Peccata capitalia

В Петербурге к бедствиям относились отчасти философски. Город, который и так частенько пытались залить, потопить, отправить на дно, подобно полузабытой Атлантиде, переживет и грозу в новогодние праздники, и снегопад посреди летнего дня. Малейшая ошибка в магических расчетах какого-нибудь наглого недоучки — и на город обрушатся громы и молнии. На улочке, где живет незадачливый колдун или алхимик, вечно не рассасывается тучевой тяжелый заслон. Если не идет дождь из рыб — уже славно, а коли все же пошел, то радуйся, что он не из камней. В тот день погода установилась славная, по-летнему теплая, хотя июнь выдался тяжкий, дождливый, осклизлый по-осеннему — и вдруг лето расцвело сказочным июлем… Солнечные лучи гладили по щекам, и демоница Белка радовалась, веселилась. Она вытащила своего жениха Сашу на прогулку, а на его инквизиторской работе в кои-то веки не было завала, и он дышал полной грудью. Улыбка Белки внушила ему уверенность в завтрашнем дне. С одной стороны — с слепого глаза — было по-прежнему темно, глухо, но отблески ее света заливали все… В центре города гуляло много народа, как и всегда. На Невском было людно. Им не привыкать проталкиваться через туристов, пораженно глядящих на стройные дворцы, на тенистые скверы и ровные памятники с прямыми осанками. Должно быть, Саша и был, как говорили многие, пропащий человек и глупый инквизитор, если самым потрясающим в этом древнем городе, смешивающим все, что возможно и нет, ему казалась обычная демоница с огненной косой и рыжим пушистым хвостом. — Смотри, погода снова портится, — расстроилась Белка. К груди она прижимала горячий стаканчик кофе, запрокидывала голову; ее улыбка немного померкла. — Кажется, темнеет. Чернота, которой навалилось, распухло небо, Саше совсем не понравилась. Он шарил по карманам в поиске какого-нибудь амулета-измерителя, но все они остались на работе. Чутье и так подсказывало, что творится неладное. Странная дымка скапливалась вокруг солнечного диска, окутывала его, цепко схватывала. Инстинктивно дернувшись к Белке, Саша приобнял ее за плечи, разрываясь между желанием бросится прочь с ней, спастись, затеряться в переполошенном городе, и выскочить прямо на тьму: это долг инквизитора гнал его вперед. Народ воздел головы, кто-то поднимал телефоны и снимал — такова реальность их века, соединившего бабкино колдовство и хитрые технологии, с которыми не расстаются ни демон, ни человек. Если солнце станет падать им на головы, они продолжат записывать видео. — Что происходит? — испугалась Белка, притискиваясь к нему, пряча нос за отворотом рубашки. На них напирали со всех сторон, прижимали, и она в страхе вздрагивала. — Саш, что это? На нас напали? Останавливались машины на дороге, на ближайшем мосту кто-то с железным лязгом сталкивался. Визги полицейских сирен Саша слышал отдаленно, затаил дыхание. Куда внимательнее он смотрел на реку, бушующую, бьющуюся о каменную набережную. Сейчас вода казалась сжиженным мраком — отражала небо. Без всеведения было страшнее всего, потому что Саша помнил то ощущение могущества, когда он читал нити мира, когда предрекал, не ошибаясь — слепой оракул зрит точнее всего. Но он отдал силу, отказался ради обычной светлой жизни инквизитора-трудяги. Сейчас он ни капли не отличался от вопящих петербуржцев и гостей города. — Затмение, — сказал Саша, из неподатливой памяти вытаскивая слова. Вспомнился туманный урок в академии. — Нас учили… Когда происходит стихийное бедствие, завязанное на магии, открываются врата из другого мира. Порыв ветра едва не сбил их с ног — они стояли, накрепко сцепившись, забыв обо всех остальных — о тысячах миров. Единственное, что имело значение: не потерять равновесие и удержать Белку. Солнце заслонила плотная черная пелена, закрыла, льнула к свету и жадно пожирала его. Где-то слышался треск, звон. Громкий крик — вороний. Шорох крыльев оглушал, и Саша потерялся в ощущениях. День обратился ночью, темнота навалилась с обеих сторон, сошлась, захлестнула его. Когда он открыл глаза, слепой и зрячий, небо расчистилось, расслоилась чернота. Толпа выдохнула — все живы. Резко пахло озоном и почему-то — сладким, яблочным. — Любит же этот кто-то, — фыркнула Белка, несмело отнимаясь от Саши, подрагивая хвостом, — являться из другого мира с таким пафосом. Нужно ввести какие-нибудь правила движения, в конце концов! Саша согласно промычал что-то; его колотило, как от холода.

***

Кто-то мог бы сказать, что балы в Аду похожи один на другой, что никогда ничего не меняется. Все те же маски, огни, лица, искаженные неискренними улыбками, смех за пушистыми перьями вееров и вихрения юбок, щедро посыпанных самоцветами. И этот вечер отнюдь не был необычен, однако в дом советницы Ориш съехалось много гостей: в последнее время праздники выдавались нечасто. Исход, должный громогласно пропеть об их победе над Раем, годовщина великой битвы, был сорван, и потекли по окраинам Ада волнения, и снова завыла, зарычала, взревела Дикая Охота на службе у Сатаны. Им было не до торжеств, пока Ад трясло, а Высшие все притаились. Но неделю назад дозволение получили, и вечер у леди Ориш был дан в скорейшие сроки. Изголодавшихся аристократов явилось много, они жадно кидались друг на друга, щебетали о последних новостях; не виделись давно, успели соскучиться — или страшились неведения, губительного в их круге, — пожалуй, самом страшном в Аду. Прекрасным нарядам дам не было числа, все они достойны бы сиять на первой леди Преисподней, но она, Ишим, одетая в простое алое платье, спокойно шествовала по залу, словно бы отстраненная от их мелочной кутерьмы. Встретившись с любезным знакомцем, леди Ишим ускользнула танцевать. Грянул вальс. Многие косились на гвардейцев, на ближайших воинов Сатаны, по традиции облачившихся в черно-серебряные мундиры. В последнее время они казались куда хищнее обычного: разгулялись, спущенные с поводка, попробовали снова крови и пепла — вспомнили, как рушился Рай и гремела революция. Гвардейцы тоже танцевали (интерес дам, даже замужних, к их темным фигурам был вполне объясним), но особая группка сбилась наверху, на балкончике, откуда проще всего наблюдать за залом, окидывая его почти хозяйским взглядом. Капитаны Роты Смерти лениво спорили о чем-то, опираясь на перила. Влад размахивал рукой, в которой небрежно держал бокал с вином, и здорово рисковал пролить на голову какой-нибудь расфуфыренной дамочке, оказавшейся под балконом. Те, кто знали его получше, догадывались, что он это делает нарочно, потому что вечер длился скучный, а небольшой скандальчик мог бы оживить демонов. Ян неодобрительно фыркал. Подле них, устало глядя вниз, стояла их названная сестра Кара, прятавшаяся от светских собеседников и находившая убежище лишь с этими двумя. Сатане никогда не было покоя. — Белка с Сашей рассказывали какие-то удивительные вещи о Петербурге, — негромко, едва слышимый за нервически взвизгами скрипки, объяснял Ян. — Они гуляли, налетел ветер, потемнело… Думаю, завтра мы постараемся разобраться. — Не на вас держится этот город, — поучала Кара, которая, очевидно, не желала расставаться. — Найдутся и другие, что смогут его спасти от очередного армагеддона. А мне нужна помощь здесь. — Я останусь, Ян, а ты иди, — предложил Влад, долгое время молчавший. — Кара права: надо решить с Ротой, присутствовать на Совете… А город я со спокойной душой оставлю на тебя, инквизиторство; мне всегда казалось, что ты лучший из его хранителей, а я — так, на подхвате. Изнанка там тебя любит. В задумчивости он перегнулся через перила, и Кара с Яном оба потянулись подхватить Влада за воротник расстегнутого мундира, чтобы не сверзнулся. Отсюда чудно видно было, как какой-то расторопный слуга подлетел к леди Ориш, наряженной в переливчатое платье цвета моря, которое никогда не видели на пустынном Первом круге. Невежливо оторвав ее от разговора с каким-то щеголем с посеребренными рогами, молодой демон, объявлявший гостей, что-то торопливо зашептал, и вид у него был порядком напуганный. Послушав его полминуты, Ориш