Демона в своей голове я называю Богом

      Одному Шепфа известно, какими правдами и неправдами Микаэлю пришлось договариваться с начальниками не наказывать Одри и Давида за содеянное — и лишний раз проклинал про себя последнего. Обыкновенно меланхоличный и отрешенный, даже Рафаил вызвался пойти вместе с ним на разговор с вышестоящими инстанциями.       — Как они вообще могли предлагать такое? — рассерженно нахмурился архангел, как только Сомнус и Фурий покинули агентство, но воздух все еще искрился взаимной неприязнью и общей атмосферой напряженности. За все время разговора Микаэль заметил, как у брата несколько раз появлялось за спиной теплое свечение — казалось, еще немного и явит на энергии праведного гнева им истинный облик, благо, обошлось без подобных эксцессов.       — Ты их знаешь не хуже меня, — мрачно отозвался Микаэль, устало падая в рабочее кресло и потирая переносицу. После каждого редкого визита руководства у него ужасно болела голова. — Судьба мира для них важнее какого-то там ребенка.       — Но отнимать его у матери… — закипая от ярости, прошипел Рафаил.       Микаэль протяжно вздохнул:       — Никто не знает наверняка, чем обернется для всех его появление на свет, они хотели перестраховаться.       Когда даже далеко на горизонте маячит предполагаемая угроза мирозданию, Небеса привыкли действовать жестко и радикально — как поступил Он когда-то с нефилимами и рефаимами, как наказал погрязшие во грехе Содом и Гоморру. И пусть глас Божий теперь едва слышен, ангелы в своей манере пытаются поддерживать мировой порядок. Даже если для этого придется вырвать новорожденное дитя из теплых материнских рук, а обезумевшим от горя родителям безжалостно стереть память о нем.       — …ты понимаешь, Рафаил, что если мы оплошаем, они точно на уступки второй раз не пойдут? — бесцветным тоном прохрипел Микаэль, отрешенно пялясь перед собой и прокручивая нехотя состоявшийся разговор.       На удивление, тот спорить не стал — лишь резко кивнул, нежные черты лица ангела ожесточились, словно он в одиночку решился дать отпор Небесам.       — Не оплошаем. Любовь и сострадание — вот, что может поменять человека. Мы все направим этого ребенка на путь истинный, даже если они думают, что его место лишь во тьме рядом с…       Договаривать не стал — оба прекрасно понимали, кого он едва ни упомянул. Отец Давида коротает вечность в адском заточении. Чтобы хоть как-то разрядить атмосферу, Микаэль невесело усмехнулся абсурдной мысли, из-за чего Рафаил напряженно и весьма вопросительно нахмурился.       — То есть, предлагаешь нам переквалифицироваться из детективного агентства в… детский сад?       Он в ответ заливисто рассмеялся, неторопливо покачав головой:       — Детский сад для одного ребенка?       — С семьюдесятью двумя демонами, — ухмыльнулся уголком рта глава «Астреи», — По-хорошему, это примерно три группы.       Повисшее неловкое молчание не торопились прерывать ни один, ни второй. Клятвенное заверение перед начальниками слепить из нового хрупкого сосуда демонов Гоэтии достойного человека, способного противостоять их искушению и страстям, ненавязчиво душило. Откровенно говоря, Микаэль не представлял, как они добьются такого результата — Давид, взрослый и сознательный демон, живущий уже несколько тысяч лет, и то периодически велся у них на поводу. А тут ребенок… подверженный капризам, с неокрепшей психикой — манна небесная для адских герцогов и маркизов, страждущих вырваться на свободу из-под пристального надзора и заточения.       Микаэль бесшумной тенью встал из-за стола, опершись на него обеими руками:       — Одри ни слова, сейчас ей лишние переживания ни к чему, — девушка и без того нервничала, пусть и старалась не подавать виду, относительно передавшегося ее ребенку наследственного безумия и вероятного наказания любимого. Добивать еще и решением бесстрастного начальства было бы слишком жестоко. — Давиду я сам скажу.       С другой стороны, выявилась и хорошая сторона у того, что Давид лишился возможности быть живым сосудом — останься демоны с ним, за то, что начальство угрожало его семье, он бы точно пошел в порыве ярости выдирать им крылья. А так, разумеется, от таких новостей он останется далеко не в восторге, но и сделать ничего не сможет. Того, что окончательно поставит тяжелый могильный крест на всем агентстве, не говоря уже про его собственную семью.       

