Карибы и ром

Рядом продолжал трещать костер: почти догоревшая нодья все еще давала тепло. На веки давил яркий свет, поэтому Элизабет сощурилась, начиная просыпаться. Она немного поерзала на песке, прижавшись ближе к телу пирата, а потом резко открыла свои чудесные янтарные глазки. Первое, что она увидела — спящий Джек, приобнимающий ее за талию; Боже, храни Короля, она была совсем голой, как и пират, но, вроде это не должно смущать или как-то мешать. Преодолев стыд, Лиззи осмотрела Воробья полностью, как-то озорно закусывая нижнюю губу. Ей всегда было интересно, как выглядит голый мужчина: так же, как на картинах или скульптурах? Увиденное поразило юную мисс Суонн, тело пирата было поджарым, все усыпано в татуировках, крепким, а… Элизабет зажмурилась, смущаясь от своих сравнений скульптуры и тела Джека. — Нравится? — пират даже не открыл глаза, наверное почувствовав такой изучающий взгляд. Его золотые зубы сверкали на солнце, а губы были растянуты в ухмылке. Он повернул голову, наконец открывая свои черные, точно смоль глаза. Джек уставился испытующим взглядом на Лиззи, почему-то ожидая, что та раскраснеется и отвернется, но она и правда зарделась, однако взгляд не отвела. — Нравится. После этого она присела, сразу же прикрыв свою наготу руками: стала оглядываться в поисках своей сорочки, но та лежала под ней, изорванная почти до полов юбки. Джек протянул женщине свою рубашку, которая вроде должна была быть в пору, прикрывать то, что нужно, но показывать то, что греет душу, за счет глубокого выреза. Элизабет без лишних слов приняла помощь, быстро надев через голову рубашку. За спиной послышался звон бляшки ремня и хруст, вероятно, пират разминал затекшую спину. Элизабет обошла остатки костра, о чем-то задумавшись. — И что будем делать? — наверное, в своей голове она все еще никак не могла уловить тот факт, что сейчас она на необитаемом острове и не знала, что хранится в том тайнике. — Насколько я помню, в тайнике должны были остаться припасы и какая-то сумма денег, сам не понимаю, на кой черт они хранили их здесь, бессмыслица какая-то, — Джек так же обошел костер, быстро соорудив из остатков новую нодью, которая разгорелась еще пуще прежней. Пока он этим занимался, Элизабет бродила у самого моря, всматриваясь вдаль, куда-то за горизонт, надеясь увидеть белые паруса, но их не было. Она думала о том, правильно ли поступает, может, помощь вот-вот прибудет, а она… Она отдала себя. Но ведь об этой свободе она мечтала, так желанны ей были буйные ветра, соленый воздух, а рядом, под руку с ней какой-нибудь удалой пират, с которым они вместе будут покорять моря. Женщина развернулась спиной к морю, рассматривая пирата, который уже закончил с новым костром. Он и впрямь был ярче, и дым от него вздымался высоко-высоко. С приходом вечера ничего не изменилось, горизонт был все так же чист, как и утром, что все больше убивало надежду. В тайнике контрабандистов нашлось много чего съестного, поэтому голодать не пришлось. Единственное, чего было мало — пресной воды, запасов едва хватит на три дня. — Джек, — расслабленно и слегка недовольно протянула мисси, потянувшись к нераспечатанной бутылке рома. Она ловко подцепила пробку, и вот уже делала первый глоток. — Да, цыпа, — пират сидел у костра, размышляя о чем-то своем: его лицо было серьезно, как никогда, а в его руках находился пистолет. Джек вертел его в руках, полюбовно протирая его лоскутом какой-то тряпки. — Мы почти не разговариваем, это ставит меня в неловкое положение. Что-то не так? — Элизабет подсела к пирату ближе, поставив в песок початую бутылку рома. — Женская натура… я почти уверен, что именно вы — женщины — придумали «разговаривать», — Воробей наконец расслабился и ухмыльнулся, посмотрев на своего компаньона. Прекрасная женщина, стройные ноги, милейший носик, глаза цвета янтаря, вот только талия тонковата, да плечи слишком костлявые, но это не омрачало картину, наоборот, добавляло этой прекрасной мисси остроты. Под палящим карибским солнцем светлая молочная кожа потихоньку начала темнеть, теперь Элизабет не выглядела болезненно бледной, какой он видел ее в Порт-Рояле. — Мерзкий пират… — в шутку сказала Суонн, толкнув мужчину локтем в бок, — Лучше расскажи, почему в твоем пистолете всего одна пуля? Элизабет уже пожалела, что спросила, сразу заметив смену настроения пирата, он как-то с досадой взглянул на оружие в своих руках. — Десять лет я храню эту пулю, и только для одного человека, — последнее слово Джек выплюнул, словно не считал правильным называть его человеком, — Он снова уплыл на моем корабле. — Капитан Барбосса? — спросила