отшагнула от собеседника. Подумав, гвардейцы решили спуститься, поскольку назревало нечто интересное, чего, как заявил Влад, он не мог пропустить. Ян полез за ним, прекрасно зная способность Влада ввязываться в драки, а Кара не согласилась в гордом одиночестве скучать на балконе и привлекать нежелательных собеседников. Любопытство влекло и ее. У всех троих на поясе висели сабли — не декоративные придворные шпажки, вывешенные хвастовства ради, а настоящее оружие, побывавшее в бою; не сговариваясь, они держали руки поближе к клинкам, напряженные, готовые вырваться в битву. Через звуки патетичного вальса пробивался мерный стук сапог с подбойками. Военные сапоги, на которые тонким слоем губкой нанесен гуталин, были перевязаны шнурками вокруг голенища, затянуты как можно сильнее. Гость, ставший виновником беспокойства леди Ориш, умело протискивался между кружащими парами. Пробивался через скопления адского народа ледоколом, выставив грудь и задрав повыше голову. Он смотрел вперед, и демоны расходились, не подумав его остановить. Мундир отлично сидел на широких плечах, серебряные пуговицы, словно звезды, выстроились в один ряд. Поднятый исшитый серебром воротник с трудом скрывал тонкую бело-розовую полоску, проходящую через всю шею. Эта полосочка, порвавшая горло, бегала по шее молочной змейкой. Волосы, собранные в неестественно аккуратный конский хвост, блестели в ярких огнях десятков хрустальных люстр, крюками впившихся в крепкий высокий потолок. Мелькнул хвост и за спиной. Свисали с пояса пустые кожаные ножны, испещренные рунами, буквами, иероглифами. Похожие на какую-то нелепую шутку, пустующие при воинственном виде владельца. Лицо гостя было каменное, ничего не выражающее, лишь сиял острый взгляд, сбивающий с ритма танца. Никто не хотел привлекать его внимание, но гость, ревизором прохаживающий по начищенному полу, не заботился о празднике. Для него вселенная будто сузилась до коридора взгляда, закрытого конскими шорами. Одну руку он держал на уровне груди, готовый одновременно и поклониться, и сплести заклинание. Вторую — у пустых ножен. Кошачья походка, мурчащий голос, грохочущий под сводами потолков… — Товар-рищ командор, р-рядовой Корак в ваше расположение прибыл! Звук, направленный никуда. Он не видел Кару, не магичил, чтобы обнаружить ее, но словно знал, что она услышит. Пробравшись, отдавив кому-то ногу и не извинившись, Кара оказалась перед ним, изумленно уставилась на Корака, словно глазам своим не верила — и дело было вовсе не в том, что они давно не встречались. Что-то в его фигуре точно казалось ей неправильным, непривычным, не присущем ее брату. Взгляд рассеянно метался. Взмахнула руками Ориш, ее широкие рукава мелькнули в воздухе, и музыка притихла, а Кара все смотрела. Пока не кинулась вперед, налетая на деревянно застывшего Корака и обнимая его, вешаясь на шею, что-то беспорядочно шепча, ни капли не смущаясь направленных на них взглядов. Не успел он вдохнуть, как тут же попал в руки Влада, немилосердно стиснувшие Корака. Ян пожал руку, радостно улыбался. — Ты посмотри, какой серьезный! — лихо воскликнул Влад. — Наш Пернатый! Извиняюсь, Падший! Шнурки завязал! Волосы причесал! И это-то наше чучело! Инквизиторство, признавайся, ты его не кусал? Расслабься, Рак, все же свои, — подмигнул Влад, вновь приобнимая его за плечи. Счастливо, ликующе улыбаясь, к ним спешила Ишим из другого конца зала; она подобрала юбку, мелькали тонкие девчоночьи щиколотки, и она тоже готовилась налететь на Корака вихрем, пахнущим сиренью и полевыми цветами. — Миледи Ишим, — ненадолго улыбнулся он, стиснув ее в объятьях. — Товарищ Кара, Влад, Ян. Как давно я вас не видел, вы совсем не изменились. Кара все такая же птичка, Ян серьезный инквизитор, а Влад… Он умолк, тряхнул головой, и его хвост весело качнулся вместе с ним. Бровь неумолимо поползла вверх. — Это… Рога? Ян! Первой сообразила и расхохоталась Кара; Ишим же сердито нахмурилась и нежно ткнула его под ребра — она все еще обнимала Корака, жалась щекой к его мундиру. Гости же снова пришли в движение. Кара несколько раз выразительно зыркнула на сбледнувшую леди Ориш, и та нашла силы продолжить вечер, словно ничего не случилось. Между собой им перемывали кости, но гвардейцы оттащили Корака в укромный угол, налили ему вина и наперебой начали говорить. — Инквизиторство ни при чем, — отважно заступался Влад, пока Ян смущался и что-то ворчал. — Хотя — как посмотреть. Жить, понимаешь, хочется, Корак; теперь, когда мы свободны, когда в Аду мир. А рога… что ж, я не сильно выделяюсь среди наших гвардейских демонов. Не трогать! — предупредил он сразу же, оберегая бесовские рожки. — Опасно! Делясь последними новостями, на ходу наперебой пересказывая и про недавнее восстание маркиза Мархосиаса, и про Петербург, и про то, что инквизиторам вдруг ударило в голову жениться — словом, про все, что Рак ненароком пропустил, — они опасливо поглядывали на Корака, на явно видный его шрам, которого прежде никогда не замечали. Но спрашивать пока что не отважился никто. Корак несколько раз хмуро кивнул. Ощетинился ежиком, но внимательно слушал. На рассказе про Мархосиаса двинул ушами, про свадьбу — хихикнул. Вглядывался в лица гвардейцев, облокотившись на стену. — Ох, сколько же я пропустил. А еще — Хранитель! Совсем бедная моя птичка настрадалась. Но вы выглядите вполне здоровыми, Влад вон отъелся на адовских щах. Будто бы и не был бессмертным никогда, никак на вас не насмотрюсь, а воды сколько утекло… С Чаши, с Грааля, времени сколько прошло? Три года? Пять лет? Давно я не был на балах… — он вновь замкнулся в себе, глаза его потемнели. — Пятнадцать, Корак, — мягко произнесла Кара, стискивая его ладонь, испуганно заглядывая ему в лицо, словно ища признаки безумия, и вздрагивая. — Столько лет — и горстка для нас, бессмертных. Помнишь, ты залетал как-то ненадолго? Вы с Владом гуляли по Столице, пили, дурачье… А Вирена, нашего гвардейского сына? Совсем взрослый стал. Не важно! — воскликнула, схватив Корака за плечи, ощутимо встряхнув. — Главное — ты здесь, ты сейчас. Ты дома, Корак. А инквизиторы молчали, кивая ей. И Ишим никла к плечу, мягко помахивая хвостом и все никак не успокаиваясь, чрезвычайно взволнованная его появлением. Вальс звучал, взвивался, раздувался все громче и громче. Пары плыли, крутились. А они спрятались в стороне. — Да, — покорно согласился Корак. — Мой путь окончен, и я вернулся домой. Долго ждал этого момента, дорогие мои, очень долго. Может, когда-то расскажу. У меня чувство, будто я испортил такой веселый праздник. Будем танцевать? Кажется, вы этого вполне заслужили, хах! Знаете, после долгой дороги ты никогда сразу не понимаешь, что уже на месте. Утром, наверное, пойму. — Есть у меня чувство, что все веселое только начинается, — протянул Влад. Они еще говорили, потянувшись ближе к гостям, все-таки загоревшись желанием станцевать. Тем временем в зале появились двое опоздавших на бал, но никто не удивился: от легкомысленных влюбленных юнцов и не ожидали другого, те не следили за временем. Дочь лорда Вельзевула и мальчишка-инквизитор; они растерянно озирались, попав в окружение высшего света Преисподней, но Ишим приветственно взмахнула рукой, подзывая их ближе, и рыженькая девочка, Белка, за собой потащила Сашу Ивлина. — Крестница моя, Белка — ты должен бы помнить, — шепнул Влад Кораку, — выросла, да… Остановившись, Белка заинтересованно глянула на Корака, на новое лицо в родном гвардейском мундире, и прижалась ближе к своему спутнику. Тот мигнул здоровым глазом — слепой оставался неподвижен, мертв; на Кораке он постарался не задерживать взгляд. Тот замысловато махнул рукой, прижал ее к груди, полупоклонился. — Миледи Ишибел… — Корак подхватил ее руку, легко коснулся губами запястья. После — повернулся к Ивлину, протянул руку и ему. — Александр. Рад познакомиться, Корак. Падший незаметно подмигнул Сашке, прикрыв и открыв мертвенный, залитый черными чернилами глаз, который в одно мгновение вернулся — снова стал карим. Молодого инквизитора Кораку никто не представлял.

