More than friends

- Босс, вы знаете, кто смеётся громче всех? - спрашивает Чуя, сжимая кулаки. В кабинете Мори привычно сумрачно из-за опущенных ставней, но впервые Чуя ощущает себя так, будто помещение давит на него со всех сторон. Мори сверлит его цепким взглядом из-под ресниц. Взгляд этот тяжёлый, пронизывающий, острый подобно скальпелям бывшего хирурга. Он знает, как сильно Чуя привязался к Дазай - все в Порту знают, несмотря на их крики, ссоры, вопли, ругань и попытки придушить друг друга; знает, как близко к сердцу Чуя принимает чужую боль - особенно, если это боль Дазай; знает, каким диким зверем становится Чуя, когда кто-то задевает, ранит, унижает Дазай; знает, потому что сам приложил руку к становлению «Двойного Чёрного» и образованию связи между ними. Знал ли он о том, что Чуя влюбится? Знал ли о том, что влюбится ко всему безразличная Дазай? Об этом Чуя наверняка не знает, но что-то глубоко внутри ему подсказывает: Мори предвидел многое, если не всё. - Полагаю, громче всех смеётся тот, кто выиграл, - негромко, спокойно, почти ласково отвечает Мори. - Нет, Босс, - возражает Чуя, и перчатки на его руках едва слышно шелестят из-за плотнее сжатых кулаков. - Нет, Босс, вы не правы. Громче всех смеётся тот, кому больше всего хочется плакать. - Ах, сентиментальность, - отмахивается Мори и поднимается из-за стола, неторопливо подходя к нему. - Иногда я поражаюсь тебе, Чуя-кун. Люди, подобные тебе... Эмоциональные, отзывчивые, чувствительные. Как вас только не разрывает от всей той бури, что таится в душе? Обойдя его, не дожидаясь его ответа, Мори проходит к окну, нажимая на кнопку пульта. Ставни поднимаются, и кабинет постепенно наполняется светом. Солнце садится за горизонт. Небо над заливом - кровь и золото. - Я знаю, почему ты пришёл сюда, - продолжает он, вглядываясь вдаль. - Но боюсь, мои ответы на твои вопросы не смогут удовлетворить тебя. Потому что меня ведёт разум и холодный расчёт. Ты же сейчас преисполнен бессмысленными эмоциями и поэтому не сможешь - точнее, не захочешь - понять. - Вы можете попробовать, Босс, - цедит сквозь стиснутые зубы Чуя. - Правда? - улыбается ему через плечо Мори, хотя взгляд его остаётся тёмен. - Когда Ода-кун в коме? Когда Дазай-кун днём и ночью сидит возле его постели, безутешная и потерянная? Когда ты сам мечешься между своей любовью к ней и ревностью от того, что Дазай-кун не принадлежит тебе? - Если вы всё знали... - начинает Чуя, но его прерывают едва заметным качанием головой. - Это не играет для меня никакой роли, Чуя-кун, - отворачивается от него Мори и вновь смотрит на залив. - Мы уже говорили об этом, помнишь? В тот день, когда в этом самом кабинете ты преклонил передо мной колено. Ты знаешь теперь, кто такой лидер организации и на что этот лидер пойдёт, чтобы привнести в неё благо. Я могу быть привязан к Дазай. Я могу испытывать тёплые чувства к тебе, Чуя-кун. Общество Коё-кун мне тоже весьма и весьма по душе. Я тесно взаимодействую с «Чёрными ящерицами» и хорошо знаю Хироцу-сана. Но моё личное отношение не играет роли, когда речь идёт о чём-то большем, о чём-то глобальном, масштабном, нужном и выгодном. О чём-то приоритетном. О благе для организации. Ода-кун был нужен для моего плана, и я использовал его. Меня не волнует, кого любит Дазай-кун и любит ли вообще, сможет ли полюбить вновь после потери или не полюбит больше никогда. Ода-кун в первую очередь мой подчинённый. И он выполнил свою задачу, своё предназначение в этой игре. Это единственное, что имеет значение. Это и полученная лицензия, которая существенно облегчит всем нам жизнь. Вновь обернувшись к Чуе, Мори сцепляет руки за спиной и неторопливо подходит к нему; останавливается в жалком метре и какое-то время рассматривает усталое лицо, синяки под глазами и сами глаза - поблёкшие, мутные, но наполненные раздражением и затаённой злостью; улыбается. - Тебе следует отдохнуть, Чуя-кун, - мягко советует. - Что ты будешь делать, если подведёшь по невнимательности