* * *

      Одри и мечтать не могла о такой жизни — детство, проведенное в секте, родители, совершившие во имя надуманной высшей цели ритуальное самоубийство, а после холодные стены приюта… не лучший старт жизни. Попытки начать с чистого лица каждый раз замарывались кровью — чужой или ее собственной, разницы уже никакой нет.       И вот очередная перевернутая страница. И вот новый абзац новой главы: полное странностей детективное агентство «Астрея», головокружительная влюбленность в галантного кучерявого мужчину, безвозвратно укравшего ее сердце. Влюбленность, переросшая в крепкую, проверенную временем и обстоятельствами любовь, как настоявшееся дорогостоящее вино.       А любовь эта дала плоды — вернее, один, проросший под сердцем Одри. Страх перед материнством и неуверенность — сумеет ли она стать хорошей матерью? не станет ли такой же жестокой, какими были ее родители? — омрачал факт наследственного безумия со стороны Давида. То, что он перестал слышать голоса своих демонов, означало только одно — они выбрали себе новое, более привлекательное пристанище.       Одри с силой помотала головой, разметав по острым плечам каштановые волосы, и в защитном жесте положила ладонь на заметно округлившийся живот. «Не думай об этом, не сейчас», — каждый раз одергивала себя, но даже как специалист прекрасно понимала: избегание проблемы ее не решает, а иной раз она, наоборот, растет снежным комом.       Беременность пусть и протекала относительно легко, — под пристальным вниманием Микаэля, который запретил Одри наблюдаться у врачей по понятным причинам — а сомнения и страхи цепкими пальцами душили. Исчезая лишь, когда на пороге особняка слышала тот самый задушевный смех, в который каждый раз влюблялась с новой силой.       Как сейчас, например.       Она робко улыбнулась уголками губ, когда неслышной тенью за спиной возник Давид, ненавязчиво утянув в объятия и положив сильные широкие руки поверх ее хрупкой бледной ладони.       — Как дела у самой прекрасной ведьмы? — ласковым котом промурлыкал адвокат, невесомо потершись носом о ее скулу и довольно прикрыв глаза. — Не скучали без меня тут?       Оценщица хрипло усмехнулась:       — Под надзором Микаэля скучать некогда, милый.       Туда не ходи, это не делай, опасные гримуары в библиотеке не трогай — только и слышно строгим тоном ангельского архистратига. Относительное спокойствие Одри находила лишь в просыпающемся после сладкого ночного сна саду, а возле статуи милосердной Астреи и вовсе могла засиживаться часами. Любопытно, но в такие моменты ребенок толкался гораздо реже обычного, менее… беспокойно, что ли?       «Не думай об этом».       Давид рассеянно кивнул:       — Скажу ему, чтоб поменьше вас обоих донимал. Тебе сейчас нужно меньше волноваться, а он только и умеет, что возмущать спокойствие.       — Перестань, — тихо рассмеялась девушка, после чего протяжно вздохнула, отведя взгляд в сторону, — Сам ведь знаешь, это для общего… нашего блага.       Он намеренно сделал вид, что его не уязвила такая оговорка. Вполне в стиле Микаэля — общее дело, общее благо, ему-то не привыкать переступать через горы трупов ради цели, оправдывающей любые средства. Этим они и отличались: Давид в первую очередь думал о здоровье своей женщины и их ребенка. В то время как для Микаэля цель ясна как день — не позволить новому сосуду высших демонов стать опасным для окружающих и себя самого. Впрочем, их начальник гораздо лучше вышестоящих инстанций, от чьего предложения Давиду страшно хотелось при следующей встрече плюнуть в морду каждому из них, а лучше еще и шеи посворачивать. Видит Бог, хорошо, что он узнал об их гнусных речах сильно после и от невозмутимого Микаэля, а не из уст Сомнуса и Фурия лично. Неизвестно, во что бы это все вылилось.       — И все же… — хмуро буркнул Давид, крепче прижимая к себе возлюбленную, но моментально осекся под сдавленное ойканье Одри — оба замерли, как в первый раз.       — Надо же, а тебя так легко заткнуть, оказывается, — она лукаво сощурилась, беззлобно улыбаясь, после чего серьезно и едва слышно добавила, переплетая их пальцы в сцепленный замок рук: — …он всегда так шевелится, когда слышит твой голос рядом.       — А может, она? — хмыкнул демон, буквально олицетворяя собой выражение «светиться от счастья».       — Точно узнаем только после родов.       Как бы ни упрашивал Давид грозного лидера «Астреи» отпустить их хотя бы на одно небольшое УЗИ — Микаэль жестко сказал свое «нельзя». С его точки зрения, что для Давида развлечение и способ потешить самолюбие, для окружающих может обернуться неизвестно чем, и это при условии, что они и так на кончике ножа у начальников. Даже не на карандаше — именно что на кончике ножа, где малейшая оплошность может обернуться катастрофичными последствиями.       Одри вздохнула, небрежно высвободившись из объятий и неловко прижавшись головой к груди Давида, мерное чужое сердцебиение успокаивало томящуюся душу:       — А ты бы кого хотел больше: мальчика или девочку?       Тот ожидаемо беспечно пожал плечами:       — Я буду рад любому ребенку от любимой ведьмы, — он звонко поцеловал смеющуюся девушку в макушку, после чего положил сильный подбородок на ее голову, несколько тише и многозначительнее добавив: — Лишь бы с вами все было хорошо… насколько это возможно.       Зловещий обрывок фразы предгрозовой тучей повис в спальне, будто вновь облачившись в дерзко смеющийся хор принцев и герцогов преисподней. Впервые за многие столетия Давид, ранее не нуждавшийся во сне и отдыхе, смог хорошо отоспаться, в голове стало непривычно, но все же приятно тихо, когда ничто не заглушает собственные мысли.       Только осознание, что теперь семейное проклятие перешло на их ребенка, каждый раз возвращало с небес на землю грешную. Пока он будет жить новой, полноценной жизнью, едва начавшаяся жизнь их сына или дочери обратится кошмаром. Его собственный отец без колебаний запер призванных им потехи ради высших чертей в родного сына. Своему ребенку Давид точно не желал такой же незавидной судьбы, даже ради столь заманчивой тишины свободы.       Одри, почувствовав напряженность в теле мужчины, провела тыльной стороной ладони по щетинистой щеке, печально сверкая в полумраке вечерней спальни яркой зеленью глаз.       — А все же… кого?       Давид молчал, из-за чего она уже не надеялась получить ответ, — и следом таяла надежда отвлечь его от страшных мыслей о грядущем — но неожиданно выпалил:       — Девочку. Такую же зеленоглазую ведьму, как ты.       Приписывая себе маленькую победу, она одарила любимого нежной улыбкой, которая, казалось, сияла тысячей солнц в этом царствии уныния. Они обязательно справятся — пообещали себе, несмотря ни на что. Станут лучшими родителями для своего ребенка, не оглядываясь на преследующие тени их собственных семей. И какие бы трудности ни подстерегали, что бы ни случилось… они всегда будут друг у друга. И для своего малыша сделают все возможное и невозможное, чтобы помочь справиться с непрошеным наследием.       — И как назовем? — Одри сощурила взгляд. — По глазам твоим бесстыдным вижу, что для вида «буду рад любому ребенку», а на деле уже на десять лет вперед намечтал все.       И плевать, что даже десяти лет у них может не оказаться вовсе — Микаэль аккуратно намекнул о вероятности, что их ребенок может не прожить больше нескольких часов. Даже призрачная надежда на относительно нормальное будущее счастливой семьей лучше, чем вовсе никакой.       Давид тихо хмыкнул, осторожно обхватив девушку за талию, из-за чего Одри слегка смутилась — всегда тонула в гибельном омуте небесной синевы. Все еще непривычно, что больше не видит чернеющей бездны с проблеском безумия в его глазах.       «Не думай об этом».       — Помнишь, я тебе говорил, что смогу исполнить любое твое желание, в отличие от звезд? — сдавленно прошептал ей в самые губы, прикоснувшись лбами. Одри смущенно застыла, по венам разлилось приятное ощущение безопасности и спокойствия, ощущение дома, возникавшее только наедине с Давидом. — И все же… сейчас нам нужна своя путеводная звезда, ведьмочка моя. И ею станет наша Эстер.       Эстер. С иврита, столь родного и столь позабытого уже Давидом, «путеводная звезда». В эту минуту отчаяния и трепетной надежды им она нужна, как никогда ранее.       — Только если это не окажется сын, — хмыкнула Одри, на что адвокат беспечно хмыкнул:       — Ну, это уже оставлю на твое усмотрение. Все же я так далеко еще не заходил, — помедлив, он задумчиво добавил максимально серьезно: — Что бы там ни говорил Микаэль, если меня дома не будет, когда… когда все начнется, позвони. Примчу так быстро, как только смогу.       Предчувствовал, что архангел станет возмущаться и причитать, но все же в самый важный момент Давид хотел оказаться рядом со своей женщиной и поддержать ее. Не будет же он мешать целительской деятельности, это лучше оставить на усмотрение Микаэля.       Не ожидавшая такого рвения с его стороны, Одри поперхнулась, во все глаза вытаращившись на возлюбленного — даже не улыбался по своему обыкновению, а в тоне ни намека на издевку или игривость.       — Ты… ты правда… — растерявшись от нахлынувшего ощущения благодарности и нежности, сдавленно просипела девушка, на что была прервана очередными объятиями и бархатным урчанием голоса:       — Да. Не могу же я пропустить рождение своей дочери… или сына.       Одри тихонько рассмеялась, прижавшись к нему и блаженно прикрыв глаза:       — В таком случае обязательно напишу или позвоню. Микаэль побухтит и смирится, будто ты его не знаешь.       И Одри сдержала обещание спустя два месяца, когда под недовольным и строгим взором архангела, сдавленно шипя сквозь зубы из-за схваток, процедила Давиду в трубку, чтоб срочно приезжал. Наплевав на адски разбушевавшуюся январскую метель за окном, прерываемую странными всполохами за полупрозрачными занавесками гостиной.       С трудом добравшаяся до агентства, Фелония, стоя на пороге отряхивала пальто от примерзшего снега — весь особняк погрузился в непривычную угрюмую тишину, прерываемую редкими вскриками со второго этажа. И пока Рафаил нервно расхаживал по гостиной туда-сюда, заламывая руки, Кассиэль преспокойно, уже смирившись со всем происходящим и положив локти на колени, сидел на диване.       Парни казались, скорее, призраками, нежели бессмертными.       Капитан полиции приветственно кивнула, красноречиво покосившись наверх:       — И давно?       — Уже часа четыре, если не больше, — прохладно отозвался Кассиэль.       — Давид?..       — По первому зову Одри примчал с работы, потребовав перенести судебное заседание, пронесся мимо и даже не поздоровался.       Рафаил резко остановился у окна, стеклянным светлым взором взирая на заснеженное небо, о чем-то задумавшись. Фелония хмыкнула, никак не прокомментировав его нервное поведение, и, повесив пальто в коридоре, подошла к ним.       — Видели какой снегопад? Лет сто такого не было, — небрежно попыталась она отвлечь парней от гнетущей атмосферы ожидания, что оказалось немного затруднительно. Скорее бы этот долгий день уже закончился…       — Снеговая гроза, — отрешенно пробормотал Рафаил.       — Что-что?       Ангел обернулся, задумчиво кусая губы, его взгляд потяжелел свинцовыми тучами:       — Гроза. Зимой. В метель. Это неспроста.       Кассиэль угрюмо буркнул:       — Если ты забыл, Одри вот-вот родит новый сосуд с высшими демонами. А тебя удивляют перемены погоды, серьезно?       — Вот именно, это вполне себе взаимосвязанные вещи, — мрачно хмыкнул Рафаил, вновь обратив взгляд к небу и одними губами прошептав в пустоту, надеясь, чтобы никто больше не услышал: — …надеюсь, ты знаешь, что делаешь, Отец.       В январский грозовой вечер на свет появилась девочка — путеводная звезда Давида и Одри, обреченная жить с демонической мощью и сонмом зловещих голосов.       Их Эстер.