Закон Неприкосновенности

Но люди говорят — мол

Тексты не горят

Но я сжигал в них все и птицей отпускал (А что?)

А что, если я скажу, что это не метафора?

Трещит обшивка батискафа

И, дабы обмануть судьбу

Везу клубнику через шторм и бури

Ты встречай меня в порту

Pyrokinesis — Я приду к тебе с клубникой в декабре

Ади легко позволила Люциферу подхватить её на руки. Это входило в дурную привычку: и его горячая широкая грудь, и блеск красных глаз так опасно близко, и сжимающая её изнутри тоска рядом с ним. Он пообещал остаться и остался, пообещал честно ответить на все её вопросы, но молчал, позволял собраться с мыслями и пережить мерзкие минуты разговора с Бонтом. Стекло хрустело под подошвами дорогих ботинок Люцифера. Он мягко опустил Ади на диван и ушёл, чтобы через несколько минут вернуться с оставленной в спальне бутылкой рома. Она закинула ноги на спинку дивана, стараясь не пачкать его в крови, и вытянулась на мягких подушках, молчаливо рассматривая длинные тени на потолке. — Бонт правда не знал? — Не знал, — кивнул Люций. Он сел на диван возле её ног, мягко снял одну со спинки и принялся бережно вытаскивать осколки из кожи на стопе. Ади поморщилась, зашипела. Люц нашёл отличный способ то ли заткнуть её, то ли снова заставить прокричаться. Почти как тогда, когда погиб Сэми, и Люцифер явился, чтобы Ади хорошенько ему врезала. Странное представление о заботе, но такое понятное демонам, — причинить боль другому, вымещая свою. Тогда Ади этот поступок показался мерзким, сейчас она понимала, что Люцифер иначе не умел. — Что произошло, когда я ушла? — Сбежала, — поправил Люций. Он откладывал осколки на столик, и стекло звонко билось о стекло. — Ты довольно предсказуема, Ади. Хотя я думал, что ты не остановишься на разрыве пары мышц. Ади закусила изнутри щёку. Она долго гадала, чем обернулась для Бонта вспышка её ярости. Он знал, как защититься, но никто не мог бы точно сказать, насколько хватило его сил. Оказалось, их было куда меньше, чем Ади надеялась. Ноющая боль и пара синяков, — такой идеальный вариант она приняла за истину, но всё вышло куда хуже. — Ты сразу его нашёл? — Дал тебе время. Я, знаешь ли, не мазохист. — Не похоже, — фыркнула Ади и почти сразу зашипела от боли: Люцифер с силой сдавил её ногу в ладонях, проходясь по свежим ранам. — Это бесчестно! — А ты другого ждала от меня? — взгляд Люцифера встретился со взглядом Ади. — Я дал тебе время и надеялся, что Бонту хватит мозгов тебя успокоить или хотя бы остановить. Но придурок не сумел сложить два и два, и мне пришлось показывать ему, где находится лазарет. Видела бы ты лицо Мисселины, — Люцифер усмехнулся зло и весело, и Ади даже успела пожалеть, что ей осталось лишь представлять, какой разъярённой и испуганной могла быть Мисселина. — Много времени он провёл в лазарете? — На душе у Ади погано, паршиво и мокро, как после мелкого противного дождика. — Пару часов, — беспечно хмыкнул Люций, и Ади слышала в его голосе, что эти «пара часов» были самыми спокойными за весь следующий месяц. — Ты можешь всё сам рассказать, или мне по слову из тебя вытягивать? — Хотелось бы посмотреть на твои методы, — беззлобно оскалился Люцифер, но быстро сдался под чужим взглядом. Ади закурила, доверчиво положила на бёдра Люция вторую ногу. Вытащив осколки стекла (и дольше всего провозившись с мелкой крошкой), он заботливо обработал раны ромом и принялся рассказывать о том, что Ади упустила, пока пряталась от своих проблем в смертном мире. Она действительно создала им обоим слишком много головной боли своим побегом. Если Люцифер не врал, Бонт трижды пытался спуститься в мир смертных, и только два раза его останавливал сам Люцифер: в первый раз пытался объяснить, что случилось и почему лучше не срываться прямо сейчас, даже не пытаясь сгладить острые углы и хорошенько проезжаясь словесно по родителям Бонта; во второй раз всё началось и закончилось одним точным ударом в челюсть, и Ади не без гордости слушала о том, чем Бонт ответил. Они оба и правда были заняты, и от этого Ади ощутила лёгкий укол совести (задушить бы её, а то слишком часто в последнее время она мешала жить). Бонт много времени проводил с Геральдом и Мисселиной, но Ади и Люцию оставалось лишь догадываться, о чём они говорили. Касалось ли это смерти Сэми или их личных проблем, — такие детали могли знать лишь Бонт и его родители. Люцифер разбирался с Ости и её справедливым судом: он не стал вдаваться в детали того, как прошёл разговор с отцом, но Ади и без уточнений понимала, что едва ли мирно и семейно. Разговор с самой Ости Люций тоже упомянул вскользь, как если бы не хотел добавлять Ади чувства вины ещё и за это. — Так ты у нас теперь одинокий? — Ади аккуратно сжала и разжала пальцы на ногах, проверяя, не повредила ли мышцы своей безрассудной прогулкой по осколкам стекла. — Почти, — Люц хмыкнул. — Мими? — Ади вскинула брови и даже села, чтобы увидеть реакцию Люцифера на её предположение. — Вики, — коротко ответил он. — И ты мне ещё посмел что-то сказать про худший из возможных вариантов? — Положив руку на спинку дивана, Ади придвинулась к Люциферу и забрала из его рук почти пустую бутылку рома. — Давно нужно прояснить, что за дерьмо между нами. Снова лёгкий укол совести и сожаление, что ром не пьянил. К подобному разговору лучше готовиться. Ади была плоха в выборе правильных слов, и это стало проблемой. Потерять Люцифера, когда остался только он, когда он, наконец, был таким демоном, которому хотелось довериться, — страшно. Ади в своих чувствах до конца не разобралась, просто запрятала их в самый дальний и тёмный угол своего сердца и надеялась, что всё решится само. Но взгляд Люцифера не оставлял даже лазейки для хитрости, — он требовал, чтобы Ади начала первая, вытащила наружу всё, от чего так отчаянно открещивалась. — Встречаться с тобой, Люц, — это пиздец, — выдохнула она и сделала глоток рома. — Ты себя ненавидишь так сильно, что невозможно даже быть рядом с тобой. Всё время кажется, что… что, — Ади облизнула губы, собирая с них капельки рома. — С тобой может быть только кто-то такой же искалеченный. — Говоришь о ком-то конкретном? — Люций поставил локоть на спинку дивана, подпёр щёку кулаком. Ади впервые видела такую спокойную улыбку на его лице, касавшуюся не только уголков губ, но и глаз. Как долго он ждал честного разговора? — О себе, — кивнула Ади. — Но я не хочу так. — Потому что не хочешь со мной? — Потому что хочу с Бонтом. Признаться — тяжело, почти невыносимо, и каждое слово Ади выталкивала из себя, понимая, сколько ужасного смысла за её признанием. Между ней и Люцифером почти ничего не было, но и это немногое — куда больше, чем оба хотели. И это немногое всегда так или иначе касалось Бонта. Он будто бы был третьим, даже когда его не было рядом. Даже сейчас, когда разговор должен коснуться лишь их двоих, снова звучало его имя. — Ты мне нравишься, — негромко признался Люцифер. — Но не как девушка. Сложно видеть девушку в демонице, с которой всё детство играл. — Тогда зачем всё это? Ади покорно отдала горячим пальцам Люцифера бутылку, стряхнула пепел на пол, отстранённо думая о том, что следовало вызвать клининг. Нельзя оставлять квартиру Рафаила в таком плачевном состоянии. Как будто это единственное, чем она могла отплатить ему, хоть и была внутренне уверенна, что он не станет ругаться, даже не поморщится, если увидит остатки пепла на полу. — Не видел других способов тебя остановить. — Почти выебать меня — единственный способ меня остановить? — Ади недоверчиво хмыкнула. — Может, не тебя, а его. — Люций пожал плечами. — Не смотри на меня так, будто я — главный урод в этой истории. — А Вики? Её ты тоже так извращённо пытаешься от чего-то защитить? Люцифер неопределённо хмыкнул и повёл плечом. Ади не понимала, что крылось за этим почти нервным жестом. Но никогда Люций не выглядел таким задумчивым, когда разговор касался Ости. Он опять скрывал что-то, оставлял только для себя одного, как если бы считал, что правда причинит боль. — Хватит уже твоих тайн. Мне хочется быть твоим другом, друзьям принято доверять, — с нажимом произнесла Ади. — Не доверяй никому, — возразил Люцифер. — Ни ангелам, ни демонам. Ади раздражённо выдохнула сквозь зубы, настал её черёд нервно дёргать плечами. Люцифер — не мазохист, нет. Он — извращённый садист, умеющий вытаскивать правду разными, порой самыми неожиданными способами. — Ладно, — обречённо опустила глаза Ади. — Целоваться с тобой — самый охуенный опыт в моей жизни. Никто до тебя не хотел меня так сильно. Но я сгорю рядом с тобой. Сама мысль о том, что мы можем однажды проснуться в одной постели, — самое соблазнительное и мерзкое, что я только могу представить. И каждый грёбаный раз, когда я хочу пустить свою жизнь под откос, когда решаю, что сумею выдержать тебя, начинаю думать о Бонте. О том, насколько с ним лучше, правильнее, о том, какой он