своих подчинённых? Что ты будешь делать, когда осознаешь, что всё это из-за твоих чувств? Что ты будешь делать, когда кровь доверивших тебе свои жизни людей ляжет на твои руки? Обвинишь в этом меня? Пойдёшь по цепочке и придёшь к мысли, что если бы не мои интриги, то ничего бы этого не произошло? Но тогда тебе нужно заранее вспомнить о том, что я не отправлял Оду-куна на бой с лидером «Мимик». Я просил его только провести расследование. Встреча с лидером «Мимик», как и последующая смерть - которая по счастливому стечению обстоятельств сменилась комой - была его личной инициативой. А теперь... Красноречивый жест рукой в сторону выхода, и вскоре Чуя уже стоит в кабине лифта, увозящего его вниз. На подземной парковке он быстро добирается до своей машины, и вскоре ярко-синяя лабморгини вылетает с выезда парковки, ныряя в поток машин. Выжимая немыслимую на заполненных дорогах скорость, цепляясь за руль до скрипа чёрной матовой кожи, Чуя гонит до тех пор, пока вдалеке не показывается здание больницы, спонсируемой мафией. Пятнадцати минут не проходит, как он уже стоит перед узким горизонтальным смотровым окном самой отдалённой палаты. Жалюзи на окна внутри подняты, и палата залита потускневшим светом почти закатившегося за горизонт солнца. Красный, золотой, оранжевый и немного размытого малинового цвета раскрашивают унылые стены и потолок, аппаратуру, больничную койку и лежащего на ней мертвенно-бледного человека. Букет свежих цветов в вазе на тумбочке кажется позолоченным. Сидящая возле больничной койки и держащая Оду за руку Дазай похожа на мрачного Жнеца, пришедшего за чужой жизнью. Слова Мори всплывают в памяти, и Чуя вновь сжимает кулаки, кусает щёку изнутри до боли. Он знает, что тот прав, во всём прав, но отбросить личное - эмоции и чувства - действительно сложно. Когда Чуя понял, что Дазай влюблена в Оду Сакуноске, то почувствовал укол боли, но и только, потому что ожидал этого. Они с Дазай познакомились в пятнадцать, когда он сбил её с ног в трущобах Сурибачи. У неё тогда были совсем короткие волосы, и она ужасно походила на мальчишку. Сейчас им по восемнадцать, всего три года прошло, но Чуе кажется, минула целая вечность. Он и сам не знает, когда осознал свои чувства, зато точно помнит, что никакой надежды на взаимность не питал изначально. Как же сильно они с Дазай терпеть друг друга не могли. Как же часто дрались, пытались придушить друг друга, подставить. Слаженность в их работе была только на поле боя, и Чуя знал, просто знал, что Дазай никогда не посмотрит на него в таком плане. А потом на горизонте появился Ода Сакуноске, и всё совсем пошло наперекосяк. Мори прав, сдерживать бурю в душе тяжело. Чуя ревновал и сильно. Ненавидел тот факт, что Дазай постоянно пропадает с Одой и Анго, что в последнее время стала всё чаще браться за какие-то совсем несущественные миссии просто для того, чтобы побыть со своим обожаемым Одасаку. Её не волновало, что в мафии над Одой смеются из-за его принципов. Её не волновало, что положение преемницы Босса накладывает дополнительные правила в отношении субординации. Дазай была счастлива, находясь рядом с Одой, и Чуя просто принял это. Поэтому и бесится в настоящем. Не из-за того, что Дазай просиживает дни в палате Оды, забив на работу, забив на него самого, своего напарника, а из-за того, что её лицо - лицо мертвеца. Дазай всегда была странной, и Чуя не сразу понял, что дело в сосущей пустоте «Исповеди». Дазай нужен рядом кто-то, кто будет тормошить её, интересовать, развлекать, увлекать. Чуя помнит, какой она была в день их встречи - безразличная фарфоровая кукла с пособием по суициду в руках. Чуя помнит, как вспыхнули её безжизненные глаза в тот момент, когда в бою против Рандо, выбив им пару минут на то, чтобы «сдаться», она подошла к нему и сказала: «Давай победим его вместе». Тьма ушла из радужки, и будто солнечный луч раскрыл свой свет в янтаре, отчего единственный видимый глаз засиял раухтопазом с чернильно-багровым отливом.

