Последний рубеж

— Чёртовы политиканы, — прорычал Фукучи Гэнъитиро — давний друг, имя которого, спустя столько лет, странно звучало даже в мыслях, — когда они зашли в его кабинет. По-армейски минимально обставленный, с тонким, едва заметным слоем пыли на письменном столе. Фукучи редко бывал здесь. Фукузава молча закрыл за ними дверь, да так и остался стоять рядом с ней. По привычке, он попытался спрятать ладони в рукавах, но военная форма не располагала к этому. Так что Фукузава сцепил их за спиной. И поймал себя на мысли, что Мори всегда держал руки в карманах. После последнего дрифта они заметно дрожали. — Это всего третий год работы программы по производству егерей, она успешна, так какого черта они начали устраивать какие-то истерики на тему финансирования?! — Фукучи уселся в кресло и поправил усы. — Ты садись, чего стоишь как неродной. — Нет необходимости, — ответил Фукузава. Он чувствовал, что не подходит для этого. Ему не хватало политической хватки для всех этих подковёрных игрищ. Не хватало информации и умения её находить. Он чувствовал себя чучелом, отпугивающим особо наглых ворон. Бывший пилот егеря «Вита но хито», сражавшийся с кайдзю девять раз за время своей службы. Девять раз, за время которых ни один из кайдзю не добрался до берега. Временами Гэнъитиро тоже казался Фукузаве одним из политиканов, тем, кто водрузил его на палки и поставил посреди поля, но он упрямо гнал от себя эти мысли. Они выросли вместе, и Фукучи был кем угодно, но не хорошим политиком. Он и сам понимал это достаточно хорошо, чтобы не ограничиваться лишь силой собственной луженой глотки. Первоначально оба они шли на пилотирование, друзья уже лет тридцать как, совместимые по всем показателям, но не смогли войти в дрифт, сколько бы ни пытались. В итоге Фукузава оказался в егере с Мори. А Гэнъитиро долго орал, что из них не выйдет хорошей команды. Что ж, сейчас, возможно, он рад. Фукузава, в конце концов, не пожалел ни секунды, готовый поставить на кон все за последнее сражение с кайдзю там, в море, даже если этот бой окажется последним в его жизни. «Ты этого не хочешь,» — спокойно возразил Мори. Они сидели на крыше шаттердома и пили виски, передавая друг другу бутылку. Тогда ещё не было прямого приказа об их расформировании, но Мори уже начал что-то подозревать. — «Если не кайдзю, так радиация. Итог один. Мы умрем в егере. Или будем умирать медленно от лучевой болезни, распадаться и страдать. И будем куда более бесполезны.» И как же Фукузава ненавидел логичность Мори, но больше всего — то, что он чаще всего оказывался прав. — Тут в третьем поколении интересная пара, — Фукучи выдернул его из воспоминаний, безошибочно доставая какую-то папку из стопки совершенно идентичных ей. — Они буквально перед этим заседанием завершили первую успешную вылазку. Завтра летим к ним в шаттердом, запишем пару видео. — Я не до конца понимаю, как это поможет нам с финансированием программы. — Нацуме-сенсей открыл добровольные пожертвования. Трансляция видео про пилотов, в том числе и твоего разговора с ними, советов и подбадривания, может нам неплохо помочь. К тому же, это можно использовать и на старых хрычей. Поверь мне, от этого есть польза. Фукузава передёрнул плечами и поборол желание расцепить руки. За три года в программе Фукучи поднаторел в этом и знал куда больше. И всё же Фукузаву не покидало ощущение неправильности происходящего. Все же, если программой руководил Нацуме-сенсей, не было причин сомневаться в его действиях. — Правда, — начал Фукучи и поморщился. — У него сейчас какой-то новый проект и исследования, якобы подростки лучше входят в дрифт или что-то такое, ты знаешь, я в этом не силен. Как бы такая глупость не обернулась для нас неприятностями. Фукузава чуть шире приоткрыл глаза, но ничем больше свое удивление не выразил. Это действительно казалось странным, и он был готов послушать голос разума — иногда звучащий кошачьими интонациями Мори — что Нацуме-сенсей, конечно, великий человек, однако шарики за ролики у него порой заезжают. Но посадить детей в егеря и отправить на бойню? Это даже для него перебор. — Что мне нужно знать про пилотов? — Их имена Озаки Коё и Ода Сакуноске, их егерь первый из третьего поколения, Золотая Безупречность, почти на электронике. — Почти? — Да. Но для рассказов об этом у нас есть целый научный отдел. Нас же с тобой волнуют только пилоты, — Фукучи наскоро просмотрел дело. — А, у них ещё есть дочка, Кёка, она постоянно на базе. «Совсем как Элиза,» — непроизвольно пронеслось в голове. От воспоминаний в груди приятно потеплело. В шаттердоме Элизу любили все. На миг он вспомнил, как временами в дрифте видел, как Элиза делает свои первые шаги, широко расставив ноги и держась пальчиками за спинку стула, как гладит короткостриженную светлую макушку, ласково перебирая светлые волосы, как слушает детский несвязный лепет. Он всё ещё ощущал эту давящую пустоту там, где его сознание соприкасалось с сознанием Мори. Зияющую дыру, о существовании которой он раньше не подозревал. С Элизой он тоже тогда не попрощался.