настоящий, без страха перед новым миром и без терзаний из-за того, что я выберу не его. Тогда, в твоей спальне, я ушла именно из-за Бонта. Не потому что он не простит, а потому что я себя не прощу. Я знала, что ты не расскажешь. Что та ночь навсегда могла остаться нашей общей тайной. Но не смогла бы смотреть ему в глаза. — Ты его любишь, — подвёл черту Люций. — Люблю, — Ади потянулась к нему, уронила голову на чужое, теперь уже почти родное, плечо. — Сэми испортил меня, сделал похожей на ангела. — Ты всегда была такой. — Люцифер аккуратно обнял её одной рукой. — Кто тебе вообще сказал, что быть демоном значит не испытывать вины и стыда? — Аим. Ты. — И давно ты слушаешь мудаков? Ади усмехнулась и несильно стукнула кулаком Люция по рёбрам. Использовать её оружие против неё же, — низко, подло, а потому правильно и весело. И в руках Люцифера спокойно, уютно, как в объятиях давно потерянного друга. Да и почему «как»? — Ну и что теперь между нами? — Попытки быть друзьями? Но только если пообещаешь не называть меня больше дивой хуёвого театра. — До звания примы ты не дотягиваешь, — фыркнула Ади и возмущённо зашипела, когда Люций вернул ей дружеский тычок под рёбра. — Так ты расскажешь, как вышло, что ты связался с Непризнанной? — А что, в нашем тесном дружеском кругу это теперь что-то ненормальное? — Люций усмехнулся, его взгляд вспыхнул весельем и потух. — Она потрясающая. Умная, красивая, всегда рядом. Мне понадобилось слишком много времени, чтобы понять, что я влюбился. Думал, что это дерьмо для ангелов. Смотреть на кого-то и понимать, что мир схлопнулся до одного этого создания, хотеть защищать, быть рядом. Совсем не похоже на то, что было до и будет после. — Ты ведь не Вики сейчас описываешь? — Ади отстранилась, заглянула Люцию в лицо. — Вики — это неплохая альтернатива, — примирительно ответил он. — Когда всё вокруг летит к чертям, она делает хуже. Это заставляет держаться в тонусе. — Она тебя добьёт. — Знаю. Но лучше она меня, чем я её. — Ты звучишь как влюблённый придурок. Я отказываюсь верить, что хоть одна бессмертная может сделать тебя таким. — Ади боднула Люцифера в плечо. Она почему-то знала, кого имел ввиду Люций, так чётко и ясно, что ему не нужно было произносить вслух её имя, и также ясно понимала, почему он выбрал Вики. Это снова ощущалось двояко, как если бы Ади одновременно ощущала горечь и надежду. Так было в детстве, когда одного взгляда на Люцифера хватало, чтобы понять и поддержать очередную его выходку, присоединиться к мелкой пакости. Так бывает между друзьями, которые провели вместе слишком много времени, — слова больше не нужны, хватает взглядов и намёков, но ты всегда знаешь, что если потребовать, тебе объяснят, как маленькому, обговорят все нюансы. И от этого было тепло. Им обоим пришлось пройти через трудности, пересилить собственный характер, чтобы снова, как раньше, доверять друг другу во всём безоговорочно и слепо. Если Люций выбирал Вики, если считал, что никогда не станет достоин той, кого полюбил, Ади не станет его переубеждать. Кому-то просто нравится жрать стекло ложками, так считая, что спасает других. Она едва ли была лучше со своей влюблённостью в Бонта, от которой то отказывалась из-за цвета его крыльев, то сгорала в ней, не видя других причин жить. И даже если с Бонтом ничего не получится, у Ади останется Люцифер. Она понимала это так ясно, как если бы знала всегда, — он никуда больше не исчезнет из её жизни, сколько бы ссор между ними ни было; они будут отчаянно держаться друг за друга, одинаково искалеченные и нашедшие друг в друге отдушину от поганого мира. — Когда ты вернёшься? Церемония Выбора уже через неделю. Ади недовольно поморщила нос. Церемония Выбора — обряд для Непризнанных, который проводят раз в год. Именно во время него те Непризнанные, которые получили достаточно знаний и сил во время обучения, определяются со стороной. Праздник и торжество для всех трёх сторон, которое выглядит как кровавое месиво. Выдумать подобное могли только ангелы, демоны обошлись бы с серокрылыми куда изощрённее. Ади ни разу не присутствовала на Церемонии и знала о ней лишь по рассказам демонов, которые были на пороге выпуска из школы. Всех, кто готов выбрать Ад или Небеса, готовили заранее: традиционная торжественная одежда в серых тонах, отличавшаяся от повседневной вычурностью кроя, заучивание клятвы для одной из сторон, жёсткие тренировки, чтобы Непризнанные смогли показать себя во всей красе, как только сменят крылья, или, что точнее, лишатся их и отрастят новые, и с окровавленными спинами и перекошенными от боли лицами будут на потеху всем демонстрировать свою небесполезность. Мало выбрать сторону, нужно быть принятым стороной. Ади не слышала ни об одном случае, когда Ад или Небеса отказывались принимать новых союзников. Даже самым слабым бессмертным находилось место. Но раньше и смерть ангела от рук демоницы не спустили бы на тормозах, а сразу два союза бессмертных, нарушивших Закон Неприкосновенности, стали бы поводом не только для тщательной проверки школы, но и для пары казней. Всё менялось и всё могло пойти не так. — Вернусь к экзаменам, — Ади повела плечом. Участвовать в праздновании ей не хотелось. Экзамены для выпускников традиционно ставили на второй день после Церемонии Выбора: ангелы и демоны спускались в мир смертных, чтобы продемонстрировать всё, чему их научили, и только те, кого преподаватели признали достойными, допускались до следующих этапов, вся суть которых сводилась к битвам. Прошлые экзамены длились всего несколько дней, — так мало было готовых покинуть школу бессмертных. В этот раз всё грозило затянуться на долгие недели, и это давало Ади шанс подготовиться и попытаться покинуть школу вместе с Люцифером и Мими. Все трое должны сдавать экзамен после грядущей Церемонии. Вырваться из школы означало вырваться из родительского дома, занять место в Аду и строить свою жизнь самостоятельно. Когда-то Ади наивно верила, что к их Церемонии Люцифер уже займёт место Сатаны, и ей не придётся просить у Аима помощи. — Даже не посмотришь, как Бонт лишится своих крылышек? — Много чес… Что? — Ади вынырнула из своего беспокойства о предстоящих экзаменах. — Бонт всего пару месяцев как стал Бессмертным. — И он заявлен как один из участников Церемонии. Сам настоял, — по губам Люцифера скользнула хищная улыбка, не предвещавшая ничего хорошего. — И даже собирается сдавать экзамены вместе со всеми. Ади хотелось одновременно и покрутить пальцем у виска, и обвинить Люцифера во лжи, и прямо сейчас вернуться на небеса и хорошенько врезать Бонту. Провал на экзамене — это не позор и возвращение в школку; провал на экзамене мог означать смерть. За последнюю сотню лет на финальном этапе экзамена погибло больше тысячи бессмертных, и ещё сотни потом оказывались в лазарете. Ангелы громко протестовали против устаревших традиций, но никак больше не пытались вмешаться. Да и смерти каждый раз были такими глупыми, что больше походили на естественный отбор. Явиться на экзамен не готовым означало подписать себе смертный приговор: бессмертный либо достаточно силён, чтобы дойти до конца, либо настолько хитрый, что сумеет выбраться лишь с парой незначительных ран, которые заботливые ангелы в лазарете подлатают за пару часов. Ни к первым, ни ко вторым Ади не могла отнести Бонта, и его решение пугало. — Зачем он влез? — А я ему в мамочки записался? Или стал его личным розовым дневничком с единорогами? — Заткнись, — отмахнулась Ади. — Вики будет на Церемонии? — Нет, ей хватило мозгов не лезть. Ади прикусила губу, внутренне сжимаясь от страха. Если вернуться к дню начала экзаменов, ни Аим, ни Кроули, ни Геральд не посмеют её тронуть, просто не решатся портить её жизнь, когда она сама будет в шаге от смерти. Потратить два месяца перед экзаменами на истерики, глифт и неясные отношения означало для неё лишь одно, — счастьем будет, если школу она покинет со всеми конечностями. Но если Ади решит вернуться к Церемонии, у всех троих будет достаточно времени, чтобы сорвать на ней злость. Заслужено, возможно, но впервые у Ади не было времени на чужую злость и исправление собственных ошибок, — успеть бы отговорить Бонта. — Ты будешь там? — с надеждой спросила она. Назвать Люция и Бонта друзьями язык не поворачивался, но они определённо сблизились за то время, что Ади была их общей головной болью. — Суд над Ости назначен на день Церемонии, — покачал головой Люцифер. Продуманный и хитрый ход: никому не будет дела до заключённых Сатаны во время праздника. Кто бы ни выбрал этот день, — сам Люцифер или его отец, — он точно не прогадал. Пока на Небесах пьют за новых ангелов и демонов, никто не станет вдаваться в детали того, что происходит в Аду. — Я буду на Церемонии, — выдохнула Ади и потянулась за сигаретами, задаваясь лишь одним вопросом: если прямо сейчас во весь голос прокричать имя Рафаила, услышит ли он?

