Гарри Поттер и демон кошмаров

      Пробуждение в темном чулане накрывало воспоминаниями о сундуке, в котором меня запирал отец в качестве наказания. Шотландия тогда еще была свободной, по утрам, за едой, мы восхваляли Бога и Александра третьего, а за ужином слушали ругательства отца на церковь и короля. Матушка всегда за это бранит супруга, но все равно ждёт пока тот уснёт, сморенный домашним вином, и потащит в кровать.       Нэндэг Кейтлин, мать моя, была крепкой женщиной. Я уже не вспомню черт ее лица, и даже глаз, но никогда не забуду крепких, усталых рук ее, что так часто меня — мальчишку, хватали за волосы иль уши. Не смотря на грубость характера и тела, она всегда стремилась ко всему роскошному, и во всех движениях и действиях старалась уподобиться высоким особам. Она происходила из не самого богатого клана, но была строго воспитана быть примерной женой и правильной женщиной, хотя в детстве мне она всегда казалась запертым в клетке зверем. Гораздо больше ей шли старые ненужные одежды, в которых она играла с дочерями во дворе, бегая с прытью и счастьем в глазах. Лишь повзрослев я понял, что она боялась общества и мужа, всегда стараясь показаться лебедем, а не зверьком.       Отец же мой, Греиг, в памяти выжжен навечно, забыть его я не смогу уже никогда. Греиг был необычайно худ, с крупным носом и мягкими глазами. Его рыжие волосы передались всем выжившим отпрыскам, коих в семье было семь. Он был дворцовым стражником в отставке, так и не дослужившимся до почета, но все же рыцарем. Ныне торговец, Греиг был до неуместности прямолинеен, даже мягок и прост.       В отличии от Нэндэг, он меня предпочитал не замечать, иногда слишком очевидно игнорируя как сына. К несчастью, мать не слишком-то любила сыновей, отдавая все внимание дочкам, так что все детство я провёл с собою. Слишком рано я осознал себя нежеланным и лишним — неправильным ребёнком. Мать словно поигралась со мной и выбросила, отец смотрел с отвращением, братья и сёстры сторонились. Несмотря на это, я всегда с теплотой вспоминал счастливое детство, когда мать была рядом, младшие братья бегали со мной в догонялки, а сёстры заплетали косички на мои длинные волосы. В конце концов, я сам был виноват в том, что все потерял.       У меня были узкие глаза, смуглая кожа и черные волосы, что гораздо позднее стали платяными. Среди белых и рыжих детей я был странным, а для взрослых — демоном. Повзрослев я узнал от брата что мое рождение принесло несчастье в нашу семью. Когда Греиг отсутствовал по службе, на деревню напали Варвары, а по возвращению отца уродился я. Отец избил Нэндэг за порождение ублюдка варваров, но взглянув на меня, все же решили оставить, видимо надеясь, что я подохну сам от какой-либо хвори.       Однако, я вырос здоровым и сильным, быстро обгоняя братьев в росте и мощи. Когда мне было двенадцать, Греиг стал учить меня драться вместе с братьями. Будучи рыцарем, он тут же узрел во мне потенциал и стал уделять мне больше внимания. Те дни я хранил в сердце веками, тогда я впервые познакомился с отцом. Я впервые разглядел в нем и доброту, и общительность, и силу. Будучи все еще ребёнком, я боготворил каждое слово отца, бегая за ним как хвост, с вечным восхищенным взглядом. Каждое его движение в бою заставляло сердце биться чаще, на что сёстры шутили, что я влюбился.       Да так и было… Я влюбился. Влюбился в войну.       Через год, отдав пять медных монет и мешок одежды, Греиг велел покинуть деревню и отправиться на юг, к столице, учиться военному делу и пойти служить. Отец тогда потрепал меня по голове, но так и не сказал ничего на прощанье. Сам для себя я решил, что это было его раскаянием.       Я шёл на юг семь дней и шесть ночей, найдя человека, о котором говорил отец. Людовик Стилмэн был престарелым владельцем кузнечной, а не воином, вопреки моим ожиданиям. Поклонившись старцу, я назвался Димоном Греигсоном. Услышав что я сын своего отца, Людвиг побледнел, ударив ладонью по столу. — Ни за что не называйся этим именем, если хочешь стать рыцарем.       Стилмэн распространил слух о незаконнорожденном сыне, коим нарек меня, а затем отвел в церковь, где меня повторно крестили, но в этот раз при всех обычаях. Моим новым именем стало Лилиан Фуил. Я часто беседовал со священником там, притворяясь глубоко верующим, дабы по завершению учения попросить наречения в рыцари.       Людвик же оказался удивительно ленивым стариком, весь день сидящем на дряхлом стуле во дворе. Меня он тыкал длинной палкой во время тренировок, поправляя и делая замечания. Минуло еще полгода, и меня наконец назначили в рыцари.       1286. Мой король, Александр III, погиб. Впервые в своей жизни я познал неизведанность. Неизведанность… Вот, что ждало моё королевство. Тогда я был светским рыцарем и честно служил королю, пусть и не входил ни в один из орденов. Теперь же, выходя в люд, всё, что я видел — это мрачные взгляды. Конфликт с Королевством Англия обострился как никогда сильно, было очевидно: войны не избежать. Наследницей престола стала трёхлетняя Маргарет, а за право быть её регентом передирали друг другу глотки четырнадцать претендентов. И ещё никто из товарищей не разделял моих тревог. Шотландцы гордые. Такими их сделали холодные северные ветра и белые обрывы острова. Мечи закаляли нашу веру лишь сильнее, а бои благословлял Господь, в которого я тогда еще верил.              Мне было девятнадцать. Я вернулся после сражений с сарацинами, повидав смерть и страшные лики варваров с юга. Их тёмные лица и грубый язык не пугали меня, я нёс свой обет и веру божью. Верхом, с неизменным клеймором в руке, я лишал жизни арабов, познавая вкус крови. Пока все вокруг были подавлены клеймом убийцы, я продолжал отрубать головы иноверным, не понимая их скорби, не ощущая вины. По возвращении я был наречён госпитальером в награду.              Однако сейчас, когда страна, без твёрдой руки короля, была ведома феодалами, всё, что я делал, было ничем иным, как выживанием. Ел, пил, вкушал женщин, сражался на фестивалях, но всё никак не мог усмирить внутренний голод, словно пытаясь надышаться перед смертью.              Так прошло три года, и вот я отдаю уже шестилетнюю Маргарет в жёны её двоюродному деду, сыну короля Англии. Мои товарищи идут, задрав голову, гордые тем, что подтверждают независимость родины, ведь кровный союз со страной означал подтверждение ее суверенитета. Наше Королевство свободно, а обычаи нерушимы.        Но имею ли я право приписывать себя к Шотландии?              Я убил Маргарет, так же, как и своих братьев, окрасив двуручный меч их кровью. Вернувшись домой, я доложил о смерти госпожи на Оркнейских Островах, словно на нас напали англичане.        Да, имею.              Из тринадцати оставшихся претендентов, на престол хорошие шансы имели только двое, но мне не было до них дела. Я лишь поставил свою роспись среди остальных, прося короля Англии выбрать нам правителя. И даже тогда все они задирали носы, гордо считая себя рыцарями этой страны, пока её же продавали Англии. Я просто следовал за тем, что всегда останется неизменным в этом мире - деньгами, служа неизвестному лорду.              Они верили в выбор чужака, я же верил в скорый конец. Королевство разорвут на части: не сомневался в этом ни минуты. И пусть злые языки нарекли варваром за желтую кожу, я единственный видел истину.        Вот только я не видел, что в медном зеркале и воде на меня смотрит глупец.       