- Давай победим его вместе. - Ты серьёзно? - Есть способ, но в одиночку это сделать нельзя. Нам с тобой нужно работать вместе... Ты мне доверяешь? - Скажи, почему ты передумала. Разве ты не хотела умереть? - Сработает ли «я не знаю, почему»? - Нет. - Тогда я скажу тебе. Я немного заинтересована в работе в мафии. На поверхности этого мира, в мире света, смерть обычно скрывается от повседневной жизни, потому что она неприятна. Но в мире мафии всё по-другому. Смерть является естественной частью жизни. И я думаю, что это, вероятно, правильно. Потому что «смерть» не является противоположностью «жизни», наоборот, она является неотъемлемой частью повседневности. Дышать, есть, влюбляться, умирать - мы не сможем охватить весь смысл нашего существования без смерти. - То есть... Ты вдруг захотела жить? - Я этого не говорила. Я могу так ничего и не найти, но думаю, попробовать стоит. Успешно закончить эту работу, одолеть Рандо, присоединиться к мафии и... - И? - Я ещё не исполнила своё общение приказывать тебе как собаке. - Ты действительно ужасна. Если твой план провалится, я убью тебя, Дазай. - Звучит прекрасно. Вперёд, Чуя.

Они одолели Рандо. Они одолели Верлена. Они одолели Шибусаву. Они не раз и не два громили врагов Порта, зарабатывая славу и «Двойному Чёрному», и Портовой мафии в целом. И всё это время, что они были рядом, Дазай всё больше и больше открывалась ему. Заторможенность, апатия и мысли о смерти уже не терзали её так же сильно, как когда Чуи не было в её жизни, потому что он делал всё, чтобы тормошить свою лохматую напарницу, которая отпустила вьющуюся гриву волос, но ленилась порой даже расчесать её. А теперь она сидит в палате, если и отлучаясь, то незаметно, и напоминает каменную статую плачущего ангела: безмолвную, холодную, одинокую и безразличную ко всему вокруг. «Что ты будешь делать, когда кровь доверивших тебе свои жизни людей ляжет на твои руки? Обвинишь в этом меня? Пойдёшь по цепочке и придёшь к мысли, что если бы не мои интриги, то ничего бы этого не произошло?» - эхом доносятся из памяти слова Мори. Встряхнув головой, Чуя решительно открывает дверь и заходит в палату. Мори прав. Перекладывать ответственность глупо. Не будь здесь личной привязанности, Чуе было бы наплевать, кто, где и о ком скорбит, забивая на работу и свои обязанности. Но это Дазай, в которую он влюблён. Это идиот Ода, поставивший её на второе место. Это всё - результат интриг Мори. И очень легко в такой ситуации сказать: «Если бы не вы, Мори-доно, ничего бы этого не было». Но правда в том, что Мори действительно не имеет никакого отношения к любовным драмам. То, что кто-то смешивает работу и личную жизнь, его не волнует и не касается. Он делает свою работу, и если это на ком-то отражается подобным образом, что поделать. Жизнь - не только в мафии - вообще несправедливая штука. - Куда ты меня тащишь? Голос Дазай - шелест сухих листьев на ветру. Чуя не отвечает. Подхватив её на руки, он покидает палату, а после и больницу, не обращая внимания на шепотки за спиной. Усадив Дазай в машину, он сам пристёгивает её ремнём безопасности, а после садится за руль и выводит машину на дорогу, беря курс на загородную трассу, которая вскоре приводит к старому кладбищу за пролеском, расположенному на