мисси, заинтересовавшись историей, ей было интересно, чего же не поделили два капитана. — Именно, цыпа. Он поднял бунт на моей драгоценной Жемчужине, выкинув меня на этот дрянной остров десять лет назад. По закону кодекса, он дал мне пистолет с одной единственной пулей, чтобы я пустил ее себе в голову, изнывая от жары, голода, жажды и безумия. Но он не знал, что это за остров, и считал меня мертвецом все эти десять лет. Элизабет молчала, смотря на то, как в черных глазах Джека загорается огонь мести, наравне с отражением пламени костра. Это было завораживающе, мисси полностью погрузилась в историю. — Постой, десять лет назад ты уже был капитаном, так… — Элизабет задумалась, что-то уясняя в своей голове, — Сколько же тебе лет сейчас? — Дамочка, это можно посчитать неприличным, я уже в возрасте, но счет годам не веду. Наверное, сорок, — со стороны послышался вздох, явно удивленный. Лиззи не ожидала такое услышать, думая, что пирату не больше тридцати. — Я теперь чувствую себя неловко, так невежливо обращаясь к... тебе, — она покраснела, ее румянец забавно переливался в свете огня. Взгляд мисс Суонн конечно же опустила, и пытаясь как-то отогнать свое смущение, приложилась к бутылке. — Лиззи, ты слишком зажата. Лучше расскажи про свою жизнь, какого это, жить в окружении горничных и служанок, жить в мире, где ты не властен над собой? — Джек тоже присоединился к Элизабет, подняв наполовину полную бутылку в однозначном жесте. — Все довольно скучно: чтение романов, корсеты, приемы, чаепитие, прогулки по саду и, наверное, все. До восемнадцати лет я училась, познавая поверхностно некоторые науки, в основном уделяя время этикету и поведению. — Это явно не твой конек, — прыснул от смеха пират, еще раз посмотрев на Лиззи, сидящую в его рубашке с бутылкой рома в руке. — Джек! — возмутилась мисси, но продолжила, — Самое неприятное было воспитание во мне верной хорошей жены, эти уроки всегда были мне противны: я знала, что выйду замуж не по любви, здесь я и впрямь не могу ничего поделать. К тому же, — Элизабет опустила глаза и тихо засмеялась. — Я жажду узнать, что такого забавного ты вспомнила, — подхватил ее настрой Воробей, уже с любопытством слушая рассказ. — В тот день, когда ты спас меня, я упала прямо после того, как Коммодор Норрингтон сделал мне предложение. Это может значить только то, что я обещана ему, и возможно, каким-то чудом спасись мы с этого острова, я стану его супругой. Уже более грустно подытожила Элизабет, снова погрузившись в пучину своей прошлой жизни в «золотой» клетке. Ей не хотелось расставаться с этой губительной свободой, даже мысли о скорой кончине не омрачил ее вкус. — Представляю, как он расстроиться, узнав, кто теперь его соперник, — отпустив колкость, Джек вновь задумался, теперь уже о судьбе Лиззи, — А этот евнух? То есть Тернер. Почему ты так жаждешь его спасти? — Я и сама не знаю… Мы знакомы с самого детства, и в нашу первую встречу я забрала у него ацтекский медальон. Наверное, я чувствую какой-то долг, пусть и не до конца все понимаю, — Элизабет задумалась, пытаясь разобраться, что же у нее на душе: может, она что-то испытывает к Уиллу? Нет-нет, совершенно нет, такого не могло произойти, да и… Лиззи посмотрела на пирата. Она бы не поступила так с тем, кого любит, значит, ее сердце свободно. — В любом случае, женщина пирата однажды — женщина пирата до конца жизни, всегда помни это, Лиззи, — Воробей завалился навзничь, уставив свой взор в ночное небо, щедро усыпанное звездами. И черт знает, о чем он думает: о мести Барбоссе или же о прекрасной юной женщине, которая вот уже допивает бутылку рома, совсем захмелев. Джеку определенно нравилась такая Элизабет: податливая, страстная, горячая и только его. Сама же Лиззи облизнула сладкие губы и искренне улыбнулась, взглянув на лежащего пирата. — Дже-ек, ты не замерзнешь без рубашки? — пьяным голосом протянула Суонн, подползая к мужчине. Она быстро уселась сверху, уперевшись руками в голый торс Воробья. — Если так продолжишь, я не то чтобы не замерзну, цыпа, я сгорю, — широкие грубые ладони тут же легли на оголенные бедра женщины. Она наклонилась, прижимаясь грудью к телу пирата и слилась с ним в страстном, горячем поцелуе, на какой только была способна. — Ты чертовски прекрасен, — оторвавшись от его губ прошептала Элизабет, глупо улыбнувшись собственным словам. — Что за манеры, мисс, вам нельзя говорить такое! — наигранно возмутился Воробей, задирая рубашку на теле Лиззи выше, чтобы снять. — Мне можно, я пьяна! — и мисси звонко рассмеялась, поднимая вверх руки, чтобы Джек наконец стянул с нее эту чертову рубашку.