***

Ади мягко ступила на вечно зелёную траву возле здания школы ангелов и демонов. На этот раз никаких попыток привлечь к себе внимание и шокировать, но она кожей чувствовала десятки прикованных к ней взглядов и надеялась, что это заслуга Лейрайе. Ади пришлось оставить мир смертных в ночь перед Церемонией выбора, отдаться водовороту и думать только доме. Мама выслушала, и лицо её во время рассказа Ади оставалось спокойным. Едва Ади закончила свою исповедь, впервые настолько полную и откровенную, ответом ей послужила звонкая пощёчина, а после — крепкие тёплые объятия. Лейрайе долго гладила дочь по рыжим волосам и молчала, а Ади не решалась спросить, осталась ли мама на её стороне, как это было всегда. Она заслужила и эту пощёчину, и тяжёлое молчание и смиренно принимала их. Лерайе — единственная, перед кем было искренне стыдно за всё, что Ади натворила. Но крепкая ладонь матери, обхватившей пальцы Ади, убеждала, что она всё ещё на её стороне, что какую бы глупость ещё не выкинула Ади, у неё всегда будет та, к кому можно вернуться, в чьё плечо можно доверительно уткнуться лбом и отчаянным шёпотом признаться в самых страшных грехах. Кто сказал, что демоны не ошибаются и не мучаются виной? Их отличие от ангелов в том, что они умели прощать ошибки. В выбранном длинном струящемся платье тёмно-изумрудного цвета Ади заняла своё место среди демонов. Рыжие волосы аккуратными волнами рассыпались по обнажённой спине, взгляд приковывали пухлые подчёркнутые ярко-алой помадой губы. Ади выглядела хрупкой в непривычном для неё платье и чувствовала себя так же, когда ловила полный злости взгляд Геральда. Она поискала глазами Бонта. Среди серых и блеклых Непризнанных он выделялся своими широкими плечами и прямым решительным взглядом. Ади несмело улыбнулась и впервые за свою жизнь смущённо отвела взгляд, поймав ответную улыбку. Наощупь она нашла ладонь Мими, стоявшей рядом, прижалась плечом к её плечу. Лёгкая ткань её платья холодила кожу. Тонкие аккуратные пальцы Мими ласково сжали ладонь Ади в ответ, даря надежду, что с ней ещё удастся поговорить и попытаться объяснить, что всё случившееся между ней и Люцифером, — одна большая ошибка. Ади обвела взглядом собравшихся: ученики школы и преподаватели, Кроули, десяток демонов и столько же ангелов, пришедшие для того, чтобы увидеть Церемонию и будущих сторонников своими глазами. В школу редко являлись высокоранговые бессмертные, поводом служили лишь Церемония, экзамены и происшествия, выходившие за рамки того, что могли решить преподаватели. Ади видела, с каким восхищением на архангелов и архидемонов смотрели Непризнанные, и от этого почему-то было погано. Они ещё не понимали, что бывшие Непризнанные — расходный материал, что никто и никогда не допустит их к высоким званиям и настоящей ответственности. Ребекка Уокер — исключение, которое лишь подтверждало правило. Как и всегда, Церемонию Выбора открыла речь Кроули. Стоявшие по обе руки от него ангелы и демоны обводили толпу учеников надменными и насмешливыми взглядами. Может, кто-то из них вспоминал, как сам учился в этой школе, но большая часть, и Ади была в этом уверена, видели в учениках только будущих подчинённых. Когда впервые узнала о Церемонии, Ади долго ломала голову, кто же удостоится чести лишать Непризнанных их серых крыльев. Выбор одной из сторон мог только оскорбить другую. Вперёд вышел Кроули, и вопрос решился сам собой. Он, как объединивший под крышей школы всех бессмертных, считал себя чем-то большим и высшим, чем просто ангел. Ади скривила губы от его напыщенной горделивости. Сколько бы ни прошло времени, как бы сильно она ни любила Сэми, неприязнь к ангелам заложена в демонах с рождения, и в вежливой, якобы доброжелательной улыбке Кроули Ади видела лишь самодовольство. Она беспечно скользила взглядом по Непризнанным, которым Кроули выламывал крылья, и за спинами которых распахивались то белые, то чёрные перья. Кто-то из Непризнанных хвастался своим даром, кто-то показывал мастерское владение полётом. Не будь среди них Бонта, Ади даже позлорадствовала бы тому, сколько боли было на лицах тех, кто не сумел овладеть своим даром настолько, чтобы суметь впечатлить собравшихся, и был вынужден использовать только что отросшие ещё неокрепшие крылья. Кроули торжественно поздравлял Непризнанных с выбором стороны, пожимал им руки и напоминал, как важно помнить, что ангелы и демоны — элементы баланса. Когда директор остановился за спиной Бонта, Ади задержала дыхание. Это вышло неосознанно, но горло сжалось так сильно, что она не могла заставить себя вздохнуть. Она видела так ясно, как старческие ладони легли на основание крыльев Бонта, как если бы стояла совсем близко. На мгновение лицо Бонта скривилось от боли, на мгновение Ади прокляла весь мир, боясь, что цвет перьев будет белым. Крылья за спиной Бонта чёрно-алым пятном распрямились на солнце. Ади тяжело судорожно вдохнула и тихо прошептала «спасибо», когда ладонь Мими крепче сжала её руку, не пуская броситься к Бонту. Как заворожённая, она наблюдала за тем, как Бонт вышел из ровного ряда Непризнанных, как медленно поднял руку, как залегла маленькая складочка между его бровей, выдававшая сосредоточенность, и изнутри затопило любовью. Она знала это чувство, — чужое, навязанное, не её. И всё равно мир на несколько мгновений стал ярче, и воздух казался чистым и сладким, а солнечные лучи будто ласково облизывали кожу на обнажённых руках. Чувство исчезло так же быстро, как появилось. Ади мельком заметила несколько удивлённых взглядов архангелов, не ожидавших от Непризнанного подобного дара. Грань между посредственностью и гениальностью. То, что умел делать каждый бессмертный, Бонт за короткий срок довёл до совершенства. Она с трудом дождалась конца церемонии, не замечая ничего вокруг, кроме лица Бонта. Цвет новых крыльев других Непризнанных, их дар, — всё уже было неважно. Ади любовалась чёрными с красным отливом крыльями Бонта, большими, сильными. В размахе они обещали быть такими же крупными, как у Люцифера. Совсем немного не хватало его едких замечаний. Продолжение Церемонии — торжественный пир в главном зале, на который приглашены и архидемоны, и архангелы. Отличная возможность обзавестись полезными знакомствами для Непризнанных или похвастаться ими для других бессмертных. Ади не было стыдно за то, что в одном из коридоров она поймала Бонта за руку и увела прочь, подальше от толпы, лишая его отличного шанса. Она видела, как жадно смотрели на него те, кому до учеников школы обычно не было дела. Если понадобится, она на коленях будет ползать перед Аимом, вымаливая для Бонта самое лучшее место в Аду. Потом. Потом, когда тоска в её груди перестанет так отчаянно сжимать сердце, когда она налюбуется им, когда утолит свою жажду прикосновений. Он сам вжал Ади в холодную каменную стену, сам накрыл её губы поцелуем, ей оставалось только отдаться жадным рукам, подчиниться требовательным губам и обнять его за шею, прижимая к себе. Больше не страшно, что застукают, поймают и потребуют объясниться. Она оба — демоны, им можно всё. Можно откровенно и долго целоваться, бесстыдно прижиматься друг к другу. Ладоням Бонта можно скользить по её бёдрам, задирая тонкую ткань платья. Ади можно бесстыдно глухо стонать в его губы. Можно, можно, можно. — Ты вернулась, — прошептал Бонт, и его дыхание обожгло губы Ади. — Я вернулась, — повторила она эхом. Хотелось сказать ему так много: упрекнуть в том, какой была их последняя встреча, поздравить с получением новых крыльев, пообещать, что вернулась навсегда, отругать за то, что так рано решился сдавать экзамены. Все слова комом застряли в горле, и Ади потянулась за ещё одним жадным поцелуем. Бонт близко, под её руками его сильные плечи, его широкие ладони на её бёдрах, но его всё равно мало. Ади ждала так долго и теперь никак не могла насытиться его прикосновениями. Бонт отстранился первым, вырывая изо рта Ади разочарованный вздох. Она боялась только одного, — того, что он мог сейчас сказать. Но ни во взгляде, ни в тёплой ладони, крепко сжавшей её пальцы, не читалось желания уйти или поставить точку. Бонт потянул за собой, ничего не объясняя, и Ади понятливо поспешила следом. Если хоть один из них начнёт разговор, их неизбежно унесёт в выяснение отношений, в попытки докричаться друг до друга. Он тянул по коридорам, уверенно проходя двери в пустые кабинеты. Ади не знала, где расположена комната Бонта, но они так и не свернули в жилое крыло. Когда перед глазами выросли двери в школьную библиотеку, Ади едва подавила довольную улыбку. Кто в такой день будет сидеть в библиотеке? Только идиот или Люцифер, но тот был в Аду. Ади скользнула взглядом по рядам книжных полок, ища диванчик или хотя бы кресло. Хоть что-то, где она смогла бы усадить Бонта и прижать его собой, не позволяя ни себе, ни ему даже мыслей о побеге. Как и с поцелуем, он опередил, толкнул к одному из боковых стеллажей, Ади упёрлась лопатками в полку и подняла взгляд на потемневшие от возбуждения глаза Бонта, когда его ладонь впечаталась в книги рядом с её головой, отрезая путь к отступлению. Дыхание сбилось от того, как Бонт смотрел, — тяжело, властно, жадно, как если бы она всегда всецело принадлежала ему, и кто-то осмелился оспорить это. Смазанным поцелуем он коснулся её подбородка, наклонил голову, губами скользя ниже, к шее, под тонкой кожей которой часто бился пульс. Он спускался всё