Peccata capitalia

— Да уж, ни разу в жизни я вам не завидовал, — сказал Христофер, когда история отзвучала, но не успокоилась в его растревоженном кровавыми подробностями разуме. Он печально покачал головой — сочувствовал всем жертвам человеческой жадности, заставлявшей идти на страшные преступления. — Правильно! — охотно высказался Влад. — Потому что зависть — все-таки смертный грех, а это как-то не слишком хорошо для такого со всех сторон положительного… Христофер усмехнулся. Так же, как сам Влад старался казаться совершенным варваром и грубияном, он излучал ауру доброжелательности — и оба впечатления были обманчивыми, поверхностными. Нельзя так хорошо знать людей, как знал Христофер, и любить их всех беззаветно, и невозможно восхищаться жизнью, магией и городом, как Войцек, и быть таким черствым и наглым, каким он старался предстать чужакам. Они обменялись многозначительными ухмылками, кивнули, и Христофера охватил какой-то непонятный азарт от этой разделенной тайны. — Черт, погода портится, — протянул Влад, посмотрев через стекло на бушующую бурю. Дождь лил стеной, метался рассерженным зверем дикий ветер, носивший сухие осенние листья и какие-то бумажки. Петербург, казалось, потряхивало. В такие минуты никто из них не захотел бы оказаться на набережной, наверняка захлестнутой бурным течением Невы — словно очутиться среди водной стихии, попасть в картину Айвазовского, в самое сердце девятого вала. — Домой придется плыть, а, инквизиторство? — беззубо поддел Влад, и это была какая-то шутка, понятная лишь им двоим. Умаявшийся Ян покачал головой. Его немного высушила едва рассказанная история, и Христофер любезно метнулся к витрине и принес пирожное за счет заведения. Войцеки так часто и так много пили у него кофе, что он мог бы существовать только за их счет, так что ничуть не жадничал и хотел отблагодарить Яна за интересный рассказ. Тот всегда слишком старался — ничего удивительного, что он устало молчал и только поблескивал глазами, безмолвно общаясь с Владом — судя по тому, как они значительно переглядывались. — Раз уж мы ждем, пока эта… дребедень стихнет, — начал Влад, любезно сдержав желание выругаться, — продолжим! Очень мило, Иса, что ты вспомнил про зависть, потому что у меня есть подходящее расследование! — Судя по тому, как ты рад, оно должно быть очень безумным и опасным? — осторожно уточнил Христофер, садясь и подманивая Джека, чтобы его погладить, а то пес, кажется, совсем заскучал, как только его друг Маахес величественно удалился спать на барную стойку. — И определенно не понравится господину инквизитору! — важно согласился Влад. В запале зачастил: — Потому что он почему-то расстраивается, когда я пытаюсь разъебаться на мотоцикле на мокрой трассе! Странное дело… — Не нервируй меня, Войцек, я тебя сам убью, — очень серьезно, железно позвякивая голосом, попросил Ян. — Хочешь пирожное? А то с Джеком поделюсь, тебе ничего не достанется! И Влад согласно замурлыкал, оттаскивая свой кусок на вторую тарелку. — Ты не поверишь, сколь многое можно совершить из-за мести, Христофер. У меня есть все, чего я могу желать, — честно признался Влад, размахивая ложечкой, которой он терзал поделенное пирожное. — Мне это не совсем знакомо. Но если у кого-то есть то, о чем ты всю жизнь мечтал… человек может творить невозможные вещи. Зависть, которая заставляет тебя просто тихо страдать — никакой не грех, не надо иметь мне мозг разговорами про чистоту души. Нет, настоящая зависть — та, что толкает на преступления. — Мне всегда казалось это бессмысленным, — пожаловался Христофер, разводя руками. — Получается, если у моего друга есть вещь, которая мне крайне нужна, мне следует украсть ее? И я испытаю счастье? Так думают ваши преступники? Но скоро начнет мучить вина или покажется, что этого недостаточно… — Ты и правда добрый человек, — улыбнулся Ян. — С кражей все проще. Нашел вора, посадил — с этим справляются наши полицейские коллеги, чаще нас даже не дергают ради такого. Но что если эта вещь… нематериальная? Счастье, любовь, дружба — ты не представляешь, сколько обделенных этим наблюдают за теми, кому повезло чуть больше, и сгорают от жгучей зависти! И потом берутся за оружие или темную магию. Это-то и есть самое жуткое. То, на что могут толкнуть такие неощутимые… материи. — И если отнять это невидимое и неосязаемое никак не получится, проще того, кто успешнее тебя, убить, уничтожить, растерзать, — довершил Влад мрачно, тяжело. Что-то такое промелькнуло в его глазах. Застарелое, личное. С достоинством выдержав любопытный взгляд Христофера, он нашел силы продолжить: — У меня был знакомый, он меня возненавидел, потому что думал, что я не заслуживаю того, что у меня было — старая история, я еще в Праге работал. Он напитывался ненавистью к тому, у кого есть все на свете, власть, магия, любовь женщин, а я в то же самое время едва ли считал себя счастливым человеком, страдал, мучился, — отрывисто хохотнул Влад. — Зависть так же слепа, как и гнев или гордыня. И так же разрушительна. У того моего приятеля не получилось мне навредить, хотя он пытался, но в другой раз… в общем, один из моих друзей погиб из-за чужой зависти. Очень нечестно погиб. Неподдельное горе прозвучало в обычно громком и лихом голосе Влада, и Христофер, хотя и чувствуя себя человеком, запускающим пальцы в еще свежую рану, спросил, глядя на него чуть исподлобья: — Он был?.. — Нет, не демоном. Но нечистью. А им посмертия не видать, он не переродится в Аду, как сотни уебков-людей, — не выдержал Влад и тут же клацнул клыками, словно пытаясь прикусить свой болтливый язык. — Он разбился на мотоцикле, этот мой друг, именно поэтому инквизиторство так нервно реагирует на мои шутки. И я не могу его винить. Но это история не только про горе! — объявил Влад, резко хлопая в ладоши. Джек всполошился; Христофер потрепал его по холке, успокаивая. — Нет, она и про месть, и про свободу, и про то, как мы пытались работать с одной любопытной Варварой… то есть журналисткой! Много всего интересного было. — Ты уверен, что хочешь этим делиться? — сочувственно спросил Христофер. — Мы можем выбрать другое дело, думаю, у вас огромный опыт с многолетней службой… — Нет, я могу рассказать, — потряс головой Влад. — Может, мне это нужно. Открыть тебе то, на какую дикость способны люди из-за зависти, чтобы ты потом передал это кому-то другому. Хотя бы так я могу почтить его память.