Исполнение желаний

      — А вы расскажете мне про нее? — принц, внук, Бранн привлекал внимание словами, явно опасаясь хватать за руки. — Про бабушку? И… и про себя?       В изумрудных глазах светилась обреченная надежда, малец явно не рассчитывал на быстрое согласие. Или на согласие осознанное! И, похоже, мысленно снимал с живого памятника регалии друга.       Лорканн поймал себя на том, что это неприятно!       — Рассказать? — прищурился, будто задумавшись, а потом неожиданно наклонился, подхватил внука на руки, поднял над головой, подбросил, с удовольствием слыша восторженный писк, поймал и притянул к себе, устраивая птенца на своем локте. — Что тебе рассказать, мальчишка?       — Ну! Вот! Я вас спрашивал! — тот не мог сразу справиться с нахлынувшим восторгом, вцепился в каменный воротник лорканновой рубашки, даже не пытаясь пригладить вставшие дыбом перья. — А можно я теперь вас буду спра…       — Можно! Но запомни несколько правил! — как мог сурово поглядел в круглые, похожие на свои, глаза. — Во-первых, не разбрасывайся магией направо и налево! Во-вторых, обращайся к своему деду на ты! И в-третьих, запомни, приходи с любым вопросом! Уяснил?       — Да! Да! — аж подскочил, не отпуская плечо Лорканна и воротник рубашки. — Да! Уяснил! Дед!       — Другое дело, мальчишка, другое дело!       От счастливого вида внука каменное сердце впервые за полторы тысячи лет забилось радостно.

***

      Путешествие по пустыне Лорканна одновременно радовало и не радовало. Радовало потому, что спину грело ласковое солнце, тело будто бы напитывалось светом, при этом глаза не страдали, странным образом ярко-желтые пески спасали от боли. Кроме того, тут было, где разгуляться ветрам, настоящая свобода.       Не радовало Лорканна однако нарастающее тревожное чувство, словно кто-то до предела натягивал упругий материал, вязкий, как смола, но более однородный и прочный. Натягивал лишь затем, чтобы ударить отпущенным концом побольнее.       Король-грифон сосредоточился и стал перебирать в памяти все, что было связано с пустыней, кроме того, что часть ее — Пески забвения, часть — просто зыбучие, а песчаные бури случаются не реже трех раз в сезон.       Как он ни старался, в голову лезли только пустые угрозы короля змей, озвученные при последней встрече. Помнится, чешуйчатый гад уползал очень бодро, обещая грифону все кары земные и особенно небесные, заверяя, что умеет ждать и подождет обязательно, подгадает момент…       Осознание не торопилось, но и Лорканн не спешил. Покачивался себе поперек седла Шайлих и все отчетливее понимал, чего, вернее, кого стоит опасаться посреди пустыни связанному королю-грифону. Одного злопамятного гада, о да.       Как будто мало их было, этих злопамятных гадов! Жаль, данный вид противников редко общался между собой и не мог делиться опытом, а то бы, может, не задирались с таким завидным упорством. Лорканн ощутил усталость и понял, что просто обязан поспать — силы ему еще очень понадобятся. И, очевидно, скоро.       Шайлих вздохнула над ним, то ли специально, то ли случайно устроила руку не на луке седла, а на спине грифона. Прикосновение помогло отодвинуть тревогу, ощутить уют, вновь проникнуться блаженством пребывания в пустыне… И Лорканн уснул.

