поможет, а нужда заставляет думать о страшных вещах. Вспоминать алое на губах и горячечную дрожь изнутри, как мышцы наливались силой и умиротворением, словно именно этого и не хватало всегда. Будто удерживало кандалами по рукам и ногам, а попробовав один раз – открылись, распахнулись все шлюзы. Ощущение полного контроля над ситуацией, чего никогда раньше не бывало. Оно утешало внутреннее горе и злобу, возникающую с каждым вздохом. Направляло всю эту высасывающую, неконтролируемую желчь в одну конкретную цель и аксиому. Проходят дни. А может год? От усталости и невозможности сменить окружение хочется выть и плакать, разодрать кожу до мяса короткими ногтями. Он даже не спит толком, ему без надобности, вокруг все равно звенит и стучит, не давая успокоиться. Иногда звуки сменяются. Совсем редко, но, когда больше нет сил терпеть и приходится опускать голову на подушку – единственный рай среди оплота душного и дребезжащего, он слышит металлический скрип старых, несмазанных петель. Вгрызается в какофонию, ставшую уже персональной симфонией, и разбавляет нестройный ряд мелодии. Голова едва ли поднимается, а глаза все еще в стабильной, успокаивающей темноте и он не знает, происходит это сейчас, вчера или вовсе лишь сон. Ощущает лишь тихое, осторожное движение у лица, но не делает попыток подтолкнуть или приблизиться. Шершавые пальцы аккуратно, словно под кожей рассыплется, проводят по спутавшимся волосам, перебирают, перебирают и не могут остановиться. Будто не знают, как еще успокоить, уберечь от бед внешнего мира. Робкий хриплый голос шепчет, на грани неутихающего звона просит. Держись. Ты только пожалуйста держись. И он молча соглашается, впитывает просьбу. Готов пообещать что угодно, только пускай перестанет сосать под ложечкой. Чтобы руки перестали выворачиваться наизнанку, а в голове утихло, замолкли звуки и утихло в горле. Глаза распахиваются. И когда он слышит голос Аластора - голодный, предвкушающий, вкрадчивый и обещающий всю боль мироздания, на смену секундной, оглушающей тишины приходит тонкий писк. Он проносится вместе со смехом демона и сливается в новую мелодию. Он уже был здесь. День? Годы?...