Исполнение желаний

      — Интересно, а когда Лорканну поставили памятник? Последние упоминания о нем относятся ко времени после Искажения, потом тишина-а-а-а, — ребенок, продолжая сидеть на плечах и болтать ногами, вдобавок раскинул руки вширь. Грифон бы еще поставил свой палаш на то, что мальчишка зажмурился. — Но в книжках про это мало и много вранья.       А вздыхает совсем как взрослый. И враньё в книжках определяет, ну вы посмотрите! Нахалёнок.       — Там написано, что однажды утром он вышел в парк и не вернулся, а про памятник ничего нет, ни проекта, ни приказа, но Лорканн не мог выйти в парк просто так, он должен был сначала передать своему сыну власть, процедура коронации тоже магическая, а памятник без проекта не строится, ничего без проекта не строится, так Джоки говорят…       Мальчишка все говорил и говорил, нечасто переводя дыхание. Лорканн заметил, что прислушивается с интересом, тут же поморщился и постарался отвлечься. Выводы были правильными, но птенцу не доставало логики и порядка.       Вот не хватало ему на старости лет учить ребятню рассуждать! Это было бы для короля-грифона как минимум неожиданно.

***

      Утро наступило, как водится в таких случаях, неожиданно, а вместе с утром пришла влажная свежесть омытого дождем мира, хриплые голоса переклички стражи, ругань на отсыревшие дрова, хлюпающие сапоги и влажную одежду. По счастью, бунтовщиков интересовали в первую очередь они сами, поэтому проснувшаяся Шайлих успела выпутаться из объятий до того, как её кто-то увидел.       Грифон не слишком старался облегчить ей задачу, хотя и понимал стремление девушки и разведчицы не быть замеченной в сомнительной компании пленника, компании куда более тесной и близкой, чем это было предусмотрено статусами пленника и его стражницы.       Самого Лорканна все в этой компании устраивало!       Шайлих, однако, расстраивать не хотелось, да и ставить девушку перед выбором излишне резко сам грифон не жаждал. Он по-прежнему был опасным королем-грифоном, что разведчица, по всей видимости, после этой ночи вспомнила заново. Иначе с чего бы ей избегать взгляда в глаза?       — Теперь и вы будете делать вид, что я пустое место, уважаемая победительница? — надо сказать, это было обидно.       Шайлих вздрогнула, вопрос застал ее несколько врасплох, она аккуратно подняла глаза, но остановилась где-то на линии губ, не рискуя подпасть под гипноз снова.       — Вы убедительно доказали вчера, что не пустое место, а теплый король! Очень даже теплый и все ещё король, — умница, расслышала про королевскую волю, — но это делает вас только опаснее. Если вообще возможно быть ещё опаснее! — не удержалась и вскинула свои сапфировые очи, укоряя и одновременно доискиваясь ответа.       Лорканн сделал вид, что не заметил подтекста и пожал плечами, отслеживая завиток каштановой прядки, короткой и отрастающей весьма медленно. Интересно, зачем Шайлих обрезала свои волосы? Среди ши это было не особенно принято, все-таки любая часть живого организма ши была волшебной и позволяла копить силы, хотя кардинальная стрижка, конечно, помогала те самые силы высвободить одним махом.       У самого Лорканна волосы не росли толком после схватки с Семиглавым, чуть не стоившей ему головы — в прямом смысле. Почти зачарованный зверь возвратным движением проклятой усатой морды выдохнул черное пламя, так что Лорканн не успел договорить про ночь, и змей остался скованным лишь на время дня. Каждого дня, конечно, но для грифона тогда это не виделось большой победой или особенно важным обстоятельством, пламя опалило голову, закоптило, лишило волос, выело глаза… Вспоминать об этом он не любил и сейчас постарался отвлечься, даром что Шайлих, похоже, требовала ответа.       — Раз вы можете зачаровать меня взглядом, почему вы все ещё пленник? — конечно, вопрошала она шепотом, и конечно, не оставила странное обстоятельство невыясненным.       Лорканн прикинул, что сойдет за правдоподобное объяснение, вгляделся в её синие глаза, нарочно проверяя, насколько она опасается его теперь. Но то ли страх отпустил, то ли умница Шайлих пришла к выводу, что зачаровать он ее мог уже много-много раз, поэтому один дополнительный и новый ничего в этом деле не решит — любой вариант Лорканну изрядно нравился.       — Потому, моя уважаемая победительница, что я не разбрасываюсь колдовством направо и налево, особенно тогда, когда моего полного сосредоточения требуют более важные вопросы. Выживания, например.       Интересно, как она истолкует такую формулировку?       — Иначе говоря, у вас нет сил, — изысканно изогнутые брови приподнялись в удивлении.       — Иначе говоря, у меня нет сил, — Лорканн слегка приподнял уголки губ и улыбнулся очаровательной и умной девушке, запавшей ему в сердце.       — И с чего вы тогда тратите их на меня?! — хотя Шайлих по-прежнему шептала, больше всего это походило на крик ярости. Настала очередь Лорканна изумленно приподнимать брови.       — С того же, что вы не дали мне умереть и позаботились о том, чтобы мое путешествие было гораздо менее мучительным. Моя уважаемая победительница, такое чувство, что вам никогда не отплачивали за ваши добрые поступки той же монетой!       Шайлих оскорбленно вскинула подбородок, без слов укоряя за подобное предположение в ее отношении, но грифон успел заметить промелькнувшую неуверенность. Даже если такой опыт у разведчицы был, это явно были единичные случаи. И Лорканну повезло вписаться в когорту исключений, тех ши или не-ши, кто был способен оценить проявления доброты к себе. Грифона потянуло выругаться: как же так? Почему толковой Шайлих не досталось судьбы счастливее?       Сама Шайлих тем временем с подозрением вгляделась в нахмурившегося пленника, заставляя вынырнуть из размышлений и осознанно ответить на парочку вопросов.       Лагерь постепенно оживал, перекличка раздавалась яснее, стражи и патрули проходили в непосредственной близости, приветствовали Шайлих, кто-то осмеливался подшучивать, но выражения их лиц сообщали Лорканну так же и то, что о ссоре разведчицы с Онгхусом они все в курсе. Видимо, размолвка вышла пышной.       Стражник постарше похлопал Шайлих по плечу, зыркнул на грифона и отвел, душевно увещевая, в сторону.       Лорканн только хмыкнул, вот уж действительно, ничего хорошего от него не ждут. Но и какое-то особое утешение, как он надеялся, ей теперь не понадобится, недооценивать целительную силу волшебного сна не стоило.

***

      — И вот в книгах правды не найти, а читать историю я не совсем люблю, — щиколотки зацепились вокруг шеи Лорканна одна за другую, мальчишка откинулся своей спиной на спину памятника, укладываясь вниз головой. — Поэтому я бы с удовольствием поговорил с вами, но вы молчите. Это вы пока молчите или совсем молчите?       Отвечать кому бы то ни было Лорканн в принципе не собирался, поэтому не проронил ни звука.       — Ох, да, вы очень грустно молчите, — вот это было, мягко говоря, удивительно, — а я не могу вам чем-нибудь помочь?