***

      — А вы почему так крепко спите, вас кто-то… — мальчишка напоролся на подозрительный взгляд грифона и вместо того, чтобы испугаться, засмеялся и тщательно выговорил: — Прости, дед, прости, ты так крепко спишь, потому что кто-то проклял? А бабушка почему? А как удалось тебя проклясть, ты же непобедимый король-грифон!       Лорканн улыбнулся, отчетливо благодарный страшилкам: непобедимым он был весьма условно, однако ужастики распространялись как огонь по сухой траве, отчего репутация росла просто неимоверно еще при жизни грифона.       — Я так крепко сплю, потому что проклял, вернее, заклял себя сам! А бабушка, потому что мне пришлось ее заколдовать, Шайлих могла бы и пережить Искажение, но тот фоморов гребень… — Лорканн тяжко вздохнул припоминая обстоятельства. Успел, предвосхищая вопрос: — На момент падения Искажения я был совсем без сил, Бранн, и если бы не нашел защиту в камне парка, меня бы размазало по родным пескам тонким слоем. У Шайлих истощения не было первые полдня…       Лорканн прервался: нести мальчишку было легко, рассказывать — тяжело.       — Эй, эй, Лорканн, это было давно, — голосочек рядом почти повторял давние слова Шайлих. — Теперь что-то обязано измениться! — и озвучивал одновременно суеверные приметы самого грифона.       В довершение всего, мальчишка погладил памятник по голове.       — Ты очень смелый наверное, а? — Лорканн с трудом упрятал переживание подальше. Когда ему сочувствовали, это было трудно. Кто бы мог подумать!       — Я обычный, — и гладить по голове не перестаставал. — Это ты, дед, очень смелый, устроить такое заклятье! Теперь понятно, почему у памятника нет проекта!       Тут грифон немного смутился:       — Знаешь, Бранн, когда мы разбивали этот парк вместе со Счастливчиком, проектов тут тоже, считай, не было… — грифон поймал себя на желании оправдаться перед малолетним внуком и сменил тему. — Одним словом, Бранн, Шайлих уснула первой, оттого, что укололась заговоренной иглой гребня. Проклятье было мне знакомо, но момент уходил, магии нужно было много, чтобы вытянуть обе жизни, и я спрятал ее до тех пор, пока Искажение не падет, а я смогу ее вылечить.       — Обе жизни? — воронёнок схватил самую суть и уставился изумрудными круглыми глазами в упор. — Ты не себя имеешь в виду! — и требовательно нахмурился.       — Какой-то ты прямо проницательный, Бранн, а может я стал болтливым к старости, — грифон говорил без радости, но почему-то от проговаривания тяжких воспоминаний было легче. — Да, две жизни. Видишь, как вышло, от беременной королевы волков моей королеве пришел подарок, тот самый костяной гребень. Никто не знал, что она беременна, никто! Никто бы и не узнал, если бы проклятье не стало погружать ее в вечный сон постепенно. Шайлих, твоя бабушка, укололась, там было синее сияние, как она мне сказала, но она до последнего мгновения в сознании оправдывала волков.       — А почему? — теперь Бранн легко и сочувственно похлопывал памятник по спине.       — Потому, что это была действительно не их вина, мальчишка. Волки заносчивы и самонадеянны, непредсказуемы и неукротимы, но в спину не бьют, Мидир бы точно не стал! Тем более — Шайлих! Тем более, после того, как он сам вкусил истинной любви! Нет, тут был виноват не благой волчара, Бранн, тут дело было в друидах!       — Но если они напали на нас, значит, были очень сильны? — десятилетний мальчишка рассуждал очень ясно. — И что было потом?       Лорканн вздохнул, завидев свой постамент.       — Потом, мальчишка, я укрыл Шайлих, отдал все силы благому, передал корону Терри, твоему отцу, и спрятался в парке. А потом на нас полностью упало Искажение.       — Ох, бедный вы, то есть ты, дед, ты… — еще и обнял. — Но это значит, когда бабушка проснется, у нас будет дядя или тетя?!       Лорканн кивнул, размышляя, как иногда легко кого-нибудь порадовать. Например, Бранна — вниманием. Или самого Лорканна — всего одним словом. «Когда Шайлих проснется».       «Когда»!