ниже, оставлял зубами алые отметины на светлой коже. Деревянная полка жалобно трещала под напором сильных пальцев, и Ади совершенно не хотела знать, был это адреналин, или Бонт сдерживался, чтобы не причинить ей боль. Когда он зубами сквозь ткань платья прихватил сосок, Ади запрокинула голову, ударяясь макушкой о корешки книг и зашипела. Её ладони коснулись его тела, сжали бока, притянули к ней ближе, отчаянно вжимая в себя. Ади сама не понимала, чего хотелось больше, — стонать под Бонтом от удовольствия или вплавиться в него. Его затвердевший член прижался к бедру, и это было самым важным доказательством, — никуда он уже не денётся, никогда она больше его не отпустит. Не слушающимися пальцами Ади пробежала по животу Бонта вниз, путаясь в ремне на его штанах, расстегнула его и ладонью нырнула под плотную серую ткань. Подушечки пальцев едва успели проехаться по твёрдой горячей плоти, когда Бонт перехватил её руку за запястье, остановил. Взгляд зелёных глаз встретился со взглядом серых, перебарывая молчаливо, доказывая свою правоту. Бонт лишь усмехнулся уголком губ, обхватил оба её запястья ладонью и сжал, задирая руки Ади над её головой. Хотелось ближе, ярче, больше, и одновременно хотелось врезать Бонту за каждое мгновение, что он медлил, касался её тела, ласкал. Ади легко угадывала за демонической страстью и несдержанностью того Бонта, с которым несколько месяцев назад познакомилась, — осторожного, нежного, мягко прощупывающего чужие границы. Даже обретя чёрные крылья, Бонт остался собой, и от осознания этого в груди поднималась волна непривычной, затмевающей разум влюблённости. Ади аккуратно поманила его пальцами, и тело Бонта покорно отозвалось. Было приятно думать, что он мог защититься, просто не хотел. Снова доверял ей, даже после всего, что она натворила. Наконец, его длинные сильные пальцы под тканью её платья, и с губ сорвался долгий несдержанный стон. Они скользили нарочито медленно, словно мстили за все дни, что Ади не было рядом, за все волнения и переживания, за каждый из поводов для ревности. Когда пальцы, мягко проехавшись между её ног, исчезли, Ади была готова умолять, но лишь громко выдохнула, услышав звук расстёгивающейся ширинки. Короткая заминка, всего несколько секунд, утонувших в ещё одном глубоком поцелуе, в одном на двоих дыхании и мрачном блеске серых глаз Бонта. Его ладонь на задней стороне её бедра, требовательные грубые прикосновения, — Ади без слов угадала, прижалась к Бонту, обхватила его ногой за талию, шумно выдохнув от жара его тела. Тихий шорох ткани её платья, звон пряжки его ремня и её громкий протяжный стон, когда Бонт вошёл, медленно, плавно, тягуче, как если бы не он несколько минут назад целовал её до цветных кругов перед глазами. Ади замерла, привыкая, наслаждаясь желанным ощущением заполненности. Длинный, горячий, твёрдый, — каждое ощущение внутри безумно яркое, почти пугающее. Она аккуратно повела бёдрами, показывая, что готова, что больше не сможет терпеть, и Бонт сорвался. Ади не думала, что увидит его таким, что он может быть таким: резкие грубые глубокие толчки, выбивающие из груди стоны, сбивающие дыхание, на грани с болью; сильные пальцы на её бедре, сжимающие до синяков; горячие влажные губы на шее и острые зубы на нежной светлой коже, оставляющие красные отметины. Он прижимался к Ади, вжимал её спиной в полку с книгами, и этот контраст лёгкой боли в крыльях и под лопатками и яркого удовольствия, волнами расходящегося от низа живота, делал каждое ощущение ещё ярче, острее. Теряя счёт времени, забываясь в поцелуях и глубоких толчках, Ади смогла уловить лишь одно, — он продержалась позорно мало; тело предательски дрогнуло, не выдерживая обилия ощущений и эмоций, затапливающего счастья, и она едва успела вцепиться зубами в плечо Бонта, заставляя его тихо выругаться, чтобы не заскулить от оргазма на всю библиотеку. Бёдра мелко подрагивали, руки ослабели в хватке его пальцев. А между ног всё также горячо, быстро, грубо, от каждого движения его бедёр влажно, мокро, и в груди раскалённым золотом лишь одна мысль, — Бонт сам её никуда не отпустит. Ади поймала губами его шумный громкий вздох, вздрогнула, сжимая бёдра, когда внутри горячо разлилась его сперма. Бонт разжал кольцо пальцев на её запястьях, аккуратно подхватил под поясницу и крепко обнял, уткнув её лицо в свою грудь. Ади вцепилась в ткань его одежды, прижалась доверительно и неожиданно для себя тихо надрывно всхлипнула. Она никогда не плакала после секса, даже когда было больно, даже когда не получала удовольствия, — всегда держала лицо. Но сейчас от накатившего счастья вдруг стало слишком ярко видно, как дерьмово было все последние недели. Как она устала, как тосковала по Бонту, как хотела, чтобы кто-нибудь любил её так, — открыто, отчаянно, вопреки всему, любил просто за то, какая она, со всеми её недостатками, с паршивым характером и проблемами. — Я хочу поговорить, — задушено прошептала Ади. Руки Бонта на её спине и под коленями, его широкая грудь, всё ещё тяжело поднимающаяся из-за сбитого дыхания, — позволить ему взять себя на руки совсем не то же самое, что с Люцифером. С Люцием хотелось острить, шутить, хотелось отделаться от странного неправильного ощущения; на руках Бонта Ади притихла, прижалась, чувствуя себя на своём месте. Он нашёл среди стеллажей кресло, опустился в него и усадил Ади к себе на колени, сперва аккуратно поправил её платье, а потом уже и свою одежду. Она немного поёрзала, привыкая к тому, как неприятно мокро и прохладно было между бёдер. Тянуло в душ, а потом в тёплую постель, спрятаться под одеялом от всех разом накативших эмоций. Ади прижалась плечом к груди Бонта, уложила на него голову и мягко взяла его ладонь в свои руки, уговаривая себя, что уже достаточно сбегала. — О чём ты хотела поговорить? Ади смотрела перед собой, рассеянно гладила ладонь Бонта. О многом, слишком о многом. О Люцифере и их отношениях, о том, почему сбежала и почему вернулась, о Бонте и его родителях, об экзаменах. Она на несколько секунд задержала дыхание, пытаясь успокоить мысли, выбрать то единственное важное, с чего следовало начать. Почему-то казалось, что Бонт ждал от неё определённых слов, только Ади не знала, каких. Она скользнула языком по губам, красным теперь не от помады, а от губ и зубов Бонта. Кожа отозвалась лёгкой болью, напоминая, что всё случившееся не было сном, она не придумала себе ни одной минуты, ни одного касания. — Я в тебя влюблена, — выдохнула Ади и повернула голову, чтобы встретиться с Бонтом взглядом. Угадала? Он усмехнулся, коснулся поцелуем её лба. — Разве демоны умеют любить? На мгновение Ади потерялась. Бонт так много говорил о том, что демоны — не низшие существа, лишенные всех правильных и светлых чувств, а всего лишь справедливые судьи и требовательные тюремщики. Когда он успел передумать? Когда его мнение изменилось? — Ты мне и скажи, — растерянно ответила Ади. — Могут. Я точно могу. — И ещё один поцелуй в лоб. Бонт помедлил несколько секунд и коснулся губами уголка губ Ади. — Только не сбегай больше. Моё терпение не безгранично. Несмело улыбаясь, Ади кивнула. — Не хочу и не сбегу, — честно произнесла она. — Зачем ты пошёл на Церемонию? Тебе ещё рано, после неё экзамены, и ты… — И я их сдам. Не волнуйся. — Бонт перехватил пальцы Ади и ласково сжал в ладони. — О чём ты говорила с Люцифером? — О том, что мы оба очень странно представляем дружбу. Ади потянулась за поцелуем и неловко, иногда пихая Бонта локтём, когда он слишком хмурился, рассказала ему обо всём. О том, что на самом деле было между ней и Люцифером, — об их старой и ставшей неправильной дружбе, о неслучившемся из-за Бонта сексе, о попытках Люция её спасти и вытащить из той глубокой задницы, в которую она сама себя загнала. О том, что случилось в мире смертных, — Рафаиле, его квартире и своей удивительно спокойной жизни среди людей. И, это далось сложнее всего, о том, почему сбежала от Бонта, почему так долго то отталкивала его, то сама тянулась к нему. Иногда Ади приходилось клещами вытаскивать из себя слова, такими горькими и неприятными они были, так больно и тяжело становилось от признаний. Иногда взгляд Бонта, ощущение его тела подбадривали, внушали уверенность, что её слова — то, что нужно сказать; иногда под взглядом серых глаз становилось неуютно, и Ади не понимала, подчинялась она его дару, или сама испытывала жгучий стыд и почти переходящее в истерику отчаянное непонимание. Никто так и не произнёс ни слова о будущем. Это повисло в воздухе, застыло между Ади и Бонтом как безмолвная договорённость. Её открытость и его решение снова поверить ей вместо обещания быть вместе, её доверительная слабость и его спокойная уверенность в будущем вместо глупых и неуместных вопросов о том, что же между ними. Что-то. Что-то важное, личное, глубокое, что не закончилось одним сексом, что заставило Ади предложить Бонту перебраться в её комнату и жить с ней до конца экзаменов. Чем оно закончится, как долго будет продолжаться и какие у этого границы, — сейчас совсем неважно. Ади и без того вытащила из себя слишком много, на большее не хватало ни сил, ни решимости. Смелой нужно быть понемногу, привыкая к новой себе, обретённой через слишком долгий путь. Теперь её постель делили трое: она сама, Бонт, который прижимал Ади к стене и ночью не выпускал из своих объятий, и акула, которую Ади из вредности пропихивала между