Больше пафоса, мой мальчик

— Арс, давай быстрее, а? — кричит Антон, тарабаня по многострадальной двери их ванной. С другой стороны слышится орущая из дорогущей стереосистемы музыка, глушащая поток воды, и Антон улыбается дурацкой попсовой песне, которая предусмотрительно выставлена на погромче. Наверняка с расчётом на то, что он не сможет добраться до спрятанного пульта, чтобы её отключить. — Я захожу через три секунды, — предупреждает Шастун, отходя от двери. Бровь приподнимается, выражая насмешку, когда и на это никто не отвечает, но напор воды за стеной будто усиливается. Антону даже не нужно разбегаться, чтобы сбить петли, потому что дверь их ванной расшатана настолько, что каждый раз грозится рассыпаться даже от лишнего стука по ней. Конструкция с грохотом падает прямо на их итальянскую плитку, но Арсений, сукин сын, только очаровательно улыбается, сияя блестящей от воды кожей между створок прозрачной кабины, и продолжает тереть свою грудь мыльными ладонями. Чувствует ли Шаст приливающее возбуждение от этого вида? Ага. Нихуёво. — Зашёл, — пожимает он плечами, приближаясь к подсвечивающейся синим колонке в дальнем углу. Не то, что музыка его прям бесит, но зато его бешенство обычно бесит Попова, поэтому хочется взбеситься, чтобы взбесился он, и… В общем, это та херня из разряда горячего секса после ссоры. Или во время ссоры. Или до неё. Похуй как-то. — Тронешь кнопку, и мы не едем никуда, — подаёт наконец голос Арсений, выключая воду, бесполезно льющуюся за спиной. Весь такой взмыленный, между прочим, в прямом смысле этого слова, и нереально красивый, он выглядит так, словно собирается сниматься в студийной порнухе. Вылизанный такой. Невероятный. — Напугал, — бровь Антона летит вверх, но дальше в сторону стерео он не двигается. Они стоят на месте, слушая заводные ритмы песни, и в очередной раз играют в эту никак не надоедающую игру «Кто бросит пошлость первым». — Я помню, что ты у нас бесстрашный, — Попов делает свой ход, ступая на охуительно тонкий лёд, но, как и всегда, не проваливается. У него всегда получается как-то немного изящнее. Шутить, делать комплименты, прогибаться, двигать бёдрами… — А ты вот совсем страх потерял, — констатирует Антон, сглатывая накопившуюся слюну. Ему нравится вечная атмосфера назревающей прелюдии вокруг них. Обычно, встречая такую парочку где-нибудь на работе или в компании, люди говорят «потрахайтесь уже», но шутка состоит в том, что они уже потрахались. И даже не раз. Не помогло. — Может быть, но только потому, что твои угрозы слишком примитивны, — Арс подходит к Антону опасно близко, заливая всё ту же итальянскую плитку мыльной водой. Как много ещё сможет стерпеть их дизайнерская ванная комната? У Арсения на плечах пенные горки, волосы влажные, рот приоткрыт, а бёдра… Боже на этих бёдрах Антон всегда, абсолютно, блять, всегда спотыкается взглядом, словом, членом. Попов тянется к его уху, дышит так томно, что кровь отливает от мозга сильно далеко вниз, и тот факт, что для того, чтобы суметь хоть что-то сказать в этом положении, ему приходится встать на носочки, сжимает внутренности. — Лучше бы сказал, что не дашь себя трахнуть перед делом, — шепчет он, коротко лизнув покрасневшую мочку, и ухмыляется такой ухмылкой, которую Антон если не видит, то чувствует, — тогда я бы задумался. Влажные руки Арсения забираются под сухую футболку, и он ведёт ими по животу вверх непростительно медленно для человека, говорящего подобные слова. Искуситель, не иначе. Опасный такой. Минутка обмена властью, которой Антон не успевает в полной мере насладиться, ведёт отсчёт последних секунд, и под тёплыми ладонями напрягаются мышцы пресса. — Тогда бы и я задумался, нужны ли нам такие жертвы, — отвечает Шаст, перехватывая чужие губы, и этим заканчивает свою небольшую игру во власть. Инициатив от Антона больше не требуется, и он плавится, когда чужое мокрое тело толкает его к стене, впечатывая в ебаную итальянскую плитку, и пропитывает чистую футболку влагой. Поцелуй смазанный, скользящий то на подбородок, то на щёки, потом по шее вниз, но такой возбуждающий в своих почти невинных касаниях, что у Шаста закатываются глаза от предвкушения. Блядский Арсений. — Ну, теперь точно пора в душ. Попов отстраняется с лёгкостью падающего с многоэтажки пёрышка, и идёт прямиком в сторону открытой настежь душевой кабины. «Пиздун», — улыбается Антон, цепляясь взглядом за его стояк. Весёлая музыка всё ещё бьётся о стенки, сопровождая пружинистые шаги Арса и покачивание его бёдер… Ох уж эти бёдра. — Пора, — соглашается Антон, уверенно двигаясь следом.

