Опустевшее гнездо

Все еще влажные после мытья волосы Ханзо мягко струились под пальцами. Последние несколько месяцев Кенши полюбилось расчесывать и заплетать их. Первое время Ханзо стеснялся, ощущая себя девушкой, но телепат лишь посмеивался над ним. Кенши был готов часами расчесывать и даже просто гладить шелковистые волосы Ханзо, доходившие ему до лопаток, ведь из-за повышенной чувствительности кончиков пальцев прикосновение к чему-то гладкому и прохладному доставляло ему особое удовольствие. Вскоре грандмастер понял это и терпеливо позволял Кенши наслаждаться его волосами сколько угодно. — Я всё жду, когда же ты замурчишь как кот, — ухмыльнулся Ханзо после сеанса такой релаксации. В ответ Кенши блаженно улыбнулся, попутно вспоминая, как же мурчат коты. — Мур-мур-мур. Ханзо тихо рассмеялся. — Хорошо, засчитано. — Вообще-то, мурчать должен был ты, — с улыбкой заметил Кенши. — Извини, но сколько я ни пытался представить себя большим котом, не получалось. Это явно не мое тотемное животное, — ласково усмехнулся Ханзо. Несколько секунд Кенши отчаянно пытался сдержать смех, забавно сжимая и кривя губы. Но обожаемые Ханзо ямочки-таки обозначились на его лице. Горячая ладонь осторожно коснулась шеи телепата и мягко скользнула вверх. Кенши порывисто потерся о неё щекой, а затем прижался губами. Его ладонь легла поверх чужой руки и легко спустила ее ниже. Ханзо чувствовал под пальцами изгибы подбородка, шеи, отчетливо выступающих ключиц, и, наконец, его ладонь спустилась к груди, в которой тревожно билось сердце его любимого. Кенши закрыл глаза, его голова то медленно поворачивалась из стороны в сторону, то наклонялась, будто он слушал любую музыку. На самом деле музыкой были для него чувства Ханзо — мелодия всепоглощающей любви, тревоги и надежды. Его горячая ладонь согревала сердце Кенши, а глаза с жадностью разглядывали тело. Голова Ханзо кружилась от близости Кенши, его тепла и запаха. Под покровом ночи весь мир с его проблемами и волнениями вновь перестал существовать, утонув во мраке, до которого не дотягивался свет единственной в комнате недогоревшей свечи. В мягком мерцании пламени растворялись горести и страх перед будущим. Только нежность и любовь наполняли этот маленький уютный кокон из тепла и золотистого света. Пять месяцев Ханзо и Кенши прятались в нем, забывая обо всем на свете, духовно и физически наслаждаясь друг другом, и никак не могли насытиться этим блаженством. Они часами предавались страсти или, обнявшись, разговаривали полушепотом, или просто молча целовались, не думая больше ни о чем, вкладывая в эту ласку всю любовь и нежность, которая за долгие месяцы не могла освободиться, терзая душу и тело. Им было так хорошо в их убежище, что чуть ли не каждую ночь они думали — это лучшая ночь в их переломанной потерями жизни. Только в нем их соития перестали быть пропитанными тоской друг по другу, скопившейся за двенадцать лет. И вот опять холод близкого расставания противным сквозняком заструился во мраке комнаты, окружая, но пока еще не проникая в их маленький кокон счастья. Отблески пламени танцевали на изумительном по гармоничности линий телу Кенши. Годы его почти не изменили, и даже шрамы, которых за двенадцать лет стало заметно больше, лишь придавали ему красоты в глазах Ханзо. Он уже давно изучил каждую белесую отметину, знал, как и когда они появились. Он невесомо целовал их, как если бы они до сих пор болели и он хотел унять эту боль. Постепенно ласка становилась все настойчивее. Взгляд Ханзо скользил по изгибам, а поцелуи чертили на коже огненные дорожки. Кенши ощущал жар его дыхания и тела. Страсть сдавливала горло, не давая дышать. Тяжелые пульсирующие удары в голове, в шее, в паху толкали за грань. Ханзо с восхищенным рыком прильнул к широкой груди Кенши, ласкал и покусывал острые вершинки сосков, одновременно поглаживая живот. Телепат подрагивал и приподнимал ягодицы навстречу его пальцам. Руками он комкал простынь, чтобы сосредоточиться только на ощущениях, которые дарили