***

      Проснулся он от легкого потрясывания за плечо не в такт лошадиному шагу.       — Король-грифон, вокруг ваших рук вьется ветер, не могли бы вы его разогнать или успокоить, пока никто не заметил? — Шайлих наклонилась, шептала ему в спину и загораживала свесившейся полой плаща руки.       Неблагой король с трудом разлепил глаза, посмотрел перед собой, ожидая увидеть прозрачные порывы, ну самое большее — лезвия ветра, а вместо этого узрел в своих ладонях, зафиксированных лодочкой, черную точку сердца бури. Стихия предупреждала и сама стекалась в руки.       — Прошу прощения, сейчас это не в моих силах, успокоить стихию, я могу лишь сделать ее менее заметной, — вперился в темную точку, размазывая ее по своей левой ладони, будто просто запачкал.       Воздух взвыл на мгновение невероятно громко, кони остановились как по команде, а потом к ним подъехал Онгхус, и Лорканн понял — правда по команде.       — Что еще ты тут устроил, побежденный король? — прошипел, все еще немного гнусавя и гораздо осторожнее склоняясь к лицу грифона. — Что за свист? Зовешь стражу? Так передай им, что мы убьем тебя, если они вознамерятся напасть!       — Боюсь тебя разочаровать, бунтовщик, это не стража и не я, это стихия, которая советует нам спешиться и встать лагерем, Золотой город уже близко, но опасность гораздо-гораздо ближе.       Лорканн не старался напугать, говорил так, как понимал, не желая смешивать свои развлечения со своими же делами.       Шайлих ойкнула сверху, и грифона посетило разочарование: развлечения с делами и личной жизнью он уже успешно смешал! А в таком деле стоит только начать, как под откос тут же стремится улететь все, даже то, что, условно говоря, посажено на гвозди!       — И отчего же стихия вдруг решила с тобой пообщаться? — переспросил нарочно дурашливо. — То все не хотела, а тут пожалуйста! Не пытайся меня обмануть и задержать наше триумфальное восхождение к трону!       Лорканн задрал сразу обе брови, понимая, что глупости некоторых пределов нет.       — Кто тебе сказал, что стихия когда-нибудь не хотела со мной общаться? — стал растолковывать, как маленькому. — К твоему сведению, милый бунтовщик, я король-грифон, тот самый, который черный! Тот самый, который со Счастливчиком и Семиглавым! Тот самый, который из сказок!       — И где теперь твои сказочные силы? Сказочное везение? А? — Онгхус, видимо, думал, что он так тонко издевается. — Ты никто! Ты больше никто!..       Выкрикнутая в запале фраза вдруг прокатилась по барханам эхом, а из шелеста песка тоже сложился голос, третий, еще более неприятный, чем у бунтовщика.       — О, как давно я мечтал услышать эти слова… Молящий, молящий Лорканн! И дерзкий преемник, что диктует ослабевшему грифону свою волю! — песчинки взвились в воздух, как будто из них соткался силуэт высокого ши, раздетого по пояс, зато в тяжелом тюрбане и ярких шароварах.       Пришелец вдобавок был бос.       Лорканн завистливо вздохнул — такой рабочей одежды король Неблагого Двора позволить себе не мог, ибо его вечно заносило в какие-то… дебри, назовем это «дебри».       Грифон с трудом сдержался, чтобы не высказать позеру все и сразу, но тут опять в беседу несвоевременно встрял Онгхус.       — Вы кто? Чего вам надо? Грифон — наш пленник, мы его схватили, нас больше! — видимо, подумал, что кто-то собирается увести у него корону.       Вообще-то да, собирается. Но не у Онгхуса.       Змей удостоил бунтовщика лишь одного взгляда, уронил равнодушно:       — Я пришел побеседовать с королем.       — Ну так и беседуй! Со мной! — бунтовщик кипятился все отчетливее.       Долго терпеть Хлисст не станет, а потому Лорканн самостоятельно сполз с седла, посмотрел в глаза ошалевшей Шайлих.       — Я жду от вас ответа, примерно как тот ползучий гад — ждет от меня, — улыбнулся напоследок волшебным, обеспокоенным синим глазам и отвернулся к змею с бунтовщиком. — Не надрывайся так, Онгхус, это он со мной поговорить хочет.       — Вижу, ты и впрямь пленник, раз вынужден согласовывать свои действия, — бунтовщику достался более продолжительный и еще более змеиный взгляд, — с Онгхусом. Тем более, связан и едва бредешь! По пескам! Это по пескам!       