I hate you. I love you.

Снег мягко и медленно ложился на обнаженные озябшие плечи Харли. Одинокий фонарь освещал их двор, дом, часть пустой дороги. Она сидела на коленках прямо на снегу, сложив руки как обычно на груди и опустив голову. Слезинки стекали по влажным дорожкам на щеках, увлекая за собой частички туши, и падали на подол сорочки, шелковая ткань которой прикрывала ее исхудавшую за последний месяц фигуру. Почему же он сам себе вредит? Зачем злится и только травмирует рану? Девушка больше не смогла лежать рядом с кровавым пятном, пока Джокеру вновь перезашивали глубокий порез на спине его помощники. И вскоре он опять раздражался из-за любой мелочи: то ему воды налили не половину, а четверть стакана, то бинт крошится и рвется, то таблетка встала поперек горла. И тогда мужчина дергался и все крушил, принося при этом вред себе, осознанно. Швы расходились, края раны рвались, не успевая срастись, кровь заливала матрас, повязка сбивалась, а Джей сидел смирно, ведь глупая девчонка начинала реветь, он держал гнев в себе, скрежетал зубами под едва слышное капанье алой жидкости на необычно свежие простыни. И Харли боялась. И его состояния, и реакции. От его выходок могло случиться все, что угодно: заражение крови, нагноение, воспаление. Что же там произошло, как его противник мог ранить его? А Джокера эти все процедуры и возня просто выводили из себя. Какая разница? Не подохнет, раньше еще не так подбивали. Да и если сдохнет — пусть, все закончится, и жалкая Харли не будет хлопать своими глупыми глазенками, наматывая сопли на кулак, реветь и просить его себя беречь. И сейчас она просит об этом Бога. Она не может потерять его. Не может. Просто не сможет жить. Боится, представляет его страдания, слабость, которую он никак не хочет признавать, не смотря на свои замашки всесильного и бездушного короля Готэма. Он тоже человек. — Домой! — послышалось хриплое рявканье сзади. У Харли уже закоченели пальцы на ногах и руках, жутко замерзли плечи и бедра, посинели губы, волосы покрывались инеем. Она обернулась. — Тебе нельзя вставать, пока швы свежие. — чуть слышно наказала она, не расцепляя пальцев из замочка. Джокер в одних своих синих штанах стоял на пороге, опираясь рукой о дверной косяк, будто вот-вот упадет подстреленным волком. Ишь чего удумала — молиться Богу! Дурочка конченая. И она знала, что вот-вот совсем замерзнет, но Квинн перебирала в голове все молитвы, лишь бы Господь не дал ему уйти. Поэтому она отчаянно развернулась обратно к дороге и фонарю и принялась нашептывать, заливая слезами край ночнушки. А он был злющий, разгоряченный, ему что-то все-таки вкололи, жар расплывался по всему его телу, он шатался от слабости. Снотворное или обезболивающее? Плевать, его ничто не берет. Мужчина схватил старый забытый полушубок сторожа и направился к ней, озлобленно рыча. Харли услышала, что он опять в бешенстве, сейчас он ее добьет. И этим себя. Если только это не будет аккуратное, не вредящее ему, движение пальца, спускающего курок. Девушка расцепила обмороженные руки, развернулась и подняла глаза на приближающегося хозяина. - Джей, пожалуйста! Не надо! Смотри, кровь, у тебя же кровь! — перепуганно твердила она, заметив пару капель позади него. Джокеру было плевать на все: на холод, на дикую боль в области раны, на треск ниток и горячую струйку, бегущую по спине. Он ее не слушал. Эта тупая "верующая" сейчас себе все окончательно отморозит, все последние мозги. Заболеет, начнет харкать, пускать больше соплей, ныть, трясясь от жара и холода под одеялом. Кто будет за ней ухаживать? А за ним?.. Джей насильно взял ее в охапку, окутав в полушубок, крепко прижимая к своей горячей груди, сдавленно шипя, делая вид, что ему не больно и она всего-лишь непослушный котенок. И девушка заплакала сильнее, смиренно перестав сопротивляться, чтобы не навредить ему. Все, он порвал рану еще больше, во всю спину, ему ужасно больно, кровь бежит, а он ничего не хочет замечать, изображает сильного, стойкого, что не чувствует, что ему все равно. Да Харли уже давно приняла его таким, но никак не может смириться. Как и он. Оба по-своему. Джокер затащил девушку в дом, едва смог подняться по лестнице, шатался, выпучивал глаза, стараясь не поддаваться утяжелению век. В темноте он кое-как упал с ней на кровать, не выпуская Харли из согревающих объятий ни на секунду. Он не собирается с ней потом возиться, еще коньки отбросит, будет вонять тут. А на деле кто ему будет и без того раненую спину собой закрывать, не просто так же он ее себе взял. Никто в этом доме не будет читать глупые молитвы какому-то Богу, иначе все совсем свихнутся, сектанты безмозглые. Да и потом, только она заставляет его живо проглотить все таблетки и не рыпаться, пока края раны сшивают. Иначе всю жизнь будет с этим, как инвалид возиться, а он Бэтсу нужен здоровый. И ей. Так они и уснули. Она — да, забылась. А Джокера просто вырубила лошадиная доза снотворного. Как он еще эти пару минут продержался, пока тащил ее? Но руки мужчины по-прежнему горячо и крепко сжимали худенькое тело девушки в сторожевом полушубке, и пусть на подушке медленно расцветала новая алая роза его боли…