I found...

Акутагаве стоило догадаться, что Накаджима Ацуши из тех, кому протягиваешь ладонь, а тебе руку отгрызают по самый локоть. Не зря говорят, что благими намерениями устлана дорога в Ад. Акутагава только не понимает, как работают все эти чёртовы законы вселенной, если сделанное добро аукается тому, кто его сотворил, злом и неприятностями. Понятно, что во всём должен быть баланс - плохое и хорошее, чёрное и белое - но в этой сделке точно есть какой-то мелкий шрифт, который никто никогда найти не мог, и Акутагава не стал счастливым исключением. Из-за этого мелкого шрифта сделка получается весьма и весьма невыгодная, не стоящая ни внимания, ни затраченных усилий. Всё впустую, а то ещё и с нежелательными последствиями. Такими, например, как свалились на голову Акутагавы. - Не трогай меня, - шипит он и отшатывается назад. - Я не разрешал тебе прикасаться ко мне. - Вопрос не в том, кто и что разрешал мне или нет, - улыбается Ацуши, зажимая его между собой и стеной, - а в том, кто меня остановит. Наглый, самоуверенный и имеющий в запасе не девять, а намного больше благодаря регенерации жизней. Акутагава знал, что Ацуши - проблема. Он не забывал об этом ни на секунду. Ни когда пытался убить во время тренировок. Ни когда невольно втянулся в сами тренировки. Ни когда стал его напарником. Ни когда всячески его избегал, раздражаясь от одного только вида белой шевелюры и насмешливо блестящих глаз. Ни когда решил один-единственный раз в жизни проявить человечность и позволил отоспаться у себя дома. И вот чем эта человечность ему аукнулась. Лучше бы оставил идиота спать в штабе. Даже если бы тот только мешался из-за недосыпа во время миссии под ногами, Акутагава всё равно бы справился. Ещё и выговор смог бы устроить, и начальству в виде Чуи пожаловаться на радость последнему. - Не доводи меня, джинко, - угрожающе рычит Акутагава; плащ взметается вокруг его ног. - А то что? - невозмутимо интересуется Ацуши, вторгаясь в его личное пространство. Драка в штабе грозит разрушениями, проблемами с ремонтными работами и выговорами. Акутагава знает, если расскажет правду, его поймут и простят, но только в том случае, если судьёй будет Чуя. Вот только тот уехал на неделю в Токио по заданию, и все дела в настоящем проходят через Дазая, вызов на ковёр к которому врагу не пожелаешь. Поэтому Акутагава стоически терпит все выходки Ацуши уже как четвёртый день. И, похоже, последнему это надоело, потому что Ацуши перешёл от слов к делу, и в настоящем происходит то, что происходит. - А то я превращу тебя в решето, - обещает Акутагава, и повисшие между их грудными клетками щупальца «Расёмона» заостряются острыми пиками. - Вы так любите причинять мне боль, Акутагава-сан, - елейно тянет Ацуши и приближает своё лицо почти вплотную к чужому. - Знаете, а я ведь терпеть не могу боль. Ненавижу её с самого детства. Акутагава только хочет посоветовать ему пойти и обсудить эту тему с Дазаем, который «я в этом разбираюсь», когда Ацуши неожиданно подаётся вперёд. И не останавливают его ни впившиеся в тело пики «Расёмона», ни хлынувшая из ран кровь, ни упёршиеся в плечи пальцы, впившиеся до боли, до синяков, до хруста в костях. Навалившись всем телом, Ацуши вдавливает Акутагаву в стену, неумело неловко целуя, а тот только и может, что смотреть широко распахнутыми от шока серыми глазами в так же пристально смотрящие на него янтарно-фиолетовые. Мозг буквально взрывается информацией. Анализ ситуации быстрый, но рваный, и в голове получается какая-то каша. Акутагава видит глаза Ацуши и чувствует его обветренные сухие губы на своих губах. Он ощущает от него запах сладостей - опять увивался вокруг Кёки - и в то же время в нос забивается, затмевая всё остальное, терпкий аромат крови. В голове крутятся мысли о том, что Ацуши совсем слетел с катушек, а ещё о том, что проткнуть его сердце не представляется возможным, и о том, что мех воротника чужого пальто неприятно щекочет пальцы. Акутагава думает о том, чтобы оттолкнуть, но при этом вспоминает всё, что знает о болевых точках человеческого тела, и мысли сбиваются на чужой завышенный болевой порог. Действовать так неактуально, и Акутагава решает, что лучше проткнуть лёгкие наглеца и заставить Ацуши давиться собственной кровью, а после приходит осознание, что он размышляет слишком долго, слишком долго бездействует, и Ацуши уже притягивает его к себе, фривольно опустив ладони на талию, будто ему кто-то позволил подобное, и... На этот раз всё происходит быстро, на рефлексах и без лишних размышлений. Акутагава вгрызается в нижнюю губу зашипевшего Ацуши и, как только тот отшатывается, со всей силы бьёт его кулаком по лицу. Ацуши делает шаг назад, хватаясь за нос. Сквозь его пальцы начинает течь кровь. Подобравшись, Акутагава уже выбрасывает вперёд «Расёмон», желая проткнуть чужую глотку, когда за углом слышится хлопок двери, и через мгновение в коридор выходит мурлычущий себе что-то под нос Дазай. Заметив двух своих подопечных, он тут же расплывается в сладкой улыбке и останавливается. Цепкий взгляд проскальзывает по едва не трясущемуся от злости Акутагаве и останавливается на расплывшемся в ответной улыбке Ацуши. - Плохо выглядишь, Ацуши-кун, - цокает Дазай и переводит насмешливый взгляд на Акутагаву. - Что, крепость не сдаётся? Жаль прерывать осаду, но ты мне нужен. - Конечно, - услужливо отзывается Ацуши и вмиг оказывается рядом с ним. - Столько крови, хм. Научись наконец-то отклоняться, - наигранно заботливо причитает Дазай и, бросив на прощание «пока-пока, Акутагава-кун, прости, что прервал вас на самом интересном, продолжите после», утаскивает Ацуши за собой, попутно вручая ему платок. - Что поделать, Дазай-сан, - слышит Акутагава эхо звонкого голоса. - Акутагава-сан такой недотрога. Рядом с ним даже дышать запрещено. - Ах, Чуя был таким же когда-то, - ностальгично вздыхает Дазай, на что Ацуши едва слышно смеётся. - Извините, Дазай-сан, но ваши методы мне не подходят. Я хочу съесть, а не быть съеденным. Дазай наигранно громко охает и начинает выспрашивать, кто это научил Ацуши таким нехорошим двусмысленным выражениям, ведь «мои милые ученики не должны знать таких пошлостей!». Смех Ацуши эхом отражается в коридорах, разбиваясь о сжавшего кулаки до лунок от ногтей на ладонях Акутагавы, который тщетно пытается успокоиться. Его трясёт. Буквально. Хочется сорваться следом и оторвать Ацуши голову, а потом придушить и своего наставника. Вот только, к сожалению, это невозможно, и всё, что остаётся Акутагаве, это развернуться на каблуках и спешно покинуть штаб Порта, чтобы уйти в дебри города и попытаться восстановить там душевное равновесие. А ещё вдали от штаба можно будет вновь поразмыслить о том, где достать серебряные пули. Кто знает, может хоть они сработают против наглого сопляка? Акутагаве очень бы этого хотелось.

|...|