Прикоснуться к сердцу

После ужина на улице быстро стемнело. На небе появились звёзды. Свет почти во всех домиках погас. По пути через всю территорию до их со Степой домика Рита на минуту призадумалась, делая выводы из сего мероприятия. С одной стороны, она даже завидовала Алисе. Она — глава собственной, хоть и небольшой службы в рамках ФЭС, решает все проблемы сама, но и не боится попросить помощи друзей-напарников. Галина Николаевна хоть и твердит, что вся ФЭС одна большая семья, но Власова постепенно понимала, что все они совсем друг друга не знают. И у каждого свои принципы. А объединяет только работа. Но опять же — с другой стороны — в команде Рогозиной младшей, возможно, все тоже непросто. Излишняя дружба и близость людей, которые работают вместе на военных должностях, может стать проблемой. Особенно для таких молодых оперативников, как в составе АОРС. ФЭСовцы же в отличии от них хорошо «натренированы» соблюдать профессиональную этику в рабочих моментах и не подвергнут риску дело, ослепнув от своих чувств. В одной и в другой организации свои плюсы и минусы… Вдруг к Власовой прямо посреди тропинки присоединился кто-то названный. — Риточка, добрый вечер! Это оказался Толстой. — Добрый, — совершенно в пустоту равнодушно подняла голову Рита, ускорив шаг. В дом же он за ней не пойдёт. А порог уже близко. — Простите мне моё излишнее любопытство, а где вы раньше работали? Мы так плохо друг друга знаем, — с чрезмерной приторной вежливостью и двуличным дружелюбием пристал к девушке заместитель директора агентства. — В другой фирме, — пыталась холодным тоном отпугнуть его Рита. Раз уж все винят ее в агрессивности. — А какой у вас стаж? где вы учились? — скрывать нервозность и спешку у него плохо получалось, любыми вопросами пытался выудить из нее информацию о биографии. Это внимание объяснимо их подозрениями… — Мое резюме утверждало руководство, все вопросы к нему, извините, но мне пора. — как можно быстрее бросила Власова, забегая на крыльцо в номер. Толстой с досадой проводил ее подозрительным взглядом. На подступающем эмоциональном импульсе и совершенно смешанных эмоциях Рита шумно открыла дверь и залетела в комнату, где сидел за столом у окна Степа. — Я тут… — хотел было оторваться от бумаг он и что-то сообщить напарнице. — Отвернись. — приказала она дерзко, даже не обратив особо внимания, чем он занят и что хотел, и в одно движение сняла черную футболку, словно она ядовитая или проклятая. Данилов не стал заострять на этом внимания и уважительно отвернулся к окну, пока напарница быстро переоделась в другую, такую же, только белую. В какой-то степени она спроецировала внутренний груз и неприятную оболочку на одежду и, будто ей станет легче — «сменила кожу», надев новую, чистую белую одежду. Словно новая неоскверненная всем этим давящим и негативным оболочка, не помнящая ни обещаний блондину, ни разговора с Толстым, ни утреннего сигаретного дыма Крапоткина. Ни ее невыносимых ночных мыслей о Нем… — Я тут отобрал из досье список тех, кому в 90-х было хотя бы лет 18, — заговорил с занавешенным окном Степа, ожидая, пока напарница соизволит разрешить снова на нее смотреть. — Среди них и Крапоткин, и Резнов, и Марченко, и Толстой. — и протянул оставшиеся тонкие папки правой рукой назад себя, угадывая, в какой части комнаты находится Рита. Та стояла вообще-то слева, но молча нагнулась через угол кровати, чтобы не обходить Данилова, и забрала документы, пробегаясь по ним рассредоточенным взглядом. Сама она была совершенно не здесь и не сейчас. — Но Резнова отметаем, как я уже сказал… — мужчина развернулся и прошелся глазами по ее образу, анализируя состояние с лёгким сочувствием и переживанием. — Кажется, Толстой что-то заподозрил, — Власова опустила руки и плечи. — Не надо было хамить его дружку, — устало убрала волосы от лица. — Опера завтра планируют поработать во