***

Шаттердом в Нагасаки встретил их отвратительной жарой. Фукузава уже отвык от неё. Он столько месяцев провёл под кондиционерами комнат совещания, что теперь приходилось вспоминать, как дышать сквозь этот почти осязаемый физически, влажный воздух. Ворот форменного кителя сдавливал шею раскаленными тисками. Их встретили, Фукузава с лёгкостью понял, кто из этих людей действительно был задействован в программе егерей, а кого согнали под палящее солнце лишь для вида. Программные отличались скупостью и резкостью движений, как и все военные, недолюбливали бессмысленные сборища. Предпочитали улизнуть в ангары и заняться делом, наконец. Когда видишь, как кайдзю сносит целые кварталы, волей-неволей становишься параноиком. Одной из самых первых улизнувших после короткого приветствия и обмена формальностями была Теруко — главный механик шаттердома Нагасаки. Для вида же были политиканы и журналисты. Фукузава уже так привык к камерам, что почти перестал обращать на них внимание. Он никогда не смотрел выпуски программы, в которых появлялся. Он вообще не любил, когда из их деятельности устраивали пляски с бубнами. Только слышал пересказы, весьма красочные, Элизы, да помнил, как Мори опускал едкие комментарии насчет закадрового голоса. — Нам хотя бы дадут поговорить сначала, или всё сразу на камеру? — спросил Фукузава, ни к кому особо не обращаясь, но зная, что ему ответят. — Лучше бы на камеру, — из ниоткуда образовалась девушка и поправила очки. — Меня зовут Кирако Харуно, я курирую съёмку. Молодая девушка, слегка застенчивая, но, очевидно, своё дело знающая. Фукузава обернулся — Фукучи тем временем переключился на разговор с остальными, отходя куда-то в сторону. — У нас есть набросок сценария: вы заходите, представляетесь и спрашиваете об их первых впечатлениях от программы, от пилотирования егеря, как их вообще угораздило... Они отвечают, и, в целом, вам особо не обязательно говорить в это время. — А вы думаете, они будут много говорить? — хмуро спросил Фукузава, переведя взгляд с активно жестикулирующего Фукучи на Харуно. Она стушевалась, но через пару секунд бойко подняла на него взгляд. — Озаки-сан будет много говорить, она понимает важность всего этого мероприятия, — Фукузава напряжённо посмотрел на неё, уловив осуждение. Осуждение. Девочка, которая занимается чёртовыми видео, будет осуждать его за то, что он считает, что это пустая трата времени. Дожили. Однако, он ничего не сказал и пошёл вперёд. Может, сам он действительно плохо понимал, зачем нужна вся эта возня, но в этом разбиралась Харуно. Когда речь шла о чём-то, в чём другой человек разбирался лучше — Фукузава предпочитал оставить свое мнение при себе. Внешне шаттердом ничем не отличался от того, в котором жили они с Мори. Бетонные блоки, никаких лишних украшений, всё исключительно ради практичности, по-военному. Несмотря на горячий воздух, здесь он мог дышать глубже, чем в излишне помпезных зданиях политиков. Фукузава вобрал легкими раскаленный воздух, пахнущий пылью и металлом, и все-таки позволил себе слабость в виде расстегнутой верхней пуговицы. На пару минут. Будто бы вернулся домой. Но расположение блоков несколько отличалось от его родного шаттердома. Не критично. Жить можно. — Мы почти пришли, вам напомнить их имена? — Я помню, спасибо. Ангар встретил их треском и скрежетом. Пара нерабочих егерей, оставленных на запчасти, один полностью функционирующий — Фукузава все еще мог определить на глаз, хотя, чтобы заметить, имеет ли машина критические повреждения в корпусе, не нужно было обладать ни особым умом, ни сверхточным зрением. Среди персонала сигнальными огнями горели две рыжие макушки — как раз рядом с Золотой Безупречностью, единственным рабочим егерем в Нагасаки на данный момент, — и Фукузава направился прямо к ним, больше ориентируясь на интуицию, чем на подсказки суфлеров. За минуту до включения камер они-таки успели поздороваться. Вблизи Озаки Коё оказалась невероятно красива. Фукузава подал ей руку, и она снисходительно пожала ее в ответ, скупо поздоровавшись. Ода Сакуноске кивнул на приветствие, по-видимому, являясь таким же немногословным, как и сам Фукузава до всего этого дерьма с прикрытием финансирования. Золотая Безупречность безразлично взирал на них сверху, поблескивая металлом обшивки.