***

Следующее утро царапало Яна предчувствием чего-то нехорошего. Чутье инквизитора, выработанное годами, не позволило ему долго валяться в постели, пусть они и устали после продлившегося почти до рассвета вечера у Ориш. Потому-то он подскочил рано, едва солнечные лучи проехались по лицу. Кто другой поворочался бы, поворчал и заснул снова, но Ян встряхнулся и выбрался из-под одеяла, хлебнул из оставленного возле кровати графина с прозрачной ледяной водой, c тоской шатнулся к зеркалу, приглаживая волосы, поутру больше напоминающие паклю. Влада не было. Можно было умыться на улице, у казарм, где обычно плескались в ведрах, отфыркиваясь, солдаты, но Ян прокрался вниз, на первый этаж гвардейского замка, находя купальни. Когда-то гнездо Черной Гвардии принадлежало Высшему, которого командор лишила головы, и Ян искренне рад был, что многое не стали переделывать, попросту достроив к величественному острошпильному замку грубо выглядящие казармы. У них был дом на окраине Столице в скромной пятиэтажке, покосившейся от времени, но в этот раз Влад решил заночевать в замке — тем более, они провожали туда Корака. У бывшего владельца, короля Велиала (с которым Ян, к счастью, никогда не встречался), был безупречный вкус в отделке спален и очень много места, так что на верхних этажах замка они обыкновенно селили гостей. Выйдя во двор, вымывшийся Ян тут же получил порывом ветра в лицо, почувствовал, как его посыпает песком, и смачно выругался. Гвардейцы, поднимавшиеся с рассветом, носились, занятые повседневными делами: кто-то таскал ведра от колодца к конюшням, другие разгружали телеги с провизией, волокли коробки и бочки в сторону кухни. Там, судя по сытному духу, кашеварили — к обеду. Поздоровавшись с кивнувшими ему солдатами, Ян направился к казармам. Там пару дней как крыли прохудившуюся, обтрепавшуюся от времени крышу, и неуемный Влад сам лез помогать, хотя в ремонте он был исключительно плох. Но не поучаствовать не мог, помогал таскать кровлю, ловко взбирался наверх, белкой взлетая, и прилаживал, пока кто-нибудь работал, подколачивал, а другие запевали долгие заклинания — чтобы дольше простояло. Нашелся Влад внизу, радостный и сияющий, распаренный: закатал рукава, рубаха липла к спине. Подойдя ближе, Ян сообразил, что с крышей закончили, стоит как новенькая, красивая, сияя листами кровли на солнце. Рядом возились солдаты, растаскивая остаток материала в сарай — пригодится. — Хорошо вышло, — сказал Ян, понявший, что от него ожидают оценки. И добавил, устало улыбнувшись: — Вот тебе неймется… Ты хотя бы спал? — Да так… Все больше думал, сон в голову не шел, а тут ребята колотить начали, я и решил помочь. Зато закончили раньше срока, — безмятежно поделился Влад. Отойдя, чтоб не мешаться под ногами, они присели на грубо обтесанной лавчонке у стены. Белили недавно, так что Ян еще опасался прислоняться; умаявшийся Влад привалился спиной, попросил у него сигарету и прикурил, поглядывая на небо. День лишь начинался, но припекало. В теньке было так хорошо, студено, что Ян едва снова не заснул. — Как там Корак, дрыхнет? — спросил Влад. — Не видел. Спит, наверное. Я бы тоже валялся без задних ног, если б пришлось перелетать через многие миры, — поежившись, представил Ян. — Пусть отдохнет. — Что-то у него случилось. Сам на себя наш Рак не похож. Понять бы… Искреннее волнение звучало в голосе Влада, и он неуютно, смущенно покачал головой, как бы не мог облечь в понятные слова подгрызавшее его беспокойство. Потянувшись к серебряному проблеску контракта, Ян ненадолго погрузился в смятенные мысли, осторожно, бережно касаясь обвязывавших их ниточек. — Лезть в чужие дела… — начал Ян, но осекся. — Я хочу сказать, это невежливо и бестактно, нужно же понимать! Если захочет, расскажет сам, а навязываться… — Да какой он чужой! Он гвардеец! — строго поправил Влад, будто кто-то собирался с ним спорить. — Вот что, раз мне придется в Аду какое-то время посидеть, возьми Корака с собой в Петербург. Заодно развеется маленько, невеселый он. — Думаешь? — прикинул Ян. — Да, правда, забери его, что ли, пусть трупы мелками обводит. Ему понравится. Очень занимательно. — Ты же знаешь Корака, — вздохнул Ян. — Он не ограничится рисунками. Поэтому я и решил уточнить, хорошая ли это идея. — Отвратительная. Решено, берем его! — Если Кара договорится с кардиналом, тогда возьму. Две головы лучше… Хотя я сомневаюсь, что в Кареоне те же представления о законе, что у нас. Но сможет чем-нибудь помочь. По довольному, даже хитрому взгляду Влада он понял, что все уговорено заранее. Прислушавшись к себе, Ян пожал плечами, согласился удивительно легко, хотя и подозревал, что работать с Кораком трудно будет. Это с Владом они привыкли давно, приладились, понимали с полуслова… — Я на подхвате, вечером вырвусь, — солнечно улыбнулся Влад. — Не думаю, чтобы что-то серьезное, в последнее время тихо в Петербурге. Хорошее время, спокойное. Ян скучал по городу. Так уж сложилось, что их вечно мотало из мира в мир, и ему приходилось менять Петербург на Столицу и наоборот — совершенно не похожие, разноликие. Пробыв последние недели в жарком, восточном адском городе, примирившись с порывистым огненным ветром, наносившим песка, Ян все-таки тосковал по гранитному, холодному Петербургу, по его серому отражению в мерно текущей Неве, по мостам и канавкам. — Приглядывай за ним, — настойчиво произнес Влад; тон его, совсем не такой насмешливый, как обычно, показывал: он действительно обеспокоен тем, что творится с Кораком. — Сам понимаешь, он всегда был неспокойным, а тут что-то стряслось… Когда нечто раздирает на части, совсем не думаешь о том, как себя вести. Он легко может с кем-нибудь поругаться, и… ну, ты представляешь. Кровь, кишки… — Удивительно, когда вы познакомились, ты пытался зарезать Корака. А теперь ты так волнуешься о нем? — Подумаешь, мало ли, что я там хотел! — заворчал Влад. — Этот долбоеб втиснул мне нож в руки и кинулся на него грудью; что мне, спрашивается, надо было делать? У меня был шок! И мало ли — сам разберусь, как мне резать моего брата! А ты следи, чтобы он не вляпался во что-нибудь. Терпеливо кивая, Ян выслушивал его сбивчивую речь, способную уместиться в пару простых фраз, которые гордый ехидный Влад выдавить не мог. — Все будет хорошо. Скажу, что он твой злобный близнец, — подбодрил Ян, — мне поверят. Что? Ведь похож! — Ага, конечно, Корак максимум сойдет за стриптизера из гей-клуба. В лучшие дни. — Какие глубокие познания, Войцек. Не ожидал. Влад молча показал ему средний палец, а потом они хором расхохотались, заставив пробегавшего мимо солдата подозрительно обернуться и нахмуриться. — Сам осчастливишь Рака или мне рискнуть? — подтолкнув его плечом, оскалился довольный Влад. Поднявшись, потянувшись, приятно похрустев косточками, Ян подумал, что первым делом стоит вытащить Джека из гвардейской псарни, где он томился, бедняга, с прошлого вечера. А после можно было отправляться; тем более, Ян поглядел на связной амулет, вплетенный в кожаный браслет, и тяжко вздохнул: камушек налился красным, пульсировал, накалялся, и не было никаких сомнений, что в Петербурге что-то стряслось. Джек его поджидал, долго не мог успокоиться, жался к ногам и не давал прохода, а после наперегонки взлетел с Яном наверх, к комнате Корака. Несколько запыхавшись, Ян выслушивал сбивчивые объяснения инквизиторского дежурного по амулетной связи, когда Джек вовсю скребся в дверь. Постучав, Ян приглушил магию, прислушался — шебуршание подсказывало, что Корак, по крайней мере, не спит. Дверь была не заперта, и Джек первым просочился внутрь. Не успел Ян ничего произнести, доброго утра пожелать, как Джек восторженно тявкнул и подлетел к малость несобранному, задумчивому Кораку, стоявшему между зеркалом и кроватью. Знакомился Джек обнюхивая ему руки, а потом счастливо взвизгнул и напрыгнул на оторопевшего Корака, поваливая его на кровать. Вился, облизывая ему лицо и шею, заставляя Рака несчастно отплевываться. Прыгнув к ним, Ян улучил момент, подхватил Джека за ошейник, попытался отнять от Корака, но проще было совладать с уверенно прущим куда-то танком, чем с жизнерадостным адским псом. Наконец Ян, не переставая бормотать извинения, оттащил Джека, цыкнул на него. — Ты ему очень понравился, — оправдывался Ян. — Вот Джек и… Не удержал, я сам виноват. Как ты? — с тревогой спросил он. Корак тряхнул головой, осмотрел рубашку, не порвал ли ее ласковый пес. Смутился, догадавшись, что шершавый язык стесал тоналку с шеи, как наждак — краску. Был виден шрам. По привычке он ногтем ковырнул полосу, проверяя ее. Сел на корточки, потрепав Джека за холку. — У, какое чудище! Хороший мальчик! — и засмеялся. — Ну, неплохо. Отлично выспался, — соврал Падший и не оглянулся на перевернутую вверх дном постель. Сегодня он больше походил на знакомого им Корака: волосы его небрежно валялись, пряди попадали в глаза. Развязанные сапоги аккуратно стояли у кровати, по комнате Падший ходил босым. — Вот и хорошо! — обрадовался Ян. — Знаю отличный способ развеяться. У нас в Петербурге убийство, Влад занят, а работать одному… — Тут Джек укоризненно уркнул и виновато потерся щекой о его штанину. — Ладно, вдвоем! — смилостивился Ян. — В общем, нам в неполном составе не очень весело. Так что буду рад, если присоединишься. Обещают что-то интересное. Что именно случилось, Ян из путанного рассказа сам не понял, но понадеялся, что это не обычное убийство из-за слишком полного кошелька — таких Робин Гудов им приходилось ловить в последнее время часто. Прав был Влад, говоривший, что в городе все мирно и славно — так, что впору повеситься от скуки. Корак довольно хмыкнул, будто услышал комплимент, который никто вслух не произнес. — Конечно, какие проблемы? Сколько у меня времени на сборы и что надо делать? Падший сцепил выпрямленные руки в замок, потянулся, встав на цыпочки, хрустнул суставами. — Всех раскроем!