собой и своим возлюбленным. Она сама предложила подготовить Бонта к экзаменам, ссылаясь на то, что всю жизнь была демоном, на деле же стремясь вспомнить и выучить всё, что пропустила за время своей… Ади предпочитала называть этот странный период «затянувшейся истерикой». Между Церемонией Выбора и началом экзаменов всего два дня. Вокруг школы по одиночке и в группах тренировались бессмертные, и среди них больше не было серых крыльев. Ади с трудом удалось отвоевать место возле того дерева, где Бонт впервые с ней заговорил. Полёты, крылоборство, дар, — в их тренировках не было системы, только постоянный труд и самовольное переключение между отрабатываемым навыком. Порой Ади ловила на себе недовольный взгляд Геральда и даже задумывалась о том, что можно надавить на него, попросить помочь, аргументируя тем, что ни один из них не желал Бонту смерти. Но каждый раз Ади гордо вздёргивала нос и заставляла себя тренироваться с большим упорством. Ранним утром, в день экзамена, она выскользнула из постели, закуталась в длинный чёрный кардиган и поднялась на крышу школы. Это место когда-то было родным, привычным, здесь слышался её смех и подбадривания, здесь она целовала Сэми на глазах у всех и перекидывалась острыми взглядами с Люцифером. Теперь крыша была пуста. Все, кого Ади знала, либо слишком заняты, либо мертвы. В воздухе повис ночной мороз, и Ади обхватила себя ладонями за плечи. — Ведёшь себя, как Непризнанная. Бесит. Она обернулась, дёрнула уголком губ в улыбке, когда Люций опустился рядом с ней. Иногда они думали одинаково, как теперь, когда решили встретить важное утро в одиночестве там, где когда-то давно, почти в прошлой жизни, им было хорошо и спокойно. Ади повела плечом. Она никогда не забывала, что может согреть себя, стоит только направить свою энергию, наполнить себя ею. Сейчас просто не хотелось; хотелось обнимать себя, растирать озябшими ладонями плечи. Было в этом что-то странное, по-человечески правильное и демонически неверное. Ади давно потерялась в том, что верно, а что нет, за что стоило цепляться, а от чего хотелось отказаться. Она придвинулась ближе, прижалась плечом к горячему плечу Люцифера и уронила голову ему на грудь. Минутная заминка, и вот уже его пальцы ласково гладили её по спине, и не было в этом жесте ни обещания продолжения, ни намёка на что-то большее, только неумелая забота и попытка согреть. — Что нас ждёт? — негромко спросила Ади, взглядом изучая ангелов и демонов, что возводили за школой площадку для экзамена. Они отдали этому всю ночь, и на зелёной траве чёрным адским огнём горели разметки полей для битв и золотыми звонкими ангельскими линиями были очерчены круги испытаний. Каждому выпадет что-то своё, но проверят всех, заставят показать всё, на что способен. Нельзя обманываться, что выпавший тебе в жеребьёвке бой — лёгкая победа. — В этом году всего один этап, — Люцифер будто слышал её мысли, подхватил там, где Ади остановилась. — Что они хотят проверить? — она запрокинула голову, вжалась макушкой в плечо Люция. — Навыки. В прошлый раз проверяли силу и умение находить выход из нестандартных ситуаций, поэтому был лабиринт. Победителями считали тех, кто сумел выбраться. Объединяться в команды не запрещалось, противниками были пойманные монстры и чудовища, но бои между ангелами и демонами всё равно были. Нервы не выдерживали. Кто-то набрасывался на потенциального союзника из-за старой вражды, кто-то принимал демона за очередного врага, и со случайной атаки начиналась битва. В этот раз… — Они не хотят, чтобы мы работали вместе, — кивнула Ади. Как глупо. Высшие существа, а вели себя хуже людей, неспособных оставить позади прошлое. Прогремевший в школе скандал, коснувшийся Закона Неприкосновенности, диктовал условия экзамена. Попытка намеренно ещё раз подчеркнуть, что между ангелами и демонами всегда будет вражда. Из головы не шли слова Бонта о том, что между ними так мало различий: идеальные творения Шепфы, наделённые даром, способные решать судьбы людей и призванные воздать им по заслуга; те, с кого всё началось, и свет не отделим от тьмы, как и тьма от света. За подобные размышления легко отправиться под суд, снова лишиться своих крыльев, на этот раз навсегда, и не было в этих мыслях ни смысла, ни толка, ведь все, кем Ади теперь дорожила, — демоны. — Вики уже выбрала сторону? Она специально увела разговор от экзамена. Два дня усиленных тренировок сейчас разливались усталостью и тяжестью в мышцах, но так и не смогли вытравить беспокойство из её мыслей. Удивительно неприятно переживать из-за чего-то настолько неважного. На кону стояли жизни — её, Бонта, Мими, Люция, — но так не должно быть. Экзамен не должен превращаться в наказание, в решающий момент, который определит, достоин ли ты жить дальше. Экзамен — лишь проверка навыков, способ показать всё, чему ты научился, а не ринг для последнего боя. Их стравливали специально, отсеивали слабых; кто-то взял на себя роль Шепфы, навязал ангелам и демонам необходимость бороться за свою жизнь там, где она только начиналась. До встречи с Бонтом Ади не нужны были объяснения, кто и почему так сделал, но теперь, взглянув на мир его глазами, она видела всю несправедливость и идиотизм таких решений, и от того переживала лишь больше. Страх и волнение пересиливали усталость, были настолько огромны внутри неё, что выгнали из тёплой кровати на рассвете на холодную крышу. И не только её. Люцифер волновался тоже, но Ади почему-то знала, что тревожил его не экзамен и не его ошибочная суть. — Ты займёшь место отца, когда закончишь школу? — задала она ещё один вопрос, не став дожидаться ответа на первый. — Не сразу. Сатана никогда не уступит свой трон добровольно. Ади медленно кивнула. Отец Люцифера так долго правил Адом, что, наверное, сама мысль о том, чтобы передать свой трон кому-то другому, была для него невозможна. Самый сложный экзамен ждал Люция не в школе, а за её пределами, когда он спустится в Ад и заявит свои права на трон. Кто окажется сильнее? Чью голову повесят на вратах? И станет ли Сатана убивать единственного сына? — Так что там с Вики? — напомнила Ади. — Станет ангелом, если мозгов хватит. — Ты этого хочешь? — Хочу, — согласился Люцифер. Ади в ответ только хмыкнула. Сколько бы они оба не пытались сбежать от своих чувств, перед друг другом всегда были откровенны. Ади не смогла бы одна, не смогла бы с Люцием, всё равно продолжала бы стремиться к Бонту. Так и Люцифер, выбравший Вики, думал совсем не о ней, и Ади была уверена, если у Непризнанной хватит мозгов это заметить, она сама с ним расстанется. Намного больше Вики подошли бы белые ангельские крылья, а не чёрные, с её страхом брать на себя ответственность, с любовью везде и всём быть правой, влезать в каждое дело, даже если оно её не касалось. Для её же блага было бы лучше, заметь она долгие многозначительные взгляды Дино, направленные на неё. Он тоже был мало похож на тех ангелов, к которым Ади привыкла, — радикальная жестокость его решений скорее напоминала тех первых ангелов, о которых писали в старинных книгах, чем тем заносчивых ублюдков, которые сейчас забрали себе Небеса, но он оставался ангелом, и их союз никто не посмел бы оспорить. Решимость и дисциплина Дино вместе с упорством и твердолобостью Вики открыли бы перед ними многие двери, а цепляться за Люцифера лишь из-за вспыхнувшей между ними пару раз страсти — глупость. — Прекрати так громко думать, — поморщился Люций. — Я буквально могу услышать, как ты желаешь Уокер самой мерзкой и идеальной ангельской жизни. — Прекрати подслушивать мои мысли, — фыркнула в ответ Ади. Она теснее прижалась к Люцию, думая обо всём сразу: о том, что он обязан победить отца, ведь только так Ад снова станет местом, где грешники получают по заслугам, а демоны чувствуют свободу и защищенность; о том, что лучше бы Люцию сейчас признаться в своих чувствах к той, кого он действительно любил, какими бы ни были последствия; о том, что экзамен в этом году совсем не похож на то, о чём им так много рассказывали, но вполне мог затянуться на обещанную неделю или даже две; о том, что её и Бонта не поставят в пару на битву, и можно не переживать, что причиной его травм и ранений станет сама Ади. Голова болела и пухла от количества вещей, которые в один миг стали важными, серьёзными, требующими внимания. Ади понимала, что так она лишь пыталась сбежать от того, что её ждало, — от экзамена, до которого пара часов, от жизни, к которой она не готова, но которая непременно начнётся совсем скоро. Она словно бы подошла к той черте, за которой начиналась неизвестность, и не хотела делать последний шаг. Даже зная, что рядом с ней будут Бонт, Люцифер и Мими, Ади не хотела. Её беззаботная лёгкая жизнь, в которой можно совершать глупости и ошибки, вот-вот закончится. Вдруг отчаянно захотелось снова поговорить с Рафаилом, услышать от него что-то ангельское и философское, познанное не через книги и нравоучения, а понятое за слишком долгую жизнь, выстраданное и высеченное на коже единственной истиной. — До встречи на экзамене, Люц. Он ответил кивком, и Ади соскользнула с крыши, вернулась в комнату, к ещё спавшему Бонту, забралась в тёплую постель и, уткнувшись холодным носом ему между лопаток, улыбнулась на недовольное сонное ворчание. У них было ещё полчаса, чтобы понежиться в тепле. Ади забралась продрогшими руками под одеяло, обняла его поперёк живота, чувствуя, как