флигеле с оборудованием. Изучить там все, взять пробы грунта, отпечатки поискать, — решил все же сменить тему Данилов, понимая, что сейчас ни о каком расследовании она говорить не готова. — Выспись сегодня, чтобы завтра быть в соответствующем состоянии. В его словах Рита вновь уловила скрытый намек на устав. А это сейчас — словно красная тряпка для быка. — И то, что вы так разобрались с Кирсановым, который тебе нагрубил… — Степа не знал, как ещё указать ей на опасные моменты ее решений и напомнить об общем деле и осторожности. — Подделывать документы и устранять кого-то из общей операции без ведома начальства… — Да плевала я на правила нашего начальства. И не нашего — тоже, — Власова снова потеряла контроль над своей грубостью и эмоциями. — Я избавилась от Кирсанова не только, потому что он шантажировал меня, но и потому, что угрожал нашему прикрытию, — но все же пыталась говорить здраво, справедливо и независимо защищать свои решения и отстаивать предпринятые профессиональные действия. — и если, Данилов, для тебя работа самое главное — то сам спи с местными информаторами… Самой наивысшей точкой грубости в ее словах было то, что она назвала его так обидно и холодно — по фамилии. Словно ледяной кол вонзили в сердце. Убив их последние узы дружбы, уважения и сопереживания. — Да как ты не понимаешь, что я все это время, черт побери, тоже пытаюсь любыми способами сохранить гармонию между работой и личной жизнью, а не отказываться от чего-то таким путем! Сердце и темперамент у Степы тоже были огненными, а сталкивать такие глубинные неуравновешенности крайне опасно…  — Я каждый раз ищу наиболее безболезненный компромисс, а ты постоянно доказываешь мне, что выходит наоборот! — Не смей говорить, что я этим пренебрегаю. — она могла быть очень холодной и невыносимо злой в своем железном спокойствии и каменном упрямстве. И в глазах уже где-то очень отдаленно сверкнула угроза… — Я прошу тебя, давай обо всем поговорим после завершения операции… — Данилов годами тренировал свою выдержку и учился вовремя отключать гнев, потому что мужчина всегда должен быть сильнее и хладнокровнее женщины и брать ответственность за происходящее между ними на себя. Рита сразу вспомнила, как он проводил с ней то психологическое упражнение и как тогда помог ей, заставив поверить в искренность своей поддержки. В общем порыве гнева на двуличие и лживую сущность всего этого прикрытия, всех этих людей и места она невольно проассоциировала его слова с очередным обманом и ударом в спину. Неужели тогда он тренировал актерский талант на ней, психологическое мастерство, чтобы потом разговорить преступника? и вся его доброта — это ложь?.. — Что, снова будешь нести весь этот бред? Психологические уловки — по уставу. Тебя этому учили, — холодные глаза и тон уже открыто обвиняли Степана, но сердцем он чуял, что это лишь выплеск обиды и эмоций маленькой девочки. — Ты, и все начальство, и родители, и Артем всегда твердили мне делать все, что нужно им, обществу, работе, что соответствует этим чёртовым ярлыкам поведения. Притворяться, лгать, терпеть ужасные паршивые слова и унижения. А я никогда не позволю диктовать мне, что делать. Слова ее были полны невероятной силы. Силы личности и способности разорвать любого за свои принципы и свою безопасность.  — Так что после этого дела, — голос девушки стал тише. — нам с тобой уже не о чем будет разговаривать… — сверкающие от затаившихся в глубине слез каре-зеленые глаза встретились с его на пару секунд. В них читались разочарование, боль, нежелание продолжать эту войну и оглушающий протест ее души, понимающей, что она теряет сейчас самое главное и дорогое. Высказавшись, Рита вышла на улицу, где от почти что ночной прохлады почувствовала некоторое облегчение. И потому не стала снова убегать далеко к спортивной площадке или к реке. Неосознанно она верила, что это кульминация их отношений, и сейчас (или никогда) они оба должны будут сказать друг другу самые важные слова. Какими бы они ни были. И тогда все прояснится и станет гораздо, гораздо спокойнее. Данилов снова отвернулся к окну, до боли зажмурив глаза и сжав руками голову, словно вдавливая подступающие наружу эмоции ещё глубже внутрь. Он действительно сейчас на грани, хоть и не показывает этого. Никогда не показывал. Но в какой-то момент волна неимоверной силы просто окатила его, и мужчина понял, что это не слабость. Что он готов. Готов сказать ей все. Степа выбежал следом, с грохотом вытолкнув деревянную входную дверь. Потому что просто не мог больше притворяться обиженным недотрогой. Он не тот человек, который будет мстить или отворачиваться. Или долго скрывать и бояться своих чувств. — Рита, — на этот раз он позвал ее крайне серьезным и сильным тоном. Оклик стал предвестником серьезного заявления и откровения. Говорить было трудно, ком встал в горле. Но он мог перебороть это, ведь никто из них не хотел причинять другому боль, проблемы были лишь из-за недопонимания. А молчать, как известно, эти двое тоже не могли — бушевал сложный темперамент. Его и её. Их глаза встретились и оба узнали этот взгляд, полный надежды, переживания и искренности. Честности. Она развернулась, но не решалась подходить. Степа хотел все объяснить, сказать, как есть. — То, что я испытывал к тебе все это время — не было ложью. Не было притворством по отношению к тебе. Я не такой человек, но наша работа… — он замолчал вовремя. Не позволил себе снова перейти черту и все испортить, заговорив о службе. Быть честным надо до конца. — Да, ты права, мне тоже надоело играть в ложь! — Данилов повысил голос и раскинул руки. — Ты и представить не можешь, как невыносимо мне было наблюдать за тем, как эти люди делают тебе больно только потому, что ты играешь приказанную тебе роль! И это не приносит ровным счётом ничего. Даже с одышкой и громким голосом он теперь казался ей благородным и преданным человеком. Вот-вот произойдет что-то, что разделит их отношения на до и после. — С нас хватит. Для меня цена слишком высока, — он говорил о ней, о своем тайном страхе потерять ее, потерять ее доверие. Ту Риту Власову, которая просила его застегнуть ей кобуру на ноге, приносила кофе перед завтраком, дописывала ночами отчёты за него, спала в кресле, не говоря ни слова против, бегала по утрам по всему лесу до изнеможения и гоняла его на тренировках. Ту, которая открыла ему свое сердце впервые в жизни, приняв чью-то любовь и поддержку. Верила ли она его словам? Они были настолько прекрасны, что в голове стоял шум, а боль от того, что это тоже может быть ложью, заранее изрезала сейчас ее сердце.  — Мы должны делать только то, что сами хотим. И говорить только правду. — Данилов не отводил от нее горящих эмоциями и верностью карих глаз, ни на секунду. Умоляя поверить, услышать, понять и осознать. Почувствовать. Хотя знал, что Власова никогда не верит словам на сто процентов… Ей нужны поступки. Надоело это паршивое чувство сомнения в самом близком и, пожалуй, единственном друге и напарнике. — Давай, — резко сдавшись она делает провоцирующий и грубый шаг вперёд, агрессивно подходя почти вплотную. Специально выводит его немым призывом. Который он ясно уже читал в диких и страстных глазах — «давай, сделай хоть что-то настоящее, ведь у тебя всегда кишка тонка, у тебя и твоего вечного внутреннего джентльмена, посмей, я не боюсь». Она стояла напротив него на невыносимом расстоянии в тридцать сантиметров, перешагнуть которое никогда не позволяла ни себе, ни ему. Ни кому-либо другому. — Хоть раз пойди наперекор уставу. — вызывающе вполголоса повторяет она последнее подталкивающее слово. И бензин мощнейшей волной изливается в мучавшее его сердце яростное пламя. Совершенно смело, уверенно и порывисто он приближается к ней одним