***

Указанный ему заворот улицы Ян знал, потому смог провести рабочий портал неподалеку от мостика, перекинутого через грязноватую речку — одну из ленточек, ответвлений мощной Невы. Чуть выше было знакомое ему кафе, в котором, сидя на улице, можно было наблюдать за прохожими, чем они с Владом пару раз пользовались, а также магазин дешевой электроники (понятие дешевизны у Яна и владельцев, впрочем, различалось), парикмахерская с имбецильным названием и еще что-то. Там гремела жизнь, там скользил людской поток, как лоснящееся течение реки, а здесь, чуть погодя, молчаливо плескалась речушка, темнел старый дом с побитыми барельефами и сквозным проходом. Там-то, у расписанной граффити серой стены, и нашли тело. Если бы Ян захотел кого-то растерзать, он бы тоже выбрал такой мирный, ничем не примечательный закуток. Улицу перегородили лентами, стояла пара машин. Когда появились они с Джеком и Кораком, полиция, хмуро переглядываясь, собиралась уезжать. Хлопнули дверцами сине-белой машины и, мягко шурхая шинами, укатили прочь. Дело было оставлено целиком на Инквизицию. В небе хмурилось. Петербург встречал их осклабисто, порыкивая, сердясь. Вверху, среди тяжелых туч, взревело, и Джек прижал к голове уши, словно кто-то великий и громадный обратил на него взгляд. Без страха смотря вверх, Ян расправил плечи, усмехнулся. Он скучал. Капля хлестнула его по щеке, но дождя не случилось. Они пролезли под ленточками, которые трепал ветер. Как успел заметить Ян, прохожих здесь и так было не слишком много. Подле тела, раскинувшего руки, приваленного у стены, сидела на корточках ведьмочка Тина. Перчатки белели на руках, темные волосы она убрала в высокий хвост. Обернувшись на звук его шагов, она насторожилась, но, увидев Яна, успокоилась, поднялась. Заглянула ему через плечо, рассматривая Корака и шагавшего рядом с ним важного Джека. — Это Корак, он… дальний родственник, — загодя представил Ян. — Влада отозвали в Ад ненадолго, а Рак поможет. — Родственник, как я понимаю, скорее Войцековский, чем твой. Похож… Корак оглянулся, словно что-то приметил в реке; туда же устремился Джек, и Рак умно его придержал, ведь с воодушевленного пса сталось бы бездумно перемахнуть через ограду и плюхнуться в воду. Взгляд Тины был направлен Кораку чуть пониже спины. Осознав это, Ян подавил обреченный вздох. — Что? — шепотом возмутилась она. — У него хвост! В этом мире хвосты были у демониц, но никак не у демонов; Яну вовсе не хотелось, чтобы ушлая ведьма прознала про путешественников между вселенными. — А у тебя — очень любопытный длинный нос, — шикнул Ян. Уязвленная Тина почесала переносицу и стихла. В возрасте она могла бы играть Бабу Ягу в какой-нибудь самодеятельности и вжиться в роль благодаря чуть крючковатому ведьминскому носу. — Кроме хвоста — еще масса других отличных качеств! — не поворачиваясь, бросил Корак, перешагнул ограду, попросив Джека посидеть на месте. Зацепился за нее хвостом, правой рукой тоже придерживая себя. Пятки Падшего нашли отличный выступ на каменной кладке, в которую вмонтировали изгородь. Корак наклонился, пытаясь разглядеть, зачем они все-таки сюда пожаловали. Адский пес взволнованно наблюдал, как двуногий помогает себе хвостом, рискует сорваться и намокнуть. Готовый ринуться в воду за Кораком, Джек нетерпеливо вилял. Падший свесился ниже, вгляделся в мутную воду. Ян тоже присматривал за ним, касаясь сканирующего амулета. Корак определенно попробовал спуститься на изнанку, прощупать там отпечатки аур, но осторожничал: неверное движение, удар в голову — и короткий полет в открытую пасть речки. Отказался от затеи, сел на изгородь, развернулся и ловко соскочил обратно на землю. Развел руками перед Джеком, подтянулся к Яну и Тине, стараясь сохранять оптимистичность в голосе: — Что-о это у нас такое, кто-о это у нас тут такой красивый?.. Парнишку, выглядевшего теперь, мертвым, чуть старше, жестче с заостренными чертами, подрали изрядно. Глубокие борозды мощных когтей отпечатались на груди — насквозь пропиталась широкая белая футболка, приобретшая отвратительный бурый цвет, по бедрам ползли полосы, разрывая джинсу — как будто кто-то хотел его уволочь, а мальчишка сопротивлялся, бился, заливая все кровью. Горло было распахано мощным ударом. Склонившись поближе, можно было рассмотреть трахею. Тина подала Яну паспорт с красной корочкой, заляпанный липкими пятнами. С уцелевшей фотографии смотрело улыбчивое лицо некоего Ивана Громова — его с трудом можно было узнать в истерзанном мертвеце. Возле него приплясывал оживленный Джек, царапал асфальт, ник к земле, но сбивчиво носился от реки и обратно. — Оборотень? — спросил Ян, приглядываясь к мощным рытвинам царапин. — Вампир не позволил бы крови пропасть зря. — При нем карточка на немалую сумму, немного бумажек, — с готовностью отчиталась Тина. — Не грабили, не ели. Выходит, личный мотив. Дай покажу кое-что… Поманив и Корака, она достала планшет — весь в отпечатках, — разблокировала, начертав над черным экраном сложный магический знак и принялась, легонько касаясь, водить пальцами. Подключила видео — с камер. Вздохнув, Ян посетовал на качество рассыпчатой картинки, но затих, хотя звука и не было. Проход в доме не просматривался, лишь улица, и сначала туда скользнул Громов, а после, спустя какое-то время, вышла черновласая девушка в длинной белой рубахе, перемахнула через ограду и ухнула рыбкой в реку. — Не всплыла? — с надеждой спросил Ян. — Я вот тоже сначала подумала, что она с горя утопилась, — ухмыльнулась Тина. — Наши внизу смотрят реку, ничего. Никаких утопцев… то есть, утопленников. Утопцев нам в городе и не хватало. — И на всякий случай сплюнула через левое плечо, а сама зашарила взглядом в поисках какой-нибудь деревяшки. Джек поскуливал, тычась носом в ограду у реки. В задумчивости продолжая рыться в ведьминском планшете, Ян внимательно посмотрел на Корака, изучавшего человеческую приблуду с искренним интересом. — Что думаешь? — спросил Ян. Он штурмовал данные с местных стареньких камер, по экрану ползла долгая полосочка загрузки, и Ян нетерпеливо постукивал ногтем по уголку планшета. — Я покажу, — буркнул Корак, опустился на колени перед облокотившимся на стену, окончательно уговорив найденные где-то черные джинсы. Ловким движением опустил покойному веки, прикрыв выпученные глаза, но ничем не объяснил свое действие. Не успев даже послушать про перчатки, Падший аккуратно, но без промедлений погрузил палец в рану, если распоротое брюхо можно считать ранением. Поскреб ногтем по рваному краю плоти, ухмыльнулся. — Вампир! Вампир! Наверное, кто-то из ваших? Но абсолютно никакого отношения к убийству, даже кровь ни при чем. Он полез глубже, сморщил нос, вытер рукавом