***

Снова утро, крик чаек, шум прибоя, теплый бриз и тресканье догорающего костра. Они обнажены, лежат на скомканной одежде, уставшие и изнеможденные после насыщенной ночи. Элизабет уже начинала сомневаться, что Джек человек, а не какая-нибудь реинкарнация Барона Субботы. Хотя после прошедшей ночи она и впрямь видит сходства между ними: оба развратники и кутежники, до невозможности харизматичный и… — Оох, — по женскому телу прошла дрожь от воспоминаний, каким же пылким этой ночью был Джек. Он не стыдился ничего, и сделал так, что и Лиззи не чувствовала смущения, а только вожделение и пьянящее чувство подчинения. Мисси раз за разом прокручивала в своей голове то, что они вытворяли: а ведь раньше все это было строго запрещено, ее воспитывали иначе. Как принято в их обществе, изрядное влечение к мужчине — болезнь, уважающая себя супруга должна быть сдержанной и не предаваться утехам чаще одного раза в неделю. Элизабет поморщилась, вспомнив эти уроки. Ее учили быть куклой, но у них так и не получилось сделать из нее такую. Лиззи потянулась, разминая свое тело, Джек все еще спал, устал он явно больше чем она. Поэтому было самое время искупаться и совсем немного застирать пыльную, дымную одежду, пусть и в соленой воде. Солнце уже было высоко, поэтому всего за пару часов рубашка должна высохнуть, а пока… Пока можно походить и так, без одежды. Море было прекрасным, теплая вода, легкие волны и ласкающая у берегов пена: оно с радостью принимало в свои объятия мисси. Элизабет все больше чувствовала свободу и теперь сильнее завидовала пиратам, которые бороздили просторы океана, совершенно ничем не скованные. Элизабет встряхнула влажные волосы, выходя из воды. Рубашка сушилась на высокой коряге, а сама женщина пошла к тайнику, посмотреть, что можно перекусить, и, конечно же, выпить. Через некоторое время проснулся Джек, он резко дернулся, вставая, но заметив глазами Лиззи, тут же расслабленно лег обратно, приятно улыбнувшись, словно в жизни ему ничего не нужно: проводить бессонные ночи наедине с шикарной женщиной, ромом, а потом спать, спать до тех пор, когда солнце уже начнет следовать на запад. Они оба перекусили, скудно, но хоть так, и Джек, как и обычно, принялся восстанавливать костер. Он долго бродил по зарослям, в поисках подходящих бревен, и когда нес последнее, неожиданно бросил его, не донеся до костра. — Лиззи… — сдавленно прошипел мужчина, положив ладонь на лоб. Перед ним сидела лучшая женщина в его жизни, она менялась у него на глазах, и кажется сейчас он скажет какую-нибудь глупость, — Если бы все женщины были такими, как ты, мужчины жили бы дольше, не желая покидать этот рай. Без одежды тебе лучше. Ну вот, сказал какую-то чушь, и сейчас Элизабет посчитает его дураком… — Джек, ты просто прекрасен в своей глупости, и мне нравится это, — мисси слезла с коряги, подойдя к пирату, — И я даже рада, что мы очутились здесь, я кое-что поняла. — И что же… — шептали настойчивые губы Воробья прямо в уста Элизабет. — Что все, чему меня учили до этого — полная… — она замолчала, готовая вот-вот слиться в поцелуе с Джеком, но договорила, — Чушь. — Кто бы сомневался, голубушка, — усмехнулся пират, блеснув своими золотыми зубами. Они простояли так еще какое-то время, прикоснувшись нос к носу, но потом прошли к костру, который вновь разгорелся ярким пламенем. Танцующие языки взвивались ввысь, освещая темнеющее небо. На этом острове время тянулось как-то по особенному, но и проводить его было приятно до одури. Танцы вокруг костра, льющийся рекой ром, пиратская песня про висельников. Элизабет вовсе не думала о том, что их могут спасти, наслаждаясь моментом, который ей выпал, и она ничуть не жалеет, что отдала себя этому пирату. Возможно, в ее жизни