от её пальцев по его коже побежали мурашки, как накрыли его тяжёлые горячие ладони её озябшие руки. — Ну и куда тебя понесло в такую рань? — Голос Бонта после сна хриплый, недовольный, но такой родной и любимый. — Хотела проветриться, — честно призналась Ади. Она потёрлась носом о его спину, прижалась теснее, холодными ногами упёрлась в его ноги, едва не смеясь от того, как недовольно он засопел. — В этом году будут бои между ангелами и демонами. Мы с Люцем видели расчерченные площадки. Как думаешь, мы справимся? — Справимся, — кивнул Бонт. Он заворочался, и Ади пришлось убрать руки и недовольно нахмурится, но Бонт повернулся к ней лицом, сгрёб в тёплые объятия, пресекая любые попытки на него наворчать. Ади уткнулась носом ему в грудь, спрятала лицо за рассыпавшимися рыжими волосами и закрыла глаза. За несколько дней между ней и Бонтом установилось что-то такое тёплое, правильное, многорукое и многоголовое, ворчавшее по утрам, целующее в щёки и носы, уютное и домашнее. Что-то, что Ади осторожно называла семьёй. Они так и не дали этому название, просто были этим — одним большим монстром, у которого две головы — вспыльчивая рыжая и рассудительная серая, две пары глаз — задорно блестящие зелёные и внимательные светло-серые, два голоса, две пары рук и одно большое, почти обжигающее тепло. Ади нравилось быть частью этого монстра, ощущать его внутри и снаружи, знать, что всегда согреют замёрзшие ноги, поцелуют дрожащие губы, знать, что и она поцелует в ответ, сольётся с этим чудовищем, чтобы дарить своё тепло и защищать. Это было чувство правильного единения с другим бессмертным. В душ, к шкафу с одеждой, на завтрак — они с Бонтом везде были вместе. Ади делилась с ним своим волнением, без слов, одними прикосновениями передавая тревогу, скопившуюся в груди, и чувствовала, как ладонь, сжимавшая её руку, дарила чувство уверенности спокойствия. Справятся. Она поднялась на цыпочки и поцеловала Бонта в нос, когда очередь жеребьёвки дошла до них. Поделилась своей удачей, которая спасала её так долго, а потом без страха протянула руку ангелу, чувствуя, что за спиной стоял демон, готовый защитить её от всего мира. Её ладони коснулись длинные аккуратные мягкие пальцы, повеяло мятной энергией и тонким ароматом ванили. — Сказал ведь, что услышу. Ади растерянно смотрела на Рафаила, мягко улыбавшегося ей и поглаживающего кончиками пальцев её запястье. — Ты — распределитель на школьном экзамене? — Ади не была уверена, чего в её голосе больше, неверия или осуждения. Если он всегда был так близко, почему вмешался лишь когда стало слишком поздно? Почему столько таинственности вокруг него? — Я пробрался сюда не слишком законно, — чуть смущённо признался тот и бросил короткий взгляд на кудрявого ухмыляющегося демона, что проводил жеребьёвку для ангелов. — Лучше тебе не говорить никому, что мы знакомы. — Я так громко тебя звала? — Может быть, — пожал плечами Рафаил. — Или я просто слишком хорошо знаю несносных демонов, которые готовы города сжигать ради своей любви. — И ещё один взгляд в сторону кудрявого демона, слишком внимательный, слишком нежный, как если бы Рафаил смотрел на брата или очень близкого друга. — Иногда просто нужно быть рядом. Прости, я ничем не смогу тебе помочь. Ади не успела спросить, почему он извинялся, почему ей должна потребоваться помощь. Её запястье обожгло чужеродным ангельским огнём, тем, что сиял золотом и белизной, прожигал не тело демона, а саму его суть. Когда Рафаил отнял пальцы, на светлой коже Ади сияло имя незнакомого ей ангела. — Имя исчезнет, когда закончится экзамен, — пообещал Рафаил. Кивнув, Ади отошла в сторону, пропуская вперёд Бонта. Она думала о Рафаиле всего пару часов назад, а теперь, когда он явился, у неё не было даже возможности поговорить с ним. Как надолго он здесь? Исчезнет, когда последнее имя под его пальцами загорится на запястье демона? Останется, чтобы посмотреть экзаменационные битвы? И кто этот демон, на которого Рафаил смотрел так внимательно, будто он был важным другом? Ади стряхнула с себя неуместные мысли. Сейчас точно не до них: нужно занять своё место в рядах демонов, найти такое, чтобы видеть и Мими, и Люция, дождаться официального начала. Ей отчаянно хотелось драться среди первых, чтобы всё закончилось как можно скорее, чтобы не изводить себя мыслями о том, кто достался ей в противники. Она протиснулась между чернокрылыми, погладила руку Мими кончиками пальцев и ободряюще улыбнулась ей. Та выглядела ещё более напуганной, чем сама Ади. Всегда улыбчивое лицо потеряло весь свой лоск и блеск, глаза потухли. Мими пришла на экзамен в, наверное, самой неподходящей одежде: на ней были чёрные кожаные штаны и такого же цвета кожаный корсет, делавший большую грудь объёмнее, привлекательнее. Она подбадривала себя как умела, — наряжалась подчёркнуто сексуально, словно бы это должно помочь ей победить. Ади взяла её за руку, потянула к себе и, когда маленькое хрупкое тело поддалось, крепко обняла. Мими была на голову ниже, и её аккуратный носик уткнулся Ади под ключицу. Мгновение тишины, и Ади почувствовала, как Мими вздрогнула, услышала, как она тихо всхлипнула. Пока они все носились с надуманными проблемами, она осталась одна, совсем одинокая в своём страхе перед будущим. — Ты выживешь и победишь, — уверенно прошептала Ади, поглаживая демоницу по спине. — А когда ты разделаешься с этим ангелом, я расскажу тебе большой секрет. — Какой? — глухо спросила Мими, вызывая у Ади улыбку. Природное демоническое любопытство было сильнее даже страха смерти. — Это будет твоя маленькая награда за то, что ты справилась. Не порть сюрприз. — Мягко отстранившись, Ади заглянула Мими в глаза и ободряюще улыбнулась. — Прости, что вела себя как полная сука. — Ты всегда была такой, — улыбнулась Мими и вымучено, но искренне подмигнула. Ади взглядом нашла Люцифера, стоявшего в первом ряду. Он уже получил имя своего противника, и не было сомнений, что на его запястье горели только четыре буквы. Кажется, их распределили по силам. Ади отмахнулась от назойливого вопроса, — как им это удалось, если Рафаил и неизвестный ей демон видели их впервые. Некоторые чудеса и вещи должны оставаться загадками не ради сохранения интриги, потому что это всего лишь не так важно. Важнее было держать Мими за руку, прожигать взглядом затылок Люцифера и чувствовать плечом, что Бонт встал рядом. Экзамен, как и Церемонию Выбора, открывал Кроули. На этот раз его монотонная речь не затянулась на долгие, невыносимо скучные минуты: он уложился в несколько предложений, пожелал всем удачи и объявил правила. Никаких битв насмерть, но если кто-то умрёт, значит такова его судьба. Спасать поверженных учеников от мучительной гибели будут ангелы из медицинского корпуса школы. Вмешиваться в чужую битву запрещено, и если кто-то будет замечен за этим, его исключат без права восстановления. Так просто и одновременно трудно. Ади покрепче сжала ладони Мими, когда Кроули объявлял пары, которым предстояло сдавать экзамен в первый день. Ни имя Бонта, ни имя Люцифера не прозвучало. Всего должны были выступить пять пар, и Ади отчётливо расслышала своё имя и имя Мими среди прочих. Видимо, начинали со слабых, и это совсем немного задело её гордость. Ади себя к слабым не относила, хоть и забросила и учёбу, и тренировки со дня смерти Сэми. Или это подачка от Геральда? Ади поискала его взглядом среди преподавателей и спустившихся или поднявшихся посмотреть на экзамен ангелов и демонов. Он стоял плечом к плечу с Мисселиной, и взгляд его, полный осуждения, был прикован к Бонту. Не только Ади считала, что ему слишком рано расставаться со школой, но даже это недовольство не могло их сроднить. Ученики рассыпались на группки, разошлись, обсуждая, кому кто достался и какой стратегии лучше придерживаться. Они так долго тренировались бок о бок, что, казалось, должны знать друг о друге абсолютно всё, но именно сейчас все слабые места бывших друзей вылетали из головы. Ади устроилась на траве, вытянув ноги, привалилась к севшему рядом Бонту и всё внимание отдала ближайшему к ним очерченному месту битвы. Мими выступала первой в паре с какой-то слабенькой противницей, энергию которой Ади не ощущала даже во время её атак. Следить за ними, двумя хрупкими девушками, парившими в воздухе, то пытавшимися протаранить друг другу крыльями, то сразить даром, было даже немного скучно. Она признавала, что оставить самые зрелищные бои на последние дни, возможно, было правильным решением: чем слабее бессмертный, тем сильнее он себя изведёт волнением и тревогой, может, даже убьётся в попытке натренироваться к назначенному дню. Мими задержалась в воздухе всего на несколько секунд дольше, но рухнула на землю, как и её противница, и даже этого было достаточно, чтобы признать, что победа за ней. Бонт удержал Ади, не дав ей кинуться к подруге, покачал головой, как бы говоря, что едва ли она сможет чем-то помочь. Тонкое израненное тело Мими забрали два ангела, помогавшие медицинскому корпусу, и Ади успокоенно отметила, что её лучшая подруга дышала ровно. Раны затянутся быстро, и уже к следующему полудню Мими будет сидеть рядом. — Вечером сходим к ней, — предупредила Ади. — Я пообещала ей сюрприз, когда она победит. Бонт кивнул, и они оба вернули всё внимание к боям тех демонов и ангелов, с которыми не были знакомы и лишь мельком слышали их имена. Некоторые битвы Ади назвала бы достойными