берегу залива. Дазай только дважды просит вернуть её обратно в больницу - тихо, безэмоционально, абсолютно незаинтересованно в происходящем - и Чуя с лёгкостью её игнорирует, обращая всё своё внимание на дорогу. Припарковавшись на месте, он отстёгивает её от кресла и снова берёт на руки. Дазай никогда не была тяжёлой, костлявая каланча, но Чуя чувствует, что за прошедшие полторы недели она стала ещё легче. - Ты вообще хоть что-нибудь ешь? - фыркает он. Дазай не отвечает, но он и не ждёт ответа. Прижав её к груди, он пробирается по узкой извилистой тропе вперёд, пока не добирается до края утёса и безымянной могилы, принадлежащей Рандо. Только тогда Чуя останавливается. С моря дует сильный солёный ветер, бьющий по щекам, отрезвляющий. Сбросив на землю своё пальто, Чуя садится на него, облокачиваясь спиной о каменное надгробие, и усаживает Дазай к себе на колени, поправляя её чёрный плащ и крепко обнимая. - Я хочу в больницу, - шелестит Дазай спустя несколько минут, наполненных напряжённой тишиной. - Нет, не хочешь, - припечатывает Чуя, откидывая голову на надгробие и закрывая глаза. - Нечего тебе там делать. От того, что ты чахнешь над больничной койкой Оды, ничего не изменится. Лохматая, бледная, глазища запали. После всего этого дерьма Ода не заслуживает очнуться и тут же откинуться из-за сердечного приступа. Чёрт побери, ты пугаешь даже бывалого меня. Твои бинты скоро реально будут держаться на одном скелете. Не думаю, что Оде это понравится. Когда он очнётся, ты должна быть сияющая и благоухающая и красиво разрыдаться на его груди. Разве не так поступают все нормальные влюблённые девушки? Хотя о чём я. Ты же двинутая на всю голову бинтованная тупица. Оду остаётся только пожалеть и... Когда к его губам прижимаются чужие, Чуя замирает и резко открывает глаза. Над ним вместо тёмного полотна неба бледное лицо Дазай и её широко распахнутые глаза. Ещё недостаточно темно, поэтому Чуя замечает и заломленные брови, и блеск слёз на ресницах, и проблеск впервые проскользнувших за всё это время эмоций в мёртвых глазах. Но куда больше его занимает тепло чужих сухих губ, жгущее его губы калёным железом. Это... Приятно, нет смысла отрицать. Это очень приятно и очень желанно, но... - Эй, - бормочет Чуя, опуская ладони на плечи Дазай и отодвигая её от себя. - Какого чёрта ты творишь? - Глупый Чуя, - выдыхает Дазай; передёргивает плечами, стряхивая его ладони, прижимается ближе и обнимает за шею, утыкаясь лицом куда-то за ухо. - Глупый, глупый Чуя. Глупый и слепой. - Я выбиваю десять из десяти мишеней, тогда как ты частенько мажешь, - мелочно напоминает Чуя. - Крошечные собачьи мозги действительно работают иначе, да? - едва слышно бормочет Дазай; и ноет, когда Чуя чувствительно дёргает её за гриву. - Ауч, жестокий Чиби! Перестань, больно! - А ты перестань болтать и творить глупости! - Но Чиби начал первым, - возражает Дазай и неожиданно выпрямляется, обхватывает его лицо ладонями. - Глупый Чиби наболтал столько глупостей. Я просто не хотела оставаться в долгу. - И что глупого я сказал? - фыркает Чуя, стараясь абстрагироваться от приятного ощущения прохладных ладоней на своём лице. - Я просто описал текущее положение дел. Вместо ответа Дазай улыбается. Чёрт побери, она улыбается. Хорошо, что