большим шагом, нахлынув, как цунами из чувств и эмоций, и, схватив ее лицо и шею сильной рукой, целует порывно, крепко, преданно, будто бы ему вдруг удалось украсть настоящего ангела с небес, урвать самый большой приз. Крадя каждую секунду он жарко и уверенно продлевал этот поцелуй, словно он последний и самый значимый в их жизни. Что он докажет им все. Даже не чувствовал ее занемевших рук на своих предплечьях. Но они не отталкивали, а сжимали ответно сильно подстать этому сумасшедшему импульсивному шагу, на который Рита совсем ведомо отвечала, не перехватывая лидерства. Это было его единственное и беспроигрышное оружие, доказательство всех его смешанных чертовых чувств к своей напарнице. Как же он влип, неизвестным образом до одури влюбившись в эту женщину с невыносимым характером, грубую, гордую, дерзкую, неприступную и сложную. Которую однажды поставили ему в напарницы на один пустяковый выезд… Прервав, наконец, этот пожар из-за простой нехватки воздуха и зашкаливающего пульса, Данилов прижался нахмуренным лбом к ней и перевел дыхание, не открывая глаз. Ладонью слегка пригладил волосы у висков. Вот и все. Назад пути нет. Они перешли черту. Как бы ему не хотелось снова лицезреть уже раздражающую территорию базы, но он должен был увидеть ее реакцию. И в случае чего — не делать того, что ей не понравится или оттолкнет. Как она сказала — он ведь джентльмен… А так по-злодейски украл у нее поцелуй. Но Рита так и не вышла из этой атмосферы. Когда он отстранился — голод и огонь стал только сильнее и безумнее. Девушка словно в недоверчивом вопросе подняла каре-зеленые глаза на его лицо, в шоке с того, что ее будто бы вдруг так бесцеремонно лишили самого большого удовольствия, за которое она могла просто порвать человека. И эта буря, угроза и желание в глазах послужили разрядом в его сердце. За секунду до смертоносного урагана, который пинпонгом вернулся уже с ее стороны после пары секунд молчания. И летел в него со скоростью света. Не дав и шанса и без того сходящему с ума словно летящему на бешеной скорости Данилову, Рита со свойственной непредсказуемостью и смелостью сама вторглась в его пространство, проникая поцелуем прямо в душу. Ещё более обжигающим, страстным, динамичным, глубоким и даже спешным. И так рождается самый безумный, долгий и жадный поцелуй из всех, что когда-либо они оба испытывали в своей жизни или во сне. В местах далеко за пределами реальности. Рита словно жаждала убедиться, узнать: что если она сделает также, без предупреждения, внезапно, застанет его врасплох, так провокационно требуя, проверяя его на подлинность и силу чувств — не осудит ли он ее снова? не станет ли учить или внушать наставления о приличии, неуместности и прикрытии? Она повела себя по-настоящему вольно, так, как она и хотела в данный момент. Смело и легко закинула на шею обе руки, без капли скромности прижалась всем телом, обнимая не как напарника и даже не как лучшего друга. К черту эти шаблоны. Плевать, ожидал он от нее такого или нет, рано ли им было так целоваться, словно пара безумно влюбленных подростков, напугает ли его это? Пусть знает ее настоящую. Ее намерения и смелость. В какой-то мере она невольно скорее даже соревновалась с ним: кому слабо́, и насколько далеко они позволят себе зайти? Она тоже может заставить его потерять контроль и вызвать дрожь в коленях. Да. Она ошибалась во всем. Но только не в том, что он был с ней искренен тогда. И что ни на есть искренен и чист мыслями в эту секунду. Ни о какой работе он и не помышлял сейчас — только действовал сердцем. Как она вообще могла так подумать о нем?.. Да она просто испугалась. Не поверила, что все может закрутиться так бурно, на одном понимании, столь сильном эмоциональном контакте, дичайших искрах и сумасшедшей химии, которая всплыла на поверхность, стоило только забросить их в сближающие нерабочие условия?