глаза. — Эта девочка порвала мальчишку? Не в своем облике. Цепануло кишки, конечно, знатно. Вонь стоит, аж речку перебивает… Вот! Смотрите! Падший одновременно и указывал на распоротое тело, и показывал палец, найдя в нем что-то очень интересное. — Видите? Мягкие ткани после смерти начинают гнить. Скорость процесса абсолютно разная, но, к примеру, если вы хотите воскресить человека в хоть сколько-то пристойном виде, надо торопиться. У нашего нового друга некоторая проблема. Сколько тут тело лежит? Не очень долго, думаю, но края раны начинают разлагаться. Железное доказательство невиновности хоть сколько-то высокой вампирческой сущности, не считая упыря какого. Клыки вампира — самое чистое, что придумала природа. Слюна обладает бактерицидным действием, хоть вместо спирта инструменты протирай! Если гниение началось столь быстро, значит, наш уважаемый хищник не очень заботится о личной гигиене. Ян размеренно кивал. Ему тоже пришло в голову, что это дикая нечисть, не привыкшая жить в обществе, почти животное. Но он позволял Кораку выговориться, увлечься: ему нужно было какое-то интересное дело. И Ян благосклонно улыбался Раку. — Если Джек прав, этот кто-то имеет непосредственное отношение к реке. Посмотрите как-нибудь вашей научной штукой, есть ли кусочки водорослей, застрявшие в краях раны. Если есть, то какие. Это что я могу сказать с материальной точки зрения. По магии — не вижу никаких чуждых всплесков, но я не в лучшей форме, может, слеповатый. Из искривлений магического пространства — Ян, я, высший вампир где-то неподалеку. Очень линейные искажения, не могу выцепить что-то, чего не должно тут быть. Кроме документов интересное при господине не нашлось? Любые вещицы, которые могли спровоцировать нападение? Что-то, отдаленно напоминающее магию? Корак так разогнался, что в какой-то момент одновременно махал рукой, разбрасывая вокруг капельки гноя, складывал другую руку в несложный жест, видимо, пытаясь зондировать округу, и улыбался ведьмочке. — А он неплох! — шепнула Тина так громко, что не услышать ее, казалось, было невозможно. И тоже улыбнулась — лицо ее стало куда миловиднее, чем когда она хмурилась, мучаясь над трупом. Участвовать в их брачных играх Ян не собирался, ненадолго передал планшет ведьме, решительно приказал Кораку застыть на месте (что-то было в его голосе уверенное, инквизиторски позвякивающие, что не подчиниться было нельзя), а сам зайцем скакнул к машине, постучал костяшками по поднятому стеклу. У сонного водителя Сергеича выцыганил бутыль минералки, отвел Корака в сторону, ближе к реке, и настойчиво отмывал его. Вытащил из сумки антисептик; Корак сунулся, пробормотал что-то вроде: «Что это за жижа?», но под грозным взглядом замолк. — Нет, это не внутрь! Начинаю верить, что вы с Войцеком родственники: он тоже вечно во всякую дрянь голыми руками лезет! — ворчал Ян, со сдержанной заботой выливая на руки остатки воды и протягивая белоснежный платок. — А если зараза? Сам сказал, раны грязные, с гнильцой. Одна маленькая царапинка — и ляжешь в тот же морг… Корак было запротивился, видно — хотел шутить, включить свой любимый ядовитый сарказм, бахвалиться бессмертием, но покорно подставил руки. Склонившись к телу, Тина достала из сумки пинцет и долго, настырно ковырялась в разбереженных Кораком порезах, что-то выискивая, подцарапывая, подцепляя. Порадовавшись, что стоят они с подветренной стороны, Ян полуповернулся к реке, вдыхая илистый запах. Он нашарил, придержал ладони Корака и снова лихо ливанул на них антисептик. Спиртом пахнуло — Рака аж повело. Зато ни рекой, ни трупом больше не несло. Заворчав, Джек отодвинулся от них. — Ты прав, убили его рано утром… Знаешь, когда не понять, то ли ночь, то ли рассвет, — размышлял Ян. — И все-таки загадка в реке. Нужно поглядеть, не из нее ли она пришла; я скачал записи. Изучим предыдущие. Самое удивительное: у нее нет ауры — ну, личной, не шелухи этой от эмоций, — добавил он, пожав плечами. — Цвета у нее нет. Там можно переключиться в анализатор… Пока ты ковырялся в молодом человеке, я пошаманил. — Система сбилась? — откликнулась Тина. — Тут одно старье стоит, какие тебе ауры? Подойдя, Ян снова завладел планшетом. Встав, Тина развела руками, ничего особенного при мальчишке не найдя, и с любопытством придвинулась. Искаженная запись, пронизанная яркими ниточками, вспыхнула на экране. Отвлекшись, Ян потер глаза. Аура была у Громова — потому можно было угадать, когда она погасла. Разлился по изнанке страх, витала глухая ненависть, кровавый гнев, заставлявший плетение дрожать. А вот своей ауры у девушки, соскользнувшей в воду, не было. — Опознать не получится, — печально объяснил Ян. — Если бы остался отпечаток ауры, мы пробили б ее по базе, но тут ничего нет. А когда ауры специально скрывают, все равно остается помутнение на изнанке. В нашем случае — пустота. А на картинку я бы полагаться не стал, — поморщился он. Лица девушки на записи не было видно. — Мне не нравится, — решительно заявил Корак и пару мгновений подбирал слова. — Признаться, у меня проблемы с Херрет, я не чувствую, как он умирал. Даже когда пытаюсь. И совсем не понимаю, что произошло на изнанке. Давай попробуем найти окружение этого парня? Что он делал здесь ночью? Нам надо знать больше о мальчике, мне сказать нечего. Что там у вас надо, чтобы вытаскивать информацию из людей? Какие разрешения? Он довольно хихикнул, и Ян не понял, какое дно у этой шутки, если это и правда была она. — Был бы тут Влад, он бы непременно вспомнил про паяльник, — скромно улыбнулся Ян. — Поищем, конечно, родственников подергаем. Уже занимаемся, будь уверен. Но сам подумай — для чего бы ему тащиться в эту подворотню? Он не выглядит как человек, шастающий в таких местах. Хорошо одет, обеспечен… Или ловушка, подстава, или его что-то сюда затащило. К тому же, река. Водная стихия. Чует мое сердце, придется лезть к русалкам! А тут легче сразу утопиться. Пока он мучительно представлял допрос хвостатых девиц, Джек успел куда-то слинять, побегать вокруг, беззвучной тенью стелясь к земле. После чего, порывшись в углу в куче сомнительного мусора, принес что-то мелкое к Яну и Кораку — бережно выплюнул под ноги. Нагнувшись, Ян подцепил тонкий шнурок. То был небольшой деревянный амулет: крестик да четыре ромба между линиями. — Хочешь сказать, его? Или нашей убийцы? — с надеждой уточнил Ян. Джек повернулся к телу, которое подбирали до того скучавшие ребята, прятали в черный пакет; пес звонко гавкнул. — Должно быть, соскочило, когда парня таскали по углам. Все-таки без русалки не обойтись, — решил Ян. Амулет он повертел в руках, но ничего толком не почувствовал. Пластиковый пакет, разрисованный рунами снаружи, ему подала Тина.