Лорканн скорее почувствовал, чем услышал обеспокоенный шепот Шайлих «будьте осторожны». Она волновалась! Она волновалась за него! Перспектива боя вновь, как прежде, стала рисоваться в ярких и радостных тонах — сколь бы ни был силен змей, грифону стоит выжить, хотя бы чтобы узнать ответ!       — А что такого в песках? — Онгхус впервые на памяти Лорканна озадачился.       — Почти что и ничего, кроме того, что это наши смежные владения! — Хлисст торжествующе засмеялся. — И насколько они мешают грифону, настолько же помогают мне! Пленнику-грифону, а не королю-грифону! Грифону обессилевшему и связанному! Плененному и побитому!       Видимо, губа еще не сошлась до конца. Лорканн, впрочем, уже подошел к собеседникам, мило улыбнулся давнему знакомцу, не удержался и ухмыльнулся в сторону Онгхуса. Змей, конечно, заподозрил неладное первым, подался назад на песчаной волне.       — Нет, мне приятно, что ты так за мной следишь и настолько сильно за меня переживаешь! — вот теперь Лорканн явно издевался. С чувством невероятного облегчения напряг руки как следует и полюбовался сползающими веревками. Бунтовщики ахнули. — Очень даже приятно!       — Но ты же! Ты был связан! И ранен! — Хлисст подался еще назад, стараясь оглядеть и оценить Лорканна заново.       — Пошутили, и будет! — грифон не обращал внимания на осознающего заново последнюю неделю бунтовщика, щелкнул пальцами, призывая из чьей-то седельной сумки свой палаш. — Ты меня звал? Ты ждал момента? Моё тебе королевское слово — это и есть момент!       Удобная рукоять прыгнула в руку, тяжелый прямой клинок приятно оттянул мышцы, завитушка в виде волны, прорезанная возле конца широкого лезвия, как будто закрутилась приязненно. От левой ладони, сжатой в кулак и замаранной ядром бури, громыхнуло.       — Ты, кажется, хотел прояснить пару вопросов? — песок ложился на воздушные ступени, обозначая их, очерчивая перед глазами всех. — Давай проясним! Я только отвлекусь, не обессудь, попрощаюсь!       Обернулся к бунтовщику, посмотрел испытующе в насыщенно-синие глаза Онгхуса.       — Убить бы тебя, остолоп, да от этого ума не прибавляется, — сокрушенно вздохнул, стараясь подыскать причину не зарезать половину бунтовщиков на глазах у Шайлих. — Отпустить просто так тоже не вариант, думаю, ты понимаешь?       Онгхус сбледнул, сделал шаг назад, но прежде, чем сорвался в паническое бегство, получил удар лбом в переносицу, взвыл и упал.       — Найди себе дело по плечу, до короля явно не дотягиваешь! — Лорканн довольно расхохотался, обернулся к остальным. — Бунтовщики, вы не сможете заступить за границу Золотого города в ближайшие двести лет, пока вы не принесете столице что-то ощутимо полезное в виде своих знаний или умений. Бунтовщиц это правило не затрагивает!       Расхохотался опять, достаточно безумно, чтобы репутация не изменилась, шагнул на первую ступеньку лестницы, сравниваясь по высоте с приподнятым змеем.       — Наболтался, грифон? — отвращение, надо полагать, призвано было скрыть страх, если не ужас.       — Наслушался, змей? — улыбка так и рвалась на лицо.       Хлисст был опасным противником и до этого, а что позволило ему набраться наглости и заявиться к Лорканну почти домой, заявиться с угрозами, думать не хотелось. Впрочем, и сам неблагой король все это время не просто так штанами трон протирал. Не следовало терять моральное преимущество.       — Готов к смерти, грифон? — и говорил, гад ползучий, достаточно громко, чтобы слышали все.       — Готов к бесславной смерти, змей?       А потом противник сорвался вперед, вытягивая из-под бархана стеклянные тяжелые лезвия на мощных цепях. Палаш встретился с одним, рука с бурей перехватила второе, ветер взбесился, поднимая в воздух тучи песка, Лорканн, мертвой хваткой вцепившийся в Хлисста, потащил его прочь от дороги и оставшихся там ши.       Битва — так битва! Им нужен простор!       Стеклянное лезвие рванулось в руке как живое, рассекло ладонь, сорвало с нее бурю, и вокруг воцарился хаос с молниями.       