ему жадные прикосновения Ханзо, и стонал сквозь сжатые губы. Кенши не стремился к ответным ласкам и редко перехватывал инициативу, зная, что Ханзо гораздо больше любит дарить, чем получать. Высшим наслаждением для Ханзо было видеть, как спазмы удовольствия волнами прокатываются по телу Кенши, как дрожат его руки и ноги и до побеления сжимаются пальцы. Его стоны, даже сдержанные, порой едва уловимые, будоражили слух Ханзо, подобно музыке. Он старался уловить каждый из них, обращаясь с телом Кенши как с тонко настроенным музыкальным инструментом. Он хотел довести любимого до такого состояния, чтобы он сам набрасывался на него, стремясь к наивысшей точке удовольствия. Большего Ханзо и желать не мог. Кенши был подобен ветру, превращавшему пламя в настоящий пожар. Едва успев подготовиться, Кенши ощутил, как огненный вихрь налетел на него, обжигая изнутри. Сдавленный стон все-таки прорвался сквозь ладонь, которой он зажимал себе рот. Но даже эту, физическую, боль заглушила буря чувств, внезапно ослепившая Ханзо и лишившая его самоконтроля. Одна единственная мысль, мелькнувшая с быстротой молнии, обратила радость соития в гнев, наслаждение — в отчаяние. Кенши захотелось кричать, когда Ханзо, слившись с ним воедино, уже ощутил тоску расставания. Он двигался в нем, будто в агонии — обида и злость была в каждом толчке, резком, причиняющим боль. Еще минуту назад Кенши будто парил в небесах, а теперь еле сдерживал болезненный вскрик. Жар нарастал, и больше терпеть он не мог. Собрав все силы, Кенши напряг бедра и оттолкнулся руками. Все произошло так быстро, что Ханзо даже не понял, как оказался на спине, а Кенши навалился на него сверху. Страстная близость превратилась в борьбу. «Хватит!» — мысленно выкрикнул телепат, пресекая очередную попытку Ханзо вырваться. — Хватит… хватит, пожалуйста! — уже вслух повторял он, всем телом прижимаясь к нему и отчаянно целуя горячую, как раскаленные угли, кожу. Наконец Ханзо обмяк, оставив попытки сбросить Кенши с себя. Его грудь тяжело вздымалась, внутри все горело. И две маленькие слезинки, едва скользнув по вискам, испарились, будто попав на раскаленный металл. Вознесшись к вершинам блаженства, он неосторожно оглянулся назад, оттого и рухнул вниз, утянув Кенши за собой. — Ненавижу… Как я ненавижу эту проклятую жизнь! Изведенный сверлящим отчаянием, Ханзо закрыл глаза, ощутив, как влага быстро испаряется с них. Кенши молчал, только покрывал его шею и лицо поцелуями, дрожащими, торопливыми, потому что сам держался на грани сознания. Ожоги на груди, животе и на бедрах приносили нестерпимую боль, но он терпел, ведь Ханзо было намного больнее. — Такова наша судьба. Мы должны пройти все испытания с честью. Иначе ты не смеешь называть себя воином, — из последних сил прошептал Кенши и скользнул в спасительные объятия обморока. Когда мечник открыл глаза, ночь была еще темной, звезды сверкали, но на востоке уже забрезжил рассвет. Боль стала терпимой, ведь Ханзо, едва придя в себя от ужаса того, что натворил, густо смазал ожоги своей чудодейственной мазью и с тех пор с трепетом ждал пробуждения Кенши. А когда мечник открыл глаза, Ханзо припал к нему и стал сбивчиво молить о прощении. Теперь, после нескольких часов неподвижного ожидания, его трясла лихорадка, он ощущал потребность в словах и движениях. В ушах стоял звон, а фразы становились все более путаными. Но Кенши молчал, словно звук и вовсе не доходил до его ушей. Он «слушал» Ханзо иначе. Слова не имели никакого значения. Только волны его пронизанного болью раскаяния были важны телепату. От внезапного прикосновения пальцев Ханзо умолк, ведь за горячими извинениями он и не заметил, как шевельнулась рука Кенши. В голове зазвучал его голос: «Я люблю тебя, Ханзо, и ни в чем не виню. Поверь, я знаю, как тебе тяжело, но мы должны стойко принимать все удары судьбы. Посмотри, сколько боли ты мне причиняешь, когда пытаешься идти ей наперекор». — Прости меня, я потерял контроль над собой и не осознавал, что происходит! Сердце Ханзо мучительно