***

             Я очнулся с раскалывающейся на мельчайшие кусочки головой, но, всё же, самым удивительным было именно то, что я очнулся. Не просыпался я последние лет двести, ибо и не засыпал. Стоило мне об этом подумать, как боль исчезла, словно её и не было. Моргал, не особо понимая, открываю я глаза или закрываю, ведь вокруг было невероятно темно. Быстро привык к этому, пусть видно и мутно, но я хотя бы начал ощущать, в каком месте нахожусь.              А место это было небольшим, с косым потолком, каким-то непропорционально широким матрасом, что стоял, привалившись к стене, и странной коробкой. Увидев короткие, растаявшие до самого основания свечи, я отыскал на полу спички и зажёг одну за другой. Присвистнул. Во-первых, коробка оказалась заваленным пергаментами, чернилами и перьями шкафчиком, выдвижные полки которого ломились от одежды, а рядом со стенками стояли книги. Ну, и самым скучным в комнате была пентаграмма, нарисованная кровью на полу. Таких я видел дюжины, ничего необычного. Гораздо сильнее меня заинтересовали старые солдатики, многие из которых остались без конечностей или головы. Они стояли на соседствующих стопках книг: одна группка квадратом, а вторая — треугольником. Я бы поиграл, но, протянув руку, замер. Это не моя рука.        Во что ты опять влип, Димон Фуилл?              Я стал рассматривать пентаграмму, пытаясь определить её тип, а также подобрал распахнутую книгу, что лежала рядом. Оглавление пестрило детскими забавами: демонология, призывы энергических существ, проклинающие обряды… О, вот! Призывы демонов. Открыл указанную главу и стал высматривать себя любимого. Наткнулся на товарищей на пути Небытия, посмеялся с их портретов, но всё веселье тут же улетучилось, стоило мне узреть разворот с записями на полях.              Демон кошмаров и крови, уровень опасности 8/10, энергетический вампир, упивающийся ужасом, бессмертен и так далее по списку. Даже картинка есть. Ужасный такой монстр волосатый, с клыками и кривыми глазами. Ещё бы щупальца подрисовали, ей Богу! Сколько раз говорил: не Демон я, а Димон! И почему это восемь? Как по мне, все десять! У татарина с соседней страницы девять, почему у меня восемь? Ну ладно, тут я загнул, он, всё же, действительно человек страшный, но это не отменяет моего недовольства!              Повозмущавшись, стал исследовать указанный ритуал, пытаясь понять, что да как. По нему меня уже призывали, даже не раз, однако я всегда оказывался в своём теле. Повздыхав о несчастной судьбинушке безобидного демона с предпоследнего уровня ада, решил поспать, ведь нет ничего, о чём бы я настолько скучал в бессмертном облике, кроме сна. Повозившись под низким потолком, улёгся и тут же уснул, не заботясь ни о возможных приказах нового хозяина, ни о пропаже его самого. Лишь щеколду примотал верёвкой к крючку на соседней стене, чтобы не открыли дверь, да свечи потушил.              Оставлю завтрашние проблемы на время, которое, вероятнее всего, не наступит, ибо матрасик кажется всё более и более соблазнительным.       

***

             — Просыпайся, урод! Какого черта ты там делаешь? Подохнуть захотел?              Вскочил, как ошпаренный. Ну вот, ударился затылком. Голос кричал из-за двери, пытаясь её открыть. Я уже собирался засыпать обратно, как вдруг раздался ещё один голос.              Убей их.        Не понял.