***

      — Если вы будете молчать всякий раз, как вам потребуется помощь, то до столицы прискорбно не доживете! — Шайлих шепотом отчитывала грифона, провожая его под руку к ближайшему ручью. — И надо же вам было настолько разозлить Онгхуса! А если бы я не заметила ожог! Один день поперек седла, и к вечеру вы бы уже опять слегли с лихорадкой!       Лорканн послушно шагал вслед за бунтовщицей, полагаясь на неё и прикрыв снова побаливающие глаза — день после ненастья выдался на редкость солнечным. Хотя и омраченным, конечно, общением с Онгхусом. Нет, положительно, сдержаться не было никакой возможности!       — Это обычный ожог, уважаемая победительница, не преувеличивайте, — зацепился носком сапога за корягу, чуть не улетел в ближайшие кусты, но успел выровняться до того, как потерял бы над собой контроль. Внезапная встряска ударила, однако, по нервам, глаза отозвались вовсе немилосердно.       — И поэтому, раз ожог совершенно обычный, вы сейчас едва волочите ноги! — яростный шепот раздался совсем близко, опалил ухо теплым дыханием, к сонму разнообразных ощущений прибавились мурашки. — Ну зачем вы принялись выступать! Сами же знаете, он вас не пожалеет!       — Вот уж чего мне от Онгхуса не надо, так это жалости, — Лорканн неподдельно рассердился, сощурился, полыхая янтарным взглядом даже против яркого утреннего солнца. — Мне вообще от него ничего не надо, но издеваться при мне над не-ши я не позволю! Это был обычный мирный пень! Он ничего никому не сделал!       — А из-за чего Онгхус вообще взялся?.. — Шайлих не успела договорить, грифон был не в настроении дослушивать окончания очевидных вопросов.       — Оттого, что Элм подошел ко мне слишком близко! И посмел заговорить! — тут Лорканн, как ни сдерживался, полыхнул глазами яростно, жестоко, забывая о собственном самочувствии и боли. Ярость всегда давала ему второе дыхание. — И это в нашем Неблагом королевстве, в основе которого лежит Свобода! Мы все — неблагие! И то, что Элм неблагой пенёк, вовсе не делает его не-жителем королевства!       Солнце обожгло глаза отчетливее, но ручей уже обозначился вблизи, так что Лорканн снова прикрыл веки, смиряя дыхание и стараясь успокоиться. Нет, ну надо же! Тыкать в одушевленный пень головешкой из костра! И этот ши смеет величать себя будущим королем?!       Шайлих тем временем подвела его к ручью, усадила на песчаный бережок, расстегнула ворот рубашки и верхние застежки дублета, чтобы сдвинуть одежду и осмотреть рану. И в первый момент Лорканн совсем не понял, отчего она так громко вздыхает, прикрывая рот руками, разглядывая его грудь почти с ужасом, болью и сочувствием. Ну ожог… Ах, ну да. Ожог и один маленький, то есть большой нюанс. Длинный и глубокий шрам, оставшийся от хвостового шипа Семиглавого — свидетельство их первого знакомства.       Счастливчика, помнится, потянуло экспериментировать, он вытянул то, что Лорканн наказывал и заклинал его не трогать никогда и ни за что, но придворный маг подоспел слишком поздно, чтобы помочь (подсказать слова магического договора, в договорах Счастливчик никогда не был силен), зато вовремя, чтобы накинуть на зверюгу сеть и схлопотать длинным, острым, ядовитым шипом. И чуть не скончаться на месте, да, маленький змей немного не дорубил его, чтобы развалить просто наискосок и пополам.       В общем, шрам остался выразительный. Тянущийся от пострадавшего сегодня правого плеча к левому бедру, поперек груди и живота.       — Что это? Откуда это? Вы же непобедимый король-грифон, кому удалось? — чем больше Шайлих вглядывалась, тем больше замечала всяких отметин. Пусть шрам от шипа и затмевал все прочие.       Не зря, ой не зря Лорканн любил рубашки с высокими воротниками и длинными рукавами. Грифон сосредоточенно перевел дух — и вот как такое объяснить?       — Это, если вы имеете в виду тот длинный уродливый шрам, первый привет от Семиглавого. Доводилось слышать о змее? Ночевать в столице? — дождался кивка, подтверждающего как то, что Шайлих осведомлена о зверюге, так и то, что она живет за границей Золотого города. Иначе бы возразила или уточнила. — Так вот это почти первое, что он сделал, когда выкопался из земли. Почти убил придворного мага, да, тогда еще вовсе не короля, но уже грифона.       — Было и такое время? — в синих глазах зажглось любопытство, интерес, но Шайлих вспомнила и о цели визита к ручью, принявшись промывать рану. — Когда от вас зависело не все в королевстве?       — Ну, как сказать, — Лорканн поморщился не столько от холодной воды, которую Шайлих чуть-чуть уговаривала сначала, удерживая в ладонях, потом прикладывая к ожогу, не столько от боли в ране, сколько от воспоминаний. — Счастливчик, знаете ли, был довольно деятельным королем, а вот соображение за ним не всегда поспевало. Часть свежесозданных проблем всегда доставалась мне в довесок — к тем, исключить появление которых было просто невозможно.       Девушка заинтересованно хмыкнула, возможно, даже бросила вопросительный взгляд, но грифон опять прикрыл глаза, спасаясь от обжигающих, ослепительных лучей. Ожог перестал саднить так противно, видимо, Шайлих знала толк как в лечении, так и в стихии своей воды, уговаривая помочь: рана закрылась первой корочкой, которая, конечно, будет еще трескаться и всячески доставлять неудобства, но это хотя бы не обнаженные вместе с нервами мышцы.       — Вы сказали, это был первый привет от Семиглавого? Значит, был и второй?       Лорканн неодобрительно приоткрыл правый глаз, покосился на вдохновенное и заинтересованное лицо девушки, вздохнул, пережидая, пока она разотрет поверх ожога какую-то мазь. Ощущение было не из приятных, поэтому грифон постарался сосредоточиться на заботливых руках и вопросе.       — Вы весьма внимательны, моя уважаемая победительница, за первым приветом Семиглавый осчастливил меня еще несколькими, например, — зашипел от проникновения мази под корку, — например, вот, глаза…       — Глаза?! То есть! Это как! Они же вот! Болят, конечно, похоже, от яркого света, но как этого может добиться змей? — да, не на шутку удивлена, еще бы, Лорканн и сам бы удивился. В гораздо лучшие времена даже не поверил бы.       — Конечно, они вот, ваша наблюдательность, уважаемая победительница, вас нисколько не подвела, — приоткрыл оба глаза, нарочно не стал ими светить, позволяя солнцу сделать радужку бесцветной и почти прозрачной. — Но теперь, я думаю, вы не удивитесь, когда я скажу, что в традиции собственного Дома родился и рос обыкновенно голубоглазым.       — Что? — даже рука с мазью зависла над раной. Нет, удивилась все же.       — Мои глаза выжгло черное пламя Семиглавого, уже когда змей повзрослел, а мы его все ловили, к счастью, это произошло во время финальной битвы, так что, — Лорканн потряс головой, стараясь забыть мучительные подробности, — у меня было потом время восстановиться.       Грифон изо всех сил гнал от себя ощущение беспросветного мрака, безнадежного выкрикивания имен тех, кто пошел с ним на битву, осознание, что выжил только он, придворный чародей, а потом шепотки вдоль улиц, которыми он шел, натянув шлем своего друга Счастливчика — своего мертвого друга Счастливчика — чтобы грифоново увечье не было различимо. Они шептали, что Лорканн все рассчитал, что Лорканн расчистил дорогу к трону и воспользовался первым же случаем натянуть головной убор короля, что все было подстроено, а в жестокости ему нет равных — и вот тогда он рассмеялся своим неуместным смехом впервые, не сдерживаясь, без стеснения. Что, конечно, добавило его образу пугающих черт безумия.       Тогда Лорканну было все равно: неблагие жители столицы знали об опасностях змея не понаслышке, но считали последнего выжившего укротителя змея не героем, а злодеем. Ну что ж, их воля, оправдываться Лорканн не собирался, а пугающая репутация могла помочь ему впредь — его продирало жутким ознобом, когда он с новым пониманием пытался мысленно выстроить будущее.       