Чуя уже сидит, потому что иначе его бы подвели колени. Конечно, он понимает её горе. Конечно, он понимает её траур. Конечно, он всегда был выше того, чтобы мелочно радоваться тому, что Ода на грани жизни и смерти. Чуя всегда хотел лишь одного - чтобы Дазай была счастлива. И если счастье её с Одой Сакуноске, то так тому и быть. Но прямо сейчас Дазай почему-то сверкает ярче звёзд на небе, хотя только что была совершенно убита горем. Её глаза блестят, на губах пусть едва заметная, но улыбка, а на щеках появился нежный румянец. Её пальцы дрожат, когда она наклоняется к нему, чтобы снова прижаться губами к губам в лёгком, поверхностном поцелуе. У Чуи сердце из груди пытается выпрыгнуть, пробить себе дорогу наружу, когда Дазай снова крепко обнимает его за шею, вжимаясь лбом в его лоб. - Ты всегда умел меня отвлечь, Чуя, - качает она головой и трётся лбом об его лоб. - Отвлечь, увлечь, заинтересовать и заинтриговать. Но всё-таки ты такой глупый. Совсем не видишь дальше своего носа. - Да о чём ты говоришь? - С чего ты взял, что я влюблена в Одасаку? - спрашивает Дазай, отстраняясь. Чуя хмурится. - Серьёзно? После твоего увивания вокруг него? После твоего состояния из-за его комы? - Что ж, ты прав. Значит ли это, что Чуя влюблён в Коё-сан? - Ха?! Что за бред?! - Бред? Но ты увиваешься вокруг неё, в рот заглядываешь, ловишь каждое слово, любуешься ею и готов таскаться за ней будто паж вместе с её катанами и зонтами, придерживая полы её кимоно. Будто ты её верный пёсик, а не мой. - Я не влюблён в Коё-сан! Я восхищаюсь ею, но она лишь моя наставница! - Ну, а я не влюблена в Одасаку, потому что он - мой друг. Близкий, очень важный мне, но лишь друг. Повисает тишина. Чуя всматривается в лицо Дазай. Дазай смотрит на него в ответ, невзначай перебирая пряди вьющихся рыжих волос. И только спустя несколько минут тишины Чуя решается, неловко прочищает горло и неуверенно спрашивает: - Тогда... Ты... Есть кто-то, кто тебе нравится? - Очень глупый, - качает головой Дазай. И снова целует его, но на этот раз уже намного увереннее и даже кусает за нижнюю губу. И на этот раз до Чуи наконец-то доходит, что это не блажь и не глупая попытка отблагодарить его за поддержку или что-то в этом духе. Дазай действительно расстроена состоянием Оды и винит во всём себя, но он увёз её к чёрту на рога, где нет никого и ничего, где нет нужды прятать лицо за масками и подавлять истинные эмоции. Он увёз её, отвлёк на себя, переключил внимание и напомнил о том, что она не одна, что есть ещё люди, которым она дорога. И, разумеется, куда же без этого, даже в такой дерьмовой ситуации Дазай сумела развлечься за его счёт. Но всё это меркнет и бледнеет в сравнении с тем фактом, что только что открылся. Дазай не влюблена в Оду. Дазай - боги, это точно не сон? - влюблена в него, Чую. - И как давно? - спрашивает он, когда она прерывает поцелуй. - Понятия не имею, - пожимает плечами Дазай. - Может, с первой встречи? Может, со второй? Ах, я хотела отомстить тебе за то, что ты впечатал меня в стену. А потом оказалось, что в тебе спит древнее божество, и разве я могла упустить такую занятную игрушку? А ещё эти глупые детишки из «Агнцев», которые подавляли твой потенциал и... - И Юан, которую ты убивала взглядом, пока она