***

Кёку Фукузава встретил тем же вечером, случайно. Разговорившись с Одой и Озаки, он совсем не заметил, как подошло время отбоя. Кажется, он цеплялся тогда за любую возможность вновь окунуться в жизнь рейнджера, а Ода и Озаки и рады были рассказать все наедине, послушать про запуск программы егерей от очевидца, а не из газет и исторических сводок. Поэтому девочка, тихо застывшая в дверях и не решающаяся подойти ближе, стала для него сюрпризом. Потом он вспомнил, что Гэнъитиро говорил про дочь. Девочка смотрела на него настороженно, сжимая в руках плюшевого кролика, а Фукузава смотрел на девочку серьезно и слегка печально. Тогда Ода вежливо извинился и, подхватив сонную Кёку на руки, вышел из столовой, аккуратно прикрыв дверь, а Фукузава так и остался сидеть, как дурак, так ничего и не успев сказать. Озаки посмотрела на него ласково и устало, улыбаясь уголками губ. Она до боли напоминала ему Мори. Или же Фукузава просто искал его образ везде, где только мог. В тот день они больше не разговаривали, но планы Фукучи изменились, и Фукузава был вынужден остаться в Нагасаки на несколько месяцев. Ему оставалось только гадать, являлось ли причиной задержки то, что их с пилотами Безупречности взаимодействие набирало много просмотров или то, что он окончательно вывел спонсоров из себя. Так или иначе, он был этому рад. Дочери Коё и Оды было пять лет. И она очень любила кроликов, тофу и гортензии. И своих родителей. А ещё — слушать разные истории. Фукузава знал не так уж и много сказок, да и рассказчик из него был такой себе, но в свое время он смог найти общий язык с Элизой и Кёка не являлась для него загадочной головоломкой. Поэтому тяготы они решили переносить вместе, точнее, Фукузава решал, а Кёка стояла рядом и с важным видом кивала. Коё, наблюдающая за всем этим с мостика, лишь улыбалась. Безупречность еще не раз выходила на бой. А Фукузаве оставалось смотреть на это со стороны, гладя прижимающуюся к его ноге Кёку по голове. Казалось, она понимала, несмотря на негласное в шаттердоме правило молчать, что в результате случайной ошибки может остаться круглой сиротой. Пока что Небо было к ней милосердно.