Песок жутко стонал и завывал, следуя завихрениям ветра, Хлисст не выдержал смены окружения (вот что значит непрактичный костюм!) и обратился собой обычным — громадной змеей, напоминающей диких размеров кобру и закованной в толстую темно-песчаную чешую.       Лорканн не упустил шанса ударить Хлисста по носу палашом, разрубая тонкие тут чешуйки и причиняя боль — на обоняние змеи всегда полагались гораздо больше, а слуха в этой форме у них не было вовсе.       И короля-грифона нисколько не смущало, что размером Хлисст дотянул уже до хорошего такого дракона.       — Совсем растолстел от своей злобной лени! — рубанул опять, увернулся от хвоста, подскочил по воздушным ступеням выше, пока не обращаясь грифоном. — И вот надо же тебе было заявиться именно сейчас! Поленился бы еще лет триста!       Слышать Хлисст не слышал, но читал наверное по губам: раззявил пасть, усеянную ядовитыми клыками, взревел и выметнулся головой вперед, желая то ли сожрать, то ли раздавить Лорканна.       Грифон откатился, пока не прибегая к своему второму облику, дождался нового удара и рубанул палашом возле глаза, а второй рукой набрал песка и метнул в другой. Окровавленные песчинки врезались в дальнюю половину морды, и Лорканн понял, как Хлисст так безошибочно прицеливается в круговерти песка, молний и ветра — он чует кровь.       — Ну до чего же ты вредная скотина! — чужие клыки щелкнули, чуть не оставив Лорканна без одной ноги. — И как обычно лезешь совершенно невовремя!       Сосредоточившись на морде, Лорканн упустил из виду хвост, поэтому когда исполинские кольца поднялись вокруг, нервно и быстро сходясь, как стены в кошмаре, ему оставалось только перекинуться и взлететь.       Черный грифон взмыл над свернувшим кольца змеем, молния вспыхнула ярко, и Лорканн был уверен, что видно их даже из Золотого города. А уж слышно — тем более. Змей взревел, выставляя клыки напоказ, Лорканн бестрепетно снизился, ухватил несколько лапами и потянул вверх.       Хлисст поднимался за ним на хвосте, не переставая рычать, а когда усилия не хватило, чтобы удержать такую тушу вертикально, стал заваливаться назад, своим весом выламывая себе же зубы.       Хлисст рухнул на песок, взвыл по-новому мстительно, а потом вдруг погрузился глубже и пропал!       Лорканн нарезал несколько кругов в воздухе, понимая, что ползучий гад что-то задумал, однако следующее действие Хлисста стало для грифона сюрпризом: огромный змей пружиной распрямился на всю свою длину за спиной Лорканна и, сохраняя усилие прыжка, прямо в воздухе обернулся ши.       Упал на спину грифона и укусил в плечо.       Лорканн извернулся, переворачиваясь в воздухе животом вверх, сгреб отчетливо торжествующего змея когтями и выпустил их на всю длину. Хлисст забился, но торжествующее выражение не сходило с его лица.       Лорканн опустился на ближайший бархан, обернулся ши, стряхнул подыхающего змея, сосредоточившись на ране: пока яд не успел полностью разойтись по телу следовало его вытянуть. Воздушная сфера приникла к плечу, высасывая почерневшую кровь, а грифону стало плохо не от укуса, а от цвета: черная кровь означала проклятье.       — Да! Да! Ты верно боишься! — змей все еще извивался на земле, хотя жить ему оставалось явно недолго. — Ты сам не знаешь, что сделал со мной, ты вырвал мой Клык! А я за это сведу тебя в могилу вслед за собой!       И разразился торжествующим хохотом, разбрызгивая вокруг себя кровь.       — Мы скоро-скоро встретимся, грифон, даже если ты высосешь из раны всю свою кровь, проклятье уже начало действовать!       Хлисст опять мерзко захрипел, не собираясь говорить, а только посмеяться, поэтому Лорканн отрубил ему голову.       Что он там за клык вырвал у короля змей, оставалось тайной, сухая буря с молниями превратилась в обычную грозу, а холодный дождь позволял сосредоточиться на главном: как бы ни хотелось поговорить с Шайлих сейчас, следовало возвращаться в замок и искать лекарство.       Иначе очень скоро неблагого короля и впрямь не станет.       