Все, кому он мог доверять, были мертвы.       И слепой грифон не имел права показать слабость. Просто не имел, иначе с таким трудом сколоченное общими усилиями королевство развалилось бы на куски.       — Эй, эй, Лорканн, — Шайлих замерла рядом, сжимая будущую повязку прямо на редкость крепко, склонив голову, чтобы заглянуть в его опущенное лицо. — Эй, это было давно, — прикоснулась в жесте поддержки к плечу, но поспешила исправиться и снова заняться раной.       Сочувствовать грифону все ещё казалось ей странным и нелепым. А может, просто боялась. Или не хотела ставить его в неловкое положение.       — Сколько вам лет, Шайлих?       Склоненное к его груди лицо заалело. Пусть вопрос прозвучал бестактно, Лорканну было важно понять — насколько он для нее древность. И без уточнений понятно: Шайлих чрезвычайно молода, бунтовщиками вообще обычно собираются те, кому далеко даже до трехсот лет…       — Мне скоро триста! — и краснеет еще больше.       Ну да, ну да.       — И под словом «скоро» вы понимаете лет пятьдесят? — следить за метаморфозами выражения ее лица было интересно, хотя и сложно, глаза все еще болели. — Или сто?       — Да какое вам до этого дело? — Шайлих зарумянилась вовсе, сердито насупливаясь, так, тут важно не перегнуть палку, похоже, вопрос, воспринимают ли ее всерьез, для девушки болезненный.       — Я спрашиваю потому, что мне, когда я оказался укротителем Семиглавого и королем Неблагого Двора, как раз доходило триста лет, — пусть на тот момент триста ему уже миновало, но не настолько сильно, чтобы считать эту малость разницей. — Я был ослеплен, но не властью, увы, а змеем; одинок и пугающ, и сейчас, когда миновало и впрямь много лет, изменился, кажется только возраст.       Уловил, как она напряглась, перематывая плечо, отругал себя за неверный выбор слов, и кто его за язык тянул! Поспешил свести к безопасной теме:       — И цвет глаз, разумеется, они восстановились, но не в прежнем виде, вы бы знали, Шайлих, насколько убедительным Лорканном мне пришлось быть, чтобы Мидир и Айджиан поверили, что я — это все ещё я! — голос сам собой потеплел, эти воспоминания веселили, хотя, конечно, тогда особенно весело не было. — Эти двое остолопов сначала кинулись меня тормошить, а стоило обернуться им навстречу, шарахнулись, как благой от Хрустального моря!       Шайлих хмыкнула, находя сравнение дополнительно забавным потому, что речь шла в том числе и о благом.       — Благой волчара зарычал, рогатый фомор хлестанул хлыстом нервно, а чтобы рассудительный Айджиан так себя повел, должно было случиться что-то из ряда вон выходящее, — вспоминать об этом как раз хотелось, на фоне былых приключений нынешнее недоразумение смотрелось смешной неприятностью. — И когда они одновременно атаковали меня в четыре руки, я осознал, что мой вид стал несколько… непривычным, — грифон тряхнул головой и довольно прищурился.       — И вы вспоминаете об этом с удовольствием? Как другие короли попытались вас убить за изменение цвета глаз?! — руки девушки застыли над повязкой, она неловко дернула бинт, но Лорканн не поморщился.       — Шайлих, уверяю вас, у них были основания так себя вести, изменился я достаточно сильно, но при этом не полностью, вероятно, они решили, что кто-то иной и гораздо более злобный захватил мой разум и тело, а это, сами понимаете, еще как повлияло бы на королевскую политику!       Девушка навострила ушки совсем отчетливо, а грифон понял, что говорить о королевской политике в любом ракурсе сейчас не хочет. Он и так был довольно близок сегодня к рассекречиванию! Поэтому вымученно — гораздо более, чем ощущал — улыбнулся и завозился, намекая на необходимость закончить перевязку.