***

Когда они ненадолго заехали в офис, который Корак видел так, краем глаза, Ян еще во дворе предоставил его Саше Ивлину — тому самому примечательному мальчишке, что ворвался на бал, перепуганный и пораженный. Саша внимательно рассматривал Корака. Он тоже привлекал внимание: один глаз был живой, блестящий, и смотрел он на Яна как преданный пес, пока тот раздавал приказы, а вот второй — будто глядел куда-то вглубь, закрытый бельмом, и не реагировал на свет. Поймав Корака, Ян шепнул, что со слепой стороны к Саше лучше не подходить, попросил быть помягче, виновато улыбаясь. Сам он не боялся русалок, а все отшучивался, но должен был договориться о чем-то с Ирмой, грозную тень которой Корак заметил за стеклянной дверью в оживленный инквизиторский офис. Хлопнув Сашу по плечу и кивнув Кораку, Ян проверил телефон, потом коснулся амулета связи и кинулся внутрь. Ирма все-таки вышла, шуганула пару инквизиторов, куривших прямо под козырьком, у стены, и приблизилась к Кораку, желая, очевидно, сама взглянуть на помощника, расхваленного командором. Она прищурилась, вздохнула — словно втянула воздух, принюхалась. Если в Яне проскакивало стальное, иногда проглядывало в минуты волнения или когда ему нужно было брать ответственность за хрупкие чужие жизни, эта женщина целиком была собрана из легкого металла. Сталью отливали и волосы, но Корак ни за что не назвал бы ее старой, хотя худого лица явно коснулось время. — Кардинал Ирма, — представилась она, протягивая руку — тонкое запястье, паучьи длинные пальцы. — Рада вас видеть. Надеюсь, Ад сослужит нам хорошую службу, они умеют добиваться справедливости. Хотя и… своими методами. Правда, капитан Войцек-Зарницкий? Ян поодаль что-то проворчал, чего Корак не расслышал. В это время Саша молчал, опасливо выглядывая из-за его спины, и предпочитал не подавать признаков жизни. Падший чуть склонился, накренившись, как старая крыша. Легко коснулся руки шероховатыми губами, снисходительно улыбнулся. — Рядовой Корак. По вашим меркам, думаю, Высший боевой маг. Я родом не из Ада, но служу на данный момент только Сатане. Впрочем, какое дело до того, кто я, мы же здесь не за этим. Задание мне известно, мы с товарищем капитаном были на месте преступления. Какие-то дополнения? Замечания? Еще инструкции? Каждому, кто хоть немного знал Корака, было сложно представить, какой ценой ему дается говорить с человеком спокойно, без экспрессии, пафоса и тонны иронии, без ядовитых ухмылок, заигрываний и попытки выставить себя в лучшем свете. Падший расслабленно смотрел на Ирму, чувствуя затылком, как замирает дыхание Сашки. Он мимолетно подумал, что кардинал тут, видимо, была в почете. — Пока что никаких замечаний, продолжайте расследование, — решила Ирма, снова просканировав Корака взглядом, подмечая мелочи — он прямо чувствовал, как его разбирают. — Отец убитого, Громов-старший, — видный человек, нам не нужно его недовольство… Кажется, Ян скривился. Однако в этот раз ничего не ответил, хотя слова наверняка обращены были к нему и отсутствующему Владу, которого все прямо-таки видели за острым инквизиторским плечом даже сейчас. Кивнув ему, Ирма, слишком занятая, чтобы подолгу беседовать, круто развернулась на каблуках и стремительно прошагала обратно в офис, властно поманила за собой Яна. Тот задержался, ободряюще улыбнулся Кораку и проделал странный жест из тех, что знали на нижних кругах Ада, и ему мигом стало интересно, похвалил его Ян или попытался послать — хотя и был слишком воспитанным для такой выходки… Развернувшись к Саше, Корак снова посмотрел на него, наткнулся на слепой глаз. Мальчишка комкал лямку сумки, переброшенной через плечо, какой-то неуютный, но по приказу Яна он бы и с самой Сатаной пошел расследовать, потому Корак даже не опасался, что сбежит. Не в чести такое было у местных инквизиторов. — Кардинал вами заинтересовалась, — заметил Саша, поглядывая на Корака с любопытством. — Надеюсь, в будущем она будет помягче… Идем к русалкам? — вспомнил он то, что напрочь вылетело из головы. — Они сейчас в Зимней канавке обретаются, судя по последним донесениям. — Очень лестно, — Падший хихикнул. — Будет мягче. Или совсем фурией станет или сильно подобреет. Старость всех смертных накрывает, не переживай. Навел я шороху накануне, да? — неожиданно спросил он. — Затмение, да и на балу испугал, наверное? Корак повел плечами, чуть потянулся, побрел к выходу из дворика-колодца вместе с Ивлиным, мягко кивнув вперед: — Веди, господин инквизитор. Видно было, что у Саши тоже много вопросов, он с интересом, куда менее грозным, чем его начальство, рассматривал Корака, и в его косых взглядах, слишком заметных, было маловато профессионализма. Второй человек за день глядел на хвост Корака, однако мальчишка был куда тактичнее громкой ведьмы. — Идемте, здесь недалеко, а Ян попросил показать вам город, — предложил Саша, первым выходя к неприятно громыхающей большой дороге. — Нам, конечно, преподавали теорию в академии, но я никогда не думал, что увижу иномирца. Про затмение пишут везде, предвещают новый Апокалипсис, но это все ерунда, — как бы извиняясь, улыбнулся он. — Через день позабудут. — Никаких «вы», Александр! Просто Корак, пожалуйста. Садовая была широкой: прежде Корак видел одни закоулки, плотно прибитые друг к другу невысокие дома, но теперь мог вздохнуть полной грудью. Хотя тут, даже в разгар рабочего дня, было много народа, люди и нелюди текли мимо, не замечая их, но изредка сталкиваясь, притираясь плечами. Оглянувшись, обратив взор на юркающие по дороге машины, можно было понять, как переполнен город. Наверное, Саша мог бы провести его дворами, но они тащились прямо. — Вон там, — указывал Саша, — до Исхода был Никольский собор! А теперь сад чудесный, очень советую. Тут у нас много таких островков зелени осталось, одно удовольствие в районе работать… Там, говорят, водятся феи. Он без умолку трещал о городе, ответственно исполняя капитанское поручение, знакомя Корака и с обычными, на первый взгляд непримечательными улицами, и с местечками, в которых непременно стоит побывать. Вместе с тем он мечтательно поглядывал наверх, на светлое небо, которое из-за Корака недавно обратилось в темный омут. И, наверное, очень хотел спросить про Кареон, вдохновленный краткими рассказами Яна. Свой мир не казался Саше таким уж удивительным — насыщенный, яркий, блестящий Кораку в лицо голограммами реклам и будто бы летящими, легкими машинами; этот город, поражающий древними величественными зданиями, пережившими многие революции, трясшие Петроград, Ленинград и, наконец, Петербург до основания. — Как стремительно меняется мир! — воскликнул Корак. — А ты родился после Исхода? С каждым веком — все быстрее. Хорошо помню эту планетку до распятия Христа. Человек на старой кляче куда медленнее катился к процветанию, чем сейчас, когда пересел на машины. Может, однажды я залечу, а здесь — общество изобилия, счастья и процветания. Но это, конечно, менее реально, чем что-либо невероятное. Быть может, я даже не прав. И общество совсем не в ту сторону движется, может, оно все это время ехало в великую пропасть и важно то, что ежечасно кляче нужен был отдых, и то, что она постоянно бунтовала, ворчала и, похожая на Андромеду, каждый раз переносила роковую дату. Прежде господа одевали и кормили рабов своих, чтобы те раньше времени не подохли. А сейчас? Сейчас они сами содержат себя. Кабала! Ладно, прости, не в то русло мысли мои пошли… Корак приметил закусочную. Такую, какие становились все более популярны и все меньше ему нравились. Втертая в стену, с едой и питьем только на вынос. Маленькое окошко чуть ниже нужного, кофейный аппарат на столе рядом с микроволновкой. Корак был недоволен, но не разродился новой речью, лишь обернулся к Саше. — Какой кофе ты пьешь? Я угощаю. Как-нибудь после работы покажу тебе, где найти божественный напиток, а не это топливо! Проверив время, мальчишка долго смотрел перед собой. Казалось, что другой глаз его заглядывает куда-то в сторону, на изнанку даже, что мягко колыхалась где-то рядом, заинтригованная речами Корака: Петербург любил сказки. Время тянулось и длилось бесконечно, и Корак не мог бы посчитать, шли они полчаса или полсотни лет. — Обычный черный, — скромно ответил