В Золотом городе и во дворце все было по-прежнему, Лаогэр — придворный маг, помощник и распорядитель, бывший когда-то тоже бунтовщиком, привычно доложился о порядках и беспорядках, выслушал указания грифона, что теперь и с кем делать, обратил внимание на плачевный вид своего короля, но от помощи удержался. Наверняка из-за перемазанных в крови рук: трогать Лорканна после драки не рекомендовалось.       Грифон отдал несколько распоряжений и отдельно вспомнил о Шайлих: продемонстрировал ее воздушный образ помощнику, велел встречать как королеву и сразу провожать к нему. Ни раньше ни позже, сердце зашлось именно сейчас. От места укуса расползлась небольшим кругом немота, и Лорканн горячо взмолился старым богам, чтобы ему удалось дожить до визита бунтовщицы.       Пришлось порыться в библиотеке и выдержать еще пару все более неприятных приступов, пока Лорканн разобрался, чем его осчастливил Хлисст. Змеи всегда были коварны, а этот являлся их королем, что само собой увеличивало природное коварство на порядок. Грифон засмеялся — не так давно он объяснял похожий принцип Онгхусу.       Итак, змей был коварен, а Лорканн вырвал ему какой-то Клык. Как выяснилось — символ королевской власти и средоточие магии для оборота собственно змеем. Останься Хлисст в живых, его в виде ши сожрали бы свои же, поэтому змеиный король предпочел гибель. Ну и проклял напоследок Лорканна, как без этого?       Грифон просидел в библиотеке еще несколько дней, замедляя себя и процессы своего организма, когда разгадка отыскалась, не принеся, впрочем, облегчения.       Хлисст отравил его проклятьем вечного сна.       Что означало всего несколько простых вещей: Лорканн будет засыпать медленно, тем медленнее, чем меньше будет шевелиться. Круги онемения описывают ту часть тела, которая затронута проклятьем, когда онемеет все тело, Лорканн застынет навсегда, уснет и умрет, закованным в черный камень.       Ну и последнее, на сладкое: противодействия проклятью нет, если не считать таковым невероятно романтичную чушь про поцелуй любви, найденную в одном из самых старых манускриптов.       Хлисст очень постарался вернуть Лорканну удар.       Грифон не сдавался, за экспериментами прошла еще неделя, а когда он понял, что до окаменения осталось, вероятно, чуть больше суток, выловил корону из воздуха, передал Лаогэру, зачаровав так, чтобы после смерти Лорканна королевское право и королевская мощь ушли новому носителю. Посмеялся напоследок: мечта Онгхуса почти сбылась! Надень корону и все! Ты король!       И как же хорошо, что он тогда запретил глупому бунтовщику заявляться в столицу. Стань он королем, Лорканн бы не пережил!       Так, развлекаясь неуместными каламбурами, Лорканн переполз из лаборатории-мастерской в свои покои, устроился поудобнее перед камином и постарался не спать — сердце щемило уже не проклятьем, прощаться с жизнью, где оставалась Шайлих, совсем не хотелось.       Ночь прошла, наступил новый день, проклятье сжимало свои когти все сильнее, и Лорканн подозревал, что раньше тела у него закаменеет сердце — судя по ощущениям, оно уже покрылось глухой броней и причиняло боль каждым ударом внутри грудной клетки.       Лорканн не выдержал и задремал, а проснулся оттого, что Лаогэр обеспокоенно тряс за плечо, неумолчно дозываясь:       — Ваше величество! Ваше величество! Проснитесь!       Корона, явно принесенная помощником обратно, красовалась на столике перед камином, перекинутые через подлокотник ноги уже не ощущались, и в свете этого символ власти смотрелся почти издевательски — Лорканн не смог бы даже встать, даже если бы ему очень приспичило! Например, чтобы впихнуть корону помощнику в руки или даже нацепить на голову!       Злость давала силы, и Лорканн все-таки выдавил:       — Что случилось? И почему корона тут? Я же просил… — Лаогэр посторонился, открывая вид на переминающуюся с ноги на ногу Шайлих, — унести…       — К вам ее величество, — Шайлих передернула плечами, — с визитом!       — Спасибо, Лаогэр, оставь нас наедине, — припечатал помощника взглядом, едва тот открыл рот что-то сказать. — И корону забери!       Лаогэр подхватил корону, бросил взгляд на Шайлих, взгляд, полный надежды, но ничего — слава старым богам! — не сказал.       — Что же вы стоите, ваше величество, присаживайтесь, — Лорканн с трудом подвинулся, чтобы его поза смотрелась свободной, перевел взгляд на лицо бунтовщицы и улыбнулся, не сдержавшись. Сердце ударилось внутри с меньшей болью, а может, он просто терял чувствительность. — Я скучал!       Шайлих присела на краешек кресла напротив, посмотрела с сомнением, но решилась-таки возразить ему и во дворце:       — Непохоже, чтобы вы скучали, — ох, он же даже не встал! — Я думала, что вы не забудете меня так скоро.       — Простите, простите меня, Шайлих, обстоятельства сложились так, что на сегодняшний день у меня вовсе нет сил, даже подняться, пусть я очень этого хочу!       Лорканн договорил, прикрыл глаза, не собираясь договаривать о проклятье — не хватало еще ее шантажировать поцелуем! И как бы ему ни было больно, вероятно, это последняя их встреча, в его-то жизни — точно. Она же так и не сказала, не ответила на чувства прямо, значит, их поцелуй все равно не имел бы силы…       Лорканн с трудом открыл глаза и понял, что Шайлих о чем-то раздраженно спрашивает уже второй раз:       — И что это за шутки с «ее величеством»? Лорканн! Да вы меня вообще слушаете?!       Просто бальзам на душу! Захотелось посмеяться, но сил не хватало уже даже зажечь глаза, не то что набрать полную грудь воздуха, чтобы с ним тут же и расстаться.       — Нет, нет, — из-за желания хохотать на выходе получалась какая-то одышка, Лорканн надеялся, что этого не слышно. — Нет, что вы, я вас слушаю и слышу. А с «ее величеством» это никакая не шутка! Это надежда, а также желание, чтобы ваш визит не прошел незамеченным!       От взгляда в синие глаза сил прибывало, Лорканн заговорил почти по-старому. Лукаво сощурился.       — Не то с вас бы сталось посмотреть на меня издали и снова исчезнуть, раствориться, как вода в пустыне!       Шайлих покраснела — видимо, так и хотела сделать.       — А я уже довольно много потерял в той пустыне… — перед глазами помутилось, голова упала на грудь.       — Эй! Эй, Лорканн! Не засыпайте! Я знаю, что я вас мучаю, а вы устали, но мне от вашей усталости невыносимо страшно! — горячий шепот раздался совсем близко.       Пришлось открыть глаза, чтобы увидеть глаза Шайлих прямо напротив и небывало близко. Самым странным было то, что она больше не отстранялась, хотя и краснела.       — Я за вас боюсь с того самого дня, как мы расстались! Лорканн! Посмейтесь над глупой бунтовщицей, скажите, что все выдумки, покажите себя настоящим королем-грифоном, который вырвется отовсюду! Лорканн!       И потрясла его за плечи.       По телу побежала продолжительная волна онемения, видимо, последняя. И Лорканн не придумал ничего лучше, чем сказать:       — Нет, положительно, это невозможно! — а потом податься вперед и поцеловать Шайлих в губы.       Одно простое прикосновение заставило Шайлих оторопеть, а Лорканна застыть: волна онемения застопорилась где-то в районе пояса, продолжая прокатываться вперед уже не такими большими, но все еще настойчивыми приливами.       — Так вы! Так вы все-таки не шутили?! — Шайлих словно бы не ожидала, хотя точно надеялась. Недоверчиво коснулась своих губ. — Вы любите меня!       Он решил, что стоит произнести вслух:       — Конечно, я вас люблю, — слова дались бы тяжелее, не будь он сейчас на пороге смерти. — И не смею надеяться, что вы, вот вы, Шайлих, любите меня!       — Эх вы, Лорканн-Лорканн! — покачала головой укоризненно, а глаза светились небесной синевой. — Вскружили мне голову и не смеете надеяться!       А потом Шайлих поцеловала его сама, притянув голову, бережно коснувшись руками волос и шрамов под ними, губами встретив губы, согревая и передавая через поцелуй полное ликование своей души.       Лорканн почувствовал себя так легко, как будто вновь обрел крылья или с него свалился невыносимо тяжелый груз. Появились силы поднять руку, чтобы прикоснуться к каштановым кудряшкам, погладить щеку, прихватить ладонь, провести по спине…       В какой именно момент онемение отступило, а Лорканн смог подвинуться, уступая место возле себя в кресле для Шайлих, он потом вспомнить не мог.