***

Машина проносится по трассе, явно превышая скорость, но Антон бесится не с этого, а с играющей в салоне песни. Той же самой, под которую его трахали в душе полтора часа назад. Весело Попову, конечно, но какого хера вообще? — И снова, — басит Арс, когда замечает руку, тянущуюся к переключателю, — тронешь, и я останавливаю машину. — И снова, — копирует Шаст, не удержавшись, и не оставливается в намерении сменить песню, явно выпрашивает, — не напугал. — Руку, Антон. Голос повышают всего на пару децибел, но от проскакивающей в нём хрипотцы хочется кончить прямо тут, на переднем сидении машины. В конце концов, она и не такое пережила, не рассыпется. Арсений уверенно крутит руль, сворачивая на более широкую трассу, и Антон залипает только на его невероятно красивых руках. Напряжённых, налитых синими венами, с выделяющимися на сгибах косточками. У Антона фетиш. Определённо. — Малыш, — зовёт его Арс тем же самым голосом, каким обычно отдаёт приказы сжаться посильнее, и в машине становится жарче, градусов на сто, — пора целиться. Он улыбается, вцепляясь в руль покрепче, и разгоняет их Ауди до двухсот пятидесяти. Тонированные стёкла с обоих сторон опускаются удивительно быстро, и Антон, хватая упёршийся в лобовуху пистолет, сияет ярче ребёнка, получившего конфетку. Адреналин разгоняет кровь до скорости, почти равной машинной, и у обоих сердца стучат так быстро, что грозятся перекачать всю кровь в ближайшее мгновение и остаться без материала для работы. — За три секунды, — командует Арс, припоминая выломанную Антоном дверь, и уже прикидывает траекторию, по которой будет крутить их машину через, — три, две… Руль встаёт до упора, и Попов долбит по тормозам, разворачиваясь. У Антона две секунды на то, чтобы справиться с заносом выставить обе руки в открытое окно, прицелиться и выпустить пять пуль. Лицо Шаста светится от захлестнувшего серотонина, и он откидывается на спинку, вцепляясь ладонями по бокам от себя, чтобы не вылететь на очередном заносе, потому что Арсений уже после нескольких крутых поворотов, скрипя колёсами, вылетает обратно на трассу, увозя их. Убитого они не проверяют из принципа, что крутые парни на взрывы не смотрят, но Антон точно знает, что попал в цель. И его ведёт, у него коленки дрожат, а веки бьются в настоящих конвульсиях, когда он слышит уверенный голос слева от себя, который тоже ни на йоту в нём не сомневается: — Готово. Звонок сбрасывается сразу же, без вопросов или похвалы. Чётко. Как обычно. Ими останутся довольны. Но даже если нет — кому не плевать? — Люблю тебя, — улыбается Антон, не сдерживая рвущегося порыва чувств, смешанного с адреналином, эндорфином и прочей гормональной хернёй. На спидометре всё ещё значится скорость за двести, но трасса пустая, поэтому Шаст подаётся к Арсению, чтобы в их обычном ритуале засосаться прямо во время движения. Пафосно. Дерзко. Блядско. Впрочем, как и всегда. Как и обычно.