второго или третьего дня экзамена, некоторые затягивались из-за страха одного из участников, который просто уклонялся и не атаковал в ответ. Бонт наблюдал заворожённо, как смертные наблюдают за боксом или боями без правил, но ещё более взволнованно и увлечённо. Он не был знаком с этой стороной бессмертной жизни; стороной, где ангел и демон сами решали, насколько далеко они готовы зайти в своём желании победить, насколько им страшно за собственную жизнь. Ади гладила его по руке, влюблённо улыбаясь, когда Бонт хмурился и задавал вопросы. Ей нравилось снова стать его проводником в новый мир, снова ощущать свою нужность и причастность, как будто так она могла попросить прощения за всё то время, что Бонт был один. И она отвечала — отвечала на каждый вопрос, каким бы глупым он ей ни казался, подсказывала, где тот или иной бессмертный допускал ошибки, как лучше было бы поступить. Сражаться Ади выпало последней, когда зрители уже утомились, и часть из них разошлась, — кто в медицинский корпус, чтобы поддержать победителей или проигравших, кто по своим комнатам, готовиться и обдумывать увиденное. Остались лишь те немногие, кого Ади могла назвать своими друзьями, и оттого нервная дрожь почти не трогала кончики её пальцев. За первые четыре боя ни одного летального исхода, это тоже внушало определённую надежду. Убивать своего соперника Ади не собиралась, — хотя бы из уважения к Рафаилу, хотя бы как дань памяти Сэми. Ангел, вышедший против неё, казался отвратительно слабым, — хиленький паренёк со светлыми волосами и покоцанными крыльями, словно кто-то старательно выдирал из них перья. Ади поднялась в воздух первой, не давая сопернику даже малейшего шанса вырвать преимущество. Она хотела закончить свою битву как можно скорее, и план, который она придумала, требовал максимальной дистанции. Отлететь так далеко, как только сумеет, чтобы противнику потребовалось больше времени, чтобы её достать, сосредоточиться на нём, на всём его теле, и прибить к земле, держать его так долго, как только сможет, и тогда ей засчитают победу. В битвах один на один её дар — преимущество, огромный подарок от Шепфы, делавший её почти непобедимой. Сильные взмахи широкими чёрными крыльями отдаляли её от земли, но хилый ангелок не отставал, — он двигался рвано, быстро, напоминал огромную моль, которую прибили тряпкой, но почему-то оставили жить. Он не атаковал, лишь стремился за Ади, как если бы и у него был какой-то план. Он мелькал перед глазами, а потом вдруг скрылся. Ади растерянно обернулась, силясь понять, куда делся дохлик, с которым она собиралась разобраться за пару минут. Если не видеть противника, невозможно и взять под контроль его тело. Белый силуэт мелькнул за её правым крылом, и Ади крутанулась в воздухе, выбросила вперёд ладонь, надеясь поймать хотя бы его крылья в фокус своего внимание, — этого должно хватить, чтобы остановить беспорядочное мельтешение перед глазами. Ангел возник, словно вынырнул из пустоты, его худые, как веточки, сильные пальцы сжали запястье Ади, и она слишком поздно поняла, что это было роковой ошибкой. От его ладони дрожью, электрическим разрядом, по всей руке прошла боль, — ослепительная белая вспышка невыносимой боли, как если бы кто-то ломал её руку каждую секунду, каждое мгновение сжигал её кожу. Ади почувствовала, как болью сковало грудь, так сильно, что невозможно вздохнуть, как дрогнули и замерли крылья за спиной, и несколько мучительно долгих секунд она держалась в воздухе, лишь потому что её держала тонкая, дрожащая от напряжения рука ангела. Сквозь слёзы, застилающие глаза, Ади с трудом сумела различить ангельское лицо, — сосредоточенное, хмурое. Её соперник выглядел чертовски сильным и настолько же уставшим. От него волнами исходила энергия, сладкая, удушливая, такая, что не вздохнуть полной грудью. Мысль острая, яркая, — это его единственная атака, его единственный шанс. Знал ли он Ади раньше, видел ли её тренировки, она не знала, не могла его вспомнить. Серое ангельское лицо не запоминалось, и уже на следующий день она не смогла бы найти его среди других. Она потянула руку на себя, заставила дрожавшие, пульсирующие болью мышцы напрячься. Понимала, что это лишь сила внушения, что вся настоящая боль, — это его впившиеся в кожу пальцы, оставляющие красные отметины, а всё остальное — морок, который исчезнет, стоит лишь разорвать прямой контакт. Ади с силой дёрнула руку на себя, вырываясь из цепкой хватки, из последних сил взмахнула крыльями, удерживаясь в воздухе. На ладони остались алые полосы от чужих коротких ногтей. Ранки саднили, и мышцы дрожали от напряжения, голова была словно ватная, но боль — боль исчезла, как не было её несколько секунд назад. Ангел снова пропал, взмахивая своими жалкими белыми крыльями, давая обманчивую короткую передышку. Хватит ли ему времени, чтобы подготовиться ещё раз? Будет ли больнее, если он схватит её за грудь? Или положит ладонь между крыльями? Ади не знала. В тренировках она отдавала всё внимание себе и Бонту, не заботясь о том, как тренировались другие, какими способностями и сильными сторонами они обладали. В воздухе его не поймать, — слишком юркий, слишком быстрый. Ади сложила крылья за спиной, откинулась назад, позволяя гравитации сделать своё дело. Она думала, что в воздухе у неё будет преимущество, слишком привыкла, что могла обогнать любого, слишком полагалась на свой дар, который подвёл её. Нет прямого зрительного контакта — нет и её сил, нет и победы. Раскрыв крылья лишь у самой земли, Ади приземлилась громко, грубо, подняв в воздух облака серой пыли. Лишь над ней зиял небольшой просвет, дымка пыли скрывала её от наблюдателей и противника. Она вскинула голову, сморгнула с глаз горькие слёзы. Маленькая чёрная точка, — он кружил над ней, метался болезненно. Слишком далеко, слишком неявно. Не дотянуться. Один шанс на сотню, что получится. Такой же шанс, как был у ангела, — подобраться как можно ближе, вложить в свою единственную попытку всю силу, что была. Даже стоя на земле, Ади чувствовала, как чужая энергия рассеивалась, и поражалась тому, что у соперника хватало сил держаться в воздухе. Ей казалось, он должен вот-вот рухнуть, но ангел упорно размахивал крыльями, осторожно снижая высоту. Он искал Ади, и это считывалось в каждом движении, в каждом осторожном взмахе крыльев, что приближал его к земле пусть медленно, пусть рвано, но уверенно. Второго раза могло не быть: если Ади даст слабину, если позволит ещё раз коснуться себя, если её тело ещё раз прошьёт этой болью, она не поднимется. Ангелу хватит всего двух прикосновений, чтобы обернуть прахом всё, к чему она стремилась, ради чего боролась и ломала себя. Цепкий взгляд зелёных глаз устремился к очертаниям ангела. Он уже достаточно близко, чтобы отчётливо видеть его ноги-спички, слишком худые руки, висевшую мешком одежду. Ади мысленно скользнула от кончиков его крыльев к основанию, спине, плечам, груди. Никакой боли, никакого пустого расхода сил, — сковать, удержать, заставить рухнуть. Далеко, всё ещё ужасно далеко, и сил уходило больше, чем обычно; казалось, всё существо Ади сосредоточилось сейчас в этом ангеле, в том, чтобы своей силой подчинить его тело. Белые крылья дрогнули, и Ади была готова поклясться, что видела, как от ужаса расширились чужие зрачки. Оцепеневшее тело замерло в воздухе, мгновение короче секунды перед падением. Застывшей статуей, неспособной шевельнуть ни рукой, ни ногой, ангел рухнул на землю в нескольких шагах от Ади, и только тогда она поняла, что не дышала всё это время. Первый вздох тяжёлый, болезненный. Она всё держала его, вжимала в землю своим даром, пыталась задавить энергией, слышала, как изо рта вырывались слабые жалобные хрипы. Медленно переступая по земле, стараясь не отвлекаться ни на что вокруг, Ади приблизилась к ангелу. — Победила Ади! — провозгласили за её спиной, и между лопаток налилась тяжёлым свинцом усталость. Ади несколько раз моргнула, с трудом отпуская контроль над чужим телом. Заставила себя вздохнуть глубоко, шумно, ощущая, как всё вокруг неё пропиталось энергией, приникло к земле, переполненное, готовое взорваться. Ангелы и демоны напитывали траву, деревья, саму землю вокруг весь день, но Ади отчётливо ощущала только частички своей собственной силы и лёгкий шлейф ангельской. Она наклонилась и протянула руку, улыбнувшись в ответ на удивлённый взгляд. Бой не был зрелищным или захватывающим, но он определённо вышел достойным для них двоих. — Ты отлично себя показал, — произнесла Ади, помогая ангелу подняться. — Спасибо, что не убила, — хмыкнул в ответ он, и голос его оказался тихим, как будто сорванным. — Тебе нужна помощь. — Сам справлюсь, — отмахнулся ангел и бросил взгляд за своё плечо, ища кого-то. Ади нашла взглядом Бонта, спешившего к ней, утонула в его крепких объятиях и разрешила себе безвольно повиснуть на его руках. Она чертовски устала и чертовски вымотана. Не вспомнить даже, когда в последний раз отдавала всю себя бою. Не было привычного азарта, но сосредоточенность и решительность ощущались правильнее, взрослее. Это больше не было игрой и едва ли когда-нибудь снова ей станет. — Отведёшь меня к Мими? Я обещала, — попросила Ади, получив свою порцию ласковых поцелуев. — Тебе бы отдохнуть, — голос Бонта звучал серьёзно. Он аккуратно поддерживал Ади, не давая ей свалиться от навалившейся на плечи усталости. — Как смертные говорят? На том свете