Саша. — Спасибо. В центре цены покусывались, но все-таки Корак передал Саше стаканчик кофе, и они отправились дальше, переговариваясь свободнее, проще. Корак не покупал дружбу, но этот простой жест лучше всего убедил Сашу в том, что ему можно доверять, и он успокоился, разулыбался, забылся — забыл даже про слепоту наполовину, Корак-то подмечал, как он прежде вертел головой. Впереди высился Исаакиевский собор, величественный, златоглавый, с греческими колоннами, точно здесь соединились и сказки людей, выдуманные про разгульных богов, и легенды, вымышленные про Бога. Засмотревшись, Корак приотстал, издалека глядя на собор, к которому и теперь стекались толпы туристов, которых выгружали из длинных неповоротливых автобусах и стадами вели вперед, понукаемых гидами. Нет, ему казалось, правильнее всего смотреть издалека, отсюда, от Александровского сада, шумевшего от ветра за спиной. Понимающе кивнув, Саша дожидался и допивал кофе. — Теперь здесь музей атеизма, как при Советах, — рассказал он. — У них неплохая экспозиция, мы были с Белкой… Особо ее умилила секция, посвященная истории Инквизиции. А все-таки странно там стоять, смотреть — а на тебя глядят с фресок, и голову поднять страшно. — Кощунство, — тихо, для себя, шепнул Корак, пожал плечами, будто сам себя не понял. Запрокинул голову выше, провожая взглядом высокий крест, скользя по куполам быстро бегающими глазами. Одним движением сложил два пальца, приставил к виску, будто намеревался выстрелить. И улыбнулся печально, как улыбаются иконы. — Габриэль. Не зря у меня было видение. Архангел на кресте, какое кощунство. Как много смертей переживают миры. Падший сглотнул шумно, обжег губы кофе, пошел дальше, пожав плечами. — Ты удивлен моими словами про видения? Хочешь — можем поговорить, время еще есть. Хоть что-то остается на своем месте, пусть и постоянно ускользает… — Меня видения больше никогда не потревожат, — отговорился Саша, пожав плечами и, словно Корак сам не догадался, указав на свой глаз. — Я однажды испытал это, и больше мне не хочется всеведения. Это страшно, Корак. Я выбрал человеческую жизнь. А если бы склонился в другую сторону, не смог бы идти здесь, не разбирая мир до основания, не предрекая всем прохожим. Невозможно удержаться посередине, лишь падать — вверх или вниз. Пока они шли, Саша внимательно высматривал урну, куда выкинул стаканчик и вздохнул, словно от тяжкого груза освободился. Они говорили меньше, а может, все было потому, что они вступили в самый центр, позванивающий древностью, пахнущий историей. Справа вздымался на дыбы вечный конь Медного Всадника, величаво осматривающего свой город. И все дворцы, дворцы, Эрмитаж… Корак с интересом вертелся, узнавая места, которые всегда можно встретить на красочных открытках — слишком глянцевых, поддельно вылощенных. Ему же нравился город настоящий, посеревший после полудня: погода окончательно портилась. Потемнела и вода. Впереди перекидывался небольшой мостик. Не доходя до него, Саша остановился, перегнулся и заглянул вниз, выискивая что-то в волнующейся воде. Потом они зашли под арку, соединяющую над их головами два дворцовых здания, и Корак рассмотрел спуск к воде. Держась подальше, Саша оглядывался. По канавке не ходили катера; он шепнул, что русалки все еще должны быть здесь: они часто перемещались, кочевали, и подловить их было трудновато. — Обычно показываются туристам, любят, когда их фотографируют, — сказал Саша, указав на компашку людей с фотоаппаратами, прогуливающуюся по набережной. Однако сегодня у русалок как будто не было настроения, и к заинтригованным китайцам они явно не хотели выплывать. — Подожди здесь, я с ними поговорю, — отходя, попросил Саша и направился к туристам. На ходу вытягивал из кармана удостоверение и налаживал амулет-переводчик. Речка, соединяющая Неву и Мойку, лизала гранитный берег. На мостах мелькали машины, мимо прогуливались люди, задирающие головы, глядящие на арку. Если хорошо прислушаться, можно было уловить мелодичное женское хихиканье. Русалки были где-то близко. По дороге расхаживал ободранный дворовый кот, пестрый, будто бы сшитый из обрывков других котов, и голодно и протяжно мяукал. Хотел рыбы. Корак попытался схватить Сашу за плечо, остановить, давя хитрую лыбу. — Погоди-погоди. Просто смотри, ладно? Корак спешно сбежал с мостика, нашел лестницу, ведущую прямиком к речке. Со стороны казалось — на самое ее дно. Падший уселся на ступеньку, хитро взглянул на Сашку, который спешил спуститься за ним. Осмотрелся. Вдохнул глубоко, выдохнул, запрокинул голову. — Адам и Ева проснулись с утра, Их друг Гелиос гордился работой, Всю неделю будет жара, Дельфийский оракул следил за погодой. Подмигнул Сашке, помурчал себе под нос. Падший перекатывал ногу с носка на пятку в ритм собственному пению, и оттого хлюпал под военными сапогами мокрый гранит. В голосе Корака плясал огонек, который тот выплескивал, как мог. Хотелось сейчас показать Саше язык на строчке про оракула, затем с детским смехом нырнуть в реку. Этого не случилось. Хвост мелькнул совсем рядом, заблестело обнаженное тело в серых водах, но Корак не шевельнулся и не повернул голову к реке. — Я верю в Иисуса Христа, я верю в Гаутаму Будду, Я верю Джа, я верю в Любовь, я верю в Добро и верить буду! Корак знал, что на него смотрят. И Сашка, раскусивший хитрый план, и заполонившие все китайцы, щелкающие затворами фотоаппаратов, висящих на тонких шеях. И еще пары глаз, на взгляд которых Корак обернулся лишь сейчас. Ветер гулял, разнося пение, пробирая, и он радовался, что достал кофту-мантию с длинным рукавом. Не один ветер беспокоил Падшего. Левый рукав надежно закрывал гвардейскую печать, переливами узорчатых символов бегущую по руке. Русалки приникли ближе, улыбаясь, не боясь показывать остренькие зубки. Стекались отовсюду — из воды выныривали головы, Корак видел мокрые волосы всех расцветок, украшения из камушков, ракушек, птичьих перышек и каких-то неизвестных ему цветочков. Более всего завораживали их глаза, глубокие, темные — будто бы на несколько тонов темнее человеческих. Капельки воды стекали по щекам, по плечам. Мерно бились переливчатые хвосты, взмахивали тонкие руки, как лебединые крылья. Речные красавицы подхватили мелодию, повторяя ее без слов, голосами, глубокими, сладкими; закружились, вытягиваясь к Кораку, любопытные. Хотел что-то сказать Саша, дернулся, но побоялся прервать их дивную пляску, разрушить плетение песни. Корак слышал, как они зовут, умоляют, влекут к себе, в распахнутые объятия, прижаться к ним, слушать пение, закрыть глаза и забыть обо всем. Они то обращались прекрасными, изысканными сиренами, что сводили с ума моряков, то проглядывали обычные шаловливые девчонки, хихикающие, перемигивающиеся, щекотливые, то говорила через них изнанка, звенела и выла голодом древней магии. Одна русалка выплыла ближе, к самому спуску, прижалась к граниту, томно вздыхая от холода, от камня, проехавшегося по обнаженной груди, разомкнула мокрые полные губы, поманила Корака рукой. Колыхнулся Сашка, потряс головой, закрыл один глаз, оставив слепой. Русалка пела, говорила с Кораком, обещала неведомое, льнула ближе. Кораку ударило в голову старое чувство близкой магии. Он наклонился чуть, сохраняя расстояние, устремил взгляд в глаза самой смелой девушки; несколько раз робко отвел глаза, будто боясь смотреть на такую красоту. — Бог весть, сама Эвтерпа посетила меня, внука Хаоса, сына Танатоса, непутевого брата Нарцисса? Не смею даже мыслить о речи, когда сладкий голос милейшей из муз так близок. Достоин ли я слышать и слушать? В том мире, далеком и таинственном, где русалки рождены из самой воздушной пены, нет лучше певиц, чем они. Когда богиня любви ступила в грозное море, она поцарапала себе ногу. И из крови ее, пахнущей ландышем, появились такие, как вы… Русалка потянулась навстречу мартовской кошкой, улыбалась довольно, широко, облизывала губы. Хвост помахивал веером. Поглядев на блеск разноцветных чешуек, горевших даже без солнца, сияющих, Корак ненадолго смог оторваться от ее омутных глаз в половину лица. — Мы любим мужчин, ценящих красоту, поэтов, подобных тебе, о сладкоустый льстец, пришедший в нашу скромную заводь, — завела русалка, навалившаяся на пристань, чтобы Корак