Они оба совершили одну ошибку. Это страх.

Страх что-то менять, вообще говорить об этом, выяснять — чтобы не потерять и лишний раз не испортить. А сами надумали совершенно ложные несуществующие выводы. Как только Стёпа осмелел и тоже крепко обхватил талию девушки, прижав аналогично нагло к себе, Рита быстро вернула полный контроль над ситуацией. И всем ее дальнейшим развитием. Но это ей так казалось. Любила думать о себе в единственном ведущем лице. Он ей этого все равно не позволит. Не в его принципах. — Ты не сильно разогнался? — резко отстранившись и снова положив свои руки на его, Власова возмутилась с лёгким остатком вызывающего тона. Который всегда безумно заводил. Если знать, что она так флиртует, а не собирается спустить тебя с лестницы. Стёпа ослабил хватку, но заметил, что руки девушки не спешили его отталкивать, в отличии от интонации и коварной ухмылки.  — Мы вообще-то на работе. — вроде как на взводе, но строго осудила напарника Власова, кажется, намекая на недавние его слова о важности прикрытия. И необходимости держать эмоции и желания при себе. — На работе не буду… — Стёпа не хотел отстраняться и слушать ее, играя наглость подстать девушке, но строгие ноты действительно напомнили о деле. Сейчас правда не время для полного спуска тормозов. — Да и здесь бы тоже, — Власова показательно отступила с гордым видом, будто он зажал ее в переходе, а она показала корочку. — держал себя в руках. — ещё один шаг назад и четкая остановка на расстоянии дали полную картину ее мотивов. Она хочет вернуть игру — теперь оба знали ее разграничение. Осталось только подыграть. — Ты вроде была не против, а сейчас — даёшь заднюю? — он попытался перенять ее образ и понять, что она задумала. Как им теперь спокойно из этого выйти и разойтись спать? Завтра оперативные действия, работа. У них дело висит. — А тебя очень легко сбить с пути, — заявила Власова, упорно выдерживая показательное расстояние, которое тоже должно было ему что-то сказать. Рита незаметно намекнула ему, что их игра теперь называется «между нами ничего не было». И что сама она якобы не одобряет такой поворот событий. По крайней мере такую скорость. Но на самом деле в ней играла ее женская натура и истинный характер — она знала, что отказом можно только сильнее завести мужчину, и заодно проверить, пойдет ли он до конца или так легко забудет, как командировочную интрижку. — Вот и проверим. Только ли ты падок на доступное в момент слабости?.. Данилов, кажется, понимал, что она что-то задумала и пытается его раскрутить на новые доказательства и проверки. А может действительно она невероятно мудрая женщина и теперь сама хочет открыть ему глаза на самого себя, показать, как он должен добиваться настоящих отношений. И в этом процессе узнавать свои же чувства. Стать честным к самому себе. — Рита. Не торопись с выводами. — предостерегает он с лёгкой лукавостью ей вслед, молча смирившись с таким ходом событий. Пускай теперь она делает свой ход и задаёт направление. Отношения это работа двоих. И взаимное уважение. На входе в дом Власова обернулась. — Торопятся только те, кто не познал удовольствия от накопившегося желания, Стёпа. Да. Дальше (он верил) — только жарче и сильнее. У них целая жизнь впереди, целая история. Развитие которой в бешеном темпе начнется очень скоро. Им как никому другому хорошо известно, что такое терпение. А теперь оба со спокойной (весьма относительно) полицейской душой сосредоточатся на общем деле таинственного лесного маньяка.