отдохну, — усмехнулась Ади и тихо зашипела, когда Бонт слишком крепко сжал её в объятиях, без слов выражая, что он думал по поводу её глупого героизма. И всё-таки он помог ей дойти до медицинского крыла, а после и найти Мими среди заполненных больничных коек. Ади с удовольствием отметила про себя, что большая часть из них была занята болтающими парочками и компаниями, и медицинская помощь там больше не требовалась. — Ты победила? — Мими спрашивала, но в её голосе было так много уверенности, как если бы она заранее знала ответ. — Как и ты, — кивнула Ади и опустилась на край постели. — Обещанный приз. Готова? — Если ты решила меня обмануть, — Мими сощурилась, пытаясь выглядеть опасной, но став лишь ещё более очаровательной. — То буду всего лишь несносной демоницей, и ничего не изменится. — Ади легонько толкнула подругу в бедро. — Есть один демон, который в тебя влюблён. И я думаю, что тебе стоит его поцеловать. — Поцеловать демона? — Мими фыркнула и сложила руки на груди, как делала всегда, когда во что-то отчаянно не верила. — Звучит так, будто ты мне демонёнка сватаешь, а не взрослого демона. — Иногда он хуже маленького бесячего демонёнка, — с улыбкой согласилась Ади. — Люций, от тебя так фонит недовольством, что я здесь твои мысли слышу. Люцифер вынырнул из-за спины Бонта, будто бы и правда шёл за ними всё это время. Ади видела его среди зрителей до последнего боя и не могла сказать точно, когда он ушёл, но весь короткий разговор с Мими ощущала его незримое присутствие. Удивительно, как остальные этого не чувствовали, и ещё более удивительно, что на лице Люция не было привычного раздражения, только нахмуренные брови выдавали то, что сделанное за него признание не было желанным. — Если бы твой рот чаще был закрыт… — То у нас было бы намного меньше проблем, — закончила за него Ади, соглашаясь с этим странным выводом. — Но и решений было бы меньше. Свой долг я выполнила. — Она обернулась к Бонту и протянула руки, как маленькая, требуя, чтобы её донесли до комнаты. — Оставим голубков наедине? — Это самое глупое, что ты могла сделать, — произнёс Бонт с довольной широкой улыбкой. Прижимаясь к его груди, Ади выводила кончиком пальца узоры на его тёмной одежде. Она сделала это не только для Мими и Люцифера, который по-идиотски продолжал считать себя недостойным влюблённой в него демоницы; она сделала это для Бонта, замечая в его взгляде ревность всякий раз, как Люций оказывался рядом или Ади затрагивала его в разговоре. Свести его с кем-то, кто точно не выпустит из своих цепких коготков, казалось лучшим решением. Может, ревность Бонта не утихнет в один миг, но однажды, — Ади искренне в это верила, — однажды они все вместе соберутся как старые друзья. Почему-то Вики не клеилась в её мыслях с образом Люцифера, — слишком много в ней было всего, что Ади готова терпеть очень порционно, с чем не смогла бы смириться никогда и ни за что. И если Люция ждал скандал с Уокер по её вине, что ж, она себя виноватой точно считать не будет. Дни экзамена потянулись один за другим, — монотонные, наполненные приятной рутиной. По утрам Ади тренировалась, с неприятным удивлением отмечая, насколько быстро потеряла прежнюю форму. Днём они с Бонтом высиживали все экзаменационные бои, и Ади помогала ему разбирать, кто какой стратегии придерживался, что можно взять на вооружение. Это немного помогало унять беспокойство за Бонта, ведь дни шли, а его имя среди участников так и не объявляли. Несколько раз Ади замечала Люцифера и Мими, — они о чём-то напряжённо разговаривали. Демоница не была подавленной или несчастной, она яростно убеждала Люца в чём-то, хватала его за руки, но выглядела и одевалась при этом так, словно уже стала его женой, — счастливой и немного более скромной, чем до этого. Ади не заостряла на этом внимание Бонта, не лезла к самому Люциферу за объяснениями, что между ним и Мими происходило. Имя Бонта среди участников прозвучало в предпоследний день экзамена. Ади почувствовала, как сердце рухнуло в пятки, и как ком встал в горле. Распределители посчитали его достаточно сильным, чтобы поставить почти в самый конец, против серьёзных соперников. Лицо Бонта, когда объявили его имя, стало нечитаемым, — ни страха, ни волнения, ни уверенности различить невозможно. Он воспринял это как часть своей судьбы, как жестокую необходимость, и ужасала лишь мысль, — у него нет права проиграть сейчас, изо всех сил он будет стараться, вставать даже тогда, когда лучше остаться на земле и принять поражение. Ади устроилась на траве, немного ближе к очерченному полю битвы, чем было разрешено. Знала, что будет плохо от того, как воздух напитается чужой энергией, как тяжело будет вздохнуть, но всё равно хотела быть ближе. Её взгляд неотрывно следил за ним, высоким, сильным, готовым сражаться до последнего вздоха. Вот он взмахнул крыльями, оттолкнулся от земли, как она учила, кажется, ещё в прошлой жизни, когда всё было запутано и неясно, взмыл в воздух, невозможно красивый, статный, и взгляд его серых глаз не обещал сопернику лёгкой победы. Они десятки раз обсуждали, что использовать надо любые средства, — обман и уловки, если потребуется; Бонт обещал не проиграть. Ади верила, знала, что он никогда ей не солжёт. И всё равно она нервно щёлкала ногтями, внимательно следя за боем. Все прочие звуки отдавались в ушах приглушённо, будто издалека, и все образы перед глазами померкли, остались лишь тёмная фигура Бонта и светлая фигура его соперника. Они долго прощупывали друг друга, — пикировали, задевали крыльями, пытались сбить, всё никак не переходя к прямой открытой борьбе. Ади понимала, что Бонт примерялся к сопернику, пытался считать его настрой и совладать со своими мыслями. Первый серьёзный бой, — до этого только тренировочные и шуточные битвы с Ади, заканчивающиеся всегда коротким поцелуем в губы и похвалой. О чём он думал сейчас? Было ли место для мыслей? Или в голове царила пустота, и потому сложно было настроить себя на конкретную эмоцию? Ади силилась вспомнить незнакомого ангела среди тренировавшихся, угадать, каким был его дар, как он использует его. В воздухе запахло огнём, гарью, жжёной кожей, и с кончиков пальцев ангела сорвались искры. Непризнанный. Такой же бывший Непризнанный, как и Бонт. И теперь было ясно, почему их поставили в пару. Ади с силой сжала ладони в кулаки, наблюдая за тем, как первая попытка ангела вытянуть Бонта на открытый бой, провалилась, — вспышки огоньков пролетели чуть ниже чёрных крыльев, не задев их. Ждал ли он этого, подгадывал ли специально, но ангел бросился вперёд, его большие белые крылья скользнули всего в нескольких сантиметрах от головы Бонта. И всё вдруг замерло. Две фигуры — чёрная и белая — зависли в воздухе, и только крылья продолжали удерживать их, двигаясь медленно и уверенно. Невозможно рассмотреть, что случилось, кто победил и чем закончился столь прямой контакт. Бонт первым опустился на землю, прямой, напряжённый, сосредоточенно смотревший прямо перед собой. Ангел встал за его спиной, всего в одном шаге; Ади с немым удивлением заметила в уголках его глаз слёзы. Ангел поднял руку, сдаваясь, и складочка между бровей Бонта разгладилась. Он весь будто сдулся, ссутулил устало плечи, опустил крылья и замотал головой, как если бы пытался отделаться от навязчивой мысли. Ади хотела броситься к нему, но словно приросла к траве, слилась с тем местом, на котором сидела, и могла лишь смотреть, как он подошёл ближе, опустился на колени и лбом уткнулся в его плечо. Дрогнувшими пальцами она зарылась в серые волосы, бездумно поцеловала в висок. — Ты победил, — едва слышно прошептала Ади, и звук собственного голоса вернул в реальность. В реальность, в которой на поле битвы уже входила следующая пара, в которой вокруг ангела суетились несколько бессмертных, проверяя, нет ли необходимости оказать ему помощь. — Что это было? Что ты сделал? — Заставил его почувствовать себя мёртвым, — также тихо ответил Бонт. Все эмоции, которые он заставлял ощущать других, хоть раз должен пережить сам, — Ади узнала об этом прошлым вечером. Эти слова показались ей тогда приятным признанием: любовь, тепло, забота, светлая грусть, — в жизни Бонта было так много всего, чем он мог поделиться; даже яростное желание сражаться выглядело для Ади хорошей, правильной эмоцией. — Как ты умер? — Для этого вопроса не время и не место, но отчаянно хотелось узнать ответ, понять хотя бы отчасти, что чувствовал Бонт в минуты, когда прощался с жизнью, что заставил себя пережить снова во время этого боя. — Покончил с собой, — он произнёс это одними губами, и Ади больше догадалась, чем услышала его ответ. — Из-за чего? — Не видел смысла в жизни. — А теперь? Вместо ответа Бонт крепко обнял её за талию. Ади рассеянно гладила его по волосам и спине, давая время собраться с мыслями или не отвечать вовсе. Новый мир, бессмертие, Ад и Небеса, — Бонт так стремился жить, потому что ему выпал шанс всё исправить, переиграть всё заново. Только теперь нет отрезка между рождением и смертью, есть только длинная полоса вечной жизни. Он цеплялся за каждую новую грань, за каждую деталь и каждую возможность; так сильно стремился жить, любить и чувствовать, дышать полной грудью, обрести семью. Ади уткнулась носом в его волосы, обняв его плечи. Слишком близкое общение с ангелами сделало её слишком сентиментальной. — Что дальше? — тихо спросил Бонт. — Жизнь, — просто ответила Ади.