лучше рассмотрел все ее прелести. — О, они, эти суетные люди, не ценят твоих речей, не слушают тебя. Иди к нам, милый гость, у нас ты найдешь покой и приют, верных подруг, прекраснее рассвета и заката. Река — наш дом, и мы зовем тебя разделить с русальим народом вечность. Давно я не встречала тех, кто может тронуть сердце по-настоящему, опалить… Нам нужно тепло, — умоляюще вскинулась она, обращаясь к Кораку с надрывом, дрожа. — Иди же, иди… — Вечность!.. — вторил ей Корак, зачарованно глядя на русалку. Потянулся к ней, уперся руками в гранит, что десятки лет шлифовала вода, распластался перед ней, наклонился к спелым губам. Руки его дрожали, не за гранит он хотел держаться, не за серую набережную. Всем телом Падший показывал, как мечтает окунуться в мутную воду, уйти на дно. Как он, владеющий в своем мире пламенем, называемый Абсолютом огня, хочет забыть про свое рождение, забыть про все — и раствориться в объятиях. — Мечта! Любовь греет сердце, разжигает костер, распаляет душу. Только свежесть, холодная свежесть Невы, может вернуть мне покой. У каждого мужчины должна быть русалка! У Александра, товарища моего, она есть. А я, я — брошеный на улице кот. Помоги! Я ищу ту, что вышла от вас, нехорошую девушку. М-м? И облизнулся, затаив дыхание. Но русалка не слышала уж ничего, ослепленная им, днем, своим желанием, инстинктивным стремлением к живому дышащему теплу, какое ей, утопленнице, жительнице суровой северной реки, было недоступно. Задохнувшись, она рванулась на Корака, голодная, ошалевшая, забывшая о тягучих словах — ведомая жаждой. Затрепетали ее спутницы; Саша Ивлин выхватил табельное, замешкавшись… Русалка впилась в Корака длинными пальцами, схватилась за плечи, за одежду, крепко держа, и неумолимо потянула за собой; запустила пальцы в патлатые волосы, царапнула слегка. Корак рыкнул по-звериному. Сгруппировался так быстро, как мог, схватил за волосы в ответ, успев отметить, как приятны они на ощупь. Правой рукой пытался оттолкнуться от гранита, но скользкая набережная шансов не оставляла. Противный треск разнесся по ближайшим улочкам. Удар, хлопок, еще один. Порвав футболку под лопатками, два серо-черных, облезших и обожженных крыла, потерявшие часть перьев, похожие на нелепые куцые крылья едва вылупившегося стервятника, выпрямились, парашютами ударили по воздуху не в силах оторвать от земли Падшего, тем более — с девушкой. Но двух ударов по густому воздуху Петербурга хватило, чтобы на метр откинуть и Корака, и русалку от края набережной. Падший с трудом лег поперек, отталкиваясь ногами, обхватил обеими скользкий хвост, покрытый рыбьей чешуей, бьющийся в истерике. Корак чувствовал, как чешуйки режут голени, внутреннюю часть бедер. Шипел, притупленно ощущая, как горячая кровь через штаны капает на холодный хвост. Рыкнул еще раз, более человечно, членораздельно. Чуть прижал подбородок к шее, защищаясь, если русалка захочет укусить. — С-сука! Русалка орала, визжала, царапалась. Она ни капли не напоминала ту вечную, сказочную красавицу, скорее — драную кошку, растрепанную фурию. От ужаса она тыкалась куда-то, раскусила себе губы, размахивала руками возле лица Корака, норовя выцарапать ему глаза, но не могла, растерянная и охваченная страхом. Хвост извивался. Шипели, рычали другие русалки, наседая на берег — неспособные ей помочь, они подняли такой вой, что закладывало уши, хотелось вжаться в землю, как будто это могло спасти… Кто-то из невольных зрителей отшатнулся, испуганно выпучив глаза, хватаясь за голову. Волновались, сунулись ближе, но их остановил Саша, размахивавший и пистолетом, и удостоверением. — Назад, назад! — убеждал он туристов. — Все под контролем, Инквизиция, граждане, не мешайте следствию… Отбившись от них, он помог Кораку, спихнул с него русалку, завалившуюся на бок и притихшую, лишь часто дышащую, побледневшую; поднял его, и вместе они затащили речную деву повыше на ступени, чтобы она могла сесть, ухватившись руками за перила. По ее подбородку текла яркая красная кровь, русалка мотала головой и тряслась, как в ознобе. Привалилась плечом к железным перилам, обхватила себя руками и исподлобья глянула на Корака и Сашу. Рядом плескались другие, тоже тянувшие руки, злобные. — Я высохну! — вскрикнула русалка и залилась слезами. Настоящими, искренними слезами. Рот ее некрасиво исказился, лицо вовсе не было таким идеальным. Она размазывала сопли кулаком. — Отпустите! Да что вы за палачи! — Все хорошо, вам ничто не угрожает, — убеждал Саша, и голос его немного срывался. Сам он не ожидал подобного от Корака, потому явно не знал, что говорить, что делать, невразумительно метался. — Нам нужно задать вам несколько вопросов… Русалка всхлипнула снова. — Заткнись! — прошипел Корак, и набухла вена у него на виске. Поднялась произвольно верхняя губа, обнажая абсолютно человеческие клыки. И рыкнул он явно и на вопящую русалку на берегу, и на поднявших истерику — в воде, но таким властным тоном, что даже Сашка замолчал и замер. Корак схватил девушку за подбородок, одним взглядом давая понять: царапаться не в ее интересах. — Если я услышу еще один визг, зажгу над твоей головой новое солнце, буду смотреть, как ты становишься закуской к пиву. И лишь потому, что Александр рядом, ты останешься с зубастым ротиком, так хочется его поцеловать! Если все будут хорошо себя вести, высохнуть тебе не дам, ясно? Можешь держать руки так исключительно из-за моего молодого напарника! Корак убрал промошкие крылья, выглядевшие еще хуже, чем раньше. Взгляд его — он видел в отражении — оставался человеческим, но стальным, острым, страшнее демонского, который он показал Сашке на балу. Властным движением свободной руки Корак сделал пасс вверх. Колыхнулась изнанка, вода, повинуясь приказу, собралась в достаточно крупную сферу, замерла над русалкой. — Что ты выбираешь, милашка?.. — Хорошо, хорошо, — забормотала русалка, вздрагивая. — Можно было нормально спросить, мы ведь ничего плохого не хотели, поиграть, пощекотать… Инквизиция знает, мы никого не топим! Что вам нужно?.. — Сегодня утром, — понизив голос, чтобы не привлечь зрителей, начал Саша, — был убит человек. Существо, которое его разорвало, прыгнуло в реку и скрылось. Порывшись в сумке, он достал планшет и показал русалке. Прищурившись, она приникла к самому экрану; по-прежнему растирала слезы по лицу. — Вы сошли с ума, у нее же ноги! — воскликнула русалка. — Если бы это кто-то из нашего народа убил человека, мы бы нашли, мы бы привели ее к вам, приволокли как угодно, но это, — ее непонятно передернуло, — я не видела никогда. — Она была в реке, — настаивал Саша. — Пришла из реки и ушла в нее, а у нас есть основания считать, что убитый был приманен магией, похожей на русалочью. Даже если это не кто-то из вас нашел способ выйти на сушу, вы должны были почувствовать что-то. Что угодно! Русалка молчала. Другие в воде волнительно шушукались, пока наконец не вытолкнули вперед совсем молоденькую, тоненькую русалку, которая в ужасе взирала на Корака, будто боялась, что он выловит и ее. — Оно пришло с востока, с Ладоги, — неуверенно произнесла она, глядя не на Сашу и Корака, а на мокрый серый гранит, на котором поблескивали сорванные чешуйки. — Мы почувствовали. Мы… испугались. В эту ночь мы не пели, затаились. Сила, которая пронеслась по нашей воде, нам незнакома, однако если вы ищете ее, берегитесь, — робко выдохнула русалочка. — В ней нет ничего, кроме гнева. Она будет убивать, пока не заберет последнюю жертву, пока не уймется пылающее сердце у нее в груди, и не человеку ее останавливать. Она лишь ходит нашими тропами, — жалобно взмолилась. — Ни одна из нас не отважилась бы заплыть в ту же реку, мы ее не видели. Прошу, отпустите… — Она прострекотала странный, шипяще-булькающий звук, и Корак догадался, что это имя сжавшейся на ступенях русалки. Корак кивнул одобрительно, буркнув невпопад себе под нос что-то, напоминающее: «Я тоже», но никто — и он сам — не стал бы ручаться. Пустил из сферы струйку, поливающую ломкое женское тело. — Если ни один человек не может оказать сопротивление, хорошо, что мы — не люди. Не удержавшись, с особым удовольствием ненадолго коснулся соленых от слез и крови губ и, заручившись помощью Сашки, вытолкал русалку обратно в воду.