не будет никого, кто был бы лучше и искуснее Воробья, теперь ей будет, с кем сравнивать… — И не будет странным, если мы встретимся в полночь на дереве висельника! — хором пропели пират и губернаторская дочка. Как же все это было странно и волшебно, именно так. Они упали на песок, заливаясь смехом, и пили, пили пили… Много пили. — Джек! Ты обязан научить свою команду этой песне! — поддатая Элизабет то и дело заваливалась на такого же пьяного пирата. — Да, цыпа, мы будем гордо реять моря, сотрясая всех ее мотивами! Йо-хо! — И вы станете грозой всего Испанского Мэна! — пьяный язык заплетался, но Лиззи этого не замечала, продолжая болтать. — Не только Мэна, цыпа, а всего… — пират задумчиво приложил указательный палец к губам, и вскинул руку к верху, гордо вскрикнув, — Океана! Снова раздался смех, вперемешку со звоном стекла бутылок. В перерывах между песнями и плясками, они сплетали свои тела в жарких объятиях и сладких поцелуях, и потом снова продолжали свой танец вокруг горящего костра. Они словно давние любовники, точно знали, чего хотят друг от друга… — О, ты обязана побывать на Тортуге! Поющий и утопающий в ласке и алкоголе городок! Если тебя там не было, тебя не было в жизни! — Джек увлеченно рассказывал пиратские истории, во всевозможных красках, упуская моменты, которые могли бы пошатнуть психику юной леди. — Черт возьми! Я уже хочу! Хочу с тобой, Джек! — «та еще юная леди», подумалось Воробью, но он видел в ней что-то необъяснимое, кажется, потенциал. В ее глазах было то, что нужно морю — ничейность. Именно таких с охотой принимает море, открывая свои объятия свободным людям. — А выдержишь ли? Судьба иногда подкидывает такие подлости, что хочется самому прыгнуть на дно, к самому Дьяволу. От алкоголя все больше заплетался язык, даруя ощущение вседозволенности и эйфории. — Ты меня плохо знаешь! Какой бы ни была судьба, Джек, я останусь, черт возьми, в море. Даже если завтра меня заберет Коммодор Норрингтон и женит на себе! Я убегу! — Мм, люблю этот твой нрав, ты просто душка: жизнь пинает тебя из стороны в сторону, но кажется, скоро она сломает ногу. Элизабет глупо засмеялась, откидывая пустую бутылку рома. Она расслабленно наваливается на пирата, прижимая его к песку всем телом. Они оба пьяны, оба хотят… Словно в последний раз, Лиззи впилась в желанные губы. Джек обхватил женщину за талию, вжимая в себя. Каждый поцелуй с ним был чем-то особенным, от них пьянел еще больше, а тело наполнялось ощущением неудержимого кутежа. Щеки горели, а тяжелое дыхание касалось губ пирата. — Что же ты со мной делаешь… — Вношу живительную струю, цыпа, — Воробей поднялся на ноги, поднимая за собой Элизабет: он сразу развернул ее к себе спиной, заключая в свои объятия. Женские груди теперь сминались ладонями Джека, а сам он ласкал шею томительными поцелуями, кажется, он хотел всего и сразу. Но все же медлил, распаляя женщину, что та вся таяла и млела под его ласками. Она хваталась руками за его бедра, руки, шею, ища спасение, чтобы не утонуть окончательно. — О, Лиззи, — шептал он ей на ухо, лаская руками женское нутро, а она стонала, сладко и громко, томно протягивая его имя. Они долго предавались любви, сплетаясь взмокшими разгоряченными телами, с жаром отдаваясь друг другу, будто это и правда последняя ночь перед долгой разлукой. Мысли об этом заставляли отдаваться с еще большим напором. Элизабет прогнулась в спине, когда почувствовала капитана в себе, ее всю затрясло приятной дрожью, она стонала имя пирата, словно была не в себе, отдавала всю себя утехам, каждую секунду узнавая новое. Джек был хорош во всем, и этот факт совсем немного уколол ревностью пьяную Лиззи. А капитан отдавал свою пылкую любовь женщине без остатка, как в последний раз.