сжалось, голос оборвался, когда взгляд в очередной раз упал на ярко-красные пятна ожогов. И больше не было слов в оправдание. «Огонь дает тебе силы бороться. Но контроль и еще раз — контроль. Мы уже столько раз об этом с тобой говорили!» Голос Кенши смолк. Усталый, но со странным чувством покоя в душе, телепат думал о том, что сделал все возможное и был даже рад полученной Ханзо встряске. Жаль только, что придется целый день проваляться в постели, чтобы к вечеру хоть немного прийти в себя перед долгим перелетом. А еще как-то объяснить все Такеде. Но это позже. А сейчас им обоим нужен был отдых. Шипя от боли, Кенши с трудом перевернулся набок и почти насильно уложил Ханзо, который до сих пор не находил себе места, рядом с собой. За окном разгорался рассвет, и чувствительные к свету глаза потихоньку начинало саднить. По утрам Кенши всегда прятался от него под боком у Ханзо. — Отпусти все, что было. Пусть оно растает, как ночь, — прошептал он и протянул руку, чтобы обнять в знак прощения за причиненную боль. У Ханзо больше не было сил сопротивляться, и все его тревоги растворились в той умиротворяюще-ласковой улыбке, которая всегда превращала его в мягкую глину. Устроив Кенши поудобнее и спрятав его лицо от утреннего света, Ханзо несколько минут лежал тихо, глубоко дыша, чтобы окончательно успокоиться. Вскоре веки его отяжелели, а мысли слиплись в комок, и только одна, как заноза, не давала покоя. — Когда вы с Такедой планируете уехать? — уже смиренно, но все еще с глубоко потаенной грустью спросил он. — Сегодня вечером. Скажи Такеде, что мне не здоровится. Но к шести вечера он должен быть готов — за нами прибудет транспорт, — ответил Кенши, стараясь, чтобы его голос звучал вполне буднично, но сразу почувствовал, как сердце Ханзо пропустило удар. — Так скоро… А Такеда? Как он это воспримет? — в смятении прошептал Ханзо, зная, что с их уходом клан для него опустеет. Проглотив свое сожаление, Кенши тепло улыбнулся. «Не волнуйся за него. Такеда готов вылететь из-под твоего крыла. Хотя, конечно же, он будет очень скучать по Ширай Рю», — сказал телепат, уже засыпая. Ханзо еще долго сторожил сон Кенши, прислушиваясь к его дыханию, и лишь изредка позволял себе забыться в полусне. До утренней тренировки оставалось чуть более часа, и каждая минута, проведенная с ним, была для Ханзо бесконечно дорога. На закате дня весь клан собрался, чтобы попрощаться с Такедой и Кенши. Самые младшие ученики — совсем еще дети, которым Такеда уже стал наставником, наперебой обнимали его и говорили, что будут скучать и желали успехов в учебе. А старшие кланялись Кенши, благодаря мастера кэндзюцу* за бесценные уроки. Мечник отвечал им взаимностью. В момент расставания он впервые почувствовал себя частью большой и дружной семьи, раскрывшей для него объятия, в которые ему захотелось вернуться. Когда вдалеке раздался шум приближающегося вертолета, Такеда прощался с сэнсеем, кланяясь ему и сбивчиво благодаря за все, что он для него сделал. Со стороны казалось, что они расстаются навсегда. Почувствовав это, Кенши подошел к ним, ободряющее улыбаясь. — Не волнуйся, Такеда, ты обязательно вернешься сюда. — Ширай Рю — твой дом. Его двери для тебя всегда открыты, — в подтверждение кивнул Ханзо, но тут же исправился: — Для вас обоих. Все втроем они крепко обнялись и стояли так до самой последней минуты, пока с подлетевшего вертолета не спустили троссы. «Нам пора», — мысленно сказал Кенши, чтобы шум винтов не заглушил его слов. Медленно и неохотно они разжали объятия. Самым трудным для Ханзо было удержаться и не поцеловать Кенши на глазах у всего клана. До боли сжав челюсти, он молча проводил его и Такеду, не в силах больше говорить, и лишь помахал рукой на прощание. «Не грусти, — в последний раз прозвучал родной голос Кенши, наконец даровавший ему утешение. — Наш сын встает на крыло. И мы должны держать свои крылья расправленными». — Несмотря ни на какие ветра перемен! — вторил ему Ханзо. *Кэндзюцу — японское искусство владения мечом.