висла на моей руке, - вдруг озаряет Чую, и он улыбается. - Чему ты радуешься, Чиби? - склоняет голову к плечу Дазай. - У тебя ужасный вкус в девушках. - И не поспоришь, - впервые покладисто соглашается Чуя, окидывая её красноречивым взглядом. - Но он явно улучшился, и это не может не радовать, - тут же наигранно скучающе добавляет Дазай. - Нет, я так не думаю, - усмехается Чуя. - Я бы сказал, мой вкус стал даже хуже. Дазай щипает его за плечо и отворачивается, устремляя взгляд к горизонту. Запал пропал, оставив после себя спокойное умиротворение, и Чуя осторожно обнимает её и беззвучно облегчённо выдыхает, когда она легко откидывается спиной ему на грудь, не думая отталкивать. Правда, долго спокойствие всё равно не длится. В какой-то момент Дазай достаёт из кармана плаща телефон, смотрит на время и поджимает губы. - Уже так поздно. Отвези меня обратно в больницу. - Нет. Я отвезу тебя только к себе домой. Ты отмоешься, нормально поешь и ляжешь спать, чтобы завтра отправиться в штаб, поговорить обо всём произошедшем с Мори-доно и вернуться к работе. В больницу ты будешь ездить только в свободное время. - Неужели? Думаешь, имеешь право приказывать мне? - Оставь этот тон для пленных в пыточных нулевого этажа. Я делаю это ради твоего же блага. Тебе нужно разобраться во всём сейчас. Чем дольше будешь тянуть, тем сложнее будет потом открыть рот. Поэтому ты пойдёшь к Мори-доно, и хоть подеритесь там, хоть его же шарфом его придуши - мне наплевать. Но ты разберёшься со всем этим и вернёшься к работе, и будешь нормально есть и спать, чтобы, когда Ода очнётся, мы смогли это отметить, а не уложили тебя на соседнюю койку под капельницу. Криво улыбнувшись, Дазай поднимается с его колен, одёргивает юбку и поправляет плащ; смотрит какое-то время на надгробие Рандо, а после переводит взгляд на Чую и следом - на горизонт. - Он ведь очнётся, верно? - спрашивает едва слышно, комкая в пальцах полы плаща. - Будь я на его месте - обязательно бы очнулся, - поднимается с земли Чуя, отряхивая своё пальто. - Ты такая проблемная, мумия. Тебя нельзя оставлять без присмотра. Если он тоже считал тебя своим другом, если дорожил тобой, он обязательно очнётся. Дазай ничего не отвечает, но позволяет взять себя за руку и увести с утёса; сама переплетает их пальцы.

***

Когда на следующий день Чуя заходит вечером в кабинет Мори, чтобы отчитаться по последним ключевым сделкам, то замечает на его шее странные следы: как будто кто-то пытался задушить его, попутно раздирая кожу ногтями. Это вызывает у Чуи чуть истеричный мысленный смешок, но он никак не комментирует увиденное. Безмятежный Мори, в свою очередь, не выказывает и толики желания избавиться от своей наследницы и прикопать её труп в ближайшем пролеске. Это успокаивает Чую, которого одаривают загадочно-лукавой улыбкой, и он продолжает отчитываться с лёгким сердцем. Какие бы сумасшедшие ни были отношения между Мори и Дазай, главное, что они во всём между собой разобрались, а значит, всё в порядке.

***

Ода выходит из комы ровно через два месяца и четыре дня. Дазай всё-таки рыдает у него на груди. Но зато её не кладут на соседнюю койку под капельницей. Вместо этого она звонит Чуе и